- А я-то думал, вы действительно любили отца! Говорили, что построите музей в память о нем. Но теперь, похоже, стала очевидной истинная причина, да? Я, конечно, знаю, насколько вы знамениты, но, если по-честному, неужели вы действительно считаете, что кто-то заслуживает такой огромной суммы за проект одного-единственного дурацкого здания?
Я облизнул губы и сжал в кулаки засунутые глубоко в карманы руки.
- Думаю, вам лучше было бы сначала познакомиться с фактами, а то ваши слова звучат довольно наивно. Все архитекторы получают определенный процент от стоимости здания, Ваше Высочество. А я еще даже не начинал работать, но уже сказал вам, что возьму лишь половину причитающейся мне суммы. Можете навести справки, и любой подтвердит, что никто и никогда таких скидок еще не делал. И уж тем более такой известный архитектор, как я. Мне действительно нравился ваш отец, но зато совсем не нравитесь вы. И эти пятьдесят процентов я готов скинуть исключительно в память о нем. И все, что мне предстоит сделать для осуществления этого проекта, я тоже буду делать для него, в память о нем. А на вас и Сару мне ровным счетом наплевать. Лично мне вообще кажется, что ваш отец просто оскорбился бы, если бы я согласился строить музей за меньшую сумму, чем принято. А вы, значит, хотите, чтобы я построил его бесплатно? Не верю. Бесплатно достается только то, что вообще никому не нужно. Да еще смерть. Смерть тоже бесплатна.
- Ха! Само собой, все самые важные вещи в жизни бесплатны. Взять хотя бы любовь! Разве за нее нужно платить?
- Нет, но добившись ответной любви, мне всегда приходилось платить чертовски высокую цену за то, чтобы ее удержать. Вот поживете некоторое время с Фанни Невилл и сами поймете, что я имел в виду.
- Думаю, будет только честно, если я скажу вам, Радклифф, что я попросил Фанни стать моей женой.
Не знаю уж, ощущал он себя султаном или нет, но смотрел он на меня с чисто юношеским сомнением и неуверенностью.
Наверное, услышав такое, я должен был бы почувствовать себя потрясенным или оскорбленным, но мысль о том, что мисс Невилл с ее гадючьим язычком станет супругой главы пустынного королевства, показалась мне столь забавной, что я, вместо того, чтобы выхватить шпагу и вызвать его на дуэль, с трудом подавил улыбку.
- И что же она ответила?
Он расправил плечи и выпятил вперед подбородок. - Сказала, что подумает. Впрочем, я нисколько не удивлюсь, если она скажет "да".
- Но как вы решаетесь жениться на ней? Ведь у нее ужасно вспыльчивый нрав. Кроме того, не рановато ли делать предложение?
- Нет. Я надеюсь, что наша с ней жизнь будет прекрасной и мирной. Я знаю, она все еще немного влюблена в вас, но я готов потерпеть. Люди меняются. И со временем она обязательно поймет, насколько я подхожу ей больше, чем вы. Она даже сама как-то сказала, что вы терпите людей вокруг себя только с целью чем-нибудь занять себя, пока снова не приступите к работе над своими зданиями. По ее мнению, на самом деле вы любите только свою работу.
- Неужели она так говорила?
- И не раз. - Он сказал это очень просто и с достоинством человека, изрекающего истину. Он мог бы позлорадствовать, но не стал. Я не мог не оценить этого. Мы с Фанни частенько ссорились, и при этом она высказывала мне немало обидных вещей, но сейчас, в устах человека, который так любил и желал ее, эти ее слова ранили меня гораздо сильнее, чем ей когда-либо это удавалось во время наших баталий.
- Слушайте, а что если вместо денег я предложил бы вам нечто гораздо более ценное, то, что, скорее всего, заставило бы вас сильно удивиться?
Все еще не опомнившись от новости по поводу Фанни, я уловил только последнюю часть его вопроса, да и та в сознании толком не уложилась.
