- Достаточно они попили нашей кровушки! - провозгласил Брент Киилер. - Достаточно они поиздевались над нами. Теперь давайте мы поиздеваемся над ними!
Треск рвущейся одежды был заглушен ревом толпы, которая продолжала яростно и тупо скандировать все те же два слова. Но Ричарду показалось, что он не только видит, как добровольцы разорвали сорочку японца, но и слышит, как рвется ткань.
Поощренные хохотом и одобрительным улюлюканьем сборища, хулиганы стали сдирать с японца брюки. Через несколько секунд с него сорвали и брюки, и трусы. Голый студент расплакался от унижения. Толпа пришла в полный восторг.
- Отрежьте ему член, чтоб не плодил новых япошек! - крикнула блондиночка рядом с Ричардом, который щелкал кадр за кадром почти без перерыва.
- Это мы можем, - сказал Брент в микрофон, отвечая на ее предложение. - Мы много чего можем! Мы его, подлеца, повесим! - И он кинул в толпу клич:
- Повесить желтожопого!
- Повесить желто-жопо-го! - ликующе подхватила толпа. - Пове-сить желто-жопо-го!
Откуда-то тотчас же появилась веревка, ее передали по живой цепочке Бренту, а тот протянул ее добровольным палачам.
Один из них проворно завязал на веревке скользящий узел и накинул удавку на шею голого японца. Теперь студент визжал от страха и звал на помощь.
Брент довольно хохотал. Он с силой ткнул громкоговорителем японцу в пах. Благодаря микрофону удар был слышен всей площади - словно кто-то ухнул молотом по жести.
- Что, узкоглазый, не больно-то много у тебя было в штанах! - сказал Брент.
Толпа покатилась от смеха.
И Ричард тоже рассмеялся. Не хотел... а вот как-то так вышло, что рассмеялся. Ведь это забавно - жалкий, белугой ревущий голозадый студентик...
Ричард быстро взглянул на счетчик кадров. Какая досада! Осталось только четыре. Всего-навсего четыре кадра! И это последняя кассета.
Эх, дурак, поленился носить с собой больше! Вперед наука!
Однако если повезет, они японца повесят - и получатся четыре обалденных кадра.
Практичный Ричард поискал глазами, к чему можно приладить веревку. Увы, поблизости нет ни дерева с крепким суком, ни балки, через которую нетрудно перебросить веревку. Ричард досадливо крякнул. Ребятам придется или всей толпой идти в другое место, или просто задушить японца - а это будет малоэффектным зрелищем и для толпы, и для камеры.
Хуже того, если будут душить, обязательно образуется свалка, потому что они дилетанты в этом деле, и какой-нибудь дурак случайно загородит жертву свой спиной. Ах, как обидно, как обидно...
- Копы! - крикнула какая-то девица. Ричард увидел, что к ступеням административного корпуса через толпу пробиваются пятеро полицейских.
- Отпустите парня! - заорал один из них.
И тут же вскрикнул - запущенный кем-то камень попал ему прямо в лоб.
Остальные полицейские заработали дубинками. Но и студенты в долгу не остались. В полицейских полетело все, что оказалось под рукой.
Массовые беспорядки! Нападение на полицию!
Кайф!
Это даже лучше, чем повешенный японец.
Раненые.
Кровь.
Ричард кинулся к бетонной тумбе, вскарабкался на нее и направил фотоаппарат на студентов, которые повалили полицейского и избивали его ногами.
Ричард видел, как копы бросились спасать упавшего товарища.
Камера зафиксировала момент, когда дубинка рассекла бровь одному рыжему студенту.
Господи, какая удача!
Ах, если бы у него был еще один ролик пленки!
2
- Я полагаю, главным материалом первой полосы будет очерк о студенческих самоубийствах - нынешний всплеск и обзор случаев за последние пять лет. С фотографиями.
- М-да, - насмешливо сказал Джим, - что и говорить, ты проявляешь тонкое журналистское чутье! На территории университета творятся массовые беспорядки, все кругом наводнено полицией, а ты хочешь пофилософствовать на первой полосе о самоубийствах. Мудро. Я сделал правильный выбор, поставив тебя во главе отдела новостей.
Фарук покраснел:
- Хорошо, хорошо, сдаюсь! Я просто подумал, что без фотографий массовые беспорядки на первой полосе смотреться не будут.
Джим схватился за сердце.
- У нас нет фотографий? - воскликнул он. - Ты не послал туда кого-нибудь с камерой? Ты обязан был сделать это при первом же известии! А будь ты по-сметливее - отправил бы фотографа еще раньше, на митинге Фарук испуганно облизал пересохшие губы.
- Да я собирался, но никого под рукой не оказалось...
- Никого под рукой не оказалось? Если такое происходит и никого нет под рукой, ты сам обязан схватить фотоаппарат - они у нас тут! - и мчаться на место.
- Извини, я виноват.
Джим возмущенно тряхнул головой.
- Черт побери! У нас нет фотографий! Какой позор!
Но тут в комнату вбежал взбудораженный Ричард.
- Есть фотографии! Есть! - с радостной улыбкой провозгласил он. - И фотки хоть куда! Будь я проклят если не получу за них Пулитцеровскую премию!
- Ты там был? Ты сделал снимки? - Джим подскочил к Ричарду и заключил его в объятия, словно много лет назад потерянного брата. - Я тебя обожаю! Ты молодчина!
