2.
Когда Ник вернулся, вездеход уже вырос, станция затягивала двухскатную кровлю силикоидной пленкой под венскую черепицу, а коттедж гнал внешние стены. Станция, похоже, оживет под вечер, жилье же будет готово только завтра. Ник вздохнул: придется пару ночей провести в кабине посадочного бота. Не катастрофа, конечно, но кто же не тянется к комфорту?
Он бросил на траву тушу убитой косули. Косуля как косуля – только мех с зеленоватым отливом да рожки иной формы, чем у земных косуль. Даже повадки те же, Ник замучился подбираться к пасущейся добыче, ветер все время менялся, а обоняние у зверушек будь здоров… Впрочем, интеллект все равно победил инстинкты. Собственно, именно поэтому Ник прилетел на звездолете и охотился на никогда не покидавшую свой лес косулю, а не наоборот. "Хищник всегда побеждает", – подумал Ник, но тут же вспомнил, что человек, строго говоря, не хищник, человек всеяден. "Тем более, – подумал он. – Узкая специализация – враг разума. Побеждает тот, кто умеет приспосабливаться".
Сноровисто разделывая тушку, Ник насвистывал какой-то варварский мотивчик; руки его по локоть испачкались в крови, а перед этим он основательно извозился в траве, скрадывая добычу.
– Я являю собой образ кровожадного захватчика, – Ник ухмыльнулся. – Видела б меня сейчас Светка…
Требуху Ник отнес в сторону и закопал поглубже, мясо поставил замачиваться в холодильник, а шкурку растянул в кондише сушиться. Взял допотопный топорик вместо обычного лазера и, продолжая насвистывать, отправился за дровами.
– Да, – глубокомысленно сказал он кривому деревцу, отчего-то засохшему на корню. – Никогда травоядным не стать разумными. Разум – удел охотников.
Топорик взметнулся и пал. Сухая древесина брызнула желтоватыми щепочками, а отчетливое тюканье разнеслось далеко окрест.
Срубив дерево, Ник поволок его к боту.
– Все, граждане, – он на секунду повернулся к лесу. – На Селентину пришли люди. Покоя больше не будет, и не надейтесь.
И поволок дрова дальше.
Вездеход уже завершил рост, до вечера вполне можно успеть его оттестировать. Маслянисто поблескивающий металлокерам был теплым и шершавым на ощупь. В салоне пахло хвоей и свежей пластмассой. Ник пошевелил ноздрями, втягивая воздух.
– Вот он, запах цивилизации, – патетически воздел руки и плюхнулся в кресло перед пультом. Притянул клавиатуру и запустил реактор. Вездеход ожил. Ник даже не сомневался, что машина в полнейшем порядке. Вот если бы яйцо росло до утра, сожрало бы пару кубов почвы, а вездеход пах серой, тогда бы Ник погонял его как следует и, скорее всего, свернул бы в сырьевой зародыш, активировав предварительно новый. Чем быстрей вырастало его детище, тем больше уверенности в полном детища здравии. Закон эмбриомеханики.
Когда начало темнеть, Ник развел костер. Иссохшие дрова сгорали, превращаясь в жарко тлеющие угли. Близилась ночь, первая ночь на Селентине, и Ник хотел, чтобы она надолго запомнилась.
Потом он деловито вертел над жаром шампуры и поливал шашлык вином; угли сердито шипели. Ветер упруго шумел в кронах супердеревьев, звук доносился откуда-то высоко сверху, из самого поднебесья, и это было очень непривычно. У земли ветра совсем не чувствовалось, наверное, ему трудно было сюда спуститься с высот. Еще доносился многоголосый стрекот. Ник вдруг подумал, что на деревьях такого размера и цикады должны обитать соответствующие. С человека величиной. Или даже больше.
– Эге-гей, насекомые! – заорал он озорно. – Это я, Никита Капранов, хомо сапиенс сапиенс, Земля! Встречайте!
Цикады скворчали, как и раньше, – до пришельца из другого мира им совершенно не было дела.
От мяса на шампурах растекался умопомрачительный запах. Ник выпил еще вина и уселся в любимое плетеное кресло, которое всюду возил с собой, на каждый проект. Оно повидало уже шесть миров, ныне активно заселяемых. Селентина стала седьмым.
Первый вечер под этим небом вполне получился. Ник с удовольствием поел пряного шашлыка, пропахшего дымом, выпил полторы бутылки "Хванчкары" и, довольный, завалился спать в грузовом отсеке бота. Можно было устроиться и в вездеходе, но Ник не любил упираться ногами в гулкий плексовый колпак – а во всю длину на сиденье он не помещался.
Утром Ник бодро попрыгал у бота на травке, отжался раз пятьдесят, опрокинул на себя с полведра холодной воды и, мурлыкая, словно объевшийся сметаной котище, пошел смотреть на станцию и почти готовый коттедж. Станция выросла целиком; на красновато-коричневой, под миланский орех, стене присохла валлоидная пленка со сморщенным активатором.
– Лентяища, – любовно проворчал Ник, – не могла эти двести грамм куда-нибудь пристроить?
И подумал: "Нужно будет проверить программу роста энергостанции. Неужели там нет органов с валлоидными вкраплениями?"
Обычно зародыши съедали все сырье вокруг себя, даже собственную оболочку. Потому что из камней и чернозема те же валлоидные цепочки еще нужно синтезировать, а тут уже готовые под боком, бери и втискивай, куда нужно…
Внутри станции пахло озоном и той же, что и в вездеходе, пластмассой. Ник пнул дверь и вошел в пультовую. Ряд экранов слепо таращился на него.
– Привет, родимый, – сказал Ник с подъемом. Привычку беседовать с подросшими зародышами он перенял у своего босса, вечно печального Пита Шредера, легенды эмбриомеханики. Ник полтора года стажировался в его саутгемптонском центре.
Повертевшись в кресле и подогнав его под себя, Ник слинковал местный комп с корабельным и прогнал предварительные тесты. Результаты были вполне утешительные: зародыш вырос почти без сбоев, пара огрехов в генераторной, почему-то не работающий кондиционер в комнате отдыха и непрозрачное окно в предбаннике-прихожей. Сходив за ремонтными зародышами – с виду такими же матовыми яйцами – он вручную запустил нужные куски программы и активировал ремонт через комп. Непрозрачный стеклит в предбаннике держался весьма крепко, и Ник изрядно помучился, пока его вышиб.
До обеда он ползал по базовой программе роста этого типа станций и искал в структурных потоках запросы на валлоидные цепочки. Запросы попадались, но куда зародыш отправлял синтезируемые порции, Ник долго не мог отследить из-за кольцевых ссылок. Ругаясь и проклиная бесхитростного программера, Ник прокручивал запросы раз за разом и, наконец, нашел сбой: чертовы ссылки, вместо того чтобы адресовать готовые цепочки на активные зоны, пересылали туда весь синтез. Когда валлоиды требовались в другом месте, синтез тут же переезжал в новую область, так и не завершив прокладку в прежнем потоке. А едва началась доводка, синтез шел уже из накопленного резерва, посторонние материалы зародыш к тому моменту перестал усваивать, поэтому и не тронул подсохший активатор на остатках оболочки. Дурацкий эффект, неудивительно, что его никто не предвидел.
Обозвав неведомого программера ламером, Ник вылизал процедуру запросов, убрал к черту кольцевые ссылки, заменив их стандартной адресацией на зоны первичного накопления. Вышло несколько длиннее, зато на порядок надежнее. Осталось накатать гневный отчет и отослать исправленную программу боссу. С ядовитыми комментариями, разумеется. Ник прямо видел, как неподражаемый Питер неподражаемо вздыхает и печально глядит в лицо взъерошенному и злому программисту.
"Хорошо бы его из отпуска вызвали", – подумал Ник мстительно. И тут же представил: вот приехал он, Никита Капранов, в отпуск после Селентины, валяется себе на пляже под Ай-Данилем, и тут в исправленной им сегодня программе всплывает какая-нибудь непредвиденная фича, которая на самом деле, скорее, баг, и его вызывает неподражаемый Шредер и неподражаемо вздыхает, печально глядя Нику в лицо… Бр-р-р!!
– Ладно, – милостиво согласился Ник. – Не буду ругаться в отчете.