- Что? О чем вы?
- Денег у вас и без того предостаточно. А что, если вместо гонорара за вашу работу я заплатил бы вам чудом?
Где-то неподалеку пела одинокая птица. Солнце поднималось все выше и начинало припекать, а этот парень только что сделал мне совершенно реальное предложение - в голосе его не было ни издевки, ни подвоха. В жизни бывают настолько важные моменты, что кажется, будто вокруг тебя все замирает- и день, и сердце, и судьба, - словно пораженные случившимся или тем, что вот-вот должно произойти.
- Интересно. Продолжайте. Он двинулся к центру стоянки.
- Еще в детстве меня обучили некоторым вещам, которые могут потребоваться человеку, если он когда-нибудь станет султаном Сару. Это умел и мой отец, и все предыдущие султаны. Одну из таких вещей я покажу вам прямо сейчас, и это подтвердит, что я говорю правду. Только не думайте, будто я хочу похвастаться! Уже на самом первом уроке вам говорят: если ты хоть когда-нибудь используешь это умение из каких-то несправедливых или эгоистических побуждений, желая получить что-то лично для себя, то для тебя все кончено. Например, я бы с удовольствием воспользовался своим умением, чтобы завоевать Фанни, но об этом и речи быть не может. Как ни досадно. Давайте-ка, Радклифф, покажите мне, какая из машин вам больше всего нравится. - Он обвел руками стоящие вокруг нас автомобили. Сейчас он больше всего напоминал одного из этих часто появляющихся на телеэкране очаровательно-неистовых торговцев, которые, нахлобучив ковбойскую шляпу или натянув огромные сапоги для верховой езды, пытаются убедить вас просто "заглянуть" на их стоянки подержанных автомобилей.
Вокруг нас в сверкающем великолепии теснились "мерседесы", "линкольны" и вездесущие в Сару "рэндж-роверы". Мне страшно хотелось посмотреть, что он собирается Делать, поэтому я обвел ряды лимузинов пристальным взглядом, как самый настоящий приценивающийся покупатель. На фоне всего этого металлического великолепия безвкусным пятном выделялась карамельно-зеленая "лада", русский автомобиль, который и выглядит и ездит, как телефонная будка на колесах. Я указал на нее.
- Как насчет "лады"?
Хассан посмотрел на зеленую машину, слегка склонив голову и как будто прислушиваясь к каким-то ему одному слышным голосам. Затем он едва заметно кивнул и направился к ней обходя другие машины.
Как будто стыдящаяся или чувствующая себя парией из-за неуклюжести и дешевизны среди куда более импозантных товарок, "лада" стояла чуть поодаль от остальных - там, где кончалось асфальтовое покрытие и начинался гравий.
Хассан положил руку на крышу машины и похлопал по ней ладонью.
- Машина моя, но это неважно. Это настоящая машина - они недорого стоят, хорошо сделаны, и во время езды прекрасно чувствуешь дорогу. Мне это нравится.
- А я-то думал было, что вам принадлежит один из этих красавцев… - Я вспомнил его фотографии в модных журналах.
- Нет, нет. К отчаянию отца, мне всегда нравились "лады". Отец… - Он немного помолчал, опираясь руками на зеленую крышу, потом вздохнул - Отец всегда любил красивые вещи. Можно даже сказать, что он верил в них. Ему всегда было очень трудно сдержаться и не купить лишнего. - Заглянув в салон, Хассан посмотрел на меня и обошел вокруг машины. Продолжая говорить, он медленно обходил машину по кругу. Раз, другой, третий… Сначала я думал, что он осматривает ее, ищет какие-нибудь вмятины на кузове или еще что-нибудь - но после третьего или четвертого круга я начал замечать кое-что необычное.
- Когда у тебя карманы с детства битком набиты деньгами и с самого рождения люди преклоняют перед тобой колени, очень трудно оставаться человеком. Мой отец сумел стать великим правителем, но, к сожалению, он с молодых лет познал вкус к красивым вещам. Я - другой, поскольку меня очень рано отослали из дома учиться в частную школу.
Круг, еще круг, и еще. Я приглядывался к нему все пристальнее и пристальнее. Что-же-такое-он-делает?
- В этой самой школе я учился вместе с американскими детьми, многие из которых были довольно испорченными, но испорченными в том смысле, что, имея кучу денег, они могли позволить себе роскошь ненавидеть и школу, и своих родителей, и среду, из которой они вышли. Мы все носили кожаные куртки, курили травку, когда удавалось ее достать, и говорили "эти богачи, мать их так! " В принципе, ничего такого мы не думали, но продолжали повторять эту фразу, она давала нам хоть какую-то отдушину в жизни. Все эти ребята знали, кто я и откуда, но для сына президента "Юнайтед Стейтс Стал" или, скажем, "Форда" какой-то там принц - не более чем курьез. Поскольку я не привык, чтобы ко мне относились как к равному, это стало для меня хорошим опытом, но совсем не тем, чего ожидал отец. Он хотел чтобы я научился хорошему английскому языку и изучил западную экономику. Всему этому я, конечно, научился, но, кроме того, еще и полюбил "Пинк Флойд" и научился ходить в джинсах с дырами на заду.
"Лада" начала уменьшаться.
Я внимательно слушал его и поэтому не сразу заметил то, что происходило прямо у меня под носом. Его печальная повесть о бедном богатом мальчике, отправленном в частную школу, отвлекла меня как раз в тот момент, когда фокус начался. Но стоило мне это осознать, я сразу же понял: то, что делает этот человек, просто не может быть ни фокусом, ни иллюзией. Он действительно уменьшал настоящий большой автомобиль лишь тем, что ходил вокруг него. И никакой тебе магической абракадабры, никаких дурацких пассов руками, лишь круг за кругом вокруг зеленой русской тачки весом около тонны, и с каждым кругом она становится все меньше и меньше.
- Что вы делаете, Хассан?
Он продолжал ходить вокруг машины.
- Даю вам возможность сделать выбор, мистер Великий Архитектор. Показываю, что такое возможно и предлагаю выбирать.
Машина уже уменьшилась до размеров "фольксвагена-жука". Принц продолжал что-то говорить. Но теперь я только смотрел и почти его не слушал. Какая же машина меньше "жука"? Вот такая маленькая. Нет, даже еще меньше. А теперь… Да, в такую ни одному взрослому человеку не забраться, даже если бы сложился пополам, как складной нож. Разве что ребенку. . . Да, ребенок, пожалуй, еще залез бы. Но вот еще круг и все - машина стала слишком мала даже для ребенка. Теперь, пожалуй, поместилась бы только собака. Вернее, собачка.
Хассан продолжал кружить вокруг машины, продолжая негромко говорить. Теперь машина стала размером с банкетку. Еще круг. Теперь на нее уже не сядешь. Пуфик. Еще круг и еще. Радиоприемник. Буханка хлеба. И неизвестно, чем это кончится. Мы по-прежнему были одни. По-прежнему пела птица. На лице Хассана теперь было выражение, скорее, не спокойствия, а какой-то проказливости, как если бы у него в рукаве было припрятано еще кое-что и он вот-вот это достанет.
- Ну, что скажете, Радклифф? - Он наконец остановился, когда машина уменьшилась до размера трех то ли лежащих рядом сигарет, то ли игрушки, то ли половинки ломтика хлеба. Теперь ее противоестественная зелень казалась просто зеленым пятнышком на белом гравии, как будто кто-то капнул на него краской. По цвету пятнышко почти ничем не отличалось от травы. Машина стала такой маленькой, что в траве ее можно было и не заметить. Запросто.
Хассан нагнулся, поднял ее и подал мне. Когда я неуверенно потянулся к ней, он отдернул руку и покачал головой.
