- В каком-то смысле она так и поступила. Я действительно считаю, что бедняжку сжили со свету. Кстати, она повесилась. По слухам - в башенке на крыше, но если в доме есть башенка, вряд ли слухи позволят вам повеситься где-нибудь еще. После смерти компаньонки Хилл-хаус отошел ее дальним родственникам Сандерсонам, на которых младшей сестре было куда труднее возвести поклеп, тем более что сама она к тому времени отчасти выжила из ума. Миссис Сандерсон рассказала, что, когда семья - то есть родители ее мужа - впервые приехала смотреть Хилл-хаус, младшая сестра их подкараулила и принялась выкрикивать оскорбления с обочины дороги, откуда ее и забрали в местный полицейский участок. На этом роль младшей сестры в истории, насколько я могу понять, закончилась: с того дня, как первые Сандерсоны ее спровадили, и до краткого сообщения о смерти несколькими годами позже она, по-видимому, молча лелеяла свои обиды и Сандерсонов больше не трогала. Что любопытно, во всех своих гневных тирадах она упорно стояла на одном: ни при каких обстоятельствах она бы не пришла в Хилл-хаус ночью - для кражи или для чего-либо еще.
- А что-нибудь и правда украли? - спросил Люк.
- Как я уже говорил, компаньонка под нажимом сказала, что вроде бы какие-то вещи и впрямь пропали, но не смогла твердо в этом поручиться. Понятно, что история о ночных вторжениях значительно повлияла на репутацию Хилл-хауса. Сандерсоны так и не стали в нем жить. Они провели в доме несколько дней, рассказывая местным жителям, что готовятся туда переехать, затем внезапно укатили, сообщив, что неотложные обстоятельства требуют перебраться в город. Однако у местных жителей было свое объяснение. С тех пор никто не провел в доме больше нескольких дней кряду. Много лет он предлагается на продажу или в аренду. Уф, долгая история. Мне нужно выпить еще бренди.
- Бедные девочки, - сказала Элинор, глядя в огонь. - Так все время и представляю, как они ходят по темным комнатам, пытаются играть в куклы - может быть, здесь или в спальнях наверху.
- Значит, старый дом просто стоит тут. - Люк осторожно тронул пальцем мраморного купидона. - Все на своих местах, ничто не используется, ничего больше никому не нужно. Просто стоит и думает.
- И ждет, - сказала Элинор.
- И ждет, - подтвердил доктор, затем добавил медленно: - Полагаю, зло заключено главным образом в самом доме. Он порабощает и уничтожает людей, ломает их судьбы. Это замкнутое средоточие злой воли. Что ж. Завтра вы увидите его целиком. Сандерсоны, еще когда думали здесь жить, провели воду, электричество и телефон, но в остальном дом не изменился.
- Ну, - сказал Люк после недолгой паузы, - я уверен, мы замечательно тут устроимся.
5
Элинор неожиданно для себя залюбовалась собственными ногами. Теодора в полудреме сидела у камина совсем рядом, и, переведя взгляд с нее на свои красные босоножки, Элинор с удовольствием подумала: как красиво смотрятся в них мои ноги, какой я цельный и самодостаточный человек, начиная с туфель и заканчивая макушкой, отдельная личность, не похожая на других. У меня есть красные туфли, потому что это особенность Элинор, один из ее атрибутов. Я не люблю омаров и сплю на левом боку, я не выкидываю пуговицы от старой одежды, а когда нервничаю, то сцепляю пальцы. Я держу в руке бокал с бренди, поскольку он мой и я из него пью и поскольку я с полным правом нахожусь в этой комнате. У меня есть красные туфли, а завтра я проснусь и по-прежнему буду здесь.
- У меня есть красные туфли, - сказала она очень тихо.
Теодора повернула голову и улыбнулась.
- Я хотел… - и доктор с бодрой надеждой оглядел собравшихся, - я хотел спросить, все ли играют в бридж?
- Конечно, - ответила Элинор. Я играю в бридж, подумала она, у меня была кошка по кличке Балерина; я умею плавать.
- А я, к сожалению, нет, - сказала Теодора.
Остальные трое в отчаянии уставились на нее.
- Совсем? - спросил доктор.
