Я разбушевался в мечтах, как школьник, нагромождая в уме сказку за сказкой, пока спасительный сон не избавил меня от постыдного возвращения к действительности. Сон под утро тревожный и хрупкий, полный странных видений, словно повторяющих что-то забытое в твоей жизни.
Я иду в каменном ущелье будто вымерших улиц. Одинокие черные тени в подъездах с неопределенным человеческим обликом. Прохожих нет. Стекол в окнах тоже нет - одни пустые глазницы. Может быть, это улицы из фильмов о разрушенных войной городах?
Улицы сужаются, оборачиваясь переулками и проходными дворами, и я знаю, что где-то неподалеку меня ждет тупик, из которого уже нет выхода.
Это - ворота, похожие на вход в автомобильный гараж. Они медленно раскрываются, выпуская навстречу мне что-то неопределенное и рыхлое, как медуза. А может быть, это новая форма разумной жизни?
"Почему?" - спрашивает она и не договаривает.
"Почему?"
"Почему?"
Я просыпаюсь и сажусь на постели, опустив босые ноги на пол. Должно быть, еще рано, в комнате света мало, и только на освещенном экране телевизора легко читается тот же вопрос:
"Почему?"
А вслед уже бегут слова, договаривающие сон:
"Почему у тебя несколько жизней?"
Я даже протер глаза, чтобы убедиться в том, что не сплю. Экран ждал ответа.
А что я мог ответить на этот, мягко говоря, странный вопрос?
- У меня одна жизнь.
"Две. Ты одновременно был в двух пространственно-временных мирах. Ночью и днем. Лежал не двигаясь и двигался в пространственных границах, какие вы называете улицами".
- Это не жизнь, это - сон, - сказал я зевая.
"Ваш словарь толкует слово "сон" слишком неопределенно. Это и физиологическое состояние, в котором периодически прекращается работа сознания, это и видения спящего, и мечта, и фантастический продукт воображения. Слишком много исключающих друг друга понятий".
- Я имел в виду именно видения - то, что происходило во сне, а не наяву, - сказал я вслух.
Экран понял по-своему.
"Другая жизнь, но мы не могли в нее проникнуть".
- Потому и не могли, что она не существовала реально. Продукт неконтролируемого воображения.
"Непонятно. Все, что существует, - существует реально. Реально не существовала - несовместимость понятий. Еще один признак чуждой нам формы жизни".
И экран погас.
- Ну, что скажешь? - услышал я позади смешок Вэла.
Он, как и я, не спал и сидел босой на диване.
- Кажется, взаимопонимание недостижимо, - вздохнул я и прибавил: - Только…
- Что только? - насторожился Вэл.
И я, опустив голову, чтобы не смотреть ему в глаза - неловко, конечно, а так хотелось рассказать, - все-таки рассказал ему о своих воздушных замках. Пусть улыбается, пусть острит, пусть говорит, что, мол, глупо все это и смешно.
- Конечно смешно, - подтвердил Вэл тоном судьи, выносящего приговор. - Наивность всегда смешна. Это свойство инфантилизма. Смешно быть ребенком в тридцать пять лет. А твои мечты - издержка воображения подростка, возомнившего себя властелином мира. Он, видите ли, предотвращает войны, уничтожает оружие на военных базах!.. Не суйся, милок, в политику: не по зубам орешек. И штаб НАТО не потроши. Документацию уничтожишь, а генералы останутся. И планы восстановят, и агентуру, и средства. И ничего не изменится, только легкую панику вызовешь - на время. А ультиматумы диктатурам или хунтам - это уж совсем смешно. Даже физическое уничтожение диктаторов не приведет к революции. Революции не экспортируются и не делаются по приказу извне; их делает народ, когда создается революционная ситуация.
Разгромленный, я отступал, все еще не сдаваясь.
- Могущество невидимок не только в разрушении.
- А что они создали? Курительную трубку и золотой бюст?
- Дело не в масштабах. Полагаю, что с такой же легкостью они создадут и океанский лайнер.
