Он кривлялся, и извивался, и неритмично пульсировал, – наслаждаясь моими страданиями, страдая от чрезмерного наслаждения, – и шептал о вещах еще более страшных, чем он сам; о том, что я знал и чего не знал; о том, о чем нельзя говорить, но о чем уже было сказано. И с каждым словом он рос, становясь все больше и больше, заполняя собой всю комнату. Его присутствие давило на меня своей черной массой, давило так, что колени мои подогнулись и я рухнул как подкошенный, распластался на полу, чувствуя на себе тяжесть тьмы и не находя в себе сил кричать, даже мысленно.
Потом все кончилось.
Я перевернулся на спину, царапая ногтями грудь, которую, как мне казалось, стягивали железные цепи, но ничего не ощутил. Ни сломанных ребер, ни выжженного сердца…
Пока что нет. В следующий раз. Оно вернется и согнет меня в…
Я знал это. Я знал, что это было. Мы были старые, старые приятели.
Сама Смерть пришла ко мне в гости.
Мое сердце билось все тише, слабея от собственной инертности. Оно выбивалось из сил, колотя о кости. Пустая трата времени перед лицом неизбежного. Смерть разлилась вокруг меня, как океанский прилив.
Я открывал и закрывал рот, будучи не в состоянии ни вдохнуть, ни выдохнуть.
Смерть зашевелилась… и отступила. На мгновение.
– Ты явилась за мной? Если так, то забирай меня и будь ты проклята.
Молчание. Я ждал, слушая наводящие на меня ужас, медленные удары моего сердца. Затем:
– Я пришла… чтобы помочь, – ответила она сразу всеми голосами.
Последний ее фокус. Последняя подковырка перед тем, как утащить меня в ад.
– Ты хорошо кормил меня, – продолжала она.
Боги, а она права: все эти нескончаемые годы войны. Скольких я убил? И какое это имеет значение теперь?
– Ты заслуживаешь награды.
"Да, – подумал я печально. – Еще одна смерть ради Смерти. Когда не с кем воевать, у погрязшего в крови воина нет другого выбора".
– Особой награды, Страд фон Зарович, – настаивала она.
Какая награда?
Тогда в ее голосах появились таинственные нотки:
– Ты мечтаешь о невесте брата, о своей потерянной молодости. Я уберу соперника с твоей дороги и ты перестанешь стареть…
Избавиться от Сергея, приостановить течение времени, признаться в любви Татьяне – не это ли я видел в своих снах тысячи раз? Мое Заветное Желание. Ложь. Наверное. Могла ли Смерть лгать? Почему бы и нет? Ей-то какое дело? Для нее я не более чем смертный, обреченный сгинуть в ее ненасытной утробе.
– …если ты выполнишь все, о чем я тебе скажу.
Вот оно. Переговоры, торговля, заключение сделки. Чего она хочет? Чего она вообще может хотеть от меня?
– Ничего сверх твоих возможностей или способностей, – отчетливо произнесла Татьяна.
Железные оковы перестали сдавливать мне грудь. Я сглотнул и закашлялся. Тьма отступила, но не ушла. Она ждала моего ответа. И я не знал, как долго она здесь пробудет.
Недолго.
Она ждала. Молча. Я слышал только свое затрудненное дыхание и тихий скрип суставов, когда я выпрямился и сел на полу.
Она ждала. Минуту. Две. Я вытер пот со лба, кожа моя была холоднее льда.
Она ждала… потом начала удаляться. Я чувствовал, как она уходит. Уходит, отнимая у меня последнюю надежду. Мою последнюю надежду.
Татьяна.
Уходит.
– Что я должен сделать? – прошептал я. Она остановилась.
Повернулась ко мне.
И захохотала.
* * * * *
Мои пальцы потеряли чувствительность и тряслись, но все же я умудрился, ударив кремнем о железную болванку, высечь первую слабую искру и зажечь свечу, а от нее все остальное. В спальне ничего не изменилось. В воздухе не ощущалось ничего необычного. Нигде и намека, что кто-то здесь был вместе со мной. Призрак испарился; но я чувствовал – или воображал, – что он притаился где-то поблизости, как кто-то, подслушивающий из соседней комнаты.
Дрожь унялась после того, как я влил в себя порядочную порцию "Туики". Так как она крепче, чем обычное вино, она быстро согрела мои внутренности и успокоила нервы. Несмотря на то, что я недолюбливал жителей Баровии, я не мог не отдать им должное и не признать, что они готовили отличное бренди.
При зажженных свечах и вернувшейся способности видеть события, в которых я оказался замешанным, должны были бы стереться в памяти, как сон после пробуждения, но только не на этот раз. Это случилось, и я выслушал мою гостью, дрожа от нетерпения.
Иногда ее слова не имели никакого смысла, но в колдовских делах очень часто приходилось выполнять обряды, не задумываясь над их объяснениями. И только глупец игнорировал их или недооценивал их значение.
Это была черная магия. Мне оставалось сделать всего шаг, чтобы встретиться лицом к лицу с настоящей некромантией. Но относился я к этому на удивление спокойно, как если бы кто-то другой должен был совершить за меня этот переход, как если бы мне предстояло собирать урожай, а кому-то другому платить по счетам.
Цена уже назначена. Ни одна сделка не обходилась без определенной цены. Но я знал, что смогу заплатить. И покрыть расходы. Недомолвки, двусмысленности, обман, неприкрытая ложь – все это мало отличалось от моего любимого стиля управлять государством и общаться с другими коронованными особами.
Ну, а награда… Перестать стареть – одно, но называть Татьяну своей… Она для меня дороже всего на свете. Если бы Смерть захотела мою душу, я бы ее отдал. Зато моя возлюбленная обернется ко мне и улыбнется улыбкой, предназначенной только для меня. В ней жила весна и плакало лето, полыхала огнем осень и спала не тронутая никем зима. И завтра ночью она будет моей.
Резкий скрежет металла о камень вырвал меня из моих любовных грез. Где-то рядом. Из другой спальни. Нет, с улицы. Я заметил тень мужчины, крадущегося мимо открытых окон.
Один из моих мечей висел над кроватью. Я снял его со стены и выпрыгнул в окно. Как раз вовремя. Оно отошел в сторону не более, чем на пять ярдов и, услышав, как я выскочил наружу, остановился и повернулся ко мне лицом.
Алек Гуилем.
Поднялся ветер, гонец надвигающегося шторма. Он дул со склонов гор Гакис и Алек боролся с ним изо всех сил. В руках он сжимал меч, наклонив его под углом, как будто опасаясь атаки. Кончиком меча он, наверное, задел о стену, когда бродил мимо моих окон, и испугал меня. Тучи начали набегать на звезды, но все же было еще достаточно светло, чтобы я увидел на его лице странное выражение сдержанного ожидания.
– Повелитель? – В его голосе послышалась новая нотка осторожного сомнения. – Прости, но я здесь, чтобы доложить…
Я приблизился к нему, держа меч наготове.
– Что?
Он вздрогнул. Я никогда раньше, за все восемнадцать лет, в течение которых мы вместе воевали, не видел его таким. Испуганным. Он знал. Он все слышал.
И он собирается говорить.
Как если бы кто-то другой управлял моей рукой, пока я стоял в нерешительности, я сделал быстрый выпад вперед и ранил его в голову.
Он также быстро отпарировал мой удар и отскочил назад.
– Нет, Страд! Не надо…
Еще один выпад. Еще одна увертка.
– Страд… – Губы его шевелились, но слова до меня не долетали. Ветер усилился и его рев перекрывал лязг металла о металл. Никто из часовых не услышал бы и не увидел бы нас в темноте. Мы с таким же успехом могли бы драться в пустыне, в том смысле, что ни ему, ни мне не приходилось рассчитывать на помощь со стороны.
Я опять атаковал. Алек отступал. Он пятился к угловой башенке. Кто-нибудь обязательно там будет. Я попытался обмануть его, зашел сбоку, не давая ему уйти.
– Не делай этого…
Конец фразы я не понял, но уловил самую суть. Он не желал драться со мной. Не важно. У нас нет выбора. По крайней мере, так я себе тогда внушал.
Он отбил мою следующую атаку и нанес встречный удар. Все это уже мало напоминало поединки на мечах с тупыми концами, когда можно было остановиться в любую минуту. Мы устроили самую настоящую, смертельную битву, не хуже тех, в которых нам довелось принимать участие раньше.
Молнии сверкали над верхушками гор Гакис, грохотал гром. Этот звук эхом отдавался в моих костях, подгоняя кровь, учащая дыхание, укрепляя мускулы и заставляя их быстрее сокращаться. Мною овладела лихорадка сражения и я с радостью дикаря впитывал ее жар.
Алек распознал первые признаки моего возбуждения и оно передалось и ему тоже.
На этот раз он не стал дожидаться моей атаки. Он кинулся вперед, толкнул меня, а когда мы расцепились, в его руке блеснул кинжал.
Я сделал выпад в сторону его головы. Он блокировал удар мечом. Я попробовал ударить ниже. Он пустил в ход меч и кинжал, направив кинжал мне в живот. Я отбросил его руку с кинжалом. Ранил его в ногу. Блокировал удар кинжалом. Ударил его по руке. Блокировал удар мечом.
Небо освещали молнии. Тучи нерешительно уронили на землю первые крупные капли дождя. Не встретив сопротивления, капли стали падать все чаще и скоро хлынул ливень. Вода попала мне в глаза, но я успел вскинуть руку и отбить удар. Меч скользил в моем мокром от пота и дождя кулаке. Ноги в кожаных ботинках разъезжались на осклизлых камнях. Алек тоже еле стоял на ногах, но у него было преимущество передо мной: его рука в перчатке крепче держала меч, чем моя.
Он воспользовался этим преимуществом и сделал резкий выпад, попытавшись выбить у меня из рук оружие. Я замешкался и раскрылся, и Алек своего шанса не прозевал. Со всего размаху он вонзил в меня кинжал.
Я не почувствовал его. Вернее, не сразу. Только как что-то потянувшее меня за одежду. Не больше. Но при следующей вспышке молнии я заметил на моей белой рубашке неровную красную полосу. Я не надел кольчугу: в ней не было нужды, когда я находился в своей комнате.
"Ты пустишь мне кровь, командир?"
"Всего лишь каплю или две", – ответил он тогда.
Не капля и не две вытекли из моей раны, а намного больше. Куда больше. И тело мое, как в огне, горело от боли.
Он отступил назад, глядя на меня, как в шоке. Не то чтобы он боялся крови, но он ранил своего господина, которому клялся служить верой и правдой. Того, кто предал его, смертью платя за верность.
И теперь умирал сам.
Нет.
Но никакое "нет" не могло ни залечить, ни приостановить убегающую от меня жизнь. Колени мои тряслись, меня то знобило, то бросало в жар. Рана была нехорошей, хуже всех предыдущих, полученных мною в сражениях. И для меня она была последней. Я знал симптомы, я сотни раз видел, как умирали другие. Теперь умирал я.
Алек колебался и я нанес еще один удар. Это был нечестный ход, просто-напросто месть. На меня нашла ужасная слабость, взор затуманился, рука двигалась, как во сне, но каким-то образом мой меч наткнулся на чужую плоть. Алек закричал и, выпустив из рук кинжал, схватился за живот. Сегодня он тоже не надел кольчугу. Силы быстро покидали меня, но я собрал волю в кулак, надавил всем телом на меч и вырвал его из тела Алека. Мои скрюченные пальцы отпустили его, и он упал с глухим стуком рядом с кинжалом командира.
Он промычал что-то, задыхаясь, и осел на землю, все еще держа меч. Он мог бы прикончить меня, но даже не пошевелился. Он отбросил в сторону оружие и повалился на стену, как будто укладываясь спать в собственной постели.
Острая боль не давала мне потерять сознание. Дышал я с трудом, ноги мои отнялись и я лежал, свернувшись клубком на камнях, чувствуя, как их острые клыки режут мою кожу.
– Разве ты не хочешь жить, Страд?
Это был Алек. Голос совершенно ясно прозвучал в моей голове, перекрыв шум дождя и ветра, но не Алек говорил со мной. Он, однако, тоже его услышал. Я видел, как он вздрогнул.
– Разве ты не хочешь жить? – спросила Татьяна.
– Жить? – Сергей.
– Жить? – Илона.
– Да… черт возьми…
Голоса засмеялись все сразу.
– Ты знаешь, что делать.
И да, будь я проклят, я знал.
Ноги отказывались мне повиноваться, но я полз, подтягиваясь на руках. Дождь хлестал меня по лицу и по спине через тонкую ткань моей рубашки. Я промок насквозь, окоченел от холода и был на полпути в ад… приближаясь к смерти все быстрее, но между мной и вечной тьмой лежал Алек, и в нем теплилась моя единственная надежда.
Его дыхание еле угадывалось, кожа приобрела желтовато-зеленый трупный оттенок. Его глаза были обращены на меня. Тонкая струйка крови струилась из полуоткрытого рта по подбородку.
– Не надо было, повелитель, – пробормотал он.
Я промолчал.
– Я бы все равно тебе помог… не важно. Это… не должно было… случиться.
– Боюсь, ты не прав.
Он поперхнулся, закашлялся и в конце концов произнес:
– Лучше бы ты дал мне умереть там… в горах… Избавил бы меня от этого…
– Алек…
Его рука поднялась и вцепилась в мой рукав. Он ловил ртом живительный свежий воздух. Кровь потекла сильнее, не давая ему говорить.
– Предатель… в лагере…
Упрек мне? Или его угасающая память обратилась к делам давно минувших дней?
– Баал'Верзи…
Что он хочет сказать?
– …спать, – пальцы его разжались, тело обмякло и он погрузился в небытие. Жить ему осталось недолго.
Что он… впрочем, у меня нет времени размышлять о его предсмертном бреде. С каждым ударом сердца я слабел все больше. Я нащупал его второй кинжал и вытащил его из ножен. Он все еще дышал, но был уже далеко и не почувствовал, как я твердой рукой перерезал ему горло. Кровь. Целый фонтан крови. Жизнь. Если я посмею взять ее.
Моя жизнь потухала и я не посмел не взять чужую.
Я начал пить. Большими жадными глотками.
И ожил… снова.
* * * * *
Ливень уничтожил все улики, которые могли бы вызвать странные вопросы и страшные догадки у окружающих. Галлоны свежей холодной воды низвергались с небес, смывая кровавые пятна с камней, очищая двор, унося с собой по трубам, в пропасть, подальше от замка воспоминания о резне.
Я стоял, подставив лицо дождю, чтобы он слизал со лба и пригладил мои волосы. Это было изумительно. Моя смертельная рана зажила. Осталась только дырка на рубашке. И все.
Алек Гуилем, храбрый солдат, прекрасный офицер, верный мой спутник – и единственный настоящий друг в течение этих восемнадцати беспокойных лет – погиб от моей руки, но я был не в состоянии ни жалеть о его смерти, ни скорбеть по этому поводу. В эту ночь мне было не до таких простых земных переживаний.
Я начал платить по счетам. На первой странице договора поставили печать. Сделка состоялась. Болеутоляющий и исцеляющий эффект крови Алека подтвердил это. Я чувствовал себя… другим. Сердце стучало изо всех сил, но я не ощущал усталости. Как раз наоборот.
Я чувствовал себя опять молодым.
Оставив Алека, я побежал в спальню, взял свечу и уставился на свое отражение в зеркале. В моем лице ничего не изменилось. Время не повернулось вспять. Я чуть было не выругался от отчаяния, но вдруг вспомнил: голоса обещали только, что я перестану стареть. Ладно, хоть старость перестала маячить впереди. Мужчина в полном расцвете сил, я теперь намеревался взять от жизни все, что она мне задолжала.
