"Дом, недремлющий, безумный, стоял на отшибе среди холмов, заключая в себе тьму… И то, что обитало внутри, обитало там в одиночестве…"
Начало книги как нельзя более соответствует духу знаменитого сочинения Ширли Джексон, признанного многими, включая Стивена Кинга, важнейшим произведением литературы ужасов XX века.
Старинный особняк на холме приносит его обитателям только горе. Владельцы отказываются в нем жить, пожилая чета, присматривающая за домом, не рискует оставаться здесь на ночь. За домом прочно закрепилась репутация обители привидений.
И вот однажды тишину дома нарушает шумная компания визитеров. Доктор Монтегю, исследователь паранормальных явлений, снимает на лето особняк для изучения происходящих там феноменов. Никто из прибывших не может даже предположить, каким кошмаром завершится эта поездка.
Популярность книги закрепили две ее экранизации - режиссера Роберта Уайза (1963) и Яна Де Бонта при участии Стивена Спилберга (1999).
Ширли Джексон
Призрак дома на холме
Леонарду Брауну
1
Ни один живой организм не может долго существовать в условиях абсолютной реальности и не сойти с ума; говорят, сны снятся даже кузнечикам и жаворонкам. Хилл-хаус, недремлющий, безумный, стоял на отшибе среди холмов, заключая в себе тьму; он стоял здесь восемьдесят лет и вполне мог простоять еще столько же. Его кирпичи плотно прилегали один к другому, доски не скрипели, двери не хлопали; на лестницах и в галереях лежала незыблемая тишь, и то, что обитало внутри, обитало там в одиночестве.
Доктор Джон Монтегю формально считался антропологом; он защитил диссертацию в этой области из смутного чувства, что она наиболее близка к подлинному делу его жизни - изучению сверхъестественных явлений. Исследования доктора Монтегю были крайне далеки от науки, и лишь ученая степень могла придать им если не вес, то хоть некое подобие респектабельности, поэтому он никогда не забывал подчеркнуть свое звание. Арендовав Хилл-хаус на три месяца - со значительным ущербом для кошелька и гордости (ибо не любил униженно просить), - он твердо рассчитывал возместить потраченное сенсацией, которую вызовет его итоговая работа о причинах и формах парапсихологических феноменов в домах, обычно называемых "нехорошими". Всю жизнь он искал настоящий дом с привидениями и, услышав про Хилл-хаус, сперва засомневался, затем ощутил проблеск надежды и наконец рьяно взялся за дело: не в его характере было отступать перед трудностями, если впереди маячит достойная цель.
Доктор Монтегю намеревался позаимствовать методику у бесстрашных охотников за привидениями девятнадцатого столетия: он поселится в Хилл-хаусе и своими глазами увидит, что там происходит. В идеале следовало бы повторить эксперимент неназванной дамы, которая на целое лето собрала в Баллехин-хаусе скептиков и убежденных сторонников сверхъестественного, - гости отдыхали на лоне природы, играли в крокет и, в довершение удовольствия, наблюдали за привидениями. Однако в наши дни скептики, убежденные сторонники сверхъестественного и хорошие игроки в крокет почти перевелись, и доктор Монтегю был вынужден нанять ассистентов. Возможно, неспешность викторианской жизни более способствовала подобным методам исследования, а возможно, тщательная фиксация паранормальных явлений как способ установить их достоверность в значительной степени себя изжила; так или иначе, ассистентов пришлось нанимать за деньги.
К работе он приступил со всей ответственностью и добросовестностью: прошерстил архивы парапсихологических обществ, подшивки скандальных газет и отчеты экстрасенсов; в итоге получился список людей, которые так или иначе, в то или иное время, пусть на короткий срок либо при неподтвержденных обстоятельствах соприкасались с потусторонним. Из списка доктор Монтегю в первую очередь вычеркнул тех, кто уже умер. Потом - тех, кого счел обманщиками либо слабоумными, а также тех, кто не подходил для его целей, поскольку явно стремился привлечь все внимание к себе. Осталось человек десять-двенадцать. Все они получили от доктора Монтегю приглашение провести лето либо часть лета в уютной сельской усадьбе, старой, однако со всеми удобствами: канализацией, электричеством, центральным отоплением и чистыми постелями. Цель - недвусмысленно объяснялось в письме - проверить сомнительные слухи, окружающие дом на протяжении всей его восьмидесятилетней истории.
