В другой раз - непременно! - подумал я. Когда мы с Нимо останемся вдвоём, улетим в леса на много-много дней!
Небо светлело, начинался рассвет, а мы летели почти прямо в его середину. Путь к солнцу загораживали высоченные гряды гор. Леса внезапно кончились, скалы чернели неприступно, а ещё дальше и выше они седели от снега и льда. Внизу под нами сгустился туман, перекатывался волнами, порою дотягивался до плотика, и мои ноги исчезали в белесом киселе так, точно их и не было вовсе. Я наклонялся и черпал туман горстью…
- Дай мне! - смеялся Нимо, угадывая все мои движения. Я подносил к его губам хлопья тумана, он делал вид, будто пьёт - или правда пил их. Глаза его сияли.
- Скоро прилетим.
- А… где?
- Ещё чуть-чуть. Увидишь!
Он снова сжал мне ладонь - горная стена распалась надвое, впереди открылась Чёрная Щель - легендарное ущелье, о котором я слышал сказки и истории, но не помнил, чтобы в этих историях кто-то из обыкновенных людей долетал или доходил туда. Дорога к Щели была неизвестна штурманам воздушных кораблей, её не наносили на карты, а увидеть само ущелье можно было, лишь очутившись рядом.
Сердце заколотилось, как сумасшедшее, и куда-то делось - плот нырнул в Щель, тишина надавила, отвесные скалы, чёрный камень и лёд, слева и справа, впереди и сзади, внизу и вверху… И вдруг - прямо в лицо вспыхнуло встающее солнце!
Отражённое от мириад кристалликов льда, окружённое сияющими полями тумана.
Я обнял Нимо - как же хотелось, чтобы он видел!
Он улыбнулся:
- Я вижу, Аль. ЭТО я вижу.
Позади на цыпочках, раскинув руки, стояла Филька. Она показалась мне птицей, странной и небывалой, длинноногой, заколдованной… Птица, превращённая в девочку… или даже не птица - какое-то другое создание, из дальних-предальних краёв, о котором у нас не придумали и сказки.
Древний Кивач тоже выбрался из шалаша и монотонно качал большой головой.
* * *
Домики Бродяг почти всегда маленькие. Но в них не тесно - у Бродяг мало мебели, и вещи только самые необходимые. То, что может потребоваться в любой момент. Ни запасов еды, ни лишней одежды. Не говоря уже обо всяких там коврах, столах или стульях. Спят они в гамаках, на полу или на низких полках у стен. Запасы у них имеются, но прихованы в тайниках - пещерах, лесных землянках.
- Большой дом летать будет худо-бедно. А налетит шквал, гроза - беда! - говорил Порень. - Тогда с ним сладу нет, понесёт неуклюжего, как траву перекати-поле.
В оконных рамах среди стёкол вставлены зеркала - блеском сигналы подавать. Домик будто оживает, чуть вздрагивая, когда встаёшь на порожек: вместо фундамента под полом - гнутые планки, чтобы мягче касаться земли. Раньше дома строили прямо на плотах, без всяких смягчителей. Старики по-прежнему в них живут, не любят, когда дом "шевелится". Ворчат: "Ежели летишь, так лети, а стоишь - так стой!"
Горная долина прячется в тумане. Он плотный, когда глядишь с вышины, и сияет под солнцем. Кое-где из тумана торчат скальные пики. Разглядеть домики непросто, я заметил только два, и те по блеску зеркал. Нимо говорит, обычно домиков тут не меньше десяти бывает одновременно - одни возвращаются из странствий, другие снимаются с места, отправляются в неизведанные края. Но есть и такие, которые не отрывались от земли много-много лет. "Приросли", как сами Бродяги шутят.
- Ты чувствуешь? - тихо спросил Нимо. - Они все там, внизу, в тумане.
- Кто - "они"?
- Дети. Катаются на "летучках" со скал.
- В тумане?! - Я передёрнулся. - Ни за что не решился бы… Ведь там же… ничего не видно.
