Он подошел к Бомелиусу и ловким профессиональным движением сорвал с лекаря рубаху, оголив его до пояса. А затем начал раздувать меха, дожидаясь указаний Уолсингема.
Бомелиус, который не понимал, что происходит, едва не потерял сознание от ужаса перед предстоящей пыткой - ведь его посадили в Тауэр не как бунтовщика, а из-за того, что он не смог выплатить штраф в 20 фунтов стерлингов, наложенный на него Лондонской медицинской коллегией за нарушение закона о лицензировании врачебной деятельности и плюс 15 фунтов для возмещения расходов по рассмотрению его дела.
Тем временем Уолсингем просматривал бумаги - дело Бомелиуса. Он видел, что лекарь готов для вербовки, но не мог отказать себе в удовольствии немного помучить, потомить неизвестностью будущего своего подчиненного - чтобы этот допрос в мрачном пыточном подвале врезался Бомелиусу в память на всю его оставшуюся жизнь и чтобы в его голову никогда не приходила мысль о предательстве.
- Итак, "Элезиус Бомелиус… - начал читать Уолсингем. - Родился в городе Везеле, Вестфалия, в семье преподобного Генри Бомелиуса. Учился в Кембридже на отделении медицины…" но всего пять лет, вместо шести. Почему? Сие есть загадка. "В 1564 году открыл практику в Лондоне недалеко от собора Святого Микаэля ле Кверн на бойком месте в самом Центре торгового района Чипсайд. В этом же году женился. В декабре 1569 года арестован по обвинению в исполнении врачебной практики без лицензии… а также в использовании черной магии". Теперь понятно, почему вам не дали закончить обучение в Кембридже… Черная магия и точные науки не совместимы. Не так ли, Бомелиус? Я прав?
- Я ни в чем таком не виновен, ваша светлость… - проблеял Бомелиус.
- Сэр, - с видимым неудовольствием поправил его Уолсингем.
Лекарь нечаянно зацепил, пожалуй, самую больную струну в душе помощника сэра Сесила. Уолсингем родился в семье простого юриста, хоть и дворянина, поэтому втайне остро завидовал титулованным персонам. Он никак не мог претендовать на обращение "ваша светлость", потому что так именовались лишь бароны и графы.
- Сэр… - как попугай, повторил Бомелиус, полумертвый от страха.
Следующий документ заставил Френсиса Уолсингема мгновенно вспотеть. Перед ним лежало письмо, написанное его непосредственным начальником сэром Сесилом! Это было прошение от имени жены Бомелиуса, направленное в медицинскую Коллегию. Сэр Сесил просил освободить доктора из тюрьмы, мотивируя тем, что Бомелиус уже возместил ущерб королеве за нарушение закона. Однако Коллегия присудила Бомелиусу штраф и запретила дальнейшую медицинскую практику. Штраф не был выплачен, и Бомелиус остался за решеткой.
Что все это значит? Каким боком жена лекаря-шарлатана, недоучки, соотносится с королевским секретарем? Неужто родственница? Но тогда возникает вопрос, почему сэр Сесил не дал ей денег взаймы, чтобы заплатить штраф. Впрочем, 35 фунтов - это огромная сумма. А сэр Сесил почти всегда пребывает в стесненных обстоятельствах.
Интересно, чем это Бомелиус так досадил главе Коллегии, что тот наложил на него такие серьезные санкции? Чтобы долго не мудрствовать, Уолсингем так прямо и спросил Бомелиуса.
- Видите ли… э-э… сэр, я составил для главы Коллегии персональный гороскоп…
- Так вы еще и астролог?
- Да, сэр… балуюсь иногда.
- Ну и что там с этим гороскопом? Похоже, "факир был пьян и фокус не удался". Вам не удалось обмануть своего коллегу. Не так ли?
- Совершенно наоборот, сэр. Все вышло, как я и предсказывал. Это меня и сгубило.
- То есть?..
- Расположение звезд указывало на то, что у главы Коллегии будут какие-то неприятности в семье. Он не поверил мне… Увы, к несчастью, я оказался прав.
- По-моему, глава Лондонской медицинской коллегии до сих пор живет и здравствует…
- Да, сэр, все верно. Но проблема заключалась в том, что с некоторых пор у него выросли рога.
- Рога?.. - Уолсингем сначала с недоумением уставился на хитрую физиономию пройдохи Бомелиуса, который постепенно обретал душевное равновесие, а затем, запрокинув голову назад, громко и безудержно расхохотался.
