Начало простое и понятное. В качестве вступления ничего лучше не придумать, чем снимок с маминого выпускного вечера. Черным фломастером обведем окружностями головы трех парней и одной девушки, от скафандров мальчиков до девочки проведем стрелки, украсив их стилизованными изображениями сперматозоидов – для однозначного понимания. Теперь берем красный цвет, чтобы выделить интересующие нас (и, само собой, миллионы гипотетических читателей) детали. Сделаем это честно, не виляя. Нарисуем четыре треснувших сердечка. Женщине над левой грудью, троим мужичкам прямо на промежности. Теперь перевернем страницу, пропустив не слишком интересные для нас девять месяцев, чтобы вывести на сцену моих предков. К сожалению, читателю придется довольствоваться лишь двумя персонами преклонного возраста. Заметим, что этим фактом мы упускаем прекрасную маркетинговую возможность. История человека с двумя дедушками и двумя бабушками, безусловно, продавалась бы живее. Но что поделаешь. В том безвременье у меня в руках еще не было ни одной ниточки управления судьбами. Итак, на второй странице моей жизненной истории стоят счастливые господин и госпожа Вутт с пакетом на руках, в котором кряхтит их одно-единственное связующее звено с далеким и захватывающим будущим. Берем уже полюбившийся фломастер, на этот раз коричневый, и покрываем светлый пакет известными всему миру логотипами с величественно переплетенными буквами L и V. Принудив себя к большему верхоглядству, чем того хотелось бы, проанализируем полученный результат с позиции среднего читателя. Заметит ли он богатые метафорами детали, в которые так тонко вплетена судьба жалобно вякающего в пакете существа, его жизненный путь? А на этом пути в будущее единственно ценный багаж у человека – это его потомки. Не имея их, нечего и надеяться добраться до пункта назначения. Качественные чемоданы от Louis Vuitton. The art of packing. Искусство паковать в том и состоит, чтобы не слишком туго пеленать своего ребеночка, чтобы у него всегда была возможность свободно дышать, а при нужде и пукать. Тогда можно надеяться, что в потайном кармане чемодана он всегда будет таскать с собой своих черно-белых предков. Но растолковывать все это мы не станем, оставив читателя наедине с его фантазией, и с высоко поднятой головой учтем риски остаться непонятыми и для истории малозначительными. Перевернем страницу и перепрыгнем через семь счастливых лет пока незнакомого индивида, поскольку они никому не интересны. Куда это мы попали? В переизданный и дополненный свод правил дорожного движения? Что означают эти два указателя населенных пунктов, зачеркнутый Пярну и еще не зачеркнутый Таллинн? И что это за узнаваемая пара стареющих ангелов, так триумфально реющих над нашими указателями? Они похожи на двух птичек, призванных токовать в вечности. Но пора вновь перевернуть страницу. Оо, какая красота! Летний вечер, гигантское небесное тело, часть которого уже разбудила жителей противоположной стороны полушария, и перед ним, прямо на тонкой ниточке горизонта две фигуры, склонившиеся над фотоальбомом. Хрупкие, ищущие равновесия, красивые и неуверенные в себе, на чем-то сосредоточенные. Летим к ним незримым ветерком (такая фантастическая способность у нас имеется), тихонько пристраиваемся за спинами матери и сына и затаиваем дыхание. Жадному взору открывается калейдоскоп запечатленных мгновений. Вот бесцветное фото провинциальной девочки в белых гольфах, облизывающей двусмысленно скользкое мороженое, на фото с поблекшими красками два испуганных глаза, рассматривающие море из безопасного убежища детской коляски, вот и первое робкое любовное признание в виде текстового послания, вот интернетовский видеоклип довольно удачного трюка на руле и множества таких, где оператор радостно вскрикивает "ой, больно!", а вот и запечатленный смартфоном спонтанный поцелуй с сидящей за рулем автомобиля девушкой, и, разумеется, нет недостатка в традиционных видах уютной атмосферы нынешнего житья-бытья нашего героя – вот он, развалившись на широком кожаном диване с литровой бутылкой Johnnie Walker меж колен, оперирует с одного пульта сразу сотней телеэкранов, а на кухне размером с актовый зал в двадцатилитровой кастрюле варит десяток пельменей, вот, вальяжно опершись на Субару, он победоносно улыбается потенциальным завистникам – личная машина, личный манекен, личная парковка, личный торговый центр, его озеро, его город, его земля, его сошедшая с орбиты планета.