- Не надо меня так тискать, - со смехом отстранился Ричард. - Я правильной сексуальной ориентации. Так сколько у меня места на первой полосе?
Фарук вопросительно покосился на Джима.
- На первой полосе дадим семь на пять, три полные колонки, в рамочке. - Джим быстро пролистал страницы макета. - И еще три колонки уйдут на третью.
Они быстро обсудили технические мелочи. Но тут вмешалась заведующая производственным отделом - Джин.
- Послушайте, - сказала она, - у вас тут наполеоновские планы. Две полосы хотите перекроить и столько фотографий добавить! Но помни, Джим, что мы заканчиваем работу через полчаса. Повторяю по слогам: через пол-ча-са. И у меня, и у других сотрудников полно вычитки. Если ты собираешься все переиначить, то мы тебе не помощники. Мы не намерены сидеть тут до полуночи!
Джим посмотрел на нее недобрым взглядом:
- Когда ты бралась за эту работу, ты знала, что рабочий день не лимитирован.
- Знала. И я не против посидеть лишний час. Иногда. Но тут пахнет тремя-четырьмя часами. На прошлой неделе мы четыре раза оставались на три лишних часа. Это уж слишком. Брось, Джим, не напрягайся так и не напрягай других. В конце концов это не "Нью-Йорк тайме". Это студенческая газета.
- Нет, ошибаешься! Мы тут не в игрушки играем. У нас настоящая газета - единственная, которая сообщает все подробности университетской жизни. Наш долг - чтобы наши читатели вовремя узнавали все новости.
- По-твоему, городские газеты пропустят такое событие? Будь же ты серьезнее. Люди прочтут об этих беспорядках во всех местных изданиях. А уж снимки - это вообще ненужная роскошь...
- Для меня важно, чтобы наши читатели узнавали факты из нашей газеты, - отчеканил Джим. - Пока я главный редактор, так и будет.
- Не будь ты таким козлом! Проще смотри на вещи.
- Если ты смотришь на вещи "проще", поищи себе другую работу!
- Что ж, и поищу!
Оба в бешенстве смотрели друг на друга. Ни один не хотел первым отвести глаза.
- Эй, эй! - раздался голос Хоуви из дальнего угла комнаты. - Остыньте, ребятки! Не надо так кипятиться!
Джим прервал матч "кто кого переглядит" и повернулся к Хоуви.
- Ты прав, дружище, - сказал он со вздохом и слабо улыбнулся другу. Затем примирительно обратился к Джин:
- Ладно, извини. Сегодня трудный для всех день. Я не хотел сорвать злость на тебе. Если тебе так нужно идти домой, чтобы готовиться к завтрашним занятиям, - иди. Я за тебя все сделаю.
Джин несколько секунд хмурилась, потом сказала:
- Черт с тобой, я и сама справлюсь. Если я и полезла в бутылку, то лишь потому, что это входит в правило - оставаться допоздна. Может, для вас, парней, это в порядке вещей - вы мечтаете о наградах, Ричард вон на Пулитцера замахнулся! А мне надо готовиться по вечерам к занятиям - нравится вам или нет, но для меня учеба главнее газеты.
- Знаю, - кивнул Джим. - Для меня учеба тоже на первом месте. Но я здорово все подзапустил.
Зажужжал мотор инвалидного кресла, и Хоуви выехал в центр комнаты.
- Ребята, чего мы ждем, чего резину тянем? - воскликнул он. - Все помирились. Значит, за работу. Раньше начнем, раньше закончим!
- За час справимся, если навалимся все вместе, - сказал Джим.
- Ладно, поверим, что за час, - отозвалась Джин. Джим обратился к редакторам:
- Если кто закончил свою полосу и свободен, пусть идет сюда. Распределим работу.
Через пару минут Джим и Ричард ушли в темную комнату - проявлять снимки. И работа закипела.
В одиннадцать вечера "Канал 2" сообщил о массовых беспорядках в университете.
Судя по общим планам сверху, кто-то из студентов, специализирующихся на тележурналистике, наблюдал за митингом из окна естественно-научного корпуса, имея при себе видеокамеру. Не растерялся и снял все до конца - вплоть до крупных планов избиения полицейских. Теперь этот счастливчик продал пленку "Каналу 2" и, видимо, неплохо заработал.
Джим смотрел одиннадцатичасовые новости в комнате Хоуви.
- Ну и ну! - воскликнул Хоуви. - Я только сейчас понял, насколько далеко все зашло. Фотографии одно, а видеосъемка все-таки другое.
- Да, меня тоже лишь теперь по-настоящему проняло, - признался Джим.
Тем временем диктор рассказывал:
- Четыре человека получили ранения средней тяжести. Арестовано шесть студентов. Руководство университета заявило, что причиной беспорядков послужили расовые трения.
Какая-то часть Джимова сознания не могла не позавидовать студенту, заснявшему побоище. Вот кому подфартило так подфартило - эта пленочка будет хорошим аргументом при поиске работы после окончания университета!
И вообще у телевидения большие преимущества. Газета выйдет только завтра утром, когда эта новость уже перестанет быть новостью.
Но Ричард все-таки молодец, сделал отличные снимки.
И в газетной заметке много такого, о чем телевизионщики не рассказали. Что ж, сила газеты - в подробностях и в обстоятