Он возвратился к прилавку и вытащил из-под полки картонный пакет. На нем значилось: "Только что вышел, откроется снова в…" Рядом был нарисован циферблат часов с подвижными стрелками. Он передвинул их на полчаса вперед и повесил плакат на витрину, потом задвинул засов на двери и жестом предложил мне последовать за ним в комнату, расположенную в глубине магазина. В комнате был письменный стол, пара стульев и картонные ящики с книгами. Он сел за стол и кивнул мне на свободный стул. Я присел. Тогда он включил автосекретаря, отвечающего по телефону, убрал со стола кипу бланков и служебных писем, открыл ящик и вытащил оттуда бутылку "кьянти".
- Как насчет стаканчика? - предложил он.
- Не откажусь.
Рик скрылся в маленькой туалетной, где вымыл под краном пару стаканов. Вернувшись в кабинет, он наполнил их вином и пододвинул один мне. Оба были из "Шератона".
- Извини, что бросил в тебя библией, - произнес он, поднимая стакан и делая глоток.
- У тебя был такой вид, точно ты ждал, что я исчезну в облаке тумана.
Он кивнул.
- А я и в самом деле был уверен, что она искала власти над сверхъестественными силами, и причина этого как-то связана с тобой. Ты занимался какой-нибудь формой оккультизма?
- Нет.
- Она иногда такое говорила… словно ты на самом деле мог быть сверхъестественным существом.
Я расхохотался. Через несколько секунд он тоже рассмеялся.
- Не знаю, - пожал он плечами, - в мире много странного, и иногда не поймешь, что к чему. Конечно, все не могут быть правы, но…
Я пожал плечами.
- Кто знает? Значит, ты думаешь, она искала какую-то систему, которая дала бы ей силу защищаться от меня?
- Такое у меня сложилось впечатление.
Я отпил глоток вина:
- Но это же чепуха!
Однако, произнеся эти слова, я уже знал, что это могло быть и правдой. А если я толкнул ее на эту тропу, приведшую к гибели, значит, отчасти на мне лежит вина за ее смерть. Вместе с болью я вдруг почувствовал и тяжесть ответственности.
- Рассказывай до конца, - попросил я.
- Я уже почти все рассказал. Мне надоело слушать людей, готовых ночи напролет обсуждать подобную чепуху. И я ушел.
- И это все? Что же случилось в конце концов?
Он глотнул вина и посмотрел на меня долгим взглядом.
- Я и вправду был к ней очень привязан, - заметил он.
- Не сомневаюсь.
- Таро, Каббала, Золотой Рассвет, Кроули, Фортуна - вот чем она занималась в конце.
- И зациклилась на этом?
- Точно не знаю. Но думаю, да. В подробности я не вдавался.
- Следовательно, ритуальная магия?
- Возможно.
- Кто еще этим занимается?
- Множество народу.
- Я хочу спросить, кого именно она нашла? Ты слышал имя?
- Кажется, Виктор Мелман.
Он посмотрел на меня вопросительно. Я покачал головой.
- Извини, впервые слышу это имя.
- Он странный человек, - задумчиво протянул Рик, сделал еще глоток и откинулся на спинку стула, сцепив руки за шеей. Взгляд его был устремлен в одну точку. Он продолжил.
- Многие о нем так отзывались… И еще говорили, что он чем-то таким располагает, каким-то просветлением, особой силой, благодаря которой может стать великим учителем. Но у него есть и проблемы - комплексы, неуравновешенность… все такое, что всегда следует за сверхспособностями. И это скользкая сторона. Слышал я, что на него имеется криминальное досье и что живет он не под настоящим именем. И что он лучше знаком с полицией, чем с магией. Не знаю. Формально - он художник. И довольно хороший. Его полотна хорошо расходятся.
- Ты с ним знаком?
Пауза.
- Да.
- И какое впечатление он на тебя произвел?
- Не знаю. Я - лицо заинтересованное. Не могу сказать.
Я сжал свой стакан с вином:
- Отчего?
- Ну, я тоже хотел у него заниматься, но он меня выгнал.
- Выходит, и ты с этим связан. Я думал…
- Я ни с чем не связан! - отрезал он. - Я все пробовал, в свое время. У каждого бывают периоды тех или иных увлечений. Мне нужно было развиваться, двигаться вперед. Как и всем. Но я не нашел своего пути, он жадно отпил вина. - Иногда мне казалось, что и в самом деле существует какая-то сила, к которой я могу прикоснуться. А затем все исчезало. И оказывалось просто кучей дерьма. Обыкновенная иллюзия, самообман. Да, иногда мне казалось, что я чего-то достиг. Но проходило несколько дней, и я начинал понимать, что просто лгал сам себе.
- Но все это было до того, как ты познакомился с Джулией?
Он кивнул.
- Да. И, быть может, это нас некоторое время и связывало. Мне до сих пор интересно болтать о всякой такой чепухе, хотя я больше в нее и не верю. Затем Джулия начала относиться ко всему этому чересчур серьезно, а мне по старой дорожке ехать уже не хотелось.
- Понимаю…
Он осушил свой стакан и опять наполнил его.
- В этом ничего нет, - произнес он. - Существует бесконечное число путей самообмана или рационального превращения вещей в то, чем они на самом деле не являются. Да, наверное, мне хотелось волшебства, но настоящего волшебства в мире не существует.
- Тогда зачем ты бросил в меня библией?
Он фыркнул.
- С таким же успехом это мог бы быть коран или евангелие. Было бы забавно посмотреть, как ты исчезаешь в огненной вспышке. Однако, я напрасно старался.
Я улыбнулся:
- Как мне найти Мелмана?
- Где-то тут у меня… - он открыл ящик. - Сейчас, сейчас… Вот.
Рик вытащил небольшую записную книжку и полистал ее. Потом на библиотечной карточке выписал адрес и протянул мне, заодно глотнув еще вина.
- Благодарю.
- Там его мастерская, но он там и живет, - добавил Рик.
Я кивнул и поставил свой стакан на стол.
- Очень благодарен тебе за все эти сведения.
Он приподнял бутылку:
- Еще опрокинем по маленькой?
- Нет, спасибо.
Он пожал плечами и налил себе. Я поднялся.
- Ты понимаешь, - проговорил он, - это в самом деле грустно.
- Что именно?
- Что нет в мире волшебства, никогда не было и не будет.
- Скверно, - подтвердил я.
- Мир был бы интереснее.
- Да.
Я повернулся, собираясь уходить.
- Сделай мне одолжение, - попросил он.
- Какое?
- Будешь выходить, поставь указатель на витрине на три часа и захлопни за собой дверь.
- С удовольствием.
Я оставил его за столом в кабинете и сделал так, как он просил. Небо успело заметно потемнеть, ветер стал прохладнее. Я снова попробовал позвонить Люку из таксофона на углу, но его по-прежнему не было.
Мы были счастливы. Это был самый счастливый день. Погода была - лучше не бывает. И все, что мы задумывали, получалось. Вечером мы пошли в гости, веселились, потом ужинали в прелестном местечке, которое обнаружили совершенно случайно. И долго сидели за бокалами с вином, не желая, чтобы этот счастливый день кончился. Чтобы продлить его, мы поехали на пустынный берег, где сидели, плескались, смотрели на луну, и ветер шевелил наши волосы. Долго… Потом я сделал одну вещь, которую обещал себе никогда не делать. Но разве Фауст не считал, что прекрасное мгновение стоит души?
- Пойдем, - сказал я, метко бросив пустую бутылку в контейнер для мусора и взяв Джулию за руку. - Погуляем.
- Куда? - спросила она, когда я помог ей подняться.
- В волшебную страну. В далекий сказочный Эдем. Пошли.
Смеясь, она позволила мне вести ее. Мы прошли вдоль кромки прибоя к тому месту, где полоса берега сужалась. Роскошная луна желтела над нами, а море распевало мою любимую песню.
Мы шагали, рука в руке, пока неожиданный поворот тропинки не увел нас в сторону от полоски песка. Я уже искал глазами пещеру, которая должна была скоро появиться… Высокая, узкая пещера…
- Пещера, - объявил я минуту спустя. - Давай войдем.
- Там темно. Я боюсь.
- Прекрасно! - обрадовался я, и мы вошли в пасть пещеры. Первые шесть шагов нам светила заглянувшая туда луна, и я успел заметить поворот налево.
- Сюда, - уверенно произнес я.
- Но тут темно!
- Конечно. Ты только держись за мою руку покрепче. Все будет в порядке, милая!
Мы сделали еще пятнадцать-двадцать шагов и справа что-то засветилось. Я повел Джулию к правому повороту. Мы шли, а свет становился ярче.
- Мы можем заблудиться, шепнула они мне на ухо.
- Я никогда не заблуждаюсь, пошутил и.
Еще один поворот, за ним маленький коридорчик, и мы оказались у подножия горы. Неподалеку виднелся лес, и солнце уже прошло половину утреннего пути над его деревьями.
Она замерла, широко раскрыв свои чудесные голубые глаза.
- День! - изумилась Джулия.
- Темпус фугит,- ответил я. - Пойдем.
Мы шли через лес, слушая пение птиц и ветра в ветвях, темноволосая Джулия и я. Немного спустя я провел ее через каньон цветных трав и камней, но дну которого протекал хрустальный ручей, впадающий в реку. Мы брели вдоль реки, пока, совершенно неожиданно, не оказались у обрыва, уходящего вдаль, полного радуг от падающей речной воды и туманов. Стоя на гребне водопада, глядя на обширную долину у наших ног, мы увидели проступающие сквозь утренний туман шпили и купола города, золотые и кристаллические.
- Где… мы? - спросила Джулия.
- Прямо за поворотом, - ответил я. - Идем.
Я повел ее влево по тропинке, которая вела нас обратно вдоль обрыва, пока, наконец, мы не миновали водопад. Тени и алмазные брызги… мощный рев, потом мощь тишины… Наконец, мы вошли в туннель, поначалу влажный, а дальше сухой. Мы поднимались все выше. Туннель вывел нас в галерею, открытую с левой стороны и глядящую в ночь, где были звезды, звезды и звезды… Это было грандиозное зрелище, сияние незнакомых созвездий было настолько мощным, что наши фигуры отбрасывали тени на стену наскальной галереи. Джулия облокотилась о низкий парапет, кожа ее бледно светилась, точно редкий вид мрамора. Она посмотрела вниз.
- Они и там, внизу, - прошептала она. - И по обе стороны! Внизу ничего нет, кроме звезд! И по сторонам…
- Красиво, правда?
Мы долго стояли там, любуясь, пока мне не удалось убедить Джулию пойти дальше по туннелю. Он вновь вывел нас на поверхность, и мы оказались перед руинами классического амфитеатра под небом позднего полудня. Сломанные мраморные скамьи и рухнувшие колонны обвил плющ. То тут, то там лежали разбитые статуи, как будто низвергнутые землетрясением. Живописное зрелище. Я думал, что ей все это должно понравиться, и не ошибся. Мы по очереди усаживали друг друга на почетное место и произносили со сцены речь. Акустика была превосходная. И мы пошли дальше, рука в руке, по мириаду троп под разноцветными небесами, и оказались, наконец, на берегу тихого озера. Над дальним берегом висело закатно-оранжевое солнце. Справа блестели какие-то скалы. Сияние солнечного света отражалось от вод озера. Мы нашли удобное место, где мох и папоротник образовали мягкое ложе. Я нежно обнял ее, и мы долго стояли так, а ветер в ветвях деревьев играл на лютне. Ему подпевали невидимые птицы. Немного погодя, я расстегнул ей блузку.
- Прямо здесь? - спросила Джулия.
- А мне тут нравится. Тебе нет?
- Здесь очень красиво, милый, - произнесла она. - Подожди минутку.