Хоть принцип "ламерс маст дай" Ник старался свято соблюдать, приходилось иногда идти на уступки собственному негодованию. Впрочем, в программе были и свои приятные места: несколько остроумных решений в управлении синфазировкой Ник очень даже поприветствовал. Да и вообще, в принципе, все было написано достаточно грамотно и не без изящества, просто парень этот незнакомый, скорее всего, не прикладник, а структурщик. Лабораторная мышь, в поле выезжал, небось, только на практике, вот и прокалывается в самые неподходящие и неожиданные моменты.
После обеда (плов с тмином из той же косули и бокал малаги) Ник засел в рубке бота, пересылая отчеты на Землю через ретранслятор рейдера. Коттедж отправился смотреть уже под вечер.
Тут работы по доводке накопилось куда больше, и спать он пошел глубокой ночью, так и не реанимировав ущербные кухонные автоматы.
За следующие два дня Ник вырастил только линию энерговодов, а остальное время без передыху возился в коттедже, но зато оживил абсолютно все, даже водопровод. Подключив новорожденный дом к станции, Ник победно взвыл и принялся перетаскивать вещи из бота в новое жилище. Вездеход он загнал в ангар левого крыла, чтоб не торчал у крыльца на манер памятника механизированному человечеству. Утром обнаружилось, что в набор оборудования лаборатории входил не привычный комп класса "Фрип", а некое тайваньское чудо, кривое до невозможности и вдобавок совместимое только с азиатским софтом по подращиванию. Ругался Ник очень долго, попутно в уме прикидывая, что проще: демонтировать "Фрип" с бота или вырастить новый? Решил вырастить.
Он не очень удивился: дальний флот – рассадник бардака. Так всегда было и пребудет, скорее всего, во веки веков, аминь. Проклятия в адрес комплектовщиков давно уже стали обыденностью в любом проекте. Даже, скорее, традицией.
О супердеревьях и охоте Ник, что и неудивительно, на некоторое время начисто позабыл.
3.
В следующий раз на охоту Ник выбрался только через неделю. Коттедж потихоньку утрачивал запах свежевыращенного механа, а сам Ник постепенно привыкал к новому жилью. Любимое плетеное кресло прочно обосновалось на веранде, и каждый вечер можно было любоваться красотами Селентины, что Ник регулярно и проделывал, попивая вино и слушая шелест леса. Впрочем, музыку Ник тоже слушал.
На месте, где Ник намеревался заложить главную улицу городка, группками росли молодые деревья, толщиной с человеческое бедро. Навесив на вездеход захват с лучевиком, он срезал все до единого, только пеньки остались, и уволок стволы в сторону, свалив беспорядочной кучей. Потом, конечно, придется все убрать, но это потом. "Деревья высохнут, будут дрова на шашлык, целая прорва, вовек не сжечь", – подумал Ник отстраненно. Пеньки он рассчитывал выкорчевать завтра, когда велит зародышам: "Растите!" Или сначала на охоту сходит, а потом выкорчует. "Надо будет навесить на вездеход нож-бульдозер…"
Наутро, дорассчитав наконец топологию первой улицы, Ник скрупулезно установил группы зародышей, активировал их и в полдень отправился в заросли, прихватив, естественно, винтовку.
В прошлый раз он ходил на север от места посадки, сейчас отправился на запад. Лес совсем не отличался от привычного Нику, если не брать во внимание громады супердеревьев. Но они как-то и не воспринимались частью леса: стоят себе округлые, невероятно толстые столбы – и все. Только солнце Ник видел редко, да и то в просветы между гигантскими ветвями. Вот солнце как раз выглядело нереально. Ветви на большой высоте казались зеленоватым маревом, никаких подробностей на фоне неба рассмотреть было невозможно. А едва ступишь в местный подлесок – между обычных деревьев – близкие кроны тут же скрывают все необычности и чувствуешь себя вполне уверенно. По крайней мере, Ник чувствовал.
Живности в лесу хватало, но, почуяв человека, понятно, все прятались. Ник был далек от мысли, что местные звери видели когда-либо людей и прячутся именно поэтому. Просто он как достаточно далекое от природы существо производил слишком много шума. Вот и все.
Деревья были больше лиственные, с плоскими пятиугольными листьями, немного похожими на кленовые. Будь Ник канадцем, непременно прикрепил бы несколько штук на входную дверь. Впрочем, у него оставался шанс подстрелить двуглавого орла и украсить чучелом лабораторию. Только вряд ли здесь водятся двуглавые орлы. Вряд ли тут водится хоть кто-нибудь двуглавый – ни на одной планете земляне пока не встретили необычных форм жизни. Все более или менее привычное, такое впечатление, что попадаешь не на новую планету, а на неизвестный ранее материк. Нечто вроде собачек, нечто вроде кошек (размеры варьируются), нечто вроде коров и коз. Хоботные. Полорогие. Парнокопытные. Птицы. Змеи. Даже скучно как-то. Тут вот – косули, точь-в-точь как на Земле. Даже на вкус. И еще небольшие шустрые длинноухие, наверняка ближайшие родственники зайцев. Правда, энтомологи обыкновенно рассыпаются в восторгах, но кто, кроме них, настолько разбирается в насекомых, чтобы уловить разницу между земным москитом и местным кровопийцей с такой же парой крылышек и бурым ненасытным брюхом?
Ник неслышно шагал по слежавшемуся за долгие годы лиственнному ковру. Вверху кто-то беззаботно щебетал, радуясь жизни. В кустах шуршало и попискивало: дичи в округе было много. Ягоды Ник пробовать боялся: давно собирался проверить, насколько они съедобны, да все забывал прихватить анализатор из аптечки. Первое время вертел головой в поисках грибов, а потом сообразил: конец весны – начало лета, какие, к лешему, грибы? Гордый оттого, что додумался до этой, в общем-то, тривиальной мысли, Ник шагал вглубь леса.
– Вот он я, – сказал он неизвестно кому. – Дитя технологического века лицом к лицу с первозданной дикостью. Щаз что ни попадя покорять стану…
Выйдя к ручью, Ник поискал тропу к водопою и скоро нашел: узкая щель в густом кустарнике вела к самой воде, тихо журчащей и скрадывающей посторонние звуки. Ник форсировал ручей вброд и засел напротив, приготовившись стрелять. Сразу, конечно, никто не появится, подождать нужно. Но какой эмбриомеханик не приучен ждать?
И Ник замер. Охотничий комбинезон слился с окружающей зеленью. По матовой синтетической ткани медленно ползали маскировочные пятна в такт шевелению листьев на ветру.
Первым явился похожий на енота поджарый зверек с интенсивно полосатым хвостом. Явно хищник, потому что мордочка его была перепачкана кровью. Видать, только что закусил кем-то нерасторопным. Ник мысленно поздравил коллегу с удачной охотой, стараясь ничем себя не выдать. Енотов пробовать на вкус он не собирался. Зверек, налакавшись вволю, холодно взглянул на Ника, прямо в глаза, словно бы говоря: "Ну-ну…", и растворился в подлеске. Только он убрался, пришла косуля с детенышем, точно такая же, как Ник подстрелил в первый день. Матку трогать никакой охотник не стал бы, разве что вконец оголодавший поднял бы на нее или на детеныша оружие. Эти пили чутко, прядая ушами и то и дело отрывая точеные головы от воды.
А потом добыча пришла что надо: семья кабанов. Секач со свирепо загнутыми клыками, тройка свиней с выводками шустрых полосатых поросят и несколько подсвинков, прошлого, видать, года. Эти вели себя достаточно вольно, наверное, папаша при случае мог даже парочку волков построить на задние лапы. Ник прицелился в подсвинка и плавно спустил курок. Выстрел сухо отдался в чаще, свиньи шарахнулись в заросли, исчезнув, словно по волшебству. В том числе и подсвинок, в которого Ник целился.
– Что такое? – изумился он. – Промазал, что ли? С такого-то расстояния…
Перед ручьем на земле виднелись пятнышки крови, уводящие в заросли. Свинтуса Ник по меньшей мере ранил. Надо же, почти в упор бил – и не наповал. Хотя всякое на охоте случается…
Ник забросил винтовку за спину и пошел по кровавому следу. Опыт подсказывал ему: скоро зверь ослабеет от потери крови и упадет. Надо только успеть раньше остальной лесной братии, несомненно, готовой закусить на дармовщинку в любой момент.
