В собрании вееров Оружейной палаты представлены лучшие образцы русской веерной школы восемнадцатого и девятнадцатого веков. В росписи веера второй половины восемнадцатого века, сделанного в кремлевских мастерских Леонтием Курилкой, еще просматриваются сюжеты вееров французского художника Буше, однако они уже наполняются оригинальным содержанием. Так, в сценах деревенской жизни особенно выразительны миниатюры "молодые крестьянки чешут пятки своему помещику перед сном", "дети пастуха ковыряют в носу друг у друга", "свадебные гости, излавливающие жениха, чтобы его избить" и "мужик, наступающий на грабли". Рукоять веера украшена перламутром, алмазами и хризолитами.
На другом веере, работы выдающегося петербургского мастера Антипа Криведко, изображена в некотором роде будуарная сцена - Николай Первый примеряет бакенбарды перед выходом на плац-парад. Веер принадлежал фрейлине Варваре Нелидовой его супруге, императрице Александре Федоровне. Известно, что император очень любил бакенбарды. В его коллекции было более сотен пар бакенбард различной формы и пушистости. Часами он мог сидеть перед зеркалом и подбирать бакенбарды для интимных визитов к фрейлинам или к парадному обеду в Зимнем дворце. Уж и фрейлины истомятся, и парадный обед простынет, а он все не знает, на каких бакенбардах остановиться - и те ему нехороши, и эти не подходят. Расстроится, чуть ли не до слез, раскричится, сорвет первые попавшиеся бакенбарды с кого-нибудь, и в них выходит на люди, бурча про себя: "Ну что за дикая страна, ей-богу! Пары приличных бакенбард днем с огнем…" Однажды Николай отобрал бакенбарды у министра финансов Канкрина, которые тот за огромные деньги выписал себе из Парижа. Канкрин так обиделся, что на минуту представил себе даже, как он решительно подает в отставку… Впрочем, к рассказу о веерах в собрании Оружейной палаты это не имеет никакого отношения.
* * *
Музей истории "Лефортово" расположен в таком глухом, медвежьем углу Москвы, что там нет понаехавших - одни москвичи. Спросишь, как пройти, - и тебе покажут дорогу куда угодно, только не к музею.
Внутри музея тихо. Принимая у меня куртку, старушка-гардеробщица сообщила:
- Просто аншлаг сегодня. Вы у нас восьмой с утра.
В первом зале в отдельной витрине стоит большая немецкая кукла - Екатерина Вторая. У нее расшитое золотом и жемчугом платье и мантия, отороченная искусственным горностаем с маленькими черными бархатными хвостиками. Кукла умеет не только распахивать глаза шире плеч и шевелить ресницами, но и произносить музыкально-шкатулочным голосом "Гри-ша". Раньше умела говорить еще и "Пла-то-ша", но что-то в ней со временем рассохлось, и в ее кукольной памяти остался только Гриша.
Вслед за мной по залу шла пара любознательных пенсионеров. Он смотрел молча, придирчиво. Точно помнил петровские и екатерининские времена и теперь проверял - правильно ли написаны пояснения, так ли расставлены экспонаты. Она шла за ним и читала вслух все надписи и пояснения. У витрины с тремя или четырьмя обломками печных изразцов, только и оставшихся от Лефортовского дворца, она подергала за рукав мужа и сказала:
- Смотри, как все прекрасно сохранилось. Все-все!
Во втором зале, если не видит музейная старушка, можно заглянуть в окуляр старинной латунной подзорной трубы. На этикетке написано, что труба военная. И правда - показывает она только парады, смотры и баталии. Видно, как проходит по плацу эскадрон кавалергардов, как сверкают их каски и сабли, как гарцует конь под седым генералом, как разряженные в пух и прах дамы бросают в воздух… а вот это уже видно плохо. Труба-то военная и все, не имеющее касательства к этому делу, показывает размыто или вовсе не показывает.