- Ниже туман не такой сплошной, как кажется. И воздух от капелек воды становится гуще, летучки движутся в нём чуть-чуть иначе - ты легко поворачиваешь, доска слушается мгновенно. Небольшие трещины и уступы не опасны, воздух тебя как бы сам отталкивает, главное - смотреть внимательно, держать в голове примерную картинку того места, где летишь.
- Держать в голове! - фыркнул я. - Всё равно - они тут все сумасшедшие.
Нимо виновато улыбнулся. Я почуял неладное, оглянулся на Фильку - она возилась с неуклюжей на вид, грубо обструганной летучкой. В её летучку были вдеты кожаные петли для ног - вроде как на лыжах. А ещё там были углубления - тоже по форме ступни.
- У нас Городе так не делают…
- Ну да, - откликнулась Филька. - У вас в Городе с летучками бегают с холма. А у нас на них летают. Иногда - вверх тормашками. - Она вынула из кармана какую-то хитрую штуковину величиной с ладонь - металлическую дужку, к концам которой была прикреплена катушка с намотанной бечёвкой. Один конец бечёвки, с крошечным карабином на нём, Филька прицепила к вделанному в середине доски кольцу. Встав на летучку, Филька размотала бечёвку, пока та не натянулась.
- Вот так на ней можно летать стоя, и хоть кувыркайся - она никуда из-под тебя не денется. Готово. Держи.
Я решил, будто она мне предлагает. Сердце ёкнуло - она что, думает, я туда прыгну?!
- Аль, я недолго, - шепнул Нимо. Стремительно шагнул на летучку - и исчез, метнулся в туман, легко и бесшумно, словно солнечный зайчик.
- Нимо… - Я подбежал к краю. Колени тряслись.
- Не дури. - Филька дёрнула меня за локоть. - Ничего с ним не сделается. Ему даже и летучка бы эта на фиг сдалась, он же тут всех летать учил. Уже тогда почти не видел ничего. Просто не хочет, чтоб малышня завидовала и сама без летучки сигать пробовала. Счас, окунётся в туман, воздухом ущелий подышит - и назад. Соскучился…
Увидев однажды закат в Авалиндэ - навсегда потеряешь покой, жить не захочется без того, чтобы возвращаться снова и снова в эту страну среди гор, Страну Облаков и Туманов, Авалиндэ - назвал её кто-то на древнем и почти позабытом языке Островов. Недаром она восхитила скитальцев бездомных - у них, на утраченной родине, таких не видали чудес, и лишь красота Авалиндэ, зыбкая, нежная, небесная - хоть как-то могла утишить боль потерь…
Все старики и кое-кто из детей собрались в Островерхом доме - самом большом доме Бродяг, который, как говорят, не поднимался в небо уже лет сто. Островерхий дом, полтора века назад перестроенный из разбившейся на Костяном хребте "Плясуньи", с великим риском провёл в Авалиндэ последний из островных корабельных мастеров Риммин.
Взрослых было мало - не так легко созвать добытчиков из разных уголков земли.
Вначале была Песня. Её пели и старики и дети на древнем языке Островов. Нимо потом рассказал, о чём в ней пелось.
- Я сам плохо понимаю этот язык. Только самые основные слова. Да и Бродяги тоже… Многие поют, зная только смысл фраз. А сами составить из слов новую историю уже не сумеют. Боюсь… - Он потупился. - Из тех, кого я знаю, хорошо владеет древним языком один Троготт… Правда, и Ниньо успел что-то выучить…
- Нимо… а почему ты именно здесь немного видишь?
- Точно не знаю. Троготт, может, и разгадал бы, но я не хочу ему говорить. Порень думает, дело в свойствах света, отражённого от мириад капелек воды. Или в сочетании этих свойств с высотой. Может, я так сильно полюбил эту долину, запомнил её тогда, в самый первый раз… а сейчас сила этих образов как-то "включает" зрение…
Внезапно все люди в доме встали. Встал и Нимо, потянув меня. Я испугался чего-то. Выступил вперёд Порень.
