- Ученых стипендиатов? Да половина всех бед на земле из-за учености. Слишком много их развелось, интеллектуалов проклятых. Вообразили, будто знают, что к чему. Тоже мне, учителя выискались. Ну, скажи на милость, разве на войне голова нужна? Разве нужна голова, чтобы управлять заводами? Нужно иметь силу воли, пахать, как вол. Будь моя воля, всех стипендиатов бы из колледжа повышвыривал к чертям собачьим, поставил на их место спортсменов. Те быстро управятся. Можно подумать, университет - это школа. В мое время в университет поступали не для того, чтобы учиться, а чтобы забыть всю чепуху, которой нас напичкали в школе. Вот что я тебе скажу, Кухмистер, между ног хорошей бабенки мужчина может научиться таким премудростям, что мое почтение. А все эти стипендии, учеба - пустая трата времени и народных средств. К тому же это чудовищная несправедливость. - Взрыв негодования истощил сэра Кошкарта, он умолк, тараща глаза на огонь.
- А что же Декан? - спросил он наконец.
- Декан, сэр? Ему такие шаги нравятся не больше, чем вам, сэр, - ответил Кухмистер. - Только вот годы его уже не те.
- Понятное дело, - согласился сэр Кошкарт.
- Вообще, поэтому я и пришел к вам, сэр, - продолжал Кухмистер. - Я решил, что вы придумаете, что нужно делать.
Сэр Кошкарт насторожился.
- Делать? Что же я могу сделать? Решительно не понимаю, - поспешно произнес он. - Я, конечно, напишу Ректору, но ведь я нынче влиянием в колледже не пользуюсь.
- Зато пользуетесь вне колледжа, - заверил Кухмистер.
- Ну, возможно, возможно, - уступил сэр Кошкарт. - Ладно, подумаю, чем смогу помочь. Держи меня в курсе.
- Да, сэр. Спасибо, сэр.
- Да вели повару напоить тебя чаем на дорожку, - сказал сэр Кошкарт.
Кухмистер взял табуретку и пошел на кухню. Двадцать минут спустя воскресший духом привратник уже пустился в обратный путь. Сэр Кошкарт позаботится: никаких перемен не будет. С ним в высших сферах считаются. Только одно озадачило Кухмистера. Что-то там сэр Кошкарт говорил о мужчине, который между ног хорошей женщины… Но сэр Кошкарт никогда не был женат. Как же это неженатый мужчина может очутиться между ног хорошей женщины?
***
Беседа со Старшим Тьютором еще сильнее смутила Пупсера и окончательно лишила присутствия духа. Он пытался объяснить природу своего влечения, но наткнулся на немалые трудности. Пока Пупсер говорил. Старший Тьютор непрестанно ковырял в ухе мизинцем, затем вынимал палец и внимательно осматривал, - словно проверяя, уж не ушная ли сера виной тому, что до его слуха доносится такая похабщина. Когда он наконец поверил своим ушам и понял, что Пупсер в самом деле признается в увлечении служанкой, то пробормотал что-то насчет того, что Капеллан сегодня же ждет Пупсера к чаю, а если и это не поможет, то следует обратиться к опытному психиатру. Пупсер удрученно поплелся восвояси. Часа три он пытался сосредоточиться на диссертации, но все впустую. Ему не давал покоя образ миссис Слони, гибрид климактерического херувима и суккуба в ботинках. В поисках спасения он обратился к книге с фотографиями голодающих детей из Нагаленда Но духовное самобичевание не помогало, образ миссис Слони неизменно брал верх. Он пытался читать труд Хермича "Радиоактивные осадки и жители Андаманских островов" и даже работу Алларда "Стерилизация, вазэктомия и аборты", но сии священные писания и тягаться не могли с неотступными фантазиями о служанке. Казалось, что сознание своего долга перед обществом, тревога за судьбу человечества в целом, безраздельная жалость ко всему роду людскому - все дало течь, и общественное отступило перед личным - неописуемой вульгарностью и эгоизмом миссис Слони. Сколько Пупсер себя помнил, он трудился на благо всего страждущего человечества, все школьные каникулы он проработал в рамках кампании "Спасите наших черных братьев". А уж весь третий мир он любил ну просто как родного брата. И вот сексуальное начало взяло верх, и все потуги Пупсера любить человечество в целом пошли прахом. В отчаянии он взялся за "Сифилис - бич колониальной системы". Он с ужасом смотрел на фотографии. Раньше от одного их вида у Пупсера любое вожделение как рукой снимало, зато, глядя на них, он лишний раз убеждался, что природа ни одно преступление не оставляет безнаказанным. Он представлял, как конкистадоры насиловали индейских женщин, а потом умирали от страшного недуга. Теперь мысли об этом потеряли всю привлекательность, теперь Пупсер сам во власти навязчивой идеи изнасиловать миссис Слони. Между тем пора было идти к Капеллану на чай, а нравственный катехизис Пупсера не внес успокоения в его душу.
