- Здесь, - Асим показал где, - есть подпись доктора Абдуллы. Ее знают во всем Афганистане.
Я пожал плечами. В любом случае, если нас задержат, нас привезут на базу Масуда. Но мне хотелось иметь такую бумагу как раз для того, чтобы нас никуда не везли в случае проверки. Ну, посмотрим!
- Большое спасибо, - с шутливой церемонностью поблагодарил я.
Я рассказал, как мы провели день, упомянув все смешные моменты. На Востоке любят посмеяться. Про "пайсу" я упоминать не стал. Осложнений и заморочек не любят нигде. В нужный момент я от поваленного на землю муллы мягко перешел на свою просьбу про пленных талибов. Если таковые имелись, осторожно добавил я.
- Конечно! - тут же закричал пресс-секретарь Асим. - У нас сейчас четверо пленных: трое пуштунов и один пакистанский офицер. Они содержатся в прекрасных условиях, ни на что не жалуются. Я, конечно, должен согласовать это с Масудом, но я уверен, что он согласится. Ваши марокканские коллеги тоже нас об этом попросили.
А ведь правда, с нами в вертолете летела съемочная группа бельгийских марокканцев? Хорошо, когда пиар поставлен на поток. Но я все же отказывался верить. И что, все так просто? Нам организуют съемку в тюрьме. Я встречусь с пакистанцем - а я почему-то не сомневался, что это наш агент Хаким Касем, - отошлю куда-нибудь Хабиба и выспрошу все, что мне нужно. Или они хотят устроить такую пресс-конференцию?
- Супер! - сказал я. - Только не хотелось бы, чтобы и наша, и их группа снимали одно и то же. Во-первых, мы хотели бы получить эксклюзивный материал. А во-вторых, я не люблю формальные интервью: вопрос - ответ, вопрос - ответ. Это должна быть беседа.
- Как хотите! Можно и так сделать, - заверил меня Фарук.
- И когда?
- Да все равно! Хотите завтра с утра?
- Конечно.
- Мы заедем за вами в половине восьмого. На "Иншалла Такси".
Мы опять все посмеялись. Но что-то здесь было не так. Слишком все гладко, нет? Они в Конторе не знают, кого бы послать, чтобы повидаться с пакистанцем, настолько это кажется неосуществимым. А на месте оказывается, в этом вообще нет проблемы. Странно! Или нет? В нашей профессии быстро становишься параноиком.
…Я почувствовал вдруг, что воздух в комнате снова стал ледяным. Я высунул голову из-под одеяла. Ребята спали. Илья даже не клокотал - наверное, покрылся коркой льда.
На этот раз мы подготовились к ночи лучше: пододвинули матрасы почти вплотную к печке и надели на себя всю одежду. Пока ужинали, слегка протопили печку, а перед сном снова заправили ее дровами, на этот раз основательно. И еще два маленьких штабелька дров лежали рядом на железном листе. Я вылез из-под одеяла, сунул в печку мятую газету, набросал на нее щепок и положил пару поленьев. Тяга была хорошая, и огонь занялся сразу. Дождавшись, когда поленья почернеют и займутся, я подбросил в топку еще три и снова залез под одеяло. Теперь важно не заснуть, чтобы закрыть трубу, когда дрова прогорят. Но, похоже, сон мне не грозил. Сколько ночей человек может не спать? Для меня это пока была вторая.
Да, вот еще какая оказия с нами приключилась! У нас накрылся зарядник. Это такая большая металлическая штуковина, похожая на видеомагнитофон. Вчера вечером - вчера? да, вчера! - когда в гостевом доме включили движок и зажглись лампочки, Илья воткнул его в розетку, чтобы зарядить один из полностью разряженных аккумуляторов. При первом же скачке напряжения зеленые индикаторы погасли, и реанимировать зарядник уже не удалось. Все эти хваленые высокие технологии такие нежные! Заряженных аккумуляторов у нас оставалось три, то есть еще часов на пятнадцать, максимум восемнадцать. Поскольку главной задачей считалось интервью Масуда, я ввел режим экономии.
Когда после съемок в казарме к нам заезжали Асим и Фарук, я рассказал и об этой проблеме. Они тут же стали спорить на дари, а потом, чтобы и я понимал, перешли на английский.
- В городе есть один умелец! - заверил Асим. - Он любой компьютер разберет и соберет.
- Никто вам здесь не поможет, - с тем же жаром заявил Фарук. - В лучшем случае, в Душанбе на телевидении. Да и то…
- Прямо сейчас поедем! Мы вас подбросим к этому парню, - как бы не услышав коллегу, продолжал Асим.
Фарук:
- Прокатитесь, почему бы и нет? Все равно скоро стемнеет.
Мы поехали все вместе - нам же сказали не расставаться. Кроме Хабиба - он куда-то заторопился, видимо, отчитаться по своей стукаческой линии.
Закуток чудо-мастера оказался закрыт. Мы сказали афганцам, что отвозить обратно нас не надо - мы пройдемся пешком, и распрощались.
Центр Талукана был сплошными торговыми рядами. Товары были выставлены и в магазинчиках, и на лотках вдоль проезжей части. Мы шли мимо медных чеканных чайников и подносов, мимо темных, напитанных влагой ковров, мимо седел и уздечек слева, поддельных наборов немецких ножей справа ("золинген" было написано не Solingen, а Zolingen). Хватая нас за рукав, седобородый дедушка уговаривал прицениться к кускам водосточных труб разного диаметра, разложенных вокруг жемчужины его коллекции - новехонького зеленого унитаза в остове из неструганых досок. Ускользнув от него, мы оказались во власти двух братьев, на телеге которых возвышались разноцветные груды заколок для волос, пластмассовых серег и, вероятно, тоже пластмассовых, но позолоченных браслетов. Димыч был прав: весь этот город со своими товарами стоил не больше ста долларов!
Я бы с удовольствием купил в подарок Джессике или даже скорее ее матери Пэгги, которая художница и до сих пор любит одеваться в стиле богемы или городской сумасшедшей, какое-нибудь монисто из старинных серебряных монет, которое можно было бы выдать за туркменское. Мы подошли к витрине ювелира, на которой сиротливо красовалась пара серебряных сережек с бирюзой. Я с последней надеждой оглянулся на своих спутников. Илья сморщил нос, а Димыч подписал приговор коротким: "Отстой!"
- Ничего, - сказал я. - Сейчас мы повернем налево, в следующем ряду - направо и окажемся перед лавкой древностей. А там будет золотой шлем Александра Македонского, который проходил через эти места в IV веке до нашей эры, и кривые сабли из дамасской стали, которые в Европе уже давно разошлись по музеям.
Эти двое похихикали. Но знаете что? Мы, конечно, повернули не дважды, а раз пять, но за очередным поворотом наткнулись на местного антиквара. На трех полочках в узком окне были разложены осколки глиняных ваз с греческим орнаментом, плошки с фигурками и монетами, приоткрытые толстенные фолианты с арабской вязью.
- Нет, что я вам говорил! - торжествующе сказал я.
Древности моих коллег не интересовали, да я и не настаивал. Мне все же нужно было как-то выходить на след "Слезы дракона". Наверняка антиквар приторговывал камешками из панджшерских рудников. Хабиба с нами не было, и упускать такую возможность было нельзя.
Из дверей, заметив остановившихся людей, вышел коротко стриженный мальчик лет десяти и больше жестами, чем словами, стал настойчиво приглашать нас войти.
- Боюсь, это затянется до темноты, - сказал я. - Идите, не ждите меня. Наша гостиница прямо, а потом вдоль арыка налево пару кварталов.
- Я знаю, - сказал Димыч. - И рад, что и ты знаешь.
- Давайте, а то и вы будете томиться, и я буду спешить.
- Ты уверен? Мы можем подождать.
- Да нет, идите! Они скоро будут собираться на ужин. И я как раз к плову поспею.
Вчера нас кормили пловом, и сегодня - мы проходили мимо кухни - тоже готовили плов. Кстати, денег за постой и питание с нас не брали. Может, все это входит в те сто долларов, которые мы платим Хабибу?
Мы распрощались. На помощь мальчику вышел высокий, величественного вида старик в черном балахоне. Он с учтивым поклоном предложил мне войти в его скромную лавку, а потом ухватил меня за рукав и безапелляционно втащил внутрь.
3
Вы умеете торговаться? Не так, тупо: "Нет, это что-то дороговато! Я пойду в другом месте поищу!" По-настоящему, по всем правилам искусства - так, чтобы и самому получить удовольствие, и продавцу доставить? Я умею.
Меня научил этому один бербер-аксакал в алжирском городе Бискра, на северной оконечности Сахары. У него в лавке среди завалов блестящих медных поделок было два старинных кулона из потемневшего серебра, один с бирюзой, второй - с красными веточками кораллов. Надеть такой могла бы только моя любимая теща Пэгги. Но оба украшения были тонкой работы, сегодня так уже никто не делает, и я решил купить и второй кулон для Джессики. Пусть висит где-нибудь на гвоздике!
Я спросил цену, и старик назвал ее. Не помню сейчас, сколько это было. Может, динаров по двести за каждый кулон - хотя это могло быть и двадцать, и две тысячи, не помню! В любом случае для меня эти деньги были смехотворные, и я тут же полез за бумажником. Старик покачал головой и остановил мою руку:
- Ты не хочешь купить.
- Как - не хочу? Хочу! Сколько они стоят? Двести и двести, всего четыреста. Правильно же?
Я снова полез за бумажником.
- Ты не хочешь купить! - любезно, но упрямо повторил старик.
Мы посмотрели друг на друга, и я понял.
- Сколько вы говорите? Четыреста? Че-ты-ре-ста!!!
Старик расплылся в улыбке.
- Нет, это таких денег не стоит!
- Вот теперь ты хочешь купить, - довольно произнес дед.
Значит, действовать надо так. Первую цену, допустим, двести динаров, вы просто отбрасываете пренебрежительным жестом: "Это первая цена! Какая вторая?" Продавец, как правило, начинает улыбаться - он понимает, что напал на знающего человека. Ему же скучно целый день сидеть! Вы тоже улыбаетесь, чтобы он понял, что и для вас это удовольствие. Продавец называет вторую цену, например, сто восемьдесят. Но вы морщите нос, как бы говоря: "Да ладно вам! Вы что, еще не поняли, с кем имеете дело?" - "Хорошо, - скажет продавец. - Для вас это будет сто шестьдесят. Даже сто пятьдесят. Сто пятьдесят, по рукам!" Но вы не спешите. Говорите вы коротко: "А третья цена?" Продавец тоже не дурак. Он вам ответит что-нибудь вежливое, но непреклонное: "Какая может быть третья цена? Я же сбросил вам почти треть! Третья цена такая же, как и вторая". Не тушуйтесь! Скажите: "Я имею в виду, настоящая цена?" Продавец сбросит вам еще, чтобы доставить удовольствие: сто сорок. Сделайте вид, что задумались. Как правило, именно в этот момент вам предложат чаю. Вы соглашаетесь. Продавец попытается тут же завернуть вам покупку в какой-нибудь газетный лист, но вы его остановите - торг еще не закончен! За чаем с мятой и разговором о семье переспросите как бы невзначай: "Сколько, вы сказали, вы сейчас хотите? Сто?" Вы поняли: по правилам игры цена, которую вы вроде бы пытаетесь вспомнить, должна быть еще ниже. Могу поспорить: он-то говорил сто сорок, но сейчас скажет сто двадцать. Тогда вы должны спросить: "А дружеская цена?" Он не обидится. Сто к одному: продавец рассмеется и хлопнет вас по плечу. Тертые любят тертых! Он согласен на дружескую цену: скорее всего, это будет сто. Поняв, что больше продавец не сбросит, вы переходите к опту. Да-да, к опту! Вы же не один кулон собираетесь покупать, а два! Короче, тогда с дедушкой из Бискры мы разошлись, наверное, динаров за девяносто за кулон, чрезвычайно довольные друг другом.
Конечно, я каждый раз так не торгуюсь - мне и времени жалко, и вообще это все не в моей поэтике. Обычно я плачу третью цену, разве что мне уж очень надо доставить продавцу удовольствие. Сейчас бы надо, но как? У нас даже языка общего не было! Я попробовал английский, французский, испанский, итальянский, немецкий и, поскольку каждый раз старик в черном балахоне только улыбался с извиняющимся видом, остановился на родном русском.
У старика проблемы выбора не было: он тоже говорил на родном. Но представить его ломающим язык на пиджин-инглиш было трудно. Весь его облик дышал достоинством, даже величием: окладистая седая борода, подстриженная внизу полукругом, густые строгие брови, взгляд прямой и глубокий. Я про себя стал называть его Аятолла.
Мальчик спросил меня, что именно меня заинтересовало на витрине. Я потребовал притащить на низкий столик все, что там было. Все уже поняли, что пришел солидный клиент. Меня усадили за столик, а на призывный крик из задней комнаты вышли еще два подростка: мало ли какая еще услуга понадобится?
Еще одно правило: торговаться надо за самую дорогую, с вашей точки зрения, вещь, но ничем не показывая, что вам действительно хочется ее купить. На мой взгляд, самым ценным был греческий керамический обломок размером с детскую ладонь. На нем барельефом был изображен торс лежащего мужчины с курчавой бородой. Его голову любовно поворачивала к себе рука женщины, целующей мужчину в губы. Александр Македонский прошел через Бактриану в IV веке до нашей эры, и вряд ли в этих местах с тех пор был скульптор, способный создать нечто подобное - мы бы о нем знали. Так что это был поцелуй, которому исполнилось две тысячи четыреста лет.
Но я не спешил. Я разложил перед собой на столике все греческие фигурки: детские головки, ручки и обломки ваз, масляные лампы. Такие можно найти везде, где есть что копать - не важно, занимается этим государство или нет. Нет, лучшим был поцелуй - ему по большому счету место было в музее. Но я сделал вид, что не знаю толком, на чем хочу остановиться, и ткнул в него, как бы колеблясь. На самом деле, я даже забыл про изумруд, так мне хотелось заполучить этот осколок.
- Чанд?
Слово "сколько" фигурировало в моем словарике.
Дальше торг проходил следующим образом. Мальчик встал около меня с калькулятором, чтобы набирать цену, которую называл Аятолла.
- Доллар? - уточнил тот.
- Доллар, доллар!
Мальчик набрал: 200.
- Сколько-сколько? - по-русски выкрикнул я.
Аятолла с достоинством указал мне на калькулятор: назовите свою цену!
Я набрал: 5.
Теперь наступила очередь возмущаться старика: он сдвинул брови. Мальчик сунул калькулятор мне под нос: 180.
Я снова набрал пять.
Мне предложили 150. Я ответил: пять.
Думаете, Аятолла продолжал возмущаться? Вовсе нет: он теперь улыбался вовсю. На возбужденные крики продавцов из задней комнаты пришел такой же бровастый бородатый мужчина лет сорока с бритой круглой головой и жировым валиком на затылке. Мне бы сейчас предложили чаю, но был Рамадан.
Я провел в лавке уже минут двадцать. Слева от меня отдельной кучкой лежали фигурки, которые я собирался купить. Поцелуй был в итоге оценен в восемь долларов, но я еще не заводил разговора об оптовой цене. На языке жестов слово "опт" на самом деле одно из самых простых.
Теперь я мыслями вернулся к тому, зачем пришел. Как на дари будет "изумруд", я знал еще с Москвы. Я потребовал у Эсквайра, чтобы мне перевели это слово, и я мог бы различить его в незнакомой речи. А оказалось, что на всех языках оно звучит примерно одинаково.
Так вот, я сделал вид, что и не знаю даже, чего еще хочу, а тут вдруг вспомнил.
- Замарод, - сказал я.
Семейство антиквара загалдело наперебой. Они все повторяли одно слово, которого я не знал, но, похоже, оно означало "запрещено". Мужчина подтвердил мое предположение, проведя рукой себе по горлу. Я отмахнулся: мало ли что запрещено? Хочу замарод, и все тут!
Старик посовещался с мужчиной, видимо, сыном. Тот вышел. Антиквар показал мне на отобранные вещицы, и мальчик набрал итоговую сумму: 45. Я кивнул: бог с ней, с оптовой ценой! Аятолла выбрал в другой плошке старинную монетку и протянул ее мне:
- Бакшиш!
Я всегда думал, что бакшиш - это взятка. А получалось, подарок. Я покрутил монетку в руке: монетка была медная, не отчищенная, с арабской или иранской вязью. Мальчик сунул мне под нос калькулятор: один доллар. Хорош подарок!
Я бросил монетку обратно в плошку. Но старик выудил ее и положил к моей кучке.
- Бакшиш, - с укоризненным взглядом в сторону внука сказал он.
Я отвесил мальчишке легкий шутливый подзатыльник. Все рассмеялись - теперь мы были друзьями.
Мужчина вернулся. В руке у него был бумажный пакетик - мы в детстве так сворачивали фантики от конфет. Мужчина присел на корточки рядом со мной и развернул бумажку. В ней был с десяток неограненных изумрудов. Самый большой был размером с вишневую косточку.
- Нет, мне такие не нужны, - сказал я по-русски, но все меня поняли. - Мне нужен хотя бы…
Я поискал глазами в поисках подходящего предмета. Меня устроила фаланга большого пальца мальчика.
- Вот такой!
Мальчик что-то радостно залопотал, типа, ишь чего он хочет! Показал на себе весь большой палец, потом сделал кольцо из большого и указательного, наконец сжал руку в кулачок. "Слеза дракона", кстати, должна была быть как раз такого размера.
- Такой было бы еще лучше, - заверил я.
Все говорили наперебой. Хороший знак - мои антиквары определенно знали кого-то, кто мог продать и большой изумруд. Мне даже показалось, что и кулак мальчика их не смутил: они не возразили, что таких больших изумрудов не бывает. Хотя, возможно, я фантазирую.
Аятолла пытался что-то сказать мне. В итоге он потребовал, чтобы я прямо сейчас расплатился за свои приобретения. Я достал пятьдесят долларов.
- Бакшиш! - сказал я, чтобы закрыть вопрос о сдаче.
Старик положил мою банкноту на стол и показал над ней ладонью целую стопку долларов. Вот почему ему так срочно понадобились мои деньги.
- А! Да-да, я понимаю, что это стоит недешево, - согласился я и похлопал себя по карману. - Хуб, хуб, хорошо!
Все снова заговорили, перебивая друг друга. Аятолла жестом заставил всех замолчать.
- Фардó, - сказал он.