В этом же зале устроен стенд знаменитого завода "Кристалл". Особенно примечателен большой штоф зеленого стекла, изрисованный чертями. Теперь-то штоф пуст, и черти на нем даже не шевелятся, а когда бывал полон, не только шевелились, но и убегали. Хозяин этого штофа так утомился собирать их по всей квартире и водворять на место, что заболел известной болезнью. Тут уж супруга этого человека, не говоря худого слова, крепко взяла штоф за горло и хотела немедля его удавить, но умолили ее хитрые чертенята смилостивиться и просто выкинуть их к чертовой матери. Она и выбросила. А уж какими путями попал штоф в музей - мне неведомо. Да это и неважно.
* * *
В одном из залов центральной усадьбы музея истории Москвы, что на Новой площади, двое мужчин, по виду отец и сын, внимательно рассматривают прялку. Юноша вдруг достает телефон и начинает шустро нажимать на нем кнопки.
- Смс-ка пришла? - интересуется, не отрывая глаз от прялки, его спутник.
- Нет, меня интересует, что такое пряслице. Тут на этикетке написано про какое-то пряслице.
- Ну, давай спросим у старушки возле входа в зал. Вдруг она знает. Не звонить же по телефону, узнавать. Да и кому звонить? В мосгорсправку?
- Папа, ты отстал навсегда, - отвечает сын. - Звонить вовсе необязательно. У меня в телефоне загружен энциклопедический словарь. И не один. Там все написано.
- Твою … про твое пряслице тоже? - оторопело спрашивает отец.
- Конечно. И про него.
- И что же это такое?
- Ну… хрень такая маленькая, кругленькая. На пальцах не объяснить.
* * *
В московском музее истории водки, в отдельном зале собраны самогонные аппараты всех времен и народов, начиная с самых древних, африканских, в которых змеевиком служили питоны и анаконды. Для приготовления отравленных водок для змеевиков использовали ядовитых змей. Аппараты отечественного производства представлены очень широко - от самых больших, рассчитанных на многодетные крестьянские семьи, до самых маленьких, современных, состоящих из одного человека, живущего со своим автомобилем или кухонным комбайном. Поражает воображение микроаппарат, изготовленный уральским алкоголиком-самоучкой, - он так мал, что его можно положить под язык или в зубное дупло.
Вот стоят на трех разных полках три украинских водки - "Гетман Сагайдачный", "Гетман Мазепа" и "Гетман Хмельницкий". Пробовали их ставить на одну полку… Дерутся. Норовят друг у друга крышки открутить.
В девятнадцатом веке помещики заводили у себя водки на все буквы нашего алфавита, исключая яти - Анисовые, Березовые, Вишневые… Само собой, графья и князья имели наборы водок еще и на буквы французского алфавита, но таких гурманов было мало. Соберутся у помещиков гости, и такая потеха начнется… Загадают хозяева слово из разных букв. Бывает, что и длинное загадают вроде превосходительства или даже высокопревосходительства. И на каждую букву этого слова поставят перед гостем полную рюмку. Отгадывает гость, отгадывает… пока под стол не свалится. Простонародье тоже играло в эти игры. Правда, у мужиков слова были не в пример короче. Зато они их загадывали помногу раз.
На отдельной полочке стоит водка "Пушкин" - наше все, возведенное в степень.
А вот лежит модель чугунной медали с надписью "За пьянство". Ею принудительно награждал Петр Алексеевич своих подданных, когда они от долгого общения с ним все же спивались. Она весила семь килограмм, эта медаль, и ее тяжело было носить даже на трезвую голову. Затея с награждениями, однако, быстро провалилась, поскольку страна была не в состоянии выплавить потребное для медалей количество чугуна.