На катехизис Капеллана, как видно, тоже было мало надежды.
- А, мой мальчик! - загудел Капеллан. Гостиная была заставлена всякими старинными вещицами, и Пупсеру пришлось буквально продираться через завалы. - Хорошо, что зашел. Устраивайся поудобней, не стесняйся. - Пупсер с трудом протиснулся мимо граммофона с трубой из папье-маше, обошел медный столик с резными ножками, согнувшись в три погибели пробрался под раскидистыми ветвями рацинника и наконец уселся в кресло у камина. Капеллан сновал то в ванную, то обратно и, словно служа воскресную службу, громко бормотал-перечислял, чтобы ничего не забыть, чайные принадлежности.
- Та-ак. Чайник горячий. Ложечки. Молочник. Тебе с молоком?
- Да, благодарю, - ответил Пупсер.
- Хорошо-хорошо. А то многие любят с лимоном. О таких мелочах всегда забываешь. Чехольчик для чайника. Сахарница. Пупсер осмотрелся. Определить круг интересов Капеллана было нелегко. Комната была завалена вещами, связи между которыми было не больше, чем между цифрами в случайном числовом коде. За исключением дряхлости, предметы мебели имели мало общего, что указывало на разносторонние интересы их владельца.
- Сдобные лепешки. - Капеллан выскочил из ванной. - Пальчики оближешь. Их надо обжаривать. - Он наколол лепешку на длинную вилку и вложил Пупсеру в руки. Пупсер с опаской потыкал лепешкой в огонь. Он с новой силой почувствовал, как далека от реальности та жизнь, которую ведут обитатели Кембриджа. Как будто каждый здесь старался спародировать себя самого, как будто пародия на пародию сама может стать новой реальностью. Капеллан споткнулся о скамейку для ног и шлепнул банкой с медом о медную столешницу. Пупсер снял с вилки лепешку, с одной стороны почерневшую, а с другой - холодную, как лед, и положил на тарелку. Он принялся поджаривать вторую, а Капеллан пытался размазать масло по первой, недожаренной. Наконец с лепешками было покончено. Лицо Пупсера горело от жара, а руки были липкими от растаявшего масла и меда. Капеллан откинулся в кресле и набил трубку. На его табакерке красовался герб Покерхауса.
- Угощайся, сын мой, - предложил Капеллан и подвинул Пупсеру табакерку.
- Не курю.
Капеллан грустно покачал головой:
- Курить трубку никому не помешает. Успокаивает нервы. Сразу трезво смотришь на вещи. Я бы без своей трубки пропал. - Он облокотился на спинку и задымил как паровоз. Пупсер смотрел на него сквозь клубы дыма.
- Итак, на чем мы остановились? - спросил он. Пупсер задумался. - Ах, да, вспомнил, у тебя какая-то проблемка, - сказал наконец Капеллан. - Мне что-то такое говорили.
Пупсер недовольно уставился на огонь.
- Старший Тьютор кое-что мне поведал. Правда, я мало чего понял, я вообще редко чего понимаю. Глухота, знаешь ли.
Пупсер сочувственно кивнул.
- Старческий недуг. Глухота да ревматизм в придачу. А виной всему, знаешь ли, сырость. Тянет с реки. Очень вредно жить рядом с болотами.
Трубка мерно попыхивала. В относительной тишине Пупсер обдумывал, как начать. Капеллан был в летах, а его физическое бессилие наводило на мысль, что он едва ли способен проникнуться теми затруднениями, которые испытывал Пупсер.
- Скорее всего, меня не правильно поняли, - нерешительно начал он и тут же смолк. По лицу Капеллана он догадался, что его не понимают вообще.
- Говори громче! - заорал Капеллан. - Глуховат я крепко.
- Вижу, - сказал Пупсер. Капеллан приветливо улыбался.
- Не робей, выкладывай. Меня ничто не шокирует.
- Еще бы, - согласился Пупсер.
С лица Капеллана упорно не слетала доброжелательная улыбка.