- Для кого? Для тебя? Стоит этакий пароходище в устье Темзы. Абсолютно пустой. Ни капитана, ни команды, ни судовых документов. Как ты докажешь свои права на владение?
- А если не для меня? Для общества. Например, строительный кооператив для лондонской бедноты. И не один квартал, а целый пригород. Или, допустим, мост через Ла-Манш или туннель. Без труда и средств - раз, и готово!
- Допустим. А по какому образцу они его выстроят? Что они знают о сопротивлении материалов и строительной механике? Можно ли будет ездить по этому мосту, даже если он и повиснет волшебно над Ла-Маншем? Да и пригород твой - это не трубка Доуни. Дело не в масштабах, согласен. Но по каким расчетам и чертежам они скопируют сложное инженерное хозяйство с его транспортными магистралями, осветительной и газовой сетью, водопроводом и канализацией, телефонной и телеграфной проводкой? Они и понятия об этом не имеют, и назначения не поймут, а ты - пригород! Нет, Монти, в своем чудотворчестве ты даже ограниченнее, чем герой Уэллса. Тот хоть мог сотворить себе яичницу, а ты и этого не сможешь: нет образца для синтеза.
Я молчал.
- Пора вставать, волшебник, - зевнул Вэл и пошел в душ.
- Может, позавтракаем вместе?
- Твоя Розалия еще не вставала, а у меня - дела.
Проводив Вэла, я подошел к окну. Уже совсем рассвело, но квартал еще спал: не было ни людей, ни машин, только автотележка молочника задержалась у подъезда напротив. То был подъезд старого лондонского дома, выстроенного, должно быть, еще полстолетия назад. Рядом с ним стоял, вероятно, такой же, но во время войны его разрушило прямое попадание немецкой фугаски. Уже несколько лет на его месте собирались воздвигнуть новый, а строительная площадка, огороженная аккуратным забором, все еще оставалась пустой. Только окрестные мальчишки, проникавшие сюда сквозь щели в заборе, устраивали здесь свои футбольные и крокетные матчи, прекращавшиеся с появлением лондонских "бобби" - строгих блюстителей уличной тишины и порядка. "А что, если…" - мелькнула озорная мысль. И я сказал вслух с невольной торжественностью:
- Если вы еще здесь и можете меня слышать, постройте дом на пустыре напротив. Что значит "построить", вы, вероятно, знаете, "дом" - тоже. А пустырь я сейчас наблюдаю: он огорожен забором, оклеенным рекламными афишами. Дом должен быть точнейшей копией соседнего, стоящего рядом. Не только снаружи, но и внутри. Вся проводка, которую вы скопируете, должна быть также связана с подземным хозяйством улицы. - Я вздохнул и добавил: - Возле подъезда укрепите большой белый экран с надписью: "Бесплатные квартиры для бедняков. Вселяйтесь и живите. Вход свободный".
Ничто не звякнуло, не стукнуло, не шелохнулось. Дом, задуманный мной, не появился. "Эффект Клайда" попросту не сработал. Я внутренне посмеялся над своим дурачеством, вздохнул и начал одеваться.
Потом съел завтрак, просмотрел газеты и, захватив зонтик, собирался уже выйти на улицу, как вдруг услышал нарастающий шум за окнами. Словно поймали вора или кого-нибудь сшибло автомобилем. Взглянул в окно и обмер.
На бывшем пустыре стоял пятиэтажный дом, точная копия своего выцветшего и закопченного соседа. У дверей до второго этажа тянулся белый прямоугольник с задуманной мной надписью, ясно читавшейся даже из моего окна. А внизу ее читала и обсуждала толпа, собравшаяся у дома. Что-то кричал полицейский в каске, останавливались проезжавшие автомашины, толпа росла.
Я, забыв зонтик, стремительно выбежал на улицу.
Глава 8
МИДАС
И вблизи дом оказался таким же старым, как и его сосед, словно их строили одновременно. У подъездов с воинственным видом стояли полисмены: должно быть, постовой уже вызвал дополнительный полицейский наряд. На тротуаре толпились прохожие и зеваки - обычные лондонские зеваки, моментально собирающиеся вокруг любого уличного происшествия. Но привлекал их даже не самый дом, а надпись на огромном щите, выведенная полуметровыми буквами и тем же шрифтом, которым пользовались невидимки у меня на экране.