- Не будем долго говорить. Нашего Нимо вы все знаете. Теперь он привёл к нам своего… друга. Его имя - Альт. Он пока юн и неопытен, но по крови он - истинный алвэ и слышит голос Воздуха. Мы передадим ему знания, посвятим его в наши чаяния, ибо он - последний ветряной маг, и других, наверное, не будет, а Дар лебеа им не может быть принят, раз мы так и не сумели найти замену стэнции…
Кажется, я не дышал. Что творится?! Они думают, что я - маг? А я - ничего не знаю, ничего не умею… Нимо! Нимо…
Он сжал мою ладонь и как-то очень озорно улыбнулся. Порень обращался уже ко мне:
- Никто из нас не потребует от тебя ничего такого, чего ты сам не пожелаешь сделать, Альт. Так было всегда - ветряные маги неподвластны воле людей, они - с Небом. Мы можем лишь дать тебе то, чем владеем, и надеяться, что ты распорядишься этим славно. Послушай нас. Мечтаем мы только об одном - вернуться на Острова, если от них остался хотя бы крошечный кусочек суши, пригодный для жизни. К сожалению, даже дивный Нимо не сможет провести остатки кораблей один. Лететь нужно много дней и ночей. Нужно много сил. Но если ты не решишься, мы не упрекнём тебя даже в мыслях. Последний ветряной маг Альт всегда будет нашим другом.
* * *
Брэндли родился через полтора года после Смертной Засухи, когда пропадали родники и ручьи, на Болотах исчезли комары, люди и водяники со страхом провожали глазами раскалённое солнце, тускло-красное от повисшей в воздухе пыли и пепла от пожаров. Тогда ночами было жарче, чем в летние дни других лет. Погибала пшеница, фруктовые деревья, уже в июне зелень холмов потускнела, а в июле листва на деревьях пожухла, травы стали сухими, изжёлта-серыми. А зной и засуха не думали кончаться.
Чёрный Гнилень на личном Его Величества корабле прибыл в Скальную Столицу для совещаний.
Возвратился недовольным.
- Делами заправляют бездельники и жульё. Они пытаются за счёт казны обстряпать свои делишки. Никто не захотел опустошить собственные сундуки с сокровищами, зато каждый знает, что нужно сделать на деньги других.
- Так что же они хотели от тебя, хозяин? - спрашивал распорядитель Дома на Буграх Хребетник.
- А чего они могли хотеть? Думали, я скажу тайное слово, наполнятся русла, закипят родники… Два часа я втолковывал этим безмозглым, что призвать воду можно, когда она есть! Так они захотели - ты поверишь?! - направить солёную воду Океана вспять, в пересохшие русла. Ещё два часа я объяснял им, что станется с их полями после этого… даже если бы я был властен над Океаном - но я не властен… Тогда они решили, что с меня не будет толку, и выпроводили восвояси, только уже не на королевском корабле, а предложив добираться, как знаю… Толстосумы, небось, решили, что я тайно торгую водой и наживаюсь на засухе.
- Что же мы будем делать, хозяин?
- Я знаю, что я буду делать. Мне не нужен король с его Советом, теперь и я им не нужен, мы свободны друг от друга, так сказать. Передай Скоре, пусть соберет мою путевую суму, да чтоб не болтал лишнего никто! Я отправлюсь к ведьмам.
Хребетник прижал ладони к щекам, выпучил глаза:
- Их так давно не видели у Болот, хозяин! Как же…
- Это моё дело! - Гнилень потемнел лицом - сам распорядитель его таким не видел… лет полста. Недаром, значит, старейшего Хлюпастого прозвали "Чёрным".
…За границей Болот Гнилень вышел на дорогу. Широкая, торная - и пустая. Обезлюдевшими казались деревни, мужики подались кто куда - добывать пропитание. Охотой - в леса, рыбачить - к морю, разбоем - ближе к городам.
Гнилень семь раз заходил во дворы, пока не нашёл нужное. Хозяйка, измождённая голодом и жаждой, ждала смерть. Молодая или старая, не понять; лежала на лавке, еле слышно бормоча. Двое детей - близнецы лет десяти, мальчик и девочка, - прятались в углу, таращили на гостя глазищи.