Доктор Монтегю не писал открыто, что Хилл-хаус - дом с привидениями, поскольку был ученым и не смел верить в свою удачу, пока лично не засвидетельствует там аномальные явления. Таким образом, письма содержали некую сдержанную двусмысленность, которая гарантированно должна была возбудить любопытство у строго определенной категории читателей. Доктор Монтегю получил четыре ответа: остальные кандидаты либо переехали, не оставив нового адреса, либо утратили вкус к сверхъестественному, либо просто никогда не существовали. Четырем ответившим доктор Монтегю написал снова: указал, с какого числа Хилл-хаус официально ждет гостей, и привел подробные инструкции, как туда добраться, поскольку (вынужден он был объяснить) местное население сведения о доме сообщает крайне неохотно. За день до отъезда доктора Монтегю убедили включить в число избранных еще и представителя семьи владельцев. Тогда же пришла телеграмма от одного из кандидатов, в которой тот под явно вымышленным предлогом отказывался участвовать в мероприятии. Еще один кандидат не явился и не написал - возможно, из-за непредвиденных личных обстоятельств. Остальные двое приехали.
Элинор Венс ко времени поездки в Хилл-хаус исполнилось тридцать два, и после смерти матери она по-настоящему ненавидела только одного человека - старшую сестру. К мужу сестры и пятилетней племяннице она питала стойкую антипатию, друзьями так и не обзавелась, главным образом потому, что последние одиннадцать лет ухаживала за лежачей матерью, в результате чего приобрела навыки профессиональной сиделки и привычку моргать от яркого света. Во всей ее взрослой жизни не было и одной по-настоящему счастливой минуты: годы с матерью прилежно складывались из мелких провинностей и мелких упреков, постоянной усталости и нескончаемого отчаяния. Вовсе не желая становиться робкой и застенчивой, Элинор столько времени провела в одиночестве, без людей, которых могла бы полюбить, что в разговорах, даже самых незначащих, вечно смущалась и с трудом подыскивала слова.
В список доктора Монтегю она попала из-за давнего происшествия: когда им с сестрой было двенадцать и восемнадцать соответственно, меньше чем через месяц после смерти отца, на их дом без всякого предупреждения и без всякой видимой цели обрушился град камней, которые падали с потолка, громко скатывались по стенам, разбивали окна и молотили по крыше. Камнепад продолжался без остановки три дня. Все это время Элинор и ее сестру нервировали не столько камни, сколько ежедневная толпа зевак перед крыльцом и беспочвенные, истерические уверения матери, что несчастье вызвано злобой завистливых соседей, якобы возненавидевших ее с самого приезда. На четвертый вечер Элинор и сестру отправили ночевать к знакомым, после чего камнепад прекратился и больше не возобновлялся, хотя Элинор с матерью и сестрой продолжали жить в доме, а вражда с соседями сохранила прежний накал. Историю забыли все, за исключением людей, с которыми консультировался доктор Монтегю, и уж точно забыли Элинор и ее сестра, во время самих событий тайно винившие друг дружку.
Всю жизнь Элинор подспудно ждала чего-то вроде Хилл-хауса. Ухаживая за матерью, перекладывая раздражительную старуху с инвалидного кресла в постель, бесконечно таская подносики с овсянкой или бульоном, перебарывая брезгливость, чтобы приступить к стирке, она держалась исключительно верой: что-то должно произойти. На приглашение пожить в Хилл-хаусе она ответила с той же почтой, хотя муж сестры и требовал прежде навести справки - не собирается ли так называемый доктор вовлечь Элинор в языческие ритуалы, связанные с тем, о чем, по мнению его жены, незамужней девушке знать не положено. Быть может, шептала сестра в супружеской спальне, где никто, кроме мужа, ее не слышал, доктор Монтегю - если это его настоящее имя, - быть может, доктор Монтегю использует женщин для неких… хм… опытов, ну, ты понимаешь, какие опыты я имею в виду (подобные опыты ее живо интересовали). Элинор то ли не знала о таком, то ли не боялась. Другими словами, готова была ехать куда угодно.
Теодора (она обходилась одним этим именем, без фамилии; наброски подписывала "Тео", а в телефонной книге, на двери дома, в витрине магазинчика, под очаровательной фотографией хозяйки над камином и на ее тонированной почтовой бумаге значилось "Теодора") - так вот, Теодора была полной противоположностью Элинор. Долг и ответственность она предоставляла герл-скаутам. Ее мир состоял из удовольствий и пастельных тонов; в список доктора Монтегю она попала, потому что - со смехом войдя в лабораторию и обдав всех ароматом цветочных духов - как-то умудрилась (к собственному растущему восторгу) правильно назвать восемнадцать из двадцати, пятнадцать из двадцати, девятнадцать из двадцати карточек, которые показывал ассистент в соседней комнате. Беспрецедентное достижение Теодоры сохранилось в архивах лаборатории и неизбежно должно было попасть на глаза доктору Монтегю. Письмо от него ее позабавило, и она ответила из любопытства (а может, то спящее в Теодоре знание, которое помогло ей угадать символы на карточках за стеной, потянуло ее к Хилл-хаусу), но с твердым намерением отказаться. Тем не менее - возможно, из-за того же бередящего чувства, - получив от доктора Монтегю второе письмо, она потеряла покой и почти сразу закатила беспричинный скандал прелестному существу, с которым вместе снимала комнату. С обеих сторон прозвучали оскорбительные слова, какие может загладить лишь время. Теодора безжалостно разбила очаровательную статуэтку - свой портрет работы прелестного существа, а прелестное существо нещадно изорвало в клочки томик Мюссе, полученный от Теодоры на день рождения, в особенности страницу с нежной, иронической дарственной надписью. И то и другое было, разумеется, совершенно непростительно; прежде чем они смогут посмеяться над происшедшим, должно было пройти хотя бы несколько недель. Теодора в тот же вечер написала доктору Монтегю, что принимает приглашение, и отбыла на следующий день в холодном молчании.
Люк Сандерсон был лгунишкой. И вором. Его тетка, владелица Хилл-хауса, любила говорить, что у племянника лучшее образование, лучшие костюмы, лучший вкус и худшие друзья, каких только можно вообразить. Она ухватилась бы за любую возможность сплавить его куда-нибудь на несколько недель. Семейный адвокат, узнав о целях доктора Монтегю, потребовал, чтобы в доме вместе с ним для порядка поселился кто-нибудь со стороны хозяев, а доктор при первой же встрече разглядел в Люке некую силу или, вернее, кошачий инстинкт самосохранения, после чего возжелал заполучить Люка в помощники с тем же пылом, с каким миссис Сандерсон хотела от того избавиться. Так или иначе, Люк нашел это решение забавным, его тетка вздохнула с облегчением, а доктор Монтегю был более чем доволен. Семейному адвокату миссис Сандерсон сказала, что, по крайней мере, в Хилл-хаусе Люку нечего будет красть: фамильное серебро представляет определенную ценность, но едва ли соблазнит ленивого племянника.
Миссис Сандерсон была несправедлива к Люку: он не стал бы воровать серебряные ложки, или часы доктора Монтегю, или браслет Теодоры. Его нечестность ограничивалась тем, что он таскал у тетки из бумажника мелкие купюры и жульничал за карточным столом. Еще Люк имел привычку обращать в наличность часы и портсигары, которые ему, мило краснея, дарили тетушкины приятельницы. Со временем он должен был унаследовать Хилл-хаус, но никогда не предполагал там жить.
3
- Я бы вообще не давал ей машину, - объявил муж сестры.
- Это и моя машина, - возразила Элинор, - мы купили ее вскладчину.
- И все равно я считаю, что не надо давать, - повторил муж сестры, обращаясь к жене. - С какой стати она будет раскатывать на ней все лето, а мы останемся без машины?
- Керри постоянно водит, а я никогда, - упорствовала Элинор. - И вообще вы на все лето едете в горы, там вам машина не нужна. Керри, ведь вы же не будете пользоваться машиной в горах?
- А если бедная Линни заболеет? И надо будет везти ее к врачу?
- Машина наполовину моя, - сказала Элинор, - и я ее возьму.
- А если заболеет Керри? Если мы не сможем найти врача и придется ехать в больницу?
- Мне нужна машина, и я ее возьму.
- Об этом не может быть и речи, - с растяжкой проговорила Керри. - Мы даже не знаем, куда ты собралась. Ты не соблаговолила поставить нас в известность. В таких обстоятельствах я не могу дать тебе мою машину.
- Это и моя машина.
- Нет, - отрезала Кэрри. - Ты ее не возьмешь.
- Верно, - кивнул муж сестры. - Кэрри же объяснила - машина нужна нам самим.
Кэрри самую чуточку улыбнулась.
- Я никогда себе не прощу, Элинор, если дам тебе машину и что-нибудь случится. С какой стати мы должны доверять этому доктору? Ты еще довольно молода, а машина стоит больших денег.