Что, дурно? Зависть, в которой мы не желаем признаваться, с упорством альпиниста лезет вверх по пищеводу. Не стало легче и после того, как отложили в сторону эту последнюю в мире биографию человека, достигшего всего, причем неоправданно рано. К счастью, на задней обложке книги обнаруживаем приклеенный гигиенический пакет. Используем его по назначению, мысленно благодаря издателя за предусмотрительность. После чего пытаемся запихать использованную книгу обратно на полку, но из-за наших оральных выделений – безуспешно. Тогда мы применяем силу, ибо сознание наше еще не вполне прояснилось, и тут же жалеем об этом. Пакет лопается как хорошо замаскированная бомба. Мы стоим, перед глазами чужие увлекательные жизни, а на роже собственная, наполовину переваренная, зависть. В воздухе завоняло, что-то налипло на ресницы, на волосы. Мы возмущены. Это еще очень мягко сказано.
2 августа
Чистя утром зубы, поймал на себе взгляд Ким. Она стояла у меня за спиной в душевой кабине и ждала, когда я закончу и подам ей руку. Каждое утро я помогаю Ким ухаживать за собой. Кстати, делаю это с большим удовольствием, заботливо и тщательно. Такой уход мог бы дать сто очков вперед гигиеническим процедурам в самых эксклюзивных домах призрения во всем мире. Мне нравится начинать день с осмотра упругого тела моей возлюбленной. Возможно, такой инспекцией я подавляю в себе страх перед возможной амортизацией красоты Ким. Хотя и не приходится сомневаться, что если кто-то из нас двоих начнет стареть, то вовсе не она, я все же понимаю, что все в мире изнашивается. В том числе, и она. Замирая от нежности, я притрагиваюсь к ней, боясь ощутить под пальцами какой-нибудь разрыв или царапину или еще что похуже. Но сегодня в ее взгляде, в котором я обычно читаю тихую благодарность, светилось нечто новое. Увидел в нем едва уловимое, словно бы вырвавшееся из-под покрова боязливой скромности ожидание. Это было похоже на желание каких-то изменений, движения вперед.
Обсушил Ким, одел в длинное воздушное платье точно по фигуре, завязал на лодыжках тонкие ремешки босоножек на высоком каблуке. Стоял перед ней в одних трусах и шумно сглатывал, благоговея перед ее великолепием. И одновременно пытался осмыслить ситуацию.
Я что, слишком прост для тебя? Ты, выглядящая как мировая знаменитость Ким Кардашян, хотела бы видеть рядом с собой кого-нибудь, кто не только называл бы себя Луи Вутоном, но и был бы кем-то? Кем-то крупнее и значительнее, чем простой вертопрах, который чуть было не стал управляющим маркетингом в торговом центре. Кем-то, способным стереть с твоего кукольного личика это вежливое выражение и заставить пылать румянцем твои щеки?
Тебе хотелось бы рядом с собой видеть мэра города? Эдакого сытого, который сложит к твоим божественным ногам все пышные парки, вылизанный, пахнущий картофелем-фри старый город, устремленные ввысь и все отражающие небоскребы, улицы вместе с пешеходными переходами и дырами в асфальте, порты с завалившимися набок фешенебельными круизными лайнерами, все части города – каменные и деревянные, из бетона и гипрока. Получи все театры, кинозалы и клубы, забирай магазины и кафе, салоны красоты и солярии, бери трассы водоснабжения и систему канализации, все твое, моя любимая. Позволь только моему городку кормить тебя, поить и развлекать. Ты этого хочешь, да?
Но я-то могу больше. Будучи последним человеком на земле, я уже ни больше, ни меньше, чем президент Эстонии. Вдобавок к городу, который этот жалкий мэр (ему бы до земли кланяться передо мной) так любезно отвалил тебе, я подарю тебе и все остальные города, подарю покинутые деревни и поселки, проспавшие сигнал к бегству, гулкие железнодорожные станции и обомшелые автобусные остановки, подарю крупнейшую в Европе молочную ферму, обанкротившиеся рыбопитомники, заводы – собственность иностранных инвесторов, бери и биржу ценных бумаг, и министерство социальных дел, бери все стадионы, теннисные корты и изрытые площадки для гольфа, я отдам тебе в вечное владение реки и озера, украшенные сине-зелеными водорослями территориальные воды, все бездонные болотные окошки, в которых так хитро можно прятаться. И если ты очень хорошо попросишь, отдам тебе свой президентский дворец. Вместе со следами ног офицеров почетного караула на щебенке перед парадным входом и полным шкафом нарядов для первой леди. И еще я выделю тебе швейную машинку, чтобы подогнать эти платья по фигуре. Вот только портниху я дать не смогу, они у нас все, к сожалению, закончились.