- Нет, смотрите. - Он положил ее целиком в рот, немного пожевал и проглотил. Все.
Слава Богу, я пробыл рядом с Венаском достаточно долго и повидал множество удивительных вещей. Иначе я бы, наверное, не удержался и бросился бежать.
- Ничего этого не было. Вы не съели свою машину… Вы… Вы… только что съели свою машину!
- Да, я съел свою машину, мистер Радклифф. Прямо у вас на глазах.
- Вы съели свою машину. Сначала она была во-от такой, потом стала вот такусенькой, а потом вы проглотили ее! Я видел, как вы это сделали. - Я начал задыхаться. В голове у меня вдруг стало как-то легко, глаза заволокла розовая пелена, и я почувствовал головокружение. Я говорил и никак не мог остановиться. Венаск любил повторять, что никогда не следует сомневаться в чудесах- сомневаться следует только в собственной реакции на них.
- Понимаете, Ваше Высочество, это крайне, мать ее, пугающая ситуация. Вы только что уменьшили здоровенную, мать ее, машину и СЪЕЛИ ее! Просто, понимаете, это не совсем то, что мне хотелось бы сегодня увидеть. Поэтому, будьте, будьте, будьте так добры и объясните, как вы это сделали, иначе у меня сейчас просто отвалится голова. Очень вас прошу, ладно? Я хочу убраться из этой страны. Нет, правда, я действительно хочу поскорее убраться…
- Тише, тише. Успокойтесь. Все в порядке. Я сделал это исключительно для того, чтобы вы все увидели собственными глазами и могли мне верить. А теперь я предлагаю вам выбор. - Он вытянул вперед левую руку, держа ее на уровне груди. - Здесь деньги. - Правую руку. - А здесь чудо. Я заплачу вам тем, что вы выберете.
- Какое чудо? Что вы имеете в виду?
Он прижал локти к бокам, напоминая теперь ковбоя, наставившего на меня два револьвера.
- Все очень просто. Я могу заплатить вам деньгами столько, сколько вам причитается, или гарантирую, что выполню одно ваше желание. И больше никакой платы - всего одно желание, но зато любое.
- И вы действительно это можете?
- Сами же видели, что могу. Да, я наделен такой силой. - Тогда почему же ваш отец не использовал ее для спасения своей жизни?
- Потому, что этого нельзя делать. Я же вам объяснял. Мы можем использовать это только во благо Сару. А если вы строите музей, то тем самым помогаете стране.
Во рту у меня страшно пересохло. Я несколько раз пытался облизать губы, но тщетно. Я взглянул на солнце. Я взглянул на Хассана. Он опустил руки и пожал плечами.
- Если согласны строить, выбирайте, что хотите.
Я еще раз шершавым, как пемза, языком попытался облизнуть губы.
- Поклянитесь честью своего отца.
Он воздел вверх правую руку и прикрыл глаза.
- Клянусь честью моего отца, что сделаю это. - Еще я хочу надежный контракт, в котором было бы оговорено, что если вы не сможете, то заплатите деньгами.
- Согласен.
Венаск, моя жизнь, нервный срыв, работа - все это всплыло у меня в сознании, как сеточка кровеносных сосудов, становящаяся видимой в глазу, когда смотришь на свет под определенным углом. Все взаимосвязано, все на своем месте.
- Я согласен, но за два желания. Он покачал головой.
- Невозможно.
- Но одно из них я использую для другого человека. Не для себя. Это честно. Одно для меня и еще одно для Другого.
- А кто этот другой? Фанни?
- Нет, кое-кто другой.
- Клэр Стенсфилд?
- А вы ее знаете?
- Фанни мне все рассказывает, - гордо сообщил он. - Торгуясь, как на базаре, вы только позорите себя! Я ведь не баклажаны или ковры продаю. И не собираюсь приглашать вас в лавку, чтобы за стаканчиком мятного чая обсудить условия. Я предлагаю вам чудо, Гарри Радклифф. Одно-единственное желание. Если вы хороший человек, вы просто согласитесь и отдадите его этой девушке. Поможете своей подруге.