- Вообще-то, Кэрри, я звонил Гомеру в кредитный отдел - он сказал, что этот доктор и впрямь работает в каком-то там колледже…
Кэрри, все с той же улыбкой, перебила мужа:
- Конечно, у нас нет оснований не верить в его порядочность. Однако Элинор не соблаговолила сказать, куда едет и как с ней связаться, если нам потребуется машина. Случись что, мы вообще концов не найдем. Даже если Элинор, - продолжала она вкрадчиво, обращаясь к чайной чашке, - даже если Элинор готова мчаться на край света, это еще не значит, что я должна давать ей свою машину.
- Она наполовину моя.
- А если бедная Линни заболеет? В горах? Где нет ни одного врача?
- И вообще, Элинор, я поступаю, как сказала бы мама. Она мне доверяла и уж точно не позволила бы отпускать тебя неведомо куда на моей машине.
- Или, допустим, я заболею, в горах…
- Я совершенно уверена, Элинор, что мама меня поддержала бы.
- И к тому же, - муж сестры внезапно отыскал решающий аргумент, - где гарантии, что ты ее не разобьешь?
Все когда-нибудь бывает первый раз, сказала себе Элинор. Было раннее утро. Она вылезла из такси, дрожа при мысли, что у сестры и ее мужа как раз сейчас могли закрасться первые подозрения, и быстро вытащила чемодан, пока таксист снимал с переднего сиденья картонную коробку. Элинор дала ему излишне щедрые чаевые, думая в это время, не появятся ли сейчас из-за угла сестра с мужем, и воображая, как они кричат: "Вот она где, воровка, так мы и думали!" Нервно оглядываясь, она торопливо шагнула к воротам гаража и налетела на крохотную старушонку. Та выронила свои кульки: один порвался, на асфальт выпали мятый кусок чизкейка, булочка и нарезанный помидор.
- Чтоб тебе, чтоб тебе! - завизжала крохотная старушонка в самое лицо Элинор. - Я это домой несла, чтоб тебе, чтоб тебе!
- Простите. - Элинор нагнулась, но поняла, что помидорные ломтики и чизкейк уже невозможно собрать и сложить в лопнувший пакет.
Старушонка торопливо ухватила второй кулек, пока до него не дотянулась Элинор. Девушка с виноватой улыбкой выпрямилась.
- Мне правда очень жаль, - судорожно выговорила она.
- Чтоб тебе, - повторила крохотная старушонка уже тише, - я несла это себе на завтрак. А теперь, из-за тебя…
- Может быть, я заплачу? - Элинор взялась за бумажник.
Старушонка замерла.
- Не могу я взять у тебя денег, - сказала она наконец. - Понимаешь, я ведь это не покупала, просто собрала, что другие не съели. - Старушонка сердито причмокнула губами. - Видела бы ты ветчину, но ее раньше меня ухватили. И шоколадный торт. И картофельный салат. И маленькие конфетки в бумажных розеточках. Ничего-то я не успела. А теперь… - Обе разом глянули на размазанный по асфальту чизкейк, и крохотная старушонка продолжила: - Как видишь, я не могу вот так просто взять у тебя деньги за чужие объедки.
- Тогда, может, я куплю вам что-нибудь взамен? Я страшно тороплюсь, но если мы найдем магазин, который уже открыт…
Крохотная старушонка ухмыльнулась.
- Ну, у меня тут еще крошечку есть, - сказала она, крепко прижимая к себе уцелевший пакет. - Можешь оплатить мне такси до дома. Так меня уж точно никто больше не собьет.
- С радостью. - Элинор повернулась к водителю, с интересом наблюдавшему за их разговором. - Отвезете эту даму?
- Двух долларов хватит, - заметила старушонка, - ну и чаевые этому джентльмену. При моем росточке, - с удовольствием объяснила она, - при моем росточке это просто беда - вечно кто-нибудь налетает. Зато как приятно встретить человека, который готов загладить свою вину. Другие с ног собьют и не обернутся.
При помощи Элинор старушонка вместе с пакетом забралась в такси. Элинор вытащила из бумажника два доллара пятьдесят центов и вручила старушонке, которая крепко зажала их в сухоньком кулачке.
- И куда едем? - спросил таксист.
Старушонка хихикнула.
- Скажу, как тронемся, - бросила она и обратилась к Элинор: - Удачи тебе, милочка. Следующий раз смотри, куда идешь, чтобы еще кого не сбить.
- До свидания, - сказала Элинор, - и простите еще раз.
- Ничего-ничего, - крикнула старушонка через окно - такси как раз тронулось с места. - Я буду за тебя молиться, деточка.
Что ж, подумала Элинор, глядя вслед такси. Хотя бы один человек будет обо мне молиться. Хотя бы один.