Смеялись все: Уолсингем, надзиратель, Бомелиус (он лишь робко хихикал) и даже глухонемой палач - за компанию, чтобы потрафить начальству. Наконец Уолсингем сделал над собой усилие, достал кружевной платок, смахнул набежавшую слезу-смешинку и сразу сделался очень серьезным.
- Оставьте нас, - приказал он тюремному надзирателю; тот послушно вышел, плотно притворив за собой тяжелую дубовую дверь пыточной. - А скажите, любезный, кем приходится вам или вашей жене сэр Уильям Сесил, государственный секретарь?
Этот вопрос для Уолсингема неожиданно стал самым главным. Если сэр Сесил и этот лекарь-шарлатан родственники, тогда весь его великолепный план по внедрению агента тайной королевской службы в ближайшее окружение царя московитов можно считать безвременно усопшим. Ведь Уолсингем не получил санкцию своего начальника на вовлечение в смертельно опасную интригу Бомелиуса. Но откуда он мог знать?!
"Дьявол!.." - Уолсингем выругался в мыслях длинно, виртуозно и грубо, как настоящий пират. Несмотря на всю свою ученость и приличное воспитание, помощник начальника тайной службы мог вращаться практически в любых слоях английского общества. Он с детства обладал даром мимикрии. Иногда Уолсингем, переодевшись моряком или кокни прогуливался по Лондону, заходя в пабы, чтобы из первых уст узнать новости и тайны, от которых нередко зависели судьбы и даже жизни многих людей.
- Простите, сэр, но ни я, ни моя жена не имели чести…
- Тогда как объяснить, что сэр Сесил хлопочет за вас перед Коллегией? Или вы тоже составили ему гороскоп? - В последней фразе Уолсингема явственно прозвучала насмешка.
- Что вы, сэр! Как можно. Где я, а где секретарь ее королевского высочества… - Тут Бомелиус поднял свои бегающие глазки к закопченному потолку пыточной.
- И все-таки. Говорите правду, черт вас дери! - Слова Уолсингема прозвучали как удар хлыстом по обнаженной спине узника.
Палач был глухим и немым, но не слепым. Заметив, как грозно нахмурился Уолсингем, он начал деловито ворошить тлеющие угли, чем снова довел бедного лекаря до состояния панического ужаса.
- Да-да, конечно… только правду… и ничего более… - заторопился Бомелиус. - Я точно не знаю, - ведь мы с женой не виделись со дня моего ареста, - но мне кажется, что нам помогла госпожа Бертье, урожденная баронесса Виллоуби де Эресби. Это она находится в родстве с государственным секретарем.
- Что вас связывает с госпожой Бертье?
- Это старая история… Дело в том, что мой отец, преподобный Генри Бомелиус, крестил Перегрина, сына супружеской четы Бертье. Это когда мы жили в Вестфалии. Мальчик был очень слаб, и все думали, что он не выживет. Положение было безвыходным, безнадежным, и тогда я рискнул применить свои, тогда еще совсем скромные, познания в медицине… Наверное, Господь сжалился над Перегрином… Нынче он жив и вполне здоров.
"Оказывается, этот лекарь-недоучка не такой уж и шарлатан… - с удивлением подумал Уолсингем. - Судя по всему, он говорит правду насчет младенца Перегрина и четы Бертье. Что касается сэра Сесила, то с его стороны, похоже, никаких препятствий не предвидится. Он всего лишь оказал любезность баронессе. Выходит, не так уж я был и неправ в своих умозаключениях… Посол московитов должен вернуться домой с новым лейб-медикусом для царя Иоанна Васильевича! Дело остается за малым: сначала лишить Бомелиуса всех надежд на медицинскую практику в просвещенной Европе, а затем принудить его уехать в холодную варварскую Московию. Но и это еще полдела. Нужно каким-то образом представить Бомелиуса русскому посланнику, расписав его медицинские таланты в превосходных степенях. Думаю, что уговорить, а тем более обвести вокруг пальца подозрительного и недоверчивого московита будет непросто…"
Уолсингему было известно, что как раз в это время в Лондоне находится посольство московитов во главе с Андреем Совиным. Посланник имел поручение заключить русско-английский союзнический договор, одним из главных пунктов которого была гарантия убежища в случае необходимости для царя в Англии и для королевы в России.
Однако, судя по некоторым фразам, нечаянно (или как бы нечаянно) оброненным сэром Сесилом в разговорах с Уолсингемом, королева Елизавета не хотела связывать себя союзническими обязательствами, хотя и не прочь была подсобить Московии в некоторых вопросах военного характера. (Например, поставить огнестрельное оружие.) Это значило, что миссия Совина должна закончиться полным фиаско.
Выходит, что единственное поручение, с которым может справиться посланник московитов, - это доставка лейб-медика для своего царя. Уолсингем уже знал, что в Москве Андрею Совину была дана "Опасная грамота" на доктора (поскольку послы не имели права проявлять инициативу в подобных вопросах или нарушать пункты, указанные в "Наказной памяти"). Значит, Совин будет землю копытами рыть, а постарается исполнить хотя бы один наказ Иоанна Васильевича. Он не остановится ни перед какими расходами, лишь бы заполучить Бомелиуса.
- Что ж, - сказал Уолсингем, - теперь все понятно… - Он немного помедлил, остро вглядываясь в Бомелиуса (от этого всепроникающего взгляда душа лекаря снова ушла в пятки), а затем довольно сухо продолжил: - Благодарите сэра Сесила за его доброту и заботу. Ваше дело разрешилось наилучшим для вас образом… - Решение пришло спонтанно, и помощник начальника тайной службы начал свою игру. - Вас выпустят из Тауэра, штраф, наложенный Коллегией за нарушение закона о лицензии, будет оплачен… м-м… скажем так, вашими доброжелателями. - "Например, московитом Андреем Совиным…" - подумал не без самодовольства Бомелиус; он оживился, а в его тусклых, будто присыпанных серым пеплом темных глазах блеснул живой огонек. - Но! Вам запрещено практиковать в Англии. Если нарушите запрет, то в случае повторного ареста в Лондоне или где-либо еще на территории королевства вы будете оштрафованы на 100 фунтов стерлингов и вас будет ждать если и не плаха, то очень длительное тюремное заключение.
- Сэр! - в отчаянии воскликнул Бомелиус. - Но как же мне жить дальше?! Ведь практически меня лишают средств к существованию!
- Это ваши проблемы. А вообще-то… - Уолсингем надел на себя маску сочувствия. - Сэр Сесил советует вам покинуть пределы Англии и как можно скорее. Уезжайте подальше. Пройдет время, все забудется… а там видно будет.
- Но, чтобы уехать, нужны деньги! А в моих карманах нет ни единого пенни!
- Это уже другой разговор. Садитесь за стол. Вы голодны, вам нужно подкрепиться. А потом мы побеседуем более обстоятельно…
Бомелиус робкими шажками приблизился к столу и сел. Уолсингем налил ему вина в простой, но вместительный оловянный кубок, и вскоре бедный лекарь уплетал за обе щеки удивительно вкусные (как ему показалось) яства, приготовленные тюремным поваром. Время от времени его взгляд невольно обращался на неподвижную, подсвеченную пылающими угольями фигуру палача, по-прежнему неподвижно торчавшего возле горна, и тогда по спине Бомелиуса в очередной раз начинали ползать мурашки.
Но два кубка отменного кларета, искусно запеченная на вертеле баранья нога, пирог с дичью, а главное, белоснежная скатерть, казалось бы, совсем неуместная в этом мрачном пыточном застенке, постепенно настроили узника на новую волну. Он расслабился и почувствовал, что к нему начало возвращаться человеческое достоинство, от которого в тюрьме с ее жестокими нравами обычно остаются лишь одни воспоминания.
Уолсингем тоже отдал дань угощению, предоставленному по милостивому распоряжению коменданта Тауэра. Он не успел позавтракать, поэтому ел почти так же жадно, как и лекарь. Однако помощник начальника тайной королевской службы работал не только зубами. В эти минуты в его голове разрозненные разноцветные стекляшки сложной интриги, которую он затевал против Московии, постепенно становились на свои места, превращаясь в законченное мозаичное панно коварного заговора.
Глава 2. Таинственная незнакомка
Глеб Тихомиров сидел в библиотеке с видом мученика. За большими высокими окнами ярко светило весеннее солнце, зеленела на деревьях молодая листва и щебетали птички, а ему приходилось перелистывать пыльные фолианты и копаться в старинных рукописях, где сам черт ногу сломит.
"Сейчас бы в самый раз готовиться к выходу в "поле"… - думал он с тоской. - Но, похоже, это лето мне придется убить в подвалах книгохранилища. А все батя… Моему Николаю Даниловичу, видите ли, мало, что его сын всего лишь кандидат наук от археологии! Так теперь подавай ему на блюдечке с голубой каемкой еще и докторскую диссертацию. Бред! На кой ляд она мне нужна?! Ну не буду я лекции читать в институте на кафедре, не хочу и не буду! Но попробуй с ним поспорить… Зануда!"