- Придумал, - оживился он, вскочил и полез за кресло. - Вот что мне на исповедях помогает. - Он протянул Пупсеру мегафон. - Нажми на кнопку и говори. Пупсер поднес мегафон ко рту и поверх него смотрел на Капеллана.
- Не знаю, поможет ли, - сказал он. Слова отдались с многократной силой, на столе задрожал чайник.
- Еще как! - заорал Капеллан. - Отлично слышу.
- Да нет, я не это имел в виду, - отчаянно сказал Пупсер. Раскидистые ветви рацинника тяжело закачались. - Я хотел сказать, это не поможет в разговоре о… - Он не отважился сообщить Капеллану о миссис Слони.
Капеллан улыбнулся всепрощающей улыбкой и еще сильнее запыхал трубкой, пока вовсе не исчез в клубах дыма.
- Многих молодых людей, которые ко мне приходят, терзает чувство вины от того, что они занимаются мастурбацией.
Пупсер вылупился на дымовую завесу.
- Мастурбацией? Кто сказал мастурбацией? - заревел он, а вместе с ним заревел и громкоговоритель. Теперь уж явно кто-то сказал. Его слова усилились до безобразия, раскатились по всей комнате, а из комнаты полетели во двор. У фонтана стояла кучка студентов. Все как один уставились на окна Капеллана. Оглушенный своим голосом, во сто крат усиленным, Пупсер взмок от смущения.
- Старший Тьютор, помнится, говорил, ты с сексом не в ладах! - закричал Капеллан.
Пупсер опустил мегафон. От этой штуковины вреда не меньше, чем пользы.
- Поверьте, я не занимаюсь мастурбацией, - пролепетал он. Капеллан непонимающе посмотрел на него. - Нажми на кнопку, потом говори, - объяснил он.
Пупсер безмолвно кивнул. Для того чтобы хоть как-нибудь общаться с Капелланом, придется объявить всему свету о своих чувствах к миссис Слони. Как же быть? Да еще старик орет во всю глотку.
- Расскажешь - и на душе легче станет, - подбадривал Капеллан. Пупсер сомневался. Вряд ли ему станет легче, если он проорет свое признание на весь колледж. С таким же успехом он может пойти к этой гнусной бабе, выложить ей все как есть - и дело с концом. Он сидел, понурив голову, а Капеллан все гудел и гудел.
- Не забывай, все, что ты расскажешь, сохранится в строжайшей тайне, - орал он. - Не бойся, кроме меня, никто не узнает.
- Да, конечно, - бормотал Пупсер. Внизу у фонтана собралась кучка любопытных студентов.
Полчаса спустя совершенно измотанный Пупсер вышел из комнаты. Но, по крайней мере, он мог поздравить себя с тем, что не открыл своих подлинных чувств. Капеллан осторожно зондировал почву, задавал наводящие вопросы, но ответа так и не добился. Допрос на предмет секса прошел безуспешно. Пупсер стойко хранил молчание. Он только отрицательно качал головой, когда Капеллан затрагивал особенно непристойные темы. Под конец Пупсер выслушал лирическое наставление касательно преимущества французских служанок. Очевидно, Капеллан считал, что установления церкви относительно половой жизни на молоденьких иностранок не распространяются.
- С ними тебе бояться нечего: они не станут привязывать тебя к себе на всю жизнь, - кричал он. - Им ведь что нужно? Зачем они сюда приезжают? Мимолетные, случайные встречи, не то, что у себя дома, понимаешь? - Он сделал паузу и сладострастно улыбнулся Пупсеру. - Все мы должны отдать дань молодости рано или поздно, но лучше всего делать это за границей. Вот тебе совет, сын мой, найди себе хорошенькую шведку, мне сказали, они очень хороши, прямо отпад. Это выражение сейчас, кажется, в моде. Да, шведку или француженку, кто тебе больше по вкусу. С испанками сложнее, потом уж больно они волосатые. А вообще, по одежке протягивай ножки, как сказал однажды наш старик сэр Уинстон на похоронах портного. Ха-ха-ха.
Пупсер, шатаясь, вышел из комнаты. Теперь он знал, что такое "церковь воинствующая". Он спустился вниз по темной лестнице и уже собирался было выйти во двор, как увидел у фонтана кучку студентов. Он метнулся обратно и заперся в уборной верхнего этажа. Пролетел час, пришло время обеда. Пупсер не выходил.