Наиболее словоохотливые обменивались репликами:
- Бесплатные квартиры. Видал?
- Вранье.
- Так ведь ясно написано.
- Мало ли что написано. Обман. Въедешь, а тебе - счет: плати.
- Попробуй въехать. Видишь - ангелы у дверей рая стоят.
Кто-то попробовал подойти ближе.
- Назад! - крикнул полисмен, отстраняя его концом черной дубинки. - Не подходить близко.
Я перешел к другой группе.
- Вчера этого дома не было. Я ведь рядом живу, - пояснял, жестикулируя скрученным зонтиком, седоватый клерк в котелке. - За одну ночь его выстроили. Непостижимо!
- Не за одну ночь, а утром. При мне.
- Глупости!
- Я молоко привез - никакого дома нет. Пустырь. Поставил машину вон там. (Тележка молочника все еще стояла у подъезда соседнего дома). Отлучился на минуту, вернулся - дом! Точь-в-точь такой же, как этот. Прямо из воздуха. Будто в кино.
Впереди косматый молодой человек лихорадочно щелкал фотокамерой. На слова молочника обернулся:
- Вы лично видели?
- А как же иначе? Точь-в-точь. Как в кино.
- Расскажите подробнее. Я из газеты, - засуетился обладатель фотокамеры, но молочник тотчас же стушевался:
- Некогда мне - заказчики ждут.
- Разыгрывает, - сказал кто-то. - Чудес не бывает.
Я решил поддержать молочника:
- А вдруг? Я не видел этого дома еще полчаса назад. Глядел вон из того окна напротив - пустырь и забор. А вышел на улицу - ни пустыря, ни забора. У соседнего дома материализовался дубль.
Газетчик еще раз щелкнул фотокамерой, должно быть снимая мое окно.
- Ваше имя, сэр?
- Зачем? Я не мечтаю попасть в газеты.
- Мне же нужны свидетели, сэр.
- Чудеса не нуждаются в свидетелях, мистер. Это не преступление, - сказал я и пошел прочь.
Газетчик кинулся было за мной, но к дому в этот момент подъехал автофургон телевизионной компании. Причаливший следом серый "форд" выбросил полдюжины волосатиков, сразу же атаковавших моего газетчика.
- Что здесь произошло, Арчи?
- Опыт скоростного строительства, да? Я не стал слушать…
На кафедре еще ничего не знали о чуде, но в перерыве между лекциями сенсационная весть уже долетела с улицы. Мимо меня бегом промчались студенты, торопясь к месту уже известного им происшествия.
Тут меня и поймал Вэл.
- Твоя работа?
- А что? - спросил я невинно.
- А то, что ты кретин. Зачем тебе это понадобилось? Забыл, в какой стране живешь? Если бы ты выстроил дом в Москве, тебе бы только сказали спасибо, а здесь ты обогащаешь землевладельца.
- Как? - не понял я.
- Вот так. Не бедняки, милок, получат твои квартиры, а хозяин. По праву священной частной собственности. - Увидев подходившего Доуни, Вэл заторопился: - Встретимся в пабе, когда выйдут вечерние газеты. Надо поговорить.
Я не знал, надо ли. Да и о чем? Дело-то ведь уже сделано. Но реплика Доуни подтвердила, что и ему надо об этом поговорить.
- Ведь вы живете на Друммонд-стрит, Монти? - начал он. - Слыхали, что произошло?
- Не только слыхал - видел.
- Так рассказывайте скорее!
- Что рассказывать? Дом как дом.
Доуни сделал строгое лицо, как на экзаменах.
- Я только что говорил с соборным епископом. Он проезжал по вашей улице. Едва пробился - такая давка. - Доуни приблизился ко мне вплотную и прибавил почему-то шепотом: - Говорит, что это не от Бога, Монти. Не от Бога. А вы что скажете?
- Что в городе появился волшебник, сэр.