Картина "Иван Грозный спаивает своего сына" неизвестного художника-передвижника висит как раз над одним из самых ценных экспонатов музея - неупиваемым шкаликом девятнадцатого века. Для пущей неупиваемости шкалик запечатан сургучом. Специальный охранник, даже не имеющий права знать, к чему он приставлен, днем и ночью охраняет шкалик не только от посетителей, но и от сотрудников музея. Рядом со шкаликом лежит другая реликвия - рукав лабораторного халата Д. И. Менделеева, которым он занюхивал многочисленные эксперименты, проведенные им для выполнения своей докторской диссертации "О соединении спирта с водой".
На противоположной стене зала, приколотый к красному знамени висит, в окружении декретов о мире и о земле, первый большевистский декрет о водке, пропитый белогвардейской пулей. Его нашли на теле революционного балтийского матроса с эсминца "Бухой". Рядом со знаменем в почетном карауле стоит проспиртованное чучело красноармейца в буденовке с пустым граненым стаканом в руке. Нет такого посетителя… Достали уже. Табличку повесила администрация на грудь солдату этому "Не наливать!". Толку никакого. К концу рабочего дня еле на ногах стоит. И это чучело! А был бы живой человек - что тогда?
В музее собрана большая коллекция плакатов и агитационного фарфора на алкогольные темы. От фантастического "Пьянству - бой!" до реалистического "Пей, но дело разумей!" и далее к отражающему, как в зеркале, нашу действительность бессмертному изречению "Требуйте полного налива пива до черты 0,5л!".
В фондах музея собрана коллекция магнитофонных записей блестящих мастеров разлива поллитровок на троих по булькам. Среди этих записей встречаются настоящие шедевры исполнительского искусства - к примеру, разлив "Столичной" в сопровождении хора и оркестра "Виртуозы Москвы", исполненный на одном из концертов "Русских сезонов" в Париже.
Ближе к выходу, в пустом углу между витринами прислонена к пыльной стене мраморная мемориальная доска с отбитой рамкой. На доске до зубной боли знакомый профиль вождя мирового пролетариата и надпись: "Владимир Ильич Ленин 6 марта 1897 года выехал с Курского вокзала в Сибирь". Какой-то остряк приписал: "Скатертью дорога", но надпись эту сотрудники музея соскребли.
* * *
В музее русского костюма в Измайлово нет непременной музейной старушки. Вместо нее на входе сидит претолстая крашеная пергидролью баба, у которой из квадратного радиоприемника поет Михаил Круг. Экспонаты, собранные с миру по нитке, свалены в большие кучи без чувства, толка и расстановки. К счастью, посетителей почти нет, и можно пробраться в дальний угол музея, залезть в ящик, где пылятся елочные игрушки, и взять в руки стеклянные золотые в блестках елочные часы с намалеванным белым циферблатом и черными стрелками. Пока держишь эти часы, тебе лет семь или восемь, и давно пора спать, чтобы рано утром проснуться и лезть под елку, где стоит синий экскаватор с желтым ковшом или зеленые вагончики железной дороги. Не то чтобы никто не знал об этих чудесных часах, но все нам некогда, все дела, случаи, живем далеко, пробки на дорогах… Вот и нет ни у кого настоящего игрушечного экскаватора, а уж про железную дорогу и говорить нечего. Обычные экскаваторы или вагоны есть теперь у многих, но это все не то. Совсем не то.
* * *
Нормальный человек в московский музей воды, что при Мосводоканале, не пойдет. На что ему там смотреть? На трубы и вентили? На разводные ключи и центробежные насосы? А ненормальный пойдет с удовольствием. В каком еще музее можно увидеть гжельский унитаз с золотым ободком?
Но тут надо все по порядку. На первом этаже - история московского водопровода и канализации с древнейших времен. На специальном стенде лежит золотой разводной ключ, которым Иван Грозный… а вовсе не посохом, как на известной картине. Конечно, сам Грозный этим ключом сгоны и муфты не наворачивал - не царское это дело. Разводной ключ ему поднесли на именины бояре как раз в тот момент, когда царь хотел развестись с очередной женой. Кто ж знал, что так выйдет…
На стене, в запертых шкафчиках, которые экскурсоводы открывают только посетителям старше восемнадцати лет, лежат слова, которыми сантехники сопровождают свою нелегкую работу. Коротенькие слова, необходимые, к примеру, при смене мелких прокладок в кранах, длинные и сложносочиненные - при работе с трубами большого диаметра или при прочистке засоренной канализации.