6
Сэр Богдер обедал дома. Желудок его никак не мог оправиться после банкета, а откровения Казначея отбили всякую охоту находиться в компании преподавателей. Сначала надо разработать четкий план действий. Все утро он обдумывал различные способы добыть деньги. Звонил в Лондон своим друзьям-финансистам, спрашивал их совета, выдвигал свои предложения, но все безуспешно. Банк "Бломберг" готов был выделить деньги на несколько стипендий по бухгалтерскому делу, но даже сэр Богдер сомневался, что такая щедрость существенно изменит интеллектуальный климат Покерхауса. Он было подумывал, а не предложить ли американской компании по производству фосгена возможность и место для экспериментов с нервно-паралитическим газом (ни один американский университет на это не пошел). А взамен Покерхаус получит огромные средства. Но сэр Богдер боялся, что дело предадут огласке, поднимется волна студенческих протестов, это подмочит его репутацию: и так уже в его либеральных убеждениях начинают сомневаться. А что касается огласки, сэр Богдер много о ней размышлял, но хотел, чтобы имя его упоминалось только в хорошем смысле. В пять часов позвонили из Би-би-си и пригласили принять участие во встрече "за круглым столом" наряду с ведущими педагогами и ответить на вопросы, касающиеся финансов: какие сферы образования требуют инвестиций в первую очередь. Велик был соблазн сэра Богдера, но он отказался, отговорившись слишком скромным пока опытом. Он с неохотой положил трубку. Интересно, как бы отреагировали миллионы телезрителей на его заявление, что Покерхаус не чурается продавать дипломы молодым бездельникам. Столь приятные мысли наталкивали на еще более приятные выводы. Ректор снова взял трубку и набрал номер Казначея.
- Нельзя ли назначить заседание Ученого совета на завтра? Скажем, на полтретьего? - спросил он.
- Вы так поздно предупредили, господин Ректор, - заметил Казначей.
- Отлично. Итак, полтретьего, - добродушно отрезал сэр Богдер и повесил трубку.
Он принялся составлять список нововведений. В колледж принимать только самых способных. На три четверти сократить кухонные расходы, а высвободившиеся средства перераспределить на стипендии. Оставлять ворота открытыми круглые сутки. Открыть спортивные площадки для городской детворы. Воображение у сэра Богдера разыгралось. О расходах он и не думал. Деньги - что, дело наживное. Главное - члены Ученого совета связаны по рукам и ногам. Пусть себе протестуют, теперь его не остановить. Сами дали карты в руки. Завтра он поставит их перед выбором. Хороши же будут их физиономии. Сэр Богдер улыбнулся.
В шесть тридцать он прошел в гостиную. Леди Мэри, председатель комитета по проблемам подростковой преступности, писала письма.
- Буду через минуту, - сказала она, когда сэр Богдер спросил, будет ли она с ним пить шерри.
Сэр Богдер нахмурился. Временами его терзала мысль, что он для жены посторонний человек. Она всегда с головой уходила в свои заботы, а заботилась она только о других. Сэр Богдер налил себе приличную порцию виски.
- Ну, теперь они у меня в руках, - сказал он, когда жена наконец перестала стрекотать пишущей машинкой.
Леди Мэри высунула тоненький язычок и облизала края конверта.
- Неспецифический уретрит достигает масштабов эпидемии среди выпускников школ, - сообщила она.
Сэр Богдер пропустил столь неуместное замечание мимо ушей. Какое отношение это имеет к жизни колледжа? И он продолжал о своем:
- Теперь они у меня попляшут. Я их заставлю с собой считаться.
- Исследования показывают, что у каждого пятого ребенка…
- Не для того, чтобы получить хорошую должность и сидеть сложа руки, - гнул свое сэр Богдер.
- Да, это не проблема, - согласилась леди Мэри.
- Что - это? - живо заинтересовался сэр Богдер.
- Лечение. Пустяки. Нам надо взяться за преступления против морали…
Сэр Богдер осушил бокал и попытался отвлечься от разглагольствований леди Мэри. Он часто думал, что, если бы не жена, не состояться ему как политику. Если бы не ее непрестанная поглощенность неприглядными статистическими данными и язвами общества, он не пристрастился бы к поздним заседаниям в парламенте, а работа в комитетах не стала бы такой отрадой. Произнес бы он столько страстных, зажигательных речей, если бы леди Мэри хоть раз прислушалась к его словам дома? Вряд ли. Они сели обедать. Сэр Богдер, как обычно, коротал время, подсчитывая, сколько раз жена скажет "мы должны" и "наша обязанность". "Мы должны" победило со счетом пятьдесят четыре против сорока восьми. Для одной лекции неплохо.