По жизни Глеб был "черным" археологом и кладоискателем. Притом очень удачливым. Редко когда он возвращался из поиска (или "поля" по терминологии подпольных археологов) без ценных находок. Этому всегда предшествовала кропотливая работа в архивах, которой Глеб обычно занимался зимой. У него уже было солидное имя в узком кругу специалистов по древностям; мало того, Глеба нередко привлекали в качестве эксперта-консультанта и оценщика предметов старины, и он был вполне доволен своим местом в научной иерархии и своими заработками.
Так нет же, Николаю Даниловичу, видному эксперту и специалисту по древней истории, захотелось подготовить себе смену. И он заставил сына корпеть над книгой, без которой защита докторской диссертации была невозможна.
"Пойти в кабак и напиться, что ли? - Глеб нервно облизал сухие губы. - А что, неплохая мысль. Имею я на это право? Несомненно! Я ведь должен расслабляться хоть иногда. Иначе крыша поедет от всего этого… - Он с отвращением отодвинул от себя толстый фолиант. - Царь-батюшка Иоанн Васильевич натворил черт те что, а мне разбирайся! Дебри, право слово…"
Тему научного труда ему подкинул отец. Глеб поначалу сопротивлялся, - мол, эпоха Ивана Грозного не его конек, - да разве Николая Даниловича можно переубедить?
"Пацан… - ворчал он, укладывая чемодан; Тихомиров-старший собирался в очередной заграничный вояж. - Я дал тебе наводку на золотые россыпи, а ты кирпу гнешь. Тема еще никем не раскрыта. По крайней мере в официальном плане. У тебя есть шанс стать первопроходцем. Выйдет твой реферат - считай, что ты на коне. Защита пройдет на "ура". В общем, не перебирай харчами, трудись. Приеду - проверю".
"А ежели что, бить будешь?"
"Как же, тебя побьешь… Вон какой дылда вымахал. Лишу наследства. Все свои капиталы отпишу чужим людям".
"Что ж, придется пойти по миру…" - деланно пригорюнился Глеб.
"А ты не гоношись, не гоношись. Башка у тебя на месте, так что все у нас получится. Не век же тебе ходить в "черных" археологах. Да-да, я понимаю, ты сейчас скажешь, что все Тихомировы кладоискатели с деда-прадеда, что это наш образ жизни… Но согласись, что докторское звание в твоей дальнейшей жизни ни в коей мере не будет помехой, а только подспорьем".
"Умеете вы, Николай Данилович, убеждать… Особенно в той части, которая касается наследства. Батя, ты изверг. Молодого орла сажаешь в клетку. Ладно, ладно, считай, что я сдался. Накропаю я книжонку. Вот только чего она будет стоить, не знаю. Тема настолько сложная и мутная, что я пока как в тумане. Даже с твоими подсказками".
"Все новое поначалу идет трудно. Держись, казак, на тебя смотрят наши пращуры. Нужно оправдать их доверие".
"По крайней мере, они не маялись разной фигней… - пробурчал Глеб. - Зарабатывали себе на хлеб насущный не бумагомаранием, а землицу ковыряли, добывая артефакты, чем и кормились…"
Клан Тихомировых занимался кладоискательством начиная со времен Петра Великого. Но из-за потрясений, пережитых Россией после того, как царь-реформатор прорубил на Балтике "окно" в Европу, через которое в империю заползла коварная иноземная шушера с бредовыми человеконенавистническими идеями, от клана остались одни ошметки. Кто погиб в многочисленных войнах, кто сгинул в сталинских лагерях, а кто просто умер от голода и безысходности. В конечном итоге на начало двадцать первого века из династии потомственных кладоискателей Тихомировых осталось только двое - Николай Данилович и Глеб.
- Не-ет, я так больше не могу-у! - вслух простонал Глеб. - Все, точка! К дьяволу архивную пыль и моль, хочу на волю, в пампасы!
Он не рассчитал, что в небольшом зальчике старинных рукописей его тихая речь прозвучит так громко. Сидевшие в нем научные работники и прочие умники с дружным осуждением посмотрели на Глеба, но его уже понесло.
- Миль пардон, мадам, экскузэ, мсье, - галантно и чересчур громко извинялся он, таща в охапке инкунабулы и фолианты. - Жё нё ле па фэ экспрэ. Весна, понимаете ли…
И выскочил в коридор как ошпаренный…