* * *
– Я вчера увидела соседа.
Инге оторвалась от смартфона и заинтересованно посмотрела на Фрэю.
– Та-ак… Это – "он"?
Фрэя кивнула.
– И? Подробности будут?
– Он альбинос.
– Ого. Ни разу не видела их вживую. На что похоже?
– Мы же вроде определились, что это "он", а не "оно".
– На что похоже, встретить альбиноса, – прошипела Инге, поглядывая на кафедру, где профессор с выражением и многозначительными паузами читал сонет.
У Сёренсен выпала пара по психогенетике, и, вместо того чтобы околачиваться одной в буфете, она решила посидеть с подругой на поэтической композиции.
Фрэя сдержанно улыбнулась.
– После одиннадцати ночи – не очень приятно. Хотя он выглядел безобидно и… по-домашнему, – ей вспомнились синяя футболка Лиама с безротым смайлом, растянутые пижамные штаны и тапочки с открытыми задниками. Это она отлично рассмотрела, чего не скажешь о лице. Белизна кожи и розовое стекло глаз будто бы ослепили её. Фрэя не могла вспомнить ни одной черты. Осталось только впечатление, что парню немного за тридцать.
– Ничего себе время для добрососедского визита, – Инге поняла ситуацию по-своему. – Любопытство делает с тобой страшные вещи.
– Он пришел за солью, – спокойно прервала Фрэя поток домыслов.
Инге пару секунд не мигая смотрела на неё, после чего прыснула в кулак, сквозь смех выдавив:
– Ты прикалываешься. Так только в фильмах бывает.
– Жизнь – она такая жизнь, – вздохнула Фрэя, с подозрением переводя взгляд на смартфон в руках Сёренсен: выкрашенные в чёрный ногти уже застучали по экранной клавиатуре, набирая текст.
– Что ты делаешь?
– Пишу: "К подруге в ночь на пятое апреля приходил за солью альбинос". Это взорвёт твиттер.
Фрэя подобрала челюсть и промолчала.
Профессор как раз закончил декламировать сонет, приступая к разбору.
* * *
Неделя закончилась неправдоподобно быстро. Какая же неоднозначная вещь это время!
После занятия по стрельбе в четверг Фрэю едва не сбил велосипедист, гнавший по улице со скоростью торпеды. Бог всё видит – не надо было в среду перебегать дорогу перед теми престарелыми любителями велоспорта. Она вовремя отшатнулась, но потеряла опору и рухнула, подмяв под себя чехол с луком. Уже дома, осмотрев "Тритон", чуть не разревелась от досады – эксцентрик и одно плечо были безнадёжно испорчены ударом. Поискав замену в сети, Фрэя поникла. Цена на комплект блоков была не запредельной, но и не плёвой. Над скромным бюджетом завис здоровенный тесак, грозя оттяпать приличную часть.
Сосед снова пропал – будто и не было его никогда. Только за пластиковым щитком кнопки дверного звонка появилась бумажка с написанным от руки печатными буквами: "ХЕДЕГОР".
С той нелепой сцены знакомства Фрэю переклинило. Стоило ей оказаться на улице, взгляд сам собою останавливался на окнах мансарды. Как всегда, занавешенных. Фрея слышала, что альбиносы недолюбливают яркий свет, но не до такой же степени? Следы подошв в парадной она оттёрла сама, пообещав себе поговорить с Лиамом и предупредить, что следующие подобные прелести будет подчищать он.
Вечером в субботу ей послышались шаги на лестнице и стук входной двери. Выглянув в окно, она увидела мужчину в толстовке с накинутым капюшоном, ссутулясь, идущего в сторону моста. Перейдя на другой берег канала, он двинулся мимо здания биржи в направлении Кристиансхавн. Был это Лиам или нет, она так и не поняла. Просидев до часа ночи за поиском более дешёвой альтернативы фирменным блокам для лука, она не услышала больше никаких звуков ни на лестнице, ни в квартире сверху.
* * *
Воскресенье выдалось пасмурным. Синоптики дружно предсказали бурю на вторую половину дня и выдали штормовое предупреждение. Инге звала Фрэю в клуб "Чёрная Скала" на художественное чтение Лавкрафта. Сославшись на погоду и головную боль, Фрэя отказалась. В конце концов, ей требовалось время, чтобы переварить случившиеся всего четыре дня назад и крепко саданувшие по мозгу "Сумерки".
После пяти вечера грянуло. Резкий злой порыв ветра выдернул занавески на улицу и треснул створкой окна, а когда Фрея подошла поправить – внезапно ворвался в комнату, едва не заехав рамой в лицо.