- Одиннадцать лет я играла в бридж два раза в неделю, - сказала Элинор. - С матерью, ее адвокатом и его женой. Уж на таком-то уровне ты точно можешь играть.
- Может, вы меня научите? - спросила Теодора. - Я быстро схватываю игры.
- О боже, - простонал доктор, а Элинор и Люк рассмеялись.
- Мы придумаем другое занятие, - сказала Элинор вслух, а про себя добавила: я играю в бридж, я люблю яблочный пирог со сметаной, и я сама приехала сюда на машине.
- Нарды, - горестно произнес доктор.
- Я сносно играю в шахматы, - сказал Люк доктору.
Тот сразу приободрился.
Теодора упрямо скривила губы.
- Я не думала, что мы приехали сюда играть, - сказала она.
- Отдых, - неопределенно ответил доктор.
Теодора обиженно пожала плечами и снова уставилась в огонь.
- Я принесу доску, если скажете откуда, - предложил Люк.
Доктор улыбнулся.
- Лучше схожу я. Не забудьте, я изучил план дома. Если мы отпустим вас бродить в одиночку, то можем потом не найти.
Когда дверь за ним закрылась, Люк быстро взглянул на Теодору и, подойдя к Элинор, встал рядом с ней.
- Вас история не напугала?
Элинор замотала головой, и Люк сказал:
- Что-то вы бледная.
- Мне, наверное, надо было давно лечь, - ответила Элинор. - Я еще никогда не проводила столько времени за рулем.
- Бренди поможет вам скорее уснуть. И вам, - добавил Люк, обращаясь к Теодориному затылку.
- Спасибо, - холодно проговорила Теодора, не оборачиваясь. - Я всегда легко засыпаю.
Люк понимающе ухмыльнулся Элинор. Тут дверь открылась, и вошел доктор.
- Чего только не померещится, - посетовал тот, ставя доску на стол. - Ну и дом!
- Что-нибудь произошло? - спросила Элинор.
Доктор мотнул головой.
- Наверное, нам надо договориться не ходить по дому в одиночку, - сказал он.
- Что случилось? - настаивала Элинор.
- Просто воображение шалит… Ну что, попробуем за этим столом, Люк?
- Какие восхитительные старые шахматы, - сказал Люк. - Удивляюсь, что младшая сестра их проглядела.
- Вот что я вам доложу, - объявил доктор. - Если младшая сестра и впрямь проникала сюда по ночам, то у нее были железные нервы. Он за вами следит. Дом то есть. Следит за каждым вашим шагом… Разумеется, все это шутки моего воображения.
Лицо Теодоры в свете камина по-прежнему было надутым и обиженным; а она любит внимание, внезапно поняла Элинор и, не раздумывая, пересела к ней. За спиной слышался стук расставляемых на доске фигур и негромкие голоса примеряющихся друг к другу Люка и доктора, в камине плясали язычки пламени и потрескивали угли. С минуту Элинор ждала, что Теодора заговорит, потом спросила ласково:
- По-прежнему трудно поверить, что ты здесь?
- Я не знала, что тут окажется так скучно, - сказала Теодора.
- Утром у нас будет много дел, - ответила Элинор.
- Дома были бы люди, разговоры, веселье, смех, суета…
- Наверное, я в этом не нуждаюсь, - сказала Элинор, почти оправдываясь. - Я не привыкла веселиться. Сидела с мамой. А когда она засыпала, я раскладывала пасьянс или слушала радио. Читать не могла совсем, потому что каждый вечер часа два читала ей вслух. Любовные романы.
И она слегка улыбнулась, глядя в огонь. Однако ведь это не все, подумала она удивленно, это не объясняет, каково мне было, даже если бы я хотела объяснить. Так зачем я рассказываю?
- Я ужасно гадкая, да? - Теодора быстро пересела лицом к Элинор и положила ладонь ей на руку. - Сижу и ворчу, что меня никто не развлекает. Я страшная эгоистка. Расскажи мне, какая я плохая.
Ее глаза в свете камина вспыхнули от удовольствия.
- Ты чудовище, - послушно сказала Элинор. Ей было неприятно, что ладонь Теодоры лежит на ее руке - она вообще не любила прикосновений. Однако именно так Теодора выражала раскаяние, сочувствие или приязнь. У меня хоть ногти чистые? - подумала Элинор и легонько отодвинула руку.
- Я чудовище, - заявила Теодора - к ней снова вернулось хорошее настроение. - Я чудовище, свинья и абсолютно невыносима. Ну вот. А теперь расскажи о себе.
- Я чудовище, свинья и абсолютно невыносима.
Теодора рассмеялась.
- Не дразни меня. Ты милая, добрая и всем нравишься. Люк влюбился в тебя по уши, и я ревную. Теперь я хочу знать про тебя все. Ты правда много лет ухаживала за матерью?
- Да, - сказала Элинор. Ногти у нее и впрямь были грязные, а руки - уродливые, и люди часто шутят насчет влюбленностей, потому что иногда это смешно. - Одиннадцать лет, пока она не умерла три месяца назад.
- Ты горевала? Сказать тебе, что я соболезную?
- Нет. Она была несчастлива.
- И ты тоже?
- И я тоже.
- И что потом? Что ты сделала, когда освободилась?
- Я продала дом, - сказала Элинор. - Мы с сестрой взяли кое-что из вещей, что захотели. Там и выбирать-то было не из чего - всякие мелочи, которые сберегла мать. Отцовские часы, старые украшения. Не как у сестер из Хилл-хауса.
- А все остальное продала?
- Все. Как только смогла.
- И тут же ударилась в безумный разгул, который и привел тебя в Хилл-хаус.
- Не совсем, - рассмеялась Элинор.
- Но столько лет растрачено впустую! Отправилась ли ты в круиз искать блестящих кавалеров, накупила ли себе нарядов?
- Увы, - сухо ответила Элинор, - денег получилось не так и много. Моя сестра положила свою долю в банк на образование дочери. Я действительно купила какую-то одежду, чтобы поехать в Хилл-хаус.
Люди любят отвечать на вопросы о себе, подумала она. Какое странное удовольствие! Сейчас я отвечу на что угодно.
- А что будешь делать, когда вернешься? У тебя есть работа?
- Пока нет. Не знаю, чем займусь.
- А вот я знаю. - Теодора блаженно потянулась. - Включу весь свет в нашей квартире и буду блаженствовать.
- Какая у тебя квартира?
Теодора пожала плечами.
- Чудесная. Мы сами сделали ремонт. Одна большая комната и две маленькие, уютная кухонька - мы покрасили ее в красный и белый цвета и натащили кучу старой мебели с барахолки. Столике мраморной столешницей - просто чудо. Нам нравится выискивать старые вещи.
- Ты замужем? - спросила Элинор.
Наступила пауза, потом Теодора коротко рассмеялась.
- Нет.
- Прости, - сказала Элинор, ужасно смущенная. - Я не хотела лезть не в свои дела.
- Ты смешная. - Теодора пальцем тронула щеку Элинор. У меня морщинки в углах глаз, подумала та и отвернулась от света.
- Расскажи мне, где ты живешь, - попросила Теодора.
Элинор посмотрела на свои уродливые руки. Это нечестно, подумала она, нам вполне по средствам было бы нанять прачку. У меня ужасные руки.
- У меня маленькая квартирка, - медленно начала она. - Наверняка меньше, чем у тебя, и я живу в ней одна. Я еще не закончила ее обставлять. Покупаю вещи по одной, потому что хочу устроить все, как задумала. Белые занавески. Я несколько недель искала маленьких каменных львов на каминную полку - теперь они стоят по ее углам. У меня есть белая кошка, книги, пластинки и репродукции. Все должно быть в точности, как я хочу, ведь это только для меня. Когда-то у меня была синяя чашка со звездами внутри - заглядываешь в чашку с чаем, а она полна звезд. Я хочу такую.
- Может быть, она как-нибудь объявится в моем магазинчике, - сказала Теодора. - Тогда я пришлю ее тебе. Однажды ты получишь посылку с надписью: "Элинор с любовью от ее подруги Теодоры", и внутри окажется чашка, полная звезд.
- Я бы украла эти тарелки с золотой каймой, - со смехом промолвила Элинор.
- Мат, - сказал Люк.
Доктор заохал.
- Мне просто повезло, - бодро заверил Люк. - Дамы, вы там не заснули у камина?
- Скоро заснем, - ответила Теодора.
Люк прошел через комнату и протянул руки, помогая обеим встать. Элинор, неловко поднимаясь, чуть не упала. Теодора вскочила легко, потянулась и зевнула.
- Тео хочет спать, - сообщила она.
- Мне придется проводить вас наверх, - объявил доктор. - Завтра будем учиться находить дорогу сами. Люк, придвинешь к камину экран?
- А не надо ли проверить, заперты ли двери? - спросил Люк. - Заднюю миссис Дадли наверняка заперла, когда уходила, но как насчет остальных?
- Вряд ли кто-нибудь захочет сюда проникнуть, - сказала Теодора. - И потом, компаньонка запирала двери, а что толку?
- А если мы захотим выбраться? - спросила Элинор.
Доктор быстро глянул на нее и тут же отвел взгляд.
- Думаю, нет надобности запирать двери, - произнес он тихо.
- Да уж, деревенских грабителей точно можно не опасаться, - заметил Люк.
- Так или иначе, - сказал доктор, - в ближайший час или чуть больше я не усну; в мои годы совершенно необходимо почитать перед сном час-полтора, и я предусмотрительно захватил "Памелу". Если кто-нибудь мучается бессонницей, могу почитать вслух. Я еще не встречал человека, которого не усыпило бы чтение Ричардсона. - С этими тихими словами он провел их по узкому коридору и через вестибюль к лестнице. - Я всегда собирался опробовать этот метод на маленьких детях.
Элинор поднималась по лестнице вслед за Теодорой; только сейчас она поняла, как сильно устала: каждая ступенька давалась с трудом. Она упорно напоминала себе, что находится в Хилл-хаусе, но даже синяя комната означала в данную минуту лишь кровать с синим стеганым одеялом.
- С другой стороны, - продолжал доктор у нее за спиной, - роман Филдинга, сопоставимый по длине, но отнюдь не по содержанию, совсем не годится для маленьких детей. Я сомневаюсь насчет Стерна…
Теодора подошла к двери в зеленую комнату и обернулась с улыбкой.
- Если хоть немного занервничаешь, - сказала она Элинор, - прибегай ко мне.
- Спасибо, обязательно, - с жаром ответила Элинор. - Спокойной ночи.
- …и уж точно не выбрал бы Смоллетта. Дамы, Люк, я здесь, по другую сторону лестницы…
- Какого цвета ваши комнаты? - не сдержалась Элинор.
- Желтая, - удивленно ответил доктор.
- Розовая. - Люк изящным жестом выразил свое отвращение.
- Наши - синяя и зеленая, - сказала Теодора.
- Я не засну, буду читать, - повторил доктор. - Дверь я оставлю приоткрытой и точно услышу любой звук. Доброй ночи, крепкого сна.
- Доброй ночи, - сказал Люк. - Доброй ночи всем.
Закрыв за собой дверь синей комнаты, Элинор подумала, что, наверное, ее так вымотали темнота и давящая атмосфера Хилл-хауса. И внезапно это стало неважно. Синяя кровать была неимоверно мягкой. Странно, думала Элинор в полудреме, дом должен быть таким страшным, и в то же время тут столько хорошего - мягкая постель, прелестная лужайка, огонь в камине, готовка миссис Дадли. И общество тоже… сразу за этой мыслью пришла другая: теперь я одна и могу о них думать. Зачем здесь Люк? И зачем здесь я? Все пути ведут к свиданью. Они видели, что я напугана.
Элинор поежилась и села, чтобы натянуть на себя одеяло, потом резко соскользнула с кровати, босиком подошла к двери и повернула ключ. Ей было зябко и немножко смешно. Никто не узнает, что я заперлась, подумала Элинор, быстро залезая в постель. Через минуту она поймала себя на том, что опасливо поглядывает на окно, тускло поблескивающее в темноте, и на дверь. Надо было захватить снотворное - и она вновь судорожно посмотрела через плечо, на окно, и снова на дверь. Неужто приоткрывается? Не может быть, я ведь ее закрыла.
