- Чему это он так радуется? Султан помахал в ответ.
- А он всегда радуется, когда случается какая-нибудь беда. Отойдите - сейчас он будет стрелять.
Я выглянул наружу и увидел, что парень действительно целится в нас из какого-то довольно странного на вид оружия. Наконец сквозь рокот винта до нас донеслось "бух", и в комнату через балконную дверь что-то влетело - великолепная толстая веревка. Его величество султан Сару тут же поймал конец и предложил нам с Фанни отправляться первыми. Спорить я не стал.
Когда мне было лет пятнадцать и голова моя, как и положено, была доверху набита всяким дерьмом, отец как-то летом на несколько недель отправил меня в школу выживания для подростков, чтобы меня там хоть немного встряхнули. Мы взбирались на горы, тушили лесные пожары, однажды даже спасли провалившуюся в ледяную расщелину женщину. Короче говоря, это был очень полезный и интересный опыт, давший мне представление об очень многих вещах. Но лучше всего запомнилось, что ни в коем случае нельзя судить о человеке, если не видел, как он ведет себя в минуту опасности. В базовом лагере был один толстяк, который казался рубахой-парнем, но в тех случаях, когда нам приходилось болтаться на веревке у самой вершины обсидианового утеса или пробираться через горящий лес, этот тип мгновенно превращался в омерзительного, трусливого, эгоистичного и, самое главное, опасного сукина сына.
Я это к тому, насколько достойно в день землетрясения вел себя султан. Едва оказавшись на твердой земле, он отправил Халеда на вертолете оказывать посильную помощь спасателям. А потом, найдя пару подходящих туфель, повелитель полутора миллионов человек присоединился к добровольцам, разбирающим груды обломков, под которыми оказались люди. Мы, конечно, тоже делали, что могли, но он не просто бросился на помощь, он буквально ринулся помогать: стоило обнаружиться мало-мальскому лазу, как он первым устремлялся в него, пытаясь найти очередного заваленного обломками здания несчастного. Снова и снова я слышал его громкие вскрики и, поднимая голову, успевал заметить лишь яркие штаны лыжного костюма, исчезающие под очередной грудой дымящихся обломков так быстро, будто это был ворох сена.
Несколько часов спустя, когда наконец выдалась свободная минутка и мы уселись подкрепиться раздаваемыми сотрудниками Красного Креста бутербродами, я заметил, что его позаимствованная у кого-то обувь - пара белых парусиновых тапочек - почти насквозь пропиталась кровью. Я ткнул Фанни локтем и указал на них глазами. Она понимающе кивнула и тихо сочувственно прошептала:
- Все это время он проработал с израненными ногами. Этот человек - мой герой.
Лучше не скажешь.
Он заметил, что мы смотрим на его бедные ноги и, застенчиво улыбаясь, поднял одну, давая нам возможность рассмотреть ее получше.
- В следующий раз, во время землетрясения, я обязательно обуюсь.
- Мы как раз говорим о том, какое сильное впечатление вы сегодня произвели на нас, помогая спасателям.
Он пожал плечами и медленно развернул предложенную мной пластинку жвачки.
- Единственное, что нам под силу, так это постараться вернуть жизни хоть часть справедливости, которой она порой лишается. Правильно ли пытаться спасать человеческие жизни? Не знаю. Могу лишь определенно сказать: мы делаем это с добрыми намерениями. Я как-то читал о человеке, который утверждает: "У Бога слабеет память, и именно поэтому в наши дни происходит столько разных трагедий и всяких ужасов. Бог просто забывает о справедливости и доброте, которые сначала даровал миру. Так что именно Человеку предстоит попытаться вернуть все это". Он сунул было жвачку в рот, но тут же вытащил ее и, держа в руке, заметил: - Правда, лично я с этим не согласен. Дурацкая мысль. Но сама идея о возвращении в жизнь справедливости мне нравится. Наши жизни вообще похожи на кукол, поцарапанных и лишившихся части… - Он щелкнул пальцами, подыскивая нужное слово. - … части…
- Набивки?
- Да, верно, набивки. В самом начале этих кукол дал нам Бог, но если из них начала вываливаться часть набивки, то найти подходящие материалы и набить их заново мы должны самостоятельно. Это "Джуси Фрут"? Ах! Обожаю "Джуси Фрут" - она такая сладкая!
- Но не мы же устраиваем землетрясения! Ладно, Аушвиц, это еще допустим, но какое отношение имеет Человек к тому, что случилось сегодня?
- Знаешь, Фанни, а вот это уже просто дурацкий разговор. Человек ответственен буквально за все. Как по-твоему, почему именно мы владеем планетой? Почему все живое склоняется перед нами? Нет ничего не являющегося делом наших рук - и Аушвиц, и землетрясения. И все хорошее тоже! Просто мы не желаем признать и принять тот факт, что мы ответственны за все.
Хотите, я расскажу вам забавную историю? Одна моя знакомая как-то зашла в закусочную, где иногда бываете и вы. Она взяла себе обед и поставила поднос с тарелками на столик, но тут вспомнила, что забыла про кофе. Тогда она взяла несколько монет и, оставив поднос на столике, пошла обратно к стойке. А когда вернулась, увидела: за ее столиком сидит толстенный негр и за обе щеки уписывает то, что она себе купила! Представляете, сидит и с наглой улыбкой уплетает ее салат!
Вне себя от злости, она садится напротив, придвигает поднос к себе и принимается за суп. Но этот негодяй не успокаивается. Все так же улыбаясь, он протягивает руку и берет у нее с подноса тарелку со вторым. Потом десерт! Она приходит в такую ярость, что ей срочно потребовалось в туалет.
Вернувшись из туалета, она, видит, что толстяка-негра, благодарение Богу, уже нет, но при этом нет и ее подноса, а заодно и сумочки! Ага, так значит, он еще и украл ее деньги. Она бросается к стойке и говорит кассирше: "Вы не видели, куда ушел этот толстяк-негр? Он съел мой обед и унес мою сумочку!" Кассирша говорит: "Сейчас вызовем полицию. За каким столиком вы сидели?" "Вон за тем!" - отвечает женщина. Она поворачивается и указывает на свой столик. Но то, что она видит, заставляет ее вскрикнуть: на столике, соседнем с тем, за которым они сидели с этим ужасным толстяком, стоит полный поднос, а на стуле лежит ее сумочка.
- Как это?
Умирая со смеху, Фанни повернулась ко мне:
- Просто сначала она села не за свой столик! Как раз это она ела обед негра, а не наоборот!
- А он при этом не сказал ей ни слова! Вел себя исключительно дружелюбно и улыбался все то время, пока она воровала его еду.
Эта женщина вела себя так же, как и все остальное человечество, Фанни. Оно всегда стремится переложить свою вину на других. Вот почему существует дьявол. Мы сами создали его потому, что нам так удобнее. А порой, когда под рукой не оказывается никого другого, мы возлагаем вину на Бога. Но на самом деле Бог похож на этого негра: он улыбается, когда мы едим его обед, но не мешает нам этого делать.
Как же Клэр Стенсфилд ухитряется есть? Глядя на нее, лежащую на больничной койке, трудно поверить, что этими своими разбитыми и распухшими губами она может удержать хоть соломинку.
Поскольку это моя история, позвольте мне еще один - последний - раз отклониться от темы и ввести в повествование это последнее важнейшее действующее лицо. Много времени это не займет - я просто расскажу, как мы с ней познакомились. За полгода до землетрясения.
Она была знакомой моего знакомого, который и дал мне ее телефон, заметив, что мы наверняка друг другу понравимся. Во время первого телефонного разговора она произвела на меня впечатление человека очень сильного и спокойного. У нее был высокий звонкий голос, лишь изредка в ее речи проскальзывала легкая шепелявость. Был воскресный полдень. Когда я спросил, что она делает, Клэр ответила: "Просто смотрю на дождь за окном". В дождливые дни она всегда снова чувствовала себя девчонкой.