"Лютая гроза будет, судя по всему".
Гром ударил, будто хлопнул в каменные ладони – оглушительно, с треском – зашёлся могучими раскатами. Увидев сиреневую молнию прямо над башней Кристиансборга, Фрэя поспешила закрыть окно. Ей вдогонку небо снова громыхнуло.
Мама говорила, это тучи наползают друг на друга, в тесноте сшибаются толстыми боками, высекают искры и грохочут. Фрэя верила. Когда-то. Уже так давно, казалось…
Стало совсем темно. Она включила торшер и пошла делать какао. Над её пристрастием к детскому напитку Инге любила подшутить, но Фрэя не обращала внимания. Вкус молока и шоколада возвращал ей чувство дома. Будто бы последних шестнадцати лет не было. Будто ей ещё одиннадцать. Будто мама вкрадчивым голосом, каким доверяют тайны, рассказывает про тучи.
"Тилинь-тилинь" внутреннего дверного звонка раздалось, одновременно с очередным раскатом грома. Сердце Фрэи прыгнуло в горло и бешено забилось. Звякнула ложка, выпавшая из пальцев. И снова нетерпеливое "тилинь-тилинь" пробежалось ознобом по коже.
– Здравствуйте, герр Хедегор, – пробормотала она, подходя к двери. Интересно, что он рассыпал на этот раз.
Отперев, она встретила соседа вежливо-вопросительным взглядом, с трудом выдерживая оголтелый перестук в груди, от которого сбивалось дыхание. Да что же это такое! Волнение? Страх?… Чушь какая-то.
– Здравствуйте, Фрэя.
Её имя прозвучало чужим, слишком растянутым. Лиам странно прокатил его по языку: "Фрэй-йа".
– Привет, – сипло произнесла она и закашлялась.
На нём были другие пижамные штаны и футболка без смайла. В руке Хедегор держал бутылку белого "Sauvignon".
– Это вам. В благодарность.
Он протянул вино. Фрэя приняла – сама не замечая, что уже приглашает его войти и выпить по бокалу. "Если бы у меня ещё были бокалы…"
Альбинос чуть заметно приподнял брови и улыбнулся.
– Я не пью… вина. Доброго вечера, Фрэя, – ещё раз улыбнувшись своими бескровными губами, он ушёл.
Фрэя отступила в коридор и прикрыла дверь. Заторможено глядя на бутылку, отнесла её на кухню. И что бы ей с этим вином делать? Пить из чашки, сидя в пустой квартире в воскресный вечер и любоваться потоками дождя? Славно.
"Я не пью вина".
Интересно, а что он пьёт?
Совсем некстати Фрэю осенило, что она опять забыла поговорить с ним на счёт вытирания грязных ног о дорожку в парадной, минуя коврик прямо у входа. Но идти сейчас следом и клевать в висок после вот такого джентльменского жеста не хотелось. А чёрт с ними, с этими следами! Что же теперь, по ночам не спать?
Фрэя убрала вино в буфет, доделала какао и, до сих пор ощущая румянец на щеках, вернулась на диван к своему рабочему уголку. По стёклам с той стороны сплошным потоком лилась вода. Умиротворяя, успокаивая, усыпляя.
* * *
– Теперь ты у нас с бокалами, – Инге сунула Фрэе в руки коробку и переступила порог.
Разлив вино по конусовидным с нитями чёрного стекла фужерам, девушки устроились на широком подоконнике друг напротив друга, касаясь ступнями, и теперь любовались ночным городом, потягивая дарёный "Sauvignon blanc".
– У нашего соседа хороший вкус, – мурлыкнула Инге.
Фрэя рассеяно кивнула.
– Что Нильс? Не звонил?
– Нет, слава богу, – Фрэя закатила глаза, вспомнив бывшего.
Поначалу с ним было весело: зависать среди богемной тусовки в Христиании, исследовать город, гулять по крышам и открывать интересные местечки Копенгагена. Временами, Нильс курил травку, и Фрэя позволяла себе пару затяжек – "за компанию". Но когда в его карманах всё чаще стали появляться таблетки разных цветов и свойств, она честно сказала, что её это напрягает. На что получила грубый посыл прямым текстом. Через неделю после ссоры Нильс начал звонить и извиняться. Они договорились, что таблеток больше не будет. Но катушки в голове парня уже завертелись и продолжали набирать скорость, пока Нильс не слетел с них окончательно. Таблетки, разумеется, исчезли только из поля зрения Фрэи, но не из меню самого Нильса. Когда он стал совсем ненормальным, Фрэя ушла. С тех пор уже почти год от него ничего не было слышно. Через знакомых Инге узнала, что наркоман продал квартиру в восточном Копенгагене и окончательно перебрался в Христианию. Там ему и место. Как же права она была, что скрывала, где живёт. Может, стоило и номер поменять…
– В следующем году диплом, – задумчиво произнесла Фрэя. – Ты уже думала над темой?