Доуни шарахнулся от меня, как от зачумленного.
Вечерних газет ждать не понадобилось: уже экстренные выпуски дневных отвели целые полосы "чуду на Друммонд-стрит". Со всеми подробностями была описана суета вокруг дома, впечатления очевидцев его рождения, болтовня зевак. "Дейли экспресс" опубликовала даже снимок фасада меблированных комнат миссис Соммерфилд с моим окном, помеченным крестиком. "Из этого окна преподаватель университета Монтегю Клайд лично наблюдал волшебную материализацию здания". Косматый газетчик оказался проворнее, чем я думал, сумев выведать все, что ему требовалось, даже у неприступной Розалии.
Научные авторитеты отмахивались: "не знаю", "не понимаю", "не могу объяснить". Архитектор Брукс, специалист по скоростному домостроительству, высказался определеннее: "Не знаю ни материалов, ни метода, с помощью которых можно выстроить пятиэтажный дом в одну ночь. Может быть, открыт секрет самовозрастающей цементной массы, но мне он неизвестен". Мгновенного рождения дома архитектор вообще не допускал, не обмолвившись о том даже намеком. Плакат с бесплатными квартирами вызвал подозрения "Нью джорнал", намекнувшей на "происки коммунистов, получивших секрет сверхскоростного строительства из Москвы". Задавались вопросы, кто же станет хозяином дома - землевладелец или строитель, если он объявится.
Вечерняя "Ивнинг ньюс" недвусмысленно разрешила все сомнения на этот счет, опубликовав интервью с владельцем земельных участков на Друммонд-стрит Джозайей Харрисом:
"- Было ли это неожиданностью для вас, мистер Харрис?
- Полнейшей.
- Как вы относитесь к такому событию?
- Я очень доволен.
- Как вы его объясняете?
- Никак. Зачем обогащенному объяснять причины своего обогащения? Важен сам факт.
- Значит, вы уже считаете себя законным владельцем дома?
- Бесспорно.
- А если предъявят свои права строители?
- Все, что построено на моей земле без предварительного договора на аренду, принадлежит мне. Пусть строители обращаются в суд. Закон на моей стороне.
- Последний вопрос. Как вы относитесь к объявлению на фасаде дома о бесплатных квартирах?
- Я приказал его снять. Распоряжаюсь квартирами я. И цены назначаю я. Кто платежеспособен - милости просим".
Я пошел в бар и выпил уйму дряни. Но не опьянел, во всяком случае, не убил в себе тупого отчаяния. Только в глазах все помутнело и закачалось. Таким меня и нашел Вэл.
- Читал? Я кивнул.
- Что скажешь?
- Соглашаюсь, с тобой. Я кретин.
- Не придирайся. Я сказал это в запальчивости. Просто ты не подумал о последствиях, а твои невидимки не знают английского законодательства. Кстати, они еще здесь?
- Не знаю. Если здесь, ничего не предприму без твоего совета.
- Увы, - вздохнул Вэл. - Завтра вылетаю в Москву.
- Совсем? - испугался я.
- Временно. В Москве постараюсь заинтересовать ученых. Удастся - вызову. Узнай только, может ли поле последовать за тобой или передаст тебя другому в другой зоне рассеяния.
Я не ответил. Помутневший мир еще более потемнел и закружился. Шатаясь, я встал.
- Что с тобой? Тебе плохо? - спросил Вэл.
- Просто выпил лишнее, - сказал я сквозь зубы.
- Я провожу тебя.
- Не надо. Все равно.
Мне было действительно все равно. Я оставался один на один с империей невидимок. Помощь Сузи проблематична. Духовный мир ее, ограниченный конспектами лекций по ядерной физике - микромира, бесконечно далекого от микромира гостей, - был лишен широты воображения и железной логики Вэла. А что мог извлечь из контакта с пришельцами я, еще более ограниченный преподаватель литературной классики, отброшенный из современности в историческую глубь елизаветинской Англии?
Я вернулся домой протрезвевший. Только злость осталась, неостывшие угли гнева, вновь готовые вспыхнуть. Я вам устрою еще одно чудо, господа ревнители частной собственности! Я вас обогащу еще больше, мистер Харрис, обогащу, как Мидас, прикоснувшись к вашему краденому имуществу.
Подойдя к окну, я снова увидел творчество невидимок. Дом стоял мрачный, скучный, с грязно-серыми подтеками на фасаде. Объявления о бесплатных квартирах уже не было. Часть тротуара возле дома была окружена недостроенным высоким забором; строители, не закончив работу, уже ушли. Харрис демонстративно защищал свое право собственности. Скоро ему будет что защищать, только едва ли он справится.
И я, не оглядываясь, сказал вслух:
- Если вы еще здесь, измените структуру дома напротив. Сделайте его золотым, как статуэтку на книжной полке. Пусть он будет сплошным, монолитным куском чистого золота.
Долго ждать мне не пришлось - минуты две-три, не больше. Дом стоял там же, не шелохнувшись. Ничто в нем не изменилось, кроме окраски. Он стал светлее, чище, исчезли грязные подтеки, свет от уличного фонаря весело заиграл на его ровно желтой поверхности, даже издали блестевшей, как начищенная медь. Но я знал, что это не медь.
- Ну вот и все, - сказал я себе. - Теперь посмотрим, что будет завтра.
Глава 9
ЗОЛОТОЙ ЦИКЛОН
Утром я проснулся поздно, часов в одиннадцать, и мог бы спать еще дольше, если б не разбудил меня шум за окнами. Не просто шум, обычный для уличного происшествия, а шум большого уличного скандала. Я открыл окно и обомлел: ничего подобного в Лондоне не было со дня его основания.
Новоявленное создание невидимок превратилось в сверкающий золотой брусок, повторяющий форму массивного пятиэтажного дома. Внизу, как муравьи, его облепили люди. Недостроенный забор был повален, по его сломанным доскам напирали вновь прибывающие. Строители в синих комбинезонах, орудуя кто ломом, кто кувалдой, отбивали куски золота от стен, углов и ступенек подъездных лестниц. Кто-то отпиливал их золотые перила, кто-то стучал пневматическим молотком, выгрызая из стены огромные бесформенные куски. Все это галдело, орало, вопило, толкало и сшибало друг друга под ноги напирающих с тротуара. В шуме порой различались выкрики, как лай или рычание в драке собак.
То просительно:
- Отдай лом!
То визгливо:
- Пусти, убью!
То со стоном:
- Ой!
То угрожающе:
- Отойди, хуже будет!
В человеческом муравейнике, облепившем дом, кипели страсти. То у одного угла, то у другого начинались драки. Может быть, с увечьями. Может быть, смертельные: лом не тросточка. Какой-то парень в кепке - лица его сверху не было видно - выпиливал кусок из углового ребра, взобравшись на стремянку, приставленную к стене. На моих глазах у него выбили ее из-под ног, он свалился, а за ним обрушился отпиленный золотой кусок, должно быть очень тяжелый, потому что сразу сбил с ног кого-то внизу. Выпиленный с таким терпением кусок тотчас же подхватил один из стоящих рядом и побежал по улице, расталкивая встречных. "Стой!" - закричал полисмен, только что подъехавший на мотоцикле. Человек с золотой добычей не оглядываясь бежал дальше. "Стой!" - повторил полисмен. Бежавший споткнулся, уронил брусок. Полицейский догнал его на мотоцикле, соскочил, схватил брусок и умчался, никем не преследуемый.
Я кое-как оделся и выскочил на улицу, даже не закрыв за собою дверь. Но перейти улицу не мог: она буквально кишела охотниками за золотом. И я остался у подъезда рядом со стоявшим тут же бородачом, наблюдавшим с ироническим удовольствием за вавилонским столпотворением.
- Экстра-шоу, - сказал он улыбаясь.
- Почему же вы не присоединяетесь? - в том же тоне спросил я.
- У отца денег достаточно плюс стенокардия. Вполне могу позволить себе роскошь неприсоединения. А каков спектакль!
- Давно смотрите?