Кабаны перли прямо сквозь густой кустарник, не разбирая дороги. Ник едва продирался, раздвигая колючие ветви руками и наклоняя голову. В самом сердце зарослей вдруг обнаружился необъятный ствол супердерева, кабаны обежали его справа. Морщинистая кора была похожа на пересохшую растрескавшуюся землю, но не производила, как земля, впечатление чего-то безжизненного. Потом дорогу перегородил верх чудовищного корня, и Ник ненадолго потерял след. Но вскоре опять набрел на кровавую дорожку.
Добыча выдохлась спустя два часа. Ник удивлялся такой силище и страсти жить. Хотя подстрели человека, затрави его, словно зверя, – еще неизвестно как человек себя поведет. Ник, во всяком случае, цеплялся бы за жизнь до последнего.
Подсвинок лежал на круглой полянке посреди каких-то местных лопухов. Еще издали Ник его почувствовал – затылок тупо заныл от всплеска чужой адской боли, но необычное ощущение тут же пропало. Вздрогнув, охотник двинулся дальше. На поляну он вышел уверенно, хотя отметил, что почему-то некоторое время не слышно птиц. Нагнувшись над бурой шерстистой тушей, Ник опасливо ткнул ее стволом винтовки.
– Готов, – констатировал он и присел на корточки, рассматривая рану.
В следующее мгновение Ник на некоторое время утратил способность дышать. Кровь течь уже перестала, но не потому, что запеклась. Рана была покрыта слоем полупрозрачной розовой сукровицы, словно над подсвинком минут двадцать работал умелый психохирург. А рядом, в траве, валялась деформированная, похожая на неровный гриб, пуля. Ее заставили выйти из поврежденных тканей, а потом упорно заживляли рану, но подсвинок потерял слишком много крови и сил и умер раньше, чем рану сумели залечить.
– Черти меня дери! – прошептал Ник, оглядываясь. Вокруг стеной смыкался лес, а за острыми верхушками обычных деревьев уходил в небеса могучий коричневый ствол. И тихо – птиц по-прежнему не слышно.
Стало вдруг страшно неуютно. Наверняка на него сейчас кто-то пристально смотрит из зарослей и, скорее всего, смотрит с ненавистью. Как на убийцу.
Но в конце-то концов! Он же охотился! Не самку с детенышем пристрелил и не все стадо положил. Одного-единственного подсвинка. Ради свежего мяса. Косулю он доел и пошел на охоту только сегодня, когда пришлось бы вновь ужинать таблетками, а кому по нраву питаться таблетками?
Подумав, что оправдывается, Ник сердито подхватил добычу за лапы, рывком взвалил на плечи и зашагал к базе. Винтовка больно давила в бок и пришлось попрыгать, устраивая ее поудобнее. Но ощущение смутной тревоги все равно не покинуло Ника, и он подумал, что в следующий раз выйти на охоту будет очень нелегко.
Птицы запели, когда он прошел полдороги. Разом, будто по команде. Плечи скоро начали ныть под грузом безжизненной туши, и Ник невольно ускорил шаг.
Он приблизился к коттеджу, огибая вчерашние пеньки. Они сплошь были покрыты молодыми побегами, словно не вчера свалил деревья Ник, а несколько недель назад. Побеги жадно ловили местное солнце клейкими зелеными листьями.
Ник замер с ношей на плечах. Когда он уходил, пеньки выглядели как пеньки: свежий срез, светлые колечки на месте бывших веток… Мистика! Не могли же побеги прорасти за пару часов, вымахать по полметра в длину да еще покрыться здоровыми листьями?! Хотя кто знает Селентину? Ник ведь не биолог, а эмбриомеханик. Он привык иметь дело не с изначальной жизнью, а с созданной людьми. Впрочем, механы можно было назвать живыми только с большой натяжкой. С тем же успехом можно назвать разумным корабельный комп. Но ведь не разумен же он обычном понимании! И программы его неразумны.
"Кто знает Селентину? – подумал Ник снова. – Вон, деревья какие вымахали, по пять километров! Вдруг такими вырастают все срезанные или срубленные?