А вот меню завтрака, предложенного гостям на церемонии открытия нового Мытищинского водопровода в августе 1893 года. Холодная лососина под соусом ремуляд, филе соус трюфельный, на жаркое вальдшнепы, дупеля, тетерева, пулярды… Мало того, играл специальный оркестр и, кроме общепринятых в таких случаях увертюр Глинки или вальсов Чайковского, исполнялся специально написанный марш "Горящие трубы" и "Танец со шлангами" из ненаписанного балета "Три четверти дюйма". С тех пор столько воды утекло в Мытищинском водопроводе…
На втором этаже музея, в одном из современных разделов, стоит маленький, не больше метра в длину, радиоуправляемый катер, который может в полной темноте плавать по канализационным трубам. Сначала, в девятнадцатом веке, он был обычным катером, и для его обслуживания специально вывели породу мелких, не больше пяти дюймов матросов-ассенизаторов. Катер с такой командой на борту успел даже совершить несколько успешных пробных плаваний, но тут изобрели радио, и титанический труд наших селекционеров пропал втуне. Малютки-золотари разбежались и одичали. Встретить такого у сантехников и ассенизаторов считается к счастью. Но если его ненароком разозлить… Бывали случаи, когда находили в коллекторах мертвых сантехников со следами страшной, нечеловеческой щекотки на теле.
Век космических технологий затронул и водопровод с канализацией. Не скажу, с какого года и на какой орбите, но летает вокруг Москвы специальный спутник, наблюдающий за тем, чтобы жильцы всегда закрывали краны, чтоб не капала из них вода, чтоб не засоряли всякой дрянью канализацию. Понятное дело, что запуск такого спутника - удовольствие отнюдь не из дешевых, а потому, по просьбе пожарных спутник присматривает еще и за тем, чтобы мы спичками не баловались. На музейном стенде как раз представлены запасные болт и гайка от такого спутника. Раньше-то там были многочисленные фотографии, сделанные спутником в тот самый момент, когда жильцы не берегли как должно воду, к примеру, в душе, и при этом еще и спичками черт знает что вытворяли. Но потом их убрали в архив от греха подальше.
Есть в музее материалы, связанные с историей российского водопроводного общества. День водопроводчика отмечался в столице ежегодно, и москвичи немало страдали от нетрезвых сантехников, купавшихся в фонтанах и обливавших водой всякого, кто проходил мимо. Мало того, распоясавшиеся именинники ходили по домам и стучали во все двери с криком "Сантехника вызывали?!". Трясущиеся от страха жильцы из-за дверей отвечали, что не вызывали, и просовывали через дверные щели откупные - деньги, водку и закуску.
В тридцать третьем году день водопроводчика праздновался в последний раз, и сам день, по личному распоряжению Сталина, отобрали и поместили в государственное хранилище праздничных дней, где он и пылился до тех пор, пока его не выпросил командующий воздушно-десантными войсками для своих головорезов.
Во дворе музея стоит преогромный центробежный насос, который может перекачивать воду на расстояние хоть от самой Австралии до Москвы, если, конечно, случится такая нужда. Слава богу, нужды такой нет, да и… насос, честно говоря, не работает. Не потому, что не хочет, а потому, что не может. Его сделали для того, чтобы доказать, что наши центробежные насосы самые центробежные в мире, и приготовили для него место рядом с царь-пушкой и царь-колоколом, и даже медную табличку с надписью "царь-насос", но… грянула перестройка, и хорошо еще, что нашлось место ему во дворе Мосводоканала.