Думаю, решила она вполне определенно, мне станет лучше, если нырнуть под одеяло с головой. Лежа в своем темном укрытии, Элинор хихикнула и тут же порадовалась, что никто больше ее не слышит. В городе она никогда не накрывалась целиком. Я проехала сегодня весь этот путь, была ее последняя мысль перед тем, как уснуть.
Она спала в темном надежном коконе. В соседней комнате спала Теодора, улыбаясь, с включенным светом. В другом конце коридора доктор читал "Памелу", время от времени приподнимая голову и вслушиваясь. Раз он подошел к двери, выглянул в коридор и с минуту стоял так, прежде чем возвратиться к книге. Ночник освещал верхние ступени лестницы над черным омутом вестибюля. Люк спал. Рядом на тумбочке лежали фонарик и талисман, который он всюду таскал с собой. Дом вокруг них хранил настороженное молчание, и лишь иногда по этажам как будто пробегала легкая дрожь.
В шести милях отсюда миссис Дадли проснулась, глянула на часы, подумала о Хилл-хаусе и быстро закрыла глаза. Миссис Глория Сандерсон, владелица Хилл-хауса, живущая в трехстах милях от него, отложила детективный роман, зевнула и потянулась к выключателю ночника, рассеянно пытаясь вспомнить, закрыла ли входную дверь на цепочку. В квартире Теодоры свет давно был погашен, слышалось сонное дыхание. Спали жена доктора и сестра Элинор. Далеко, в деревьях над Хилл-хаусом закричала сова, а к рассвету начался мелкий дождик, скучный и моросящий.
4
Элинор проснулась и увидела, что синяя комната из-за дождя стала серой и бесцветной. Сбитое одеяло лежало в ногах. На часах было уже больше восьми. Какая ирония, подумала Элинор: впервые за много лет я крепко проспала ночь напролет - и надо же, именно в Хилл-хаусе. Она лежала на синей постели и полусонно разглядывала лепнину в тусклой глубине потолка. Что я говорила вчера? Выставила ли я себя дурой? Смеялись ли надо мной?
Торопливо перебирая в памяти прошлый вечер, она вспомнила только, что была - наверняка была - какой-то по-детски довольной, почти счастливой. Насмешила ли я их своей наивностью? Я говорила глупости, и, конечно, они это заметили. Сегодня я постараюсь быть сдержанней, не буду столь явственно показывать, как благодарна, что меня приняли в компанию.
Тут она окончательно проснулась, тряхнула головой и со вздохом сказала себе, как говорила каждое утро: ах, Элинор, Элинор, какая же ты глупая девочка.
Пространство вокруг нее явственно оживало: она была в синей комнате Хилл-хауса, на окнах легонько колыхались синие шторы, из ванной доносился громкий плеск: очевидно, Теодора уже встала, наверняка голодна и спешит одеться раньше других. "Доброе утро!" - крикнула Элинор, и Теодора ответила, отдуваясь: "Доброе утро! Я уже сейчас вылезаю. Оставлю тебе воду в ванне. Небось умираешь с голода? Я так точно умираю".
Неужто Теодора воображает, будто я не приму ванну, если не оставить ее налитой? - подумала Элинор и тут же устыдилась. Я не для того сюда приехала, чтобы так думать, одернула она себя и, соскочив с постели, подошла к окну. Перед ней была крыша террасы и лужайка внизу с кустами и купами окутанных туманом деревьев. Дальше угадывалась тропка к ручью, хотя мысль о веселом пикнике на берегу сегодня утром уже не казалась такой заманчивой. Дождик явно зарядил на весь день, но это был летний дождь, от которого трава и деревья становятся зеленее, а воздух - свежее и чище. Тут прелестно, подумала Элинор, удивляясь собственным ощущениям, любопытно, кто-нибудь до меня находил Хилл-хаус прелестным?
И тут ее словно обдало холодом: может быть, все находили. В первый день.
Она поежилась, чувствуя в то же время необъяснимое радостное волнение, мешавшее вспомнить, почему в Хилл-хаусе странно просыпаться счастливой.
- Я умираю от голода! - Теодора замолотила в дверь ванной, и Элинор быстро схватила халат. - Учти, сегодня ты должна быть как солнечный лучик! - крикнула Теодора из своей комнаты. - День ужасно хмурый, мы просто обязаны его озарить!