Водяной присел перед умирающей. Положил холодную ладонь ей на лоб. Сознание женщины прояснилось.
- Чего тебе, гость?.. Дети… живы?
- Живы пока.
Она заплакала.
- Заберу их. Согласна ты?
- Всё равно… Дай попрощаться с ними… нет, не надо… пусть не видят… Отца прибили на их глазах за курицу… не надо.
Гнилень кивнул. Достал флягу.
- На, попей.
Костлявая рука дёрнулась, блеснул огонь в глазах…
- Нет… детям дай!
- Детям хватит. Пей напоследок.
Она пила жадно, как безумная, сотрясаясь всем телом. Фляга опустела. Женщина преобразилась - умиротворение разгладило её лицо, оно стало красивым и молодым; смотрела куда-то вверх. Глубоко вздохнула и закрыла глаза.
- Пусть примет тебя Вода! - проговорил Гнилень. Повернулся к близнецам, достал ещё одну флягу. - Пейте! Это вам.
Они боялись. Очень-очень боялись. Тянули шеи, тоненькие, как у птиц. Жались друг к дружку. Но пить хотелось сильнее. Девочка протянула руку. Гнилень из под бровей-кустов наблюдал. Глоток… борется мучительно… ещё глоток… передала флягу мальчику. У того так тряслись руки, что флягу едва не выронил. Тоже отпил дважды, отдал флягу сестре.
Они пили долго. Гнилень знал, что воды хватит напиться вдоволь, но самим детям фляга казалась совсем маленькой.
- Как хорошо! - прошептал мальчик.
- Останетесь тут одни - умрёте, - сказал Гнилень. Дети вздохнули разом и посмотрели на мать. - Ещё хуже. По деревням сейчас ходят бандиты. Озверели от голода, убивают и жрут всё живое… даже детей.
Водяной не лгал. На королевском Совете говорили и о таких случаях.
Всё шло по-задуманному. Дети согласились идти с ним. Гнилень собирался было выходить немедленно - благо, вода из Лунного колодца давала удивительную силу, и близнецы вовсе не казались теперь погибающими птенчиками - версты три отшагают, а там ночной воздух утишит и горе…
Но потом решил-таки переночевать в доме. За ночь детишки окончательно поправятся, к ведьмам явятся свежими, надо будет не пожалеть воды, умыть… Лишь бы не хныкали. Гнилень недолюбливал человековских детей - сколько их видел, те вечно были когда злы, когда чрезмерно вертлявы, когда плаксивы, когда смешливы бессмысленно.
Эти, понятное дело, тоже намочили слезами подушку перед тем, как уснуть. Но - тихо-тихо, невнимательный и не заметил бы. Забылись, обнявшись, дышали почти неслышно.
Роскошный подарок, подумал Гнилень. Главное - докончить дело с умом, чтоб не заныли напоследок, не раздумали. Смысл Дара в том и есть, что они по своей воле отдаются. Хороши, хороши… За таких и просить не придётся, сами ведьмы ещё попросят… Водяной усмехнулся. Всё поглядывал на приоткрытые рты, на прядки волос на лбу - мальчишка вспотел, прядки слиплись. А девчонка пальцами шевелит во сне - забавно.
Может, перебьются? Демоны туманные, если как следует попросить - небось, не откажут и без подарка… А с другой стороны - ну, оставить их здесь, ну, даже в город отвести, в приют сдать - так и что? Там, небось, таких-то своих хватает - все милы, пока спят, а проснутся - есть просят, а кто в такую-то годину приютским хлеба подаст?
А вырастут… Ну, пойдут работать с зари до зари. Отупеют, одрябнут. Вся и разница - звери под кустами детей плодят, а люди в доминах своих плодятся. Плодятся, носятся в суетных заботах да ссорах - и мрут бесследно.