- То есть как это? Слушайте, Клэр, нет, ну правда, чем вы заняты? Вот прямо сейчас? А прогуляться не хотите?
- С удовольствием.
С удовольствием! Никаких тебе там "Нуууу… даже не знаю" или "Подождите, сейчас загляну в блокнот" или еще какого-нибудь приторного сиропа, который нужно разбавлять и размешивать, пока он не превратится в "Хорошо". С удовольствием. Превосходно.
Мы встретились в кафе "Банни", поскольку дождь все никак не кончался, а заведение располагалось как раз на полпути между моей квартирой и ее. Узнать друг друга мы по идее должны были сразу, так как мне было сказано, что у нее красивая голова и вообще она выглядит, как девушка с картины Берн-Джонса. Вы, наверное, и сами уже догадались, мне очень нравятся женские головки. Например, головка Фанни, даже во время землетрясения. И головка Клэр тоже. Но, на всякий случай, она добавила, мол, если я не узнаю ее по голове, то на ней будет еще и футболка с надписью "Крутой Прикид" - название магазина, где она работает. А перед тем как повесить трубку, она напоследок призналась, что очень волнуется перед встречей с самим Гарри Радклиффом. Мне ничего не оставалось, как ответить, насколько я сам взволнован предстоящей встречей с обладательницей столь прелестной головки.
- Привет, вы - Гарри? Не сочтете меня невежливой, если я сразу закажу чего-нибудь поесть? А то у меня целый день маковой росинки во рту не было.
Головка у нее действительно оказалась великолепной, причем больше всего мне пришлась по душе не ее красота вообще, а черты лица: энергичный подбородок, крупный рот и зеленые глаза, взгляд которых своей прямотой и строгостью походил на мост.
Начали мы с болтовни о нашем общем знакомом, о магазинчике Клэр, о моих зданиях. Заказала она шницель по-венски и бокал пива и один за другим отрезала от шницеля огромные золотистые куски, похожие на обвалянные в сухарях континенты. Несмотря на то, что жевала она как будто довольно неторопливо, шницель исчез раньше, чем я покончил со своим кофе и ватрушкой.
- А я так и не наелась. Что бы еще такое съесть?
- Думаю, лучше и дальше придерживаться жареного - как насчет грибов?
Она заказала жареных грибов, большую порцию салата из редиски, еще бокал пива и кусок шоколадного торта, такой большой, что под его тяжестью, наверное, пошел бы ко дну целый корабль.
В то время, почти сразу после развода, меня не особенно тянуло на женщин, но, наблюдая за тем, как Клэр Стенсфилд расправляется с едой, я все чаще задавал себе вопрос: если она так ненасытна за столом, то какова же она в постели?
- О чем ты сейчас думаешь? - Ее голос медленно просачивался из-под скопища бинтов.
Я взял ее за руку и мягко пожал.
- О нашей первой встрече - сколько ты тогда всего умяла. Мне было интересно, так же ли ты хороша в постели, как за столом.
- Но ведь я очень долго не позволяла тебе даже прикоснуться ко мне.
- Это точно.
Воцарилась тишина, какая бывает лишь в больничных палатах, - тишина ожидания, что все станет как обычно, тишина предавшего тела и тайной надежды.
- Я ужасно боялась, что надоем тебе со всеми этими своими страхами и ты уйдешь. - Она слегка пошевелилась под одеялом и один раз, поворачивая голову ко мне, даже застонала. - Но ты ушел как бы только наполовину, правда, Гарри? К Фанни.
- Давай сейчас не будем об этом.
- Хорошо. Тогда расскажи мне поподробнее о той нашей первой встрече. Интересно будет услышать о ней от тебя. И не выпускай, пожалуйста, мою руку.