Инге поджала губы и уклончиво протянула:
– Есть пара набросков. А у тебя как?… Э-эй… Ты здесь?
Фрэя пропустила вопрос, потому что из подъезда вышел Хедегор в знакомой толстовке. Осмотревшись, он накинул капюшон и зашагал к мосту, как и в прошлый раз. Его движения показались ей резкими и рваными, он как будто нервничал и торопился.
Инге, спрыгнув с подоконника, высунулась из окна.
– Это он, да?
– Ага.
– Вот же запаковался. И не разглядишь ничего.
Молча поглазев в спину удаляющемуся соседу, подруги одновременно выпали из оцепенения. Фрэя двумя глотками опустошила бокал, а Инге, ухмыляясь, отлепилась от подоконника и сходила за бутылкой.
– Надо его к нам в Чёрную Скалу выманить. Там прятаться будет ни к чему. Эмма на прошлой неделе сбрила волосы на темени и прикупила себе белые линзы, как у Мэнсона. На фоне наших ребят альбинос просто потеряется! – она расхохоталась, как всегда громко и от души.
Фрэя хмыкнула, придерживая бокал, пока Инге подливала вина. Подхватив пристальный и задумчивый взгляд подруги, Сёренсен вопросительно качнула головой, и Фрэя, пожав плечами, неуверенно проговорила:
– Он странный.
Инге ждала пояснений.
– Мне сложно объяснить. Вроде бы ничего особенного в каждой мелочи по отдельности, но вместе… знаешь, вызывает оторопь. – Задумавшись на пару мгновений, Фрэя продолжила: – Его никогда не видно и не слышно днём, редко слышно ночью. Занавеси на всех окнах задёрнуты… Только пару раз замечала, что у него свет горит. Тусклый. Будто от телевизора… К нему никто ни разу не приходил. По крайней мере, я не видела, – поправила себя Фрэя, смущённо замолкая.
Инге не выглядела проникнувшейся.
– И что? К тебе тоже никто не приходил, пока ты вкалывала, как умалишённая, на трёх работах.
– Ты права, – Фрэя тряхнула волосами, улыбаясь. – Чушь какую-то несу.
– Не забивай себе голову. Как по мне, так он просто воспитанная норная зверушка, которая благодарит "Совиньоном" за копеечную соль.
Фрэя фыркнула, подумав, что "зверушка" – это не то слово. Совсем не то.
* * *
Она всё-таки заказала фирменный комплект блоков и плечи, вспомнив любимую поговорку отца: "Жадный платит дважды". Два занятия по стрельбе уже пришлось пропустить. Она очень надеялась, что до вторника починит лук. Но для этого надо было получить заказ хотя бы в понедельник.
Вечером в субботу, Фрэя конспектировала параграф, поглядывая на часы и кусая губы – почта доставляла посылки до четырёх. Стрелки показывали без пятнадцати. Услышав шум подъехавшей машины, она насторожилась, а когда сработал звонок входной двери, подскочила, не обращая внимания на скользнувшие вниз листы, и помчалась принимать посылку. Стоило поторопиться. Почтальоны тоже были людьми и рабочий субботний вечер стремились закончить поскорее – до минимума сокращая время ожидания под дверью.
О, как она была права, перескакивая через две ступени! Когда распахнула дверь, почтальон уже выписывал квитанцию с указанием даты, когда можно будет забрать посылку из центрального отделения.
– Я здесь! Здесь. Здравствуйте… да… спасибо.
Оставив на экране прибора кривокосую закорючку росписи, Фрэя прижала коробку к груди и вернулась в парадную.
Уже занеся ногу над ступенькой, она поняла, что входная дверь не щёлкнула, закрываясь. Когда обернулась, увидела черноволосую женщину в красной кожаной косухе и красных ботфортах, вызывающе накрашенную – она как раз переступила порог.
– Привет, – девица смерила Фрэю пустым взглядом и, замедляя шаг, подошла ближе. – Поднимаешься?
– Эм. Да. Добрый вечер, – Фрэя опустила глаза в пол и зашла наверх, немного отставляя коробку в сторону, чтобы видеть ступени.