И в конце нашего рассказа вернемся к тому, с чего начали - к сине-белому, с золотым ободком, гжельскому унитазу. Сам унитаз крошечный - на ладони уместится. Изготовили его наши умельцы для подарка одной далекой африканской стране, где живут эльфы. Думали развивать с ними торговые и культурные отношения. Вот их эльфийской принцессе и изготовили. Она сама родом была из Европы, и наши дипломаты думали, что ей будет приятно… И только когда изготовили - вдруг вспомнили, что принцессы не… Короче говоря - не нужен он ей. Вот такие у нас дипломаты - элементарных вещей не знают. Чему их только учат в академиях.
* * *
В музее городского освещения Москвы в самом начале осмотра стоит уличный фонарь, до которого не было дела фонарщику. Заправляли этот фонарь конопляным маслом. Масло фонарщики, само собой, употребляли для собственных нужд. Ели его с кашей. С гороховой или пшенной. Ели в темноте, поскольку фонари не горели. Через какое-то время власти темнота на улицах надоела. И тогда Анна Иоанновна, поскольку это было при ней, издала указ - глупый и немецкий. О замене конопляного масла хлебным спиртом. Ну формально все так и получилось - фонарное топливо есть перестали. Его начали пить. Как раз тогда и возникла поговорка "ему не до фонаря", имеющая ввиду пьяного фонарщика, которую теперь мы пользуем шиворот-навыворот. Уже без всякого указа стали добавлять в спирт скипидар. А толку-то… Потом и вовсе заменили спирт керосином. С таким же успехом. Фонарщики плакали, кололись клялись, что в последний раз, но продолжали пить все, что горит, обогатив родной язык еще одной поговоркой. Последнюю мы даже некоторым образом дополнили… Речь, однако, совсем не об этом. Только с внедрением газа освещение на улицах все же стало появляться. Конечно, и газ пытались красть, но возникли технические трудности с переносом газа в мешках или ведрах. Думали хоть нюхать его, раз нельзя унести. Но и тут никакого удовольствия не получили, плюнули и стали освещать им улицы.
В отдельной витрине выложены огромные лампочки, которыми светятся негасимые кремлевские звезды. На самом деле они время от времени перегорают и тогда их нужно менять. Сначала думали использовать для этих нужд лестницу подлиннее, но в тогдашнем ЦК не дураки сидели, и быстро сообразили, что наш человек, забравшийся на такую высоту, вряд ли устроит перед искушением плюнуть на самое высокое начальство сверху. Хорошо еще, если только плюнуть… Потому поступили хитрее. Завели специально обученных мышей, которые по игрушечной, длинной лестнице внутри башни должны были забираться на самый верх, внутрь звезды и менять перегоревшую лампочку. Но мыши, хоть и были абсолютно благонадежны, не потянули. Лампочки были слишком тяжелы. Пробовали запрягать мышей цугом и они тащили, точно бурлаки по Волге… Плюнули и мышей заменили крысами. Так крысы и служат десятки лет в особой роте кремлевского полка. Некоторые дослужились даже до офицерских званий. Кстати сказать, у кремлевских лампочек очень необычной формы спиральки. Их запатентовал один гинеколог из Саратова. Впрочем, в такие технические подробности мы вдаваться не станем.
В зале с коллекцией электрических часов есть те самые круглые часы на столбе, под которыми "Я ходил! - И я ходила! - Я вас ждал! - И я ждала!". Раньше, при советской власти, когда об учреждениях культуры заботилось государство, в музее была специальная ставка влюбленного, который все дни, исключая только выходные и санитарные, стоял под этими часами. И не просто стоял, а в руках держал букет живых цветов, которые в бюджете музея были прописаны отдельной строкой. Потом, когда началось то, что хотели сделать как лучше, а получилось как всегда, деньги на цветы урезали. Через какое-то время и ставку сократили. Специалист с многолетним стажем ушел, и на его место стали приглашать черт знает кого с улицы, буквально от фонаря, без всякого опыта, или вовсе знакомых и родственников сотрудников музея, которые за умеренную мзду неловко переминались с ноги на ногу на рабочем месте.