Заберут их ведьмы - может, оно и лучше. Все их мечты, радости, память детская - сохранятся. Перейдут в уголок ведьминского сознания, да и будут там тихо жить. Может, тыщу лет, может, дольше… Говорят, ведьмы порой достают эти кусочки из тайников своих душ, на время превращаясь в тех, кого поглотили…
Что теперь жалеть - кабы поступать иначе, так матери ихней жизнь сохранять. А куда они - без матери? Ясно, к ведьмам. Роскошный дар, даже слишком.
* * *
Тропинка на дне ущелья вела вниз который час пути. Неприметная, между валунов, осыпей, трещин и колючих кустиков хредды. Последние версты Гнилень особенно внимательно приглядывал за близнецами - чтоб не расцарапались, не подвернули ногу, не свалились куда в конце концов. Приводить их в порядок уже некогда будет - логово Ха близко. Гнилень чуял растворённый в воздухе дымок менки - колдовской травы, которой ведьмы окуривают свои норы.
Несколько раз водяной даже переносил детишек на себе через самые опасные места. Близнецы вели себя на диво ладно - не ныли, не докучали расспросами и болтовнёй. Послушно обхватывали Гниленя за шею, когда приходилось тащить на закорках. И так же честно, как в первый раз, делились друг с дружком водой.
Скверно у Гниленя было на сердце. Щемило оно.
Большая Ха, как обычно, появилась внезапно, бесшумно выступив из клочка тумана.
Гнилень встал, как обычно, попытался смотреть древней ведьме в глаза, как обычно, не смог. Нету у неё глаз, нету. Одна белесая мгла в бездонных провалах.
- Ветра дождевого пришёл просить, чёрт болотный? - усмехнулась она. - Охота была ноги мять, прислал бы птицу, или ручьём подземным…
- Так вернее будет. Я с подарком к тебе…
- С подарком? - Ведьма будто удивилась, махнула взглядом по захолонувшим от страха близнецам. - Твои, что ль? Сам растил, пестовал?
- Кончай уж придуриваться, земля там гибнет, птицы мрут, из колодцев вода ушла.
Ведьма затряслась, захихикала.
- Веди назад бедняжек, не возьму их. И просьбу твою не исполню.
- Чего?! Ты чего, думаешь, я погулять сюда шёл? Что нашло на тебя, ведьма?!
- А не могу я тебе нужный ветер призвать, водяничек. Сил моих на то нету, ясно тебе?
- Такого… я не припомню… - проскрипел Гнилень.
- То-то же. Не моя прихоть - а сидит там у вас в долинах человек - не человек, маг ветряной кличется. Существо из-за моря, чужое. И хочется ему сухих да горячих ветров, чтобы летать побольше. Глупышка ещё, хоть и лет ему как будто немало. Не знал у себя там, на острове посреди океана, засух горючих-горьких. Бед людских не знает. Даже и связать не пробует желания свои с тем, что людям они несут. Всё себе летает… А сказать ему некому - люди-то про него не ведают, даже королю о нём ничего не нашептали. Что королю - вон, ты, старый водяник, рот как раскрыл! Я сама хотела мальчишку навестить, да тяжеловата сейчас на подъём, в сушь такую. А тебе как раз - возвращайся, разыщи, вразуми… - Большая Ха опять хихикнула. - Если сумеешь.
Стоит Гнилень, думает. Слишком странно всё. Ведьма ухмыляется вроде - но взгляд пустых глаз изморный, не отпускает. Чего-то ждёт. Водяной близнецов за плечи ухватил и за спину себе спрятал - мало ли.
- А ведь наследника у тебя до сих пор нет. Достойного… - прошептала вдруг Ха. Гнилень вздрогнул. К чему она? Хотел сказать: есть, мол, наследник, а что не в отца, хваткой и силой не вышел - так какое же её, ведьминское, до того дело?
- К чему тебе мои наследники? Поправить хочешь? Разве у ведьм с водяными потомство бывало? - усмехнулся. - Да и не смогу я с тобой сойтись, больно глаза у тебя черны… - Молвил и пожалел. Никогда ещё и никто не осмеливался ведьме, да ещё Древней, о глазах её так, в лицо сказать.