- На тебе были те громоздкие тяжелые туфли и черное пальто, которое ты купила в Будапеште. Ты же знаешь, как мне нравятся женщины в тяжелой обуви.
Ее рука наощупь казалась сухой и прохладной. Обычно руки у нее были теплые, а зачастую даже слегка влажные. Теперь же у нее была только одна рука. А то, что осталось от второй, стянутое бинтами и сведенное болью, сейчас было скрыто одеялом. Когда разразилось землетрясение, Клэр мчалась на мотоцикле по Сансет-бульвару и одним из толчков ее швырнуло на грузовик. В последний момент она все же успела прикрыть лицо рукой. Это ей удалось, но руку чем то зацепило.
- Гарри, а какие, по-твоему, сексуальные фантазии бывают у слепых?
- Запахи. Разные прикосновения. А ты когда-нибудь занималась любовью с завязанными глазами?
- Нет. А это приятно?
- Забавно. Непривычно. Надо будет нам с тобой как-нибудь попробовать. - Интересно, когда теперь нам с ней доведется заняться любовью? Каково ей будет с одной-то рукой? Без одной руки. - А почему ты спрашиваешь?
- Да просто я любовалась твоим носом и думала, какой он большой и красивый. И мне стало интересно, каково бы было знать его только наощупь и можно ли вообще как следует узнать что-либо исключительно наощупь, или на вид, или по запаху. Ведь теперь я смогу дотрагиваться до всего только правой рукой.
Чем ты теперь занимаешься, Гарри? Что новенького? А то ты никогда мне ничего не рассказываешь, особенно с тех пор, как я оказалась здесь. Иногда ты бываешь очень скользким, вроде новой карточной колоды.
- Прежде всего, собираюсь дожидаться, пока ты не выйдешь отсюда.
- Ну, это будет еще очень нескоро. И не пытайся использовать меня в качестве предлога для ничегонеделания.
Я глупо заулыбался, будто пойманный за руку воришка. Во время разговоров с Клэр у меня порой возникало ощущение, что я сую окоченевшие ноги куда-то в тепло. Она была доверчива, но достаточно проницательна. А я, в какой-то мере, действительно пользовался ее несчастьем как предлогом для того, чтобы не принимать решения, которое мне было ужасно не по душе: султан попросил меня побывать в Сару и хотя бы посмотреть место, которое он выбрал для строительства своего собачьего музея - без всяких дальнейших обязательств. Причем он даже обещал щедро оплатить поездку, но, самое главное, после того, что мы с ним пережили во время землетрясения, стало практически невозможно ответить ему отказом.
И тогда я впервые рассказал Клэр всю эту историю. До сих пор я не решался рассказывать ей о том, что с нами произошло, поскольку она и так натерпелась и вряд ли в первые дни после потери руки ей было бы приятно слушать рассказ о нашем счастливом спасении. Когда я закончил, она, как обычно, удивила меня:
- А я ведь однажды была в Сару.
- Что! Почему же ты мне об этом никогда не рассказывала?
- Хотела тебя удивить. Я там останавливалась по пути в Иорданию, когда летала в гости к своей сестре, Слэмми, пару лет назад.
- И что это за страна?
- Города очень современные. Их построили палестинцы, которые эмигрировали туда после арабо-израильской войны 1967 года. Я тогда останавливалась в столице, которая называется Баззаф. А все остальное - просто пустыня.
- Базар? Неужели столица Сару и впрямь называется Базар?
Она усмехнулась.
- Да нет, не базар, а Баззаф. Хотя, действительно, немного похоже.
А знаешь, что мне там больше всего понравилось? В сарийских пустынях есть древние крепости, построенные еще во времена крестовых походов, а то и раньше. Садишься в Баззафе на автобус и часа через два оказываешься посреди бескрайнего нигде. А там и высятся эти самые развалины, которые, в сущности, не такие уж и развалины, поскольку в сухом пустынном воздухе они довольно хорошо сохранились.
- Ты хорошо себя чувствуешь, Клэр? Если разговор тебя утомляет, то можешь не продолжать.
- Я здесь уже и так намолчалась, а кроме того мне очень хочется рассказать тебе о той поездке. Так вот, есть такое шоссе, которое пересекает буквально всю Европу и через Турцию ведет на Средний Восток. Трейлеры отправляются из Швеции или северной Германии и за несколько дней преодолевают весь континент. В понедельник они еще в Роттердаме, а к концу недели уже на саудовской границе! Вот это романтика, да? Похоже на старую добрую почтовую службу.
Короче говоря, одна из крепостей находилась совсем рядом с этим шоссе перед самой границей Иордании. Мы оказались там в канун Нового Года и решили переночевать, поскольку часть крепости была переоборудована под постоялый двор. Ничего особенного, просто несколько комнат для ночлега и ресторанчик. Окна нашей комнаты выходили прямо на дорогу, отделенную от развалин полумилей ровной пустыни. Мы наблюдали за заходом солнца и этими огромными трейлерами, несущимися к границе в клубах густого дыма и тучах песка. Куда они направлялись? В Иорданию? Саудовскую Аравию? Ирак? Все эти страны были совсем неподалеку. Кто-то в крепости рассказал нам, что во время ирано-иракской войны по шоссе проносилось по грузовику в минуту, и все они перевозили припасы для Ирака. Ты только подумай, Гарри, грузовик в минуту!
Часов в семь вечера до нас начали докатываться волны изумительного аромата жарящейся на углях возле ресторана козлятины. И я, и сестра отправились в сарийскую пустыню со своими приятелями… Мы были страшно возбуждены жаждой приключений и любовью. Номера были довольно комфортабельны, а днем мы насмотрелись просто настоящих чудес… Господи, как же мы были счастливы!
Почувствовав аромат жаркого, мы отправились ужинать. В ресторане никого кроме нас не было, но в глаза сразу бросился стоящий в углу зала большой стол. Он был накрыт человек на двадцать, но все стулья и табуретки были поставлены лишь с одной его стороны - так, что никто из сидящих не оказался бы напротив кого-нибудь еще. Странно, да? Но гораздо более странным было то, что возле каждого прибора стояло по полной квартовой бутылке шотландского виски "Джонни Уокер". По целой запечатанной бутылке!
- Но ведь Сару - мусульманская страна. Откуда же там взялась выпивка?
Она легонько сжала мою руку.
- Сейчас объясню. Будь добр, дай мне, пожалуйста, еще воды.
Я взял с тумбочки пластиковую бутылочку со вставленной в нее соломинкой и поднес ее ко рту Клэр. Она принялась с трудом всасывать воду распухшими рассеченными губами. Сутенеры наказывают своих шлюх, рассекая им губы ножом потому, что губы никогда не срастаются ровно. И такой порез навсегда уродует рот. Рот Клэр тоже был изуродован. Она снова откинулась на подушку, давая понять, что напилась.
- Владелец ресторанчика подошел к нашему столику осведомиться, все ли в порядке. Я спросила его насчет бутылок, и он мельком взглянул на часы.
- Скоро приедут водители. Сегодня они праздновать. Это их виски.
Больше он ничего не сказал, но минут через пятнадцать мы услышали шум приближающихся грузовиков. Что за звук! Слэмми подошла к окну, выглянула и, обернувшись, поманила нас. Они съезжались на празднование Нового Года посреди пустыни!
Мы все четверо стояли у окна, забыв об остывающем на столе ужине, и наблюдали за тем, как огромные машины заруливают на большую стоянку перед крепостью. Среди водителей были и настоящие блондины-северяне, и рыжие, и арабы в своих куфиях и с густыми черными усищами. Но знаешь, что их всех объединяло, Гарри? Это были самые жесткие, несгибаемые из всех когда-либо виденных мною людей. Независимо от того, во что они были одеты или какого цвета у них были волосы, все они были похожи на гладиаторов.