- Зачем вы вообще предлагаете мне этот выбор, Хассан? Почему бы просто не заплатить мне? Вы ведь вполне можете себе это позволить. Зачем же предлагать мне еще и желание?
- Потому что я дал обещание отцу незадолго до его гибели. Это была его идея. Он считал, что вы хороший человек и заслуживаете право выбора. Я возражал, но он настоял на своем. Он был моим отцом, и я уважаю его последнюю волю.
- Я и в самом деле ему нравился, да?
Я спросил это, чтобы поддеть его, но, к моему удивлению, он совершенно спокойно ответил:
- Вы ему очень нравились. Он говорил, что у вас талантливый затылок.
- Что это значит?
- Это старое сарийское поверье. У нас здесь считают, что внутри каждого из нас два человека, только они не знают, что делят одно и то же тело. Один смотрит в одну сторону, другой - в другую.
- Что-то вроде Януса?
- Нет, насколько я понимаю, Янус - это один человек, глядящий одновременно как вперед, так и назад, и использующий в жизни все увиденное. Здесь же у нас говорят, что цель жизни в том, чтобы заставить обе "стороны" своей головы - этих своих двоих - "осознать, что их двое и что было бы гораздо полезнее, если бы они начали действовать сообща. Говорят, что именно поэтому люди и ведут себя так странно - иногда решение принимает тот человек, что впереди, а иногда он спит и все решает тот, что сзади. Человек в передней части головы логичен и прагматичен, а человек в затылке - мечтатель и художник. У нас так и говорят: "Хороший лоб", или "Какой у Радклиффа талантливый затылок!" Это позволяет сразу определить характер любого человека.
- По мне, так это больше всего смахивает на какого-то разбавленного водичкой Фрейда.
- Почти то же самое, только здесь так говорили и за тысячу лет до Зигмунда Фрейда.
- Туше. Я согласен.
- Значит, вам больше не нужно времени на раздумья?
- Нет, я уже решил. Как мы это сделаем?
- Просто скажите: "Я согласен на желание и сделаю все, что в моих силах".
- И только?
- И только.
- Для такого рода сделки звучит как-то не очень внушительно. Вы предоставляете мне чуть ли не космическое желание, я вам - здание стоимостью в миллиард долларов, а всего-то и нужно произнести какую-то жалкую фразу?
- Это сделка между Богом, вами и Сару. А Богу ни к чему тридцатистраничный контракт.
- Или нотариус, да? Ладно, вот еще что. Пожелай я вашей смерти, Хассан, что бы случилось тогда?
- Ничего. Пока я защищен.
- Вы уверены?
Уверен он не был. По тому, как блеснули его глаза, было ясно: он не уверен ни в чем.
- Так, значит, это и есть ваше желание? Чтобы я умер?
- Для этого я слишком плохо вас знаю, Ваше Высочество. "Я согласен на желание и сделаю все, что в моих силах".
Ничего не произошло. Небеса не разверзлись, океан не взревел. Единственное, что я почувствовал, так это струйку пота, медленно стекающую между лопаток.
- И что дальше?
Он протянул мне руку, и мы, глядя друг другу в глаза, обменялись крепким рукопожатием.
- Теперь можете загадывать желание. Или загадаете, когда захотите. Оно сбудется.
В этот момент я взглянул на наши стиснутые в рукопожатии руки, и подумал, как это кстати - руки. Я сказал Хассану и тому, кто еще участвовал в этой сделке - кем бы он там ни был:
- Хочу, чтобы у Клэр Стенсфилд появилась новая рука.
- Скажите это еще раз, Радклифф. Только на сей раз про себя.
"Хочу, чтобы у Клэр Стенсфилд появилась новая рука".