И мы опустились на подушку из мхов и любили друг друга до тех пор, пока нас не укрыли тени. Мы были неистощимы в любви. Потом она заснула, как я и хотел. Я наложил на нее заговор, чтобы она не просыпалась, потому что начал сомневаться в собственном благоразумии и в том, что стоило предпринимать это путешествие. Потом я оделся, одел Джулию и поднял ее на руки, чтобы отнести обратно на наш берег. Я выбрал короткий путь. На берегу, в том месте, куда мы вышли, я уложил ее на песок и вытянулся рядом, обняв ее. Скоро я заснул. Мы проснулись лишь тогда, когда взошло солнце, и нас разбудили голоса пришедших купаться людей. Она уселась на песок и посмотрела на меня.
- Эта ночь не могла быть только сном, - промолвила она. - Но и явью она тоже быть не могла. Да?
- Думаю, что так.
Она нахмурилась:
- С чем именно ты согласен?
- С тем, что нужно позавтракать. Пойдем, перекусим что-нибудь. Пойдем.
- Погоди минутку, - Джулия положила руку мне на плечо. - Случилось что-то необыкновенное. Что это было?
- Зачем убивать волшебство словами? Пойдем лучше позавтракаем, дорогая.
В последующие дни она много расспрашивала меня, но я был тверд как кремень и отказывался разговаривать на эту тему. Глупо! Все это было просто глупостью с моей стороны. Ни в коем случае нельзя было отправляться с ней на эту необыкновенную для нее прогулку. И в последнем нашем споре-ссоре, после которого мы окончательно расстались, это сыграло свою роковую роль. И теперь, ведя машину и размышляя об этом, я вдруг понял, что дело не только в моей прошлой глупости, я понял, что любил Джулию и люблю ее до сих пор. Если бы я не придумал этой прогулки, или если бы согласился С ней в том, что был обыкновенным волшебником, она бы не стала на ту тропу, по которой пошла, не стала бы искать пути к собственной власти… вероятно, для самозащиты. Я закусил губу, и на мои глаза навернулись слезы. Я обошел тормозящую впереди меня машину и промчался на красный свет. Если я убил свою любовь, то я не был уверен, что не может совершиться обратное.
3
Гнев и скорбь сжали мой мир железным кольцом. Казалось, они стерли мою память о более счастливых временах, о друзьях, которых я любил, о странах, в которых мне довелось побывать, о возможностях, что открывались передо мной. От потрясения и внезапно нахлынувшего горького чувства, я потерял способность смотреть на мир объективно, судить обо всем, учитывая разные точки зрения. Сам того не желая, я отказался от широчайшего диапазона выбора, который нам предоставляет жизнь, и таким образом сузил и свою собственную свободу Воли. Мне моя апатия была не по душе. Но я перешел какой-то допустимый предел и не мог больше взять ее под контроль, так как у меня возникало противное чувство, будто я делаю уступку детерминизму, и это меня крайне раздражало. Все что несло в себе некую злостную цикличность маятниковой дуги. Раздражение, едва возникшее, тут же начинало подпитывать первоначальные переживания, и я вступал в фазу бесконечного самовозбуждения, как колебательный контур. Есть два способа выйти из такой ситуации. Простейший - это атака в лоб, чтобы в один миг устранить причину. И более сложный, который обладает философской природой. Заключается он в том, чтобы уйти в тень, будто бы уступить, а тем временем вернуть контроль над собой и своими чувствами. Предпочтительней именно этот сложный путь - атака в лоб легко может закончиться сломанной шеей. Я припарковал машину на первом попавшемся свободном участке, открыл окно, раскурил свою любимую трубку. И поклялся, что не сдвинусь с места, пока не остыну окончательно. Я всегда слишком сильно на все реагирую. Похоже, что это фамильное. Но мне не хотелось поступить так, как поступали другие. Ведь это им самим причиняло массу хлопот. Такая "все-или-ничего" реакция может быть и оправдывает себя, если вам всегда и во всем везет, но на этом пути можно ждать и трагедий, если против вас выступает что-то необычное. А сейчас, кажется, есть основания подозревать именно такой случай. Следовательно, я был просто болван и дурак, и я повторял себе это до тех пор, пока не поверил. Потом я прислушался к своему более спокойному "я", и оно согласилось, что я в самом деле дурак - потому что не понимал собственных чувств, когда еще не было поздно и можно было что-то поправить, потому что выдал свои возможности и власть, а потом отрицал ответственность за последствия, потому что за все эти годы не разгадал особой природы врага и потому что даже сейчас упрощал грозящую опасность. Нет, схватить Виктора за горло и попробовать выколотить из него правду - едва ли бы это дало что-нибудь. Я принял решение двигаться вперед осторожно, на каждом шагу заботясь о прикрытии. Жизнь - сложная вещь, сказал я себе. Сиди тихо, собирай информацию, размышляй. Я медленно выпустил на волю накопившееся внутри напряжение. И мой мир, так же медленно, снова вырос, расширился и внутри него я обнаружил вероятность того, что "Н" действительно знал меня, хорошо знал и мог в самом деле подстроить события так, что я отброшу сомнения, перестану думать, анализировать и поддамся мгновенному чувству. Нет, я не стану, как остальные… Я еще довольно долго сидел и раздумывал, потом вновь завел машину и медленно вырулил на дорогу.
