Знаменитый архитектор получает необычный заказ - построить в одной из арабских стран музей, посвященный "лучшему другу человека". Все дело в том, что собаки играли мистическую роль в жизни местного царька, не раз спасая ее. Проект музея приходит внезапно - архитектор просто увидел его отражение на стене. Но все идет вкривь и вкось: в стране начинается гражданская война, и здание решено возводить в Австрии. Целая цепь совершенно невероятных событий и происшествий приводит архитектора к тому, что он с ужасом понимает - его заставили строить новую Вавилонскую башню, а истинный заказчик - вовсе не арабский князь…
Содержание:
Часть первая. Настоящее время 1
Часть вторая. Мой такой талантливый затылок 23
Часть третья. Раздолбай 47
Примечания 64
Джонатан Кэрролл
За стенами собачьего музея
Моему брату ДЭВИДУ КЭРРОЛЛУ, с самого начала помогавшему мне строить жизнь.
Представься мне такая возможность, то, вместо избитой "признательности", я бы отблагодарил следующим образом: экслибрисом из бетона и стекла - моего редактора и друга ПИТЕРА ЛЭЙВЕРИ за его доброе отношение и поддержку на протяжении многих лет пожизненным запасом "Нозерн Лайте".
САНДРУ НЬЮФЕЛЬДТ, великодушно подарившую мне некоторые из встречающихся в романе историй.
Мы не можем приблизиться к Небу ни на шаг. Перемещаться в вертикальном направлении не в наших силах.
Но, если долго смотреть в небеса, приходит Господь и забирает нас наверх. Ему-то нас легко поднять.
Симона Вейль
Часть первая. Настоящее время
Я предпочел бы создавать свою душу, нежели украшать ее…
Монтень
В тот самый момент, когда снова позвонил Господь Бог, я как раз укусил длань, меня кормящую. Тряся укушенной левой рукой, Клэр сняла трубку. Спросив, кто звонит, она сделала большие глаза и со словами: "Опять твой Бог", - протянула трубку мне. Одна из ее шуточек. Султана звали Мохаммед, и, в некотором смысле, он действительно воплощал Господа Бога - для полутора миллионов жителей расположенной где-то в районе Персидского залива республики Сару.
- Алло, Гарри?
- Рад слышать ваш голос, сэр. Ответ по-прежнему отрицательный.
- Кстати, вы знаете представительство "Мерседес-Бенц", что на бульваре Сансет? Вот здание, которое мне по-настоящему нравится!
- Еще бы. Его проектировал Джо Фонтанилья . Он работает в фирме "Нейдел и партнеры". Вот ему и звоните.
- О нем в "Тайм" не писали.
- Ваше Высочество, вы хотите прибегнуть к моим услугам исключительно потому, что меня угораздило попасть на обложку этого журнала. По мне, так это вовсе не лучший повод нанимать исполнителя миллиардного проекта.
- На прошлой неделе было объявлено, что Прицкеровской премии за этот год удостоен некий американец по имени Гарри Радклифф. А ведь для архитектора она равнозначна Нобелевской.
- Снова вы об этой статейке…
- И еще мне страшно нравится кофейник, сделанный по вашему эскизу. Знаете что, Гарри? Приезжайте-ка ко мне в отель, я хочу подарить вам машину.
- Вы уже подарили мне машину, сэр. На прошлой неделе. Как это ни печально, но больше чем с одной мне просто не управиться. К тому же, ответ все равно будет нет. Я не проектирую музеи.
- А у меня здесь, между прочим, одна ваша знакомая. Фанни Невилл.
Тем временем, другая моя знакомая, Клэр Стенсфилд, повернувшись ко мне изящной обнаженной спиной, стояла у балконной двери и созерцала раскинувшийся внизу Лос-Анджелес.
Клэр - здесь, Фанни - у султана. Соль и перец на мои свежие раны, ей-Богу!
- И какими судьбами? - Я постарался сформулировать вопрос как можно более неопределенно, дабы у Клэр не возникло подозрений.
- Ну, я просто предложил вашей подружке взять у меня интервью.
Больше всего на свете Фанни Невилл обожает две вещи: власть и фантазию - хорошо бы и то, и другое сразу, но в крайнем случае может удовольствоваться чем-либо одним. Я воплощал для нее фантазию. Познакомились мы года два назад в Нью-Йорке, когда она брала у меня интервью для журнала "Искусство в Америке". Я умею давать неплохие интервью, вернее, умел до того, как у меня поехала крыша и я на некоторое время вообще выпал из жизни.
Теперь я вроде бы вернулся, но по-прежнему бездельничаю, переключаюсь с одной замечательной женщины на другую, которые, кстати, будто сговорившись, в один голос твердят, что мне пора оторвать задницу от стула и заняться чем-нибудь серьезным.
- А нельзя ли с ним поговорить?
- С ним? Вы хотите сказать - с Фанни? Прошу.
Наступила пауза, затем она взяла трубку:
- Привет. Ты у Клэр?
- Да.
- Не знаю почему, но мне от этого всегда становится как-то… уютно, что ли. Интересно, а когда ты звонишь ей от меня, у тебя такой же голос?
- Да.
- Сволочь ты, Гарри. Ты почему мне не сказал, что султан хочет, чтобы ты построил ему музей?
- Потому что я отказался.
- Но ведь ты принял от него машину.
- Ну и что? Это же подарок.
- Ага, подарок. В сорок тысяч долларов.
- Он только что посулил мне еще одну.
- Да уж, слышала… - Она фыркнула, как ворчливая старая дева. - Приедешь ко мне ужинать?
- Ага.
Клэр обернулась. На фоне яркого солнца, бьющего ей в спину, ее нагота была как-то незаметна. Подойдя ко мне, она сделала быстрое движение ножкой, и телефон замолк. Не сразу я сообразил, что она сделала - выдернула вилку из розетки.
- Еще наговоришься, когда будете трахаться.
Перед тем как нанести визит Фанни и султану, я решил заехать на свою любимую автомойку в западном Голливуде. Голубые, что ее держат, обслуживают красиво и со вкусом.
Вообще мне лучше всего думается именно на автомойках. Почему-то. Несколько минут под сумасшедшими потоками воды среди мелькания желтых щеток, влияют на некую отдаленную, но очень важную часть моего мозга так, что из этого рукотворного шторма я выныриваю бодрым и полным свежих идей. Знаете "Андромеда-центр" - тот, что в Бирмингеме, в Англии? Который принес мне такую бешеную славу лет десять назад? Ну так вот, я придумал его как раз в автомойке. Помню, пялюсь я тогда на шуршащие полукружия, рисуемые на лобовом стекле дворниками моей машины, и уже вот-вот отключат насосы, как мне в голову вдруг ударяет та самая идея насчет взаимопересекающихся арок, ставших доминирующим элементом этого пользующегося заслуженной известностью здания.
Вот и сейчас я сидел в голливудской автомойке и наблюдал за тем, как мой новый "лотус" со всех сторон окатывают водяные струи. Знаменитость, которая совершенно не у дел. Дважды за свою жизнь я был разведен, моя первая супруга была буквально помешана на всевозможных диетах, а творческие способности ее проявлялись лишь в том, что она писала свое имя с двумя "д": Анддреа. Она обожала заниматься любовью по утрам, а остаток дня посвящала нескончаемому нытью. Наш брак слишком затянулся, и, в конце концов, Анддреа ушла от меня к гораздо более приятному, чем я, человеку.
Меня же приятным никак не назовешь. От других я всегда жду хорошего отношения, но не испытываю ни малейшего желания платить тем же. К счастью, почти всю мою сознательную жизнь очень влиятельные люди постоянно называли меня гением, поэтому изрядная толика грубости, безразличия, да и просто дурных манер всегда сходила мне с рук. Кстати, совет: если когда-нибудь вам представится возможность осуществить одно-единственное желание, пожелайте, чтобы мир признал вас гением. Гениям дозволено буквально все. Пикассо, например, вообще был порядочной сволочью, Бетховен никогда не выносил за собой ночной горшок, а Фрэнк Ллойд Райт обирал своих клиентов и спонсоров почище любого вора. Но им все сходило с рук, поскольку они были "гениями". Может, конечно, они и были гениями, и я, возможно, тоже гений, но вот что я вам скажу: гений - это лодка, свободно носящаяся по волнам. Основная ваша задача состоит лишь в том, чтобы оказаться на борту- а уж все остальное приложится. Я, к примеру, никогда не корпел над проектами долгие месяцы и годы, придумывая, как должны выглядеть мои самые известные здания. Их формы всегда являлись мне из ниоткуда - оставалось только перенести их на бумагу. Поверьте, я вовсе не скромничаю. Идеи всегда врываются в окно подобно дуновениям ветерка, главное - уловить этот ветерок. Брак говорил: "Стиль человека- это в каком-то смысле его неспособность поступать иначе… Форма ваших мазков практически предопределена вашим физическим обликом". Он был совершенно прав. А все эти страдания, "мучения" над чистым листом бумаги или холстом - чушь собачья… Если мучаешься над своей работой, ты уже не гений. Да и вообще, любой, кто мучается, чтобы заработать на жизнь, просто идиот.
Приблизительно на середине второго ополаскивания (следующая операция - моя самая любимая: сушка; это когда машина оказывается в объятиях коричневого лоскутного занавеса, который чувственно проходится по всем изгибам кузова), все вдруг замерло. Мой великолепный новый синий "лотус" (спасибо султану!) застыл на месте, истекая водой. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, я заметил, что двигающаяся за мной машина тоже остановилась. Водитель поймал мой взгляд в зеркале и недоуменно пожал плечами.