Свеча придала моей коже золотистый оттенок, но я мог бы с уверенностью сказать, что очень бледен и даже кажусь больным. Но это нездоровое выражение, видимо, очень скоро пройдет.
Однако мне еще надо было уладить одно маленькое дельце.
Без всякого напряжения я втащил Алека в комнату и самым постыдным образом затолкал его в стенной шкаф. Потом я несколько раз проверил, чтобы дверцы, особенно те, которые вели в мою личную столовую, были хорошенько заперты. Завтра здесь будет маленькая семейная вечеринка по случаю свадьбы, и слугам придется бегать взад-вперед весь день. Алек заслуживал большего, но ничего не поделаешь. Потом я сочиню какую-нибудь историю в оправдание его смерти, но сейчас мне не хотелось об этом думать. Как голодный пускает слюни при виде еды, я с волнением предвкушал то, что должно случиться, и я не мог ни сосредоточиться, ни размышлять над чем-то одним, чувствуя только радостное возбуждение во всем теле.
Я не сомневался, что доведу начатое до конца. Через несколько часов Татьяна будет моей.
* * * * *
На следующее утро я проснулся очень поздно, весь какой-то затвердевший и отекший, и не только потому, что мой слуга взял на себя смелость растолкать меня. Мое протестующее рычание было встречено робкими извинениями; он боялся, что я нездоров. Когда несколько позже я посмотрел на себя в зеркало, принесенное парикмахером, я понял, почему он пришел к такому заключению. При ярком свете дня я был похож на привидение, а поэтому приказал задвинуть шторы. Солнце резвилось на небосклоне, как будто вчера и шторма-то никакого не было, и угнетающе действовало мне на нервы. Остальные, похоже, ничего против него и жары не имели, и их веселое расположение духа по случаю хорошей погоды раздражало меня сверх всякой меры. Я не выходил из своих комнат, с трудом доползая от кровати до кресла. После вчерашнего потрясения я совсем выдохся. Только к полудню я немного пришел в себя и даже нашел в себе силы принять нескольких нужных посетителей.
Рейнхольд Дилисния, Виктор Вочтер, Айван Бучвольд и другие офицеры, ушедшие в отставку, явились один за другим, чтобы выказать мне свое почтение. Я следил за Айваном, но после скандала с его братом Ильей ничего, кажется, не изменилось. Конечно, он постарел. Все они стали старше.
Отцы семейств привезли с собой жен и детей, и по очереди представляли мне их, как будто мне действительно было интересно. Один Рейнхольд достаточно хорошо понимал меня и оставил семью дома. Потирая вечно ноющий живот, он всем своим видом показывал, что предпочел бы играть со своими детками, а не тащиться в такую даль.
Его брат Лео уехал из замка, так он мне доложил. Молодой человек заболел и попросил разрешения покинуть дворец, что мне показалось довольно подозрительным. Когда кому-то не по себе, ему не до дальних путешествий. Тем более Лео отлично было известно, что имеющая репутацию прекрасной целительницы леди Илона – здесь и готова лечить всевозможные недуги.
Опять странно.
Может быть, это связано с присутствием в замке Айвана. Ему, должно быть, неуютно находиться рядом с человеком, брата которого он убил, и он решил уехать.
"Извини меня, но я пришел, чтобы сообщить…"
Избегая смотреть в сторону стенного шкафа, я подумал о том, что Алек не успел сказать мне. Почему, вместо того чтобы войти в дверь, как обычно, он тайком пробирался мимо моих окон?
Теперь уже не угадаешь. Возможно, позже, когда выдастся свободная минутка, я расставлю точки над "i". Беспокойство стало овладевать моими мыслями, путая их и не давая мне сконцентрироваться хотя бы на одной из них.
Я был голоден, но ни в кухне, ни в подвальчиках не обнаружил ничего, что выглядело или пахло бы достаточно аппетитно, за исключением привычного напитка из бычьей крови. Я выпил целую кружку и ограничился этим. Но вместо того, чтобы усилиться, моя слабость улетучилась, как только солнце начало спускаться за горные вершины.