Толкая ногой полуприкрытую дверь в квартиру, она скосила глаза на незнакомку. Та уверенно двинулась дальше, на третий этаж. Из-под чёрного подола короткой плиссированной юбки мелькнуло кружево чёрных чулок. Брови Фрэи сами собой поползли вверх. Вот вам и нате: "к нему никто не приходит". Мозг со скрежетом выдал нейтральное: "Девушка альбиноса". А что-то примитивно женское, завистливое и мелочное плюнуло ядом: "Шлюха".
Поймав себя на том, что стоит и прислушивается, Фрэя с хлопком закрыла дверь. Неловкое чувство от случайного вторжения в личную жизнь соседа, покусывало мягкую плоть где-то внутри, раздражая неприличное любопытство. Недовольно фыркнув, пытаясь избавиться от пролезшего в ноздри запаха чужих духов и пролезшего в потайные глубины души недостойного чувства, Фрэя потрясла подозрительно лёгкую коробку. Лук ждал её, родимый! Лишние мысли прочь.
Освободив стол в гостиной, Фрэя принесла пострадавший "Тритон", распаковала детали, разложила инструмент. За годы вынужденной самостоятельности она привыкла со всем справляться своими силами. У неё могло не оказаться соли, или могли завестись черви в муке, но повесить карнизы, забить гвоздь, смазать петли скрипучей двери или починить свой лук она способна была без посторонней помощи.
Провозившись до девяти вечера, Фрэя, довольная собой и видом воскрешённого "Тритона", позвонила в доставку пиццы.
Пока ждала, прибралась, пританцовывая и напевая. Приподнятое настроение носило её по комнатам, будто летний ветер комочек тополиного пуха.
Когда привезли пиццу, она порхнула к двери, встретила улыбкой мужчину в зелёной форме, протянувшего ей плоскую коробку с тёплым дном. Дожидаясь сдачи, Фрэя разглядывала доставщика: немолодой, некрасивый, сухой и жёсткий – весь, словно прогорклый хлеб. В нём было столько усталости и тупого безразличия к окружающему, в том числе и к улыбке Фрэи, что девушке стало неловко сиять в его присутствии. Он протянул деньги, но она покачала головой:
– Оставьте себе.
Мужчина посмотрел ей в глаза, потом на мелочь в своей ладони. Его губы сжались, будто он хотел что-то сказать, но не стал. Так и не убрав унизительные чаевые в карман, он ушёл, а Фрэя осталась стоять, почти уверенная в том, что он вышвырнет эти медяки, едва выйдет на улицу. Чёрт её дёрнул лезть со своей жалостью.
Заперев дверь, она на потяжелевших ногах прошла в гостиную. От парящего чувства лёгкости почти ничего не осталось. Усевшись на диване с коробкой на коленях, Фрэя откинула крышку и машинально отправила кусок пиццы в рот. Откусила, прожевала, не почувствовав вкуса. Она попыталась вспомнить, чему так радовалась последние полчаса, и не смогла. Нет, она помнила, что починила лук, что сегодня была всего лишь суббота и ещё целый выходной ждал завтра, что…
Что? Всё?
Почему это так окрылило её тогда и не могло даже на микрон поднять резко упавшее настроение сейчас?
Фрэя уставилась на рты тёмных окон, раскрытых будто бы в удивлении, растянутых деревянными рамами, не способных сомкнуться. Ещё одна ночь без звёзд. В пустой тишине пустого дома. В такой оглушительной тишине…
Этот Лиам, он что, мёртвый?! Почему его не слышно? Этого чёртового альбиноса! Почему не слышно его пошло красной, кричаще алой гостьи?
Или их нет?
Ни его, ни её. Нет вообще, и никогда не было. Она одна в доме с винно-бордовым фасадом? Как всегда, одна? Как навсегда – одна…
Фрэя сидела, распахнув глаза, не мигая, не чувствуя, как сохнет склера, не замечая, как ветер раздувает белые занавески и стаскивает с подоконника уложенные стопкой листы конспекта. Один за другим. Она очнулась, только когда голые колени ощутили влажную прохладу коробки с остывшей пиццей. Поднявшись, она отнесла еду в холодильник, коснулась взглядом настенных часов: половина двенадцатого. Она отключилась почти на два часа. Нормально это или нет, какая разница? Во всяком случае не ново. Такое случалось с ней время от времени: и настроение скакало с плюса на минус, и пустота пожирала мысли на долгие минуты. Когда живёшь один, и некому вытряхнуть тебя из кокона тишины, большинство таких провалов проходят незамеченными.