Угораздит же застрять в автомойке у голубых! Несколько мгновений я просидел, барабаня кончиками пальцев по рулю. Справа рысцой промчались двое рабочих и исчезли в открытых воротах. Я снова глянул в зеркальце, парень за мной опять пожал плечами. Тогда я вылез из машины и, посмотрев в сторону выхода, заметил, что там царит какая-то суматоха. Я направился прямиком туда. - Ну и тачка!
- Хрен с ней, с тачкой, Лесли! У нас водила концы отдал, а ты!..
Коричневая машина (как сейчас помню, я еще подумал: вот здорово, а ведь она одного цвета с сушильными тряпками) стояла в нескольких футах от ворот. Вокруг нее крутились несколько человек, заглядывая в салон. Дверца водителя была открыта, и возле нее на корточках сидел управляющий. Он взглянул на меня и спросил, не врач ли я случаем - мол, у парня то ли сердце прихватило, то ли еще что, короче, он умер. Мне страшно захотелось посмотреть, и я тут же заявил: ага, самый что ни на есть врач. Подойдя к управляющему, я тоже присел на корточки рядом.
Хотя машина только-только прошла мойку, в салоне воняло окурками и каким-то сырым тряпьем. На руле, навалившись грудью, неподвижно застыл водитель - мужчина средних лет. Припомнив, что в подобных случаях обычно делают виденные мной по телевизору врачи, я приложил руку к его шее, пытаясь нащупать пульс. Но под колючей, небритой кожей ничего не дрогнуло.
- Готов. "Скорую" вызвали?
Управляющий кивнул, и мы одновременно встали.
- Доктор, скажите, что, по-вашему, с ним случилось?
- Скорее всего, инфаркт. Но точный диагноз поставит только "скорая".
- Надо ж было так помереть, а? Ну ладно… Лесли, Карим, помогите-ка мне откатить ее в сторонку, а то остальным не выехать. Спасибо, доктор. Извините за беспокойство.
- Ничего страшного.
Я повернулся и двинулся было обратно, к своей машине.
- Нет, это ж надо…
- Извините? - Я взглянул на него.
- Ну, то есть, я ведь здесь вроде как за главного… Вот я и подумал, каково это, умереть в какой-то автомойке- особенно если ты человек известный! Представляете некролог: "Грэм Гибсон, известный актер, в четверг был найден мертвым в "Эйфелевой бане". Скорее всего, смерть явилась результатом обширного инфаркта миокарда". - Он взглянул на меня и криво усмехнулся. - Замыт до смерти.
- О, как я вас понимаю…
Тот еще ответ… "Многозначительный" такой. Кто-то спит и видит собственное имя на обложках журналов, кто-то грезит о бронзовых дощечках на стенах зданий. Я тоже поначалу грезил о том же, но только до тех пор, пока это не произошло со мной на самом деле. После чего я начал прикидывать, как будет выглядеть мой некролог. Где-то я читал, что журналист, сочиняющий некрологи для "Нью-Йорк Тайме", пишет их заранее, еще до того как человек умрет (разумеется, это касается только известных людей), а потом, когда знаменитость даст дуба, лишь доводит уже готовые материалы до ума, вставляя мелкие подробности. В общем-то, подобная метода вполне понятна и, с моей точки зрения, совершенно логична - разве что немного коробит момент "доведения до ума". Допустим, ты прожил долгую, замечательную жизнь, многого достиг и пользовался заслуженной известностью. И что потом? А потом, если ты по несчастливому стечению обстоятельств приказываешь долго жить, подавившись пробкой от бутылки, или случайно подставляешь голову под обломившийся сук, который отправляет тебя в вечный нокаут, то можешь считать, что свой жизненный путь ты завершил как полный идиот. Но ведь Теннеси Уильяме действительно подавился пробкой, а Одэна фон Хорвата и впрямь зашибло упавшей веткой. Правда, об этом Одэне я не знаю почти ничего, кроме того, что он был писателем и умер именно так: гулял себе по Парижу, гулял и вдруг - хлоп сук на голову. И что будут говорить потом? А говорить потом будут нечто вроде: "Да я об этом Гарри Радклиффе почти ничего и не знаю. Помню только, он вроде архитектор и умер от инфаркта в какой-то там автомойке". Да ладно бы автомойка приличная была - но "Эйфелева баня"!..
Возвращаясь к машине, я напомнил себе, как бездарно провел последние годы своей жизни. Так что, если бы это я дал дуба в той коричневой тачке, вся моя жизнь выглядела бы довольно бессмысленной.
- Что там такое? - Водитель следующей за мной машины наконец соизволил вылезти наружу.
- Ничего особенного. Одного типа хватил инфаркт, и он умер.
- Здесь! - Парень недоверчиво покачал головой и улыбнулся.