Если и этого тебе еще мало, я стану председателем Европейской Комиссии. Заметь, я буду первым эстонцем на этом самом важном для континента посту. Я подарю тебе столько государств, сколько пожелаешь. Вместе с их сокращающимся внутренним валовым продуктом и дефицитом бюджетов. Хочешь Германию – пожалуйста. Хочешь Грецию – она твоя. Из Балканских стран составим пестрый букетик и поставим в вазу – отлично будет смотреться в лучах утреннего солнца. Ты получишь Альпы, Пиренеи и Карпаты со всеми равнинами между ними. Если захочешь окунуться, предлагаю Сену или Дунай, озеро Балатон тоже годится. Забирай все транспортные средства, только прошу, не забудь регулярно проходить техобслуживание. Еще? Ладно, сегодня я добрый. Евровидение и Эйфелева башня тоже твои.
Но зачем останавливаться коли начал? Ты о такой штуке, как ООН, слышала? Организация Окачурившихся Народов. Кто будет следующим после Бутроса Бутроса-Гали, Кофи Аннана и Пан Ги Муна? Естественно Луи Вутон. Которым? Да последним! Уважаемая Кинки Ким, Генеральный секретарь ООН Вутон Последний склоняется перед Вашей неповторимой и изумительной красотой и покорно просит принять скромный дар – земной шар. Ваш шар вращается вокруг звезды по имени Солнце, и он третий, считая от Солнца. Просим принять и наши сожаления по поводу того, что не в нашей власти подарить Вам все остальные космические тела, которые так украсили бы Ваше королевское величество и которых Вы, без всякого сомнения, достойны. Смеем обратить Ваше внимание на то обстоятельство, что наш дар включает все материальные ценности, находящиеся как на поверхности, так и в недрах земного шара, а также другую сферу поменьше, вращающуюся в 400 000 километрах от Вашей, на которую мы готовы выть по первому Вашему знаку, хоть каждый час.
Если и этого окажется недостаточно, то я готов стать самим Папой Римским. Понятно, что существуют и другие конфессии, служащие высшей духовности, но давайте честно, какая между ними разница? Зачем усложнять жизнь. Кроме того, я здесь один, так что результаты голосования заведомо известны. Я, конечно, никакой не католик. Не улавливаю логики верований, совершенно равнодушен к церковной атрибутике. Но вот что мне нравится, так это великолепное одеяние Папы. Особенно головной убор. Я опускаюсь перед тобой, Ким, на колени, как делаю это еже– утренне, заворачиваю шитые золотом рукава и омываю твои ножки. Это делают все папы, я – Луи Первый, в том числе. Чтобы хорошенько обработать каждый твой пальчик, я наклоняюсь вперед, и моя метровая тиара касается твоего пупка и щекочется. Ты смеешься, словно испытывая оргазм, и посредством этого радостного таинства на тебя снисходит божественный дух безграничной вселенной, единое доверенное лицо всех религий. Теперь этот дух тоже твой, делай с ним, что хочешь.
Я стоял перед Ким. По-прежнему в трусах. Была она теперь удовлетворена и счастлива? Или еще чего-то не хватало? На пять минут отлучился в Baltman, вернулся в строгом темном костюме, приличной обуви, на шее символ власти – галстук. Оглядел Ким взглядом исполнительного директора, одновременно надевая на запястье золотой Rolex. Затем схватил ее подмышку и отнес в кабинет директора, там повалил на живот прямо на захламленный стол и задрал на голову подол платья. С треском расстегнув брючную молнию и поплевав на ладони, я внедрился в свои владения.
Тебе могут принадлежать небоскребы и детские сады, департамент конкуренции и центральная больница, ты можешь считать себя хозяйкой всех лесов и полей, ты даже можешь каждую заснеженную вершину гор снабдить табличкой "частная земля", ты можешь при желании пробуравить дырку в планете и вместе с сотнями других небесных тел нанизать ее на бечевку и носить как ожерелье, можешь заставить всех богов и их жирующих посредников на земле делать себе святой педикюр, но здесь, на этом древесно– стружечном столе трахаю тебя я, последний в мире менеджер, бездеятельный исполнительный директор, не нуждающийся в правлении председатель правления. Аминь, на фиг.
Я как раз заканчивал, подбирал концы, отсоединял питание, когда на столе внезапно зазвонил телефон.
Телефон звонит!
Телефон! Я застыл, со мной вместе замерла и Ким. Я отдувался, один, само собой, и смотрел на телефонный аппарат. Тот не замолкал. На другом конце кто-то был. Вспомнились только что данные обещания, не самые скромные, надо сказать. Я что, перешел черту? Все надрывается. Вышел из Ким, одернул на ней платье, но оставил лежать на столе, быстро привел себя в порядок и снял трубку.
3 августа
Я плохо спал. Измучили кошмары, но утренний свет стер все эти нереальные сцены и картины, отправив их куда-то в черные дыры человеческого сознания. Как ни старался, ни черта не смог припомнить. Только жутковатый озноб, сопровождавший в ночных метаниях, не отпустил и с рассветом, прилип на весь день как приставучий репейник.
Даже не умывшись, спустился в книжный магазин. Там принялся за поиски большой карты, чтобы повесить ее на стенку. Слава богу, здесь их было навалом. Наиболее подходящей показалась политическая карта мира с масштабом 1: 35 000 000. Забрал ее плюс коробочку разноцветных кнопок и пошел в свой кабинет. Возможно, я не слишком подхожу на роль Папы или Генерального секретаря ООН, но лучшего директора в этом торговом центре Ülemiste сейчас днем с огнем не найти, это факт.
Ким по-прежнему лежала на животе, стол словно бы для мягкости устлан десятками, если не сотнями документов в формате А4 – можно подумать, что она ночь напролет самозабвенно работала с бумагами. Не стал ее будить. Содрал со стены все эти идиотские грамоты в рамках и прикрепил свою карту. Перед глазами распростерся весь мир, размером 240 х 125 сантиметров.
Воткнул синюю кнопку в Таллинн. Долго вертел в пальцах красную кнопку, наконец, нашел то, что искал. Воткнул в Сеул, Южная Корея. С высоты птичьего полета – примерно 80 сантиметром. Но это если напрямик через всю карту, как летит муха. А если над землей, как летят самолеты, то будет где-то в районе 7000 километров. Понятно, что о самолете сейчас речи нет. Изучил карту взглядом таксиста. Нонсенс, ни одной магистрали. Где хочешь, там и езди, с по-детски наивным популизмом позволяет политическая карта мира. Единственное, с чем необходимо считаться – это государственные границы. Передвигайся ты хоть пешком, хоть на корове верхом, по скоростному шоссе или вплавь по озеру, на черте, что разделяет одно государство от другого, всегда преградит путь человек с ружьем и потребует от тебя и твоей коровы действующего удостоверения личности, и если у тебя его нет или в нем отсутствует виза на въезд в данное государство, тебя без долгих церемоний отправят назад в то озеро, из которого ты, смертельно усталый, только что вылез – вон, и вода с твоей одежды и с розовых копыт твоей коровы еще капает. Триатлон будет продолжаться хоть до самой смерти – до тех пор, пока ты не выправишь себе рейсовые документы. Если только в один прекрасный день не предстанешь перед пограничником с солидным чемоданом, наполненным пачками бумажек размером 155 х 66 миллиметров, с которых улыбается лучший в мире проводник через границу Бенджамин Франклин. На всякий случай ты еще можешь указать погранцу на свои инициалы, которыми для надежности покрыт саквояж, и только тогда, только, черт бы побрал, тогда тебя перестанут держать на мушке. Welcome to Mongolia, mr Lui Vutoon! Или China, или Russia, или Estonia, без разницы.
В директорском лэптопе открыл Google.Maps. We could not calculate directions between Tallinn, Estonia and Soul, South Korea. Ага, так, значит. Thanks a lot, mr Larry Page and Sergey Brin! Очень надеюсь, что вы вместе со всем человечеством провалились в какую-нибудь космическую жопу, и что все это растерянное стадо о семи миллиардов голов никогда, слышите, ни на минуту не оторвет глаз от ваших унылых ртов, когда вы миллион раз подряд будете твердить одно и то же: we could not calculate directions between this bottomless asshole and our beloved Mother Earth.