Это было мрачное четырехэтажное здание из кирпича. Оно стояло на углу. Несколько нанесенных из распылителя нецензурных ругательств темнели на стене со стороны улочки и заднего двора. Эти надписи, несколько разбитых окон и пожарную лестницу я заметил, пока шел вдоль фасада здания. "Склады Брута" - прочитал я надпись в подъезде. На улице как раз начался небольшой дождик. В подъезде воняло мочой, на пыльном подоконнике валялась пустая бутылка из-под виски "Джек Даниэльс", на облезлой стене висело два почтовых ящика. На одном была эта самая надпись. "Склады Брута", на другом - две буквы: "В" и "М". Оба ящика были пусты. Я ступил на лестницу, ожидая, что ступени затрещат. Но они даже не скрипнули. На втором этаже в коридор выходили четыре двери без ручек. Все они были закрыты. Сквозь матовые стекла в верхней части дверей в глубине комнат можно было рассмотреть что-то вроде картонных ящиков. Было совершенно тихо. Я спугнул черного кота, дремавшего на ступеньках следующего пролета. Он выгнул спину, показал мне свои мелкие острые зубы, зашипел и умчался наверх. На третьем этаже в коридор тоже выходили четыре двери. Три явно давно не открывались, четвертая была до блеска выкрашена черным шеллаком. На ней была привинчена медная табличка с надписью "Мелман". Я постучал. Ответа не последовало. Я вновь постучал. Результат был тот же. Изнутри не доносилось никаких звуков. Вероятно, это была его жилая квартира, а мастерская находилась на четвертом этаже, где можно было устроить стеклянный потолок. Поэтому я принялся взбираться по последнему пролету. Добравшись до верхнего этажа, я заметил, что одна из четырех дверей слегка приоткрыта. Я остановился и прислушался. Изнутри доносились шорохи - там кто-то был. Я громко постучал и услышал, как человек в комнате шумно вздохнул. Я толкнул дверь и увидел его. Он стоял ко мне лицом примерно в двадцати футах от меня, в свете большого потолочного окна. Высокий, широкоплечий, с темными глазами и черной бородкой. В левой руке он держал кисть, в правой палитру. На нем были джинсы, спортивная майка и испачканный красками фартук. Полотно на мольберте изображало что-то вроде мадонны с младенцем. Набросок. В мастерской было много других полотен в подрамниках, но все они стояли лицевой стороной к стене или были накрыты тканью.
- А вы, случайно, не Виктор Мелман?
- Он самый, - кивнул он равнодушно, без улыбки, но и не нахмурившись. Затем положил палитру на ближайший столик, сунул кисть в банку с раствором. Вытер влажной тряпкой руки и спросил:
- А вы сами кто? - он отшвырнул тряпку и снова повернулся ко мне лицом.
- Мерль Кюри. Вы знаете Джулию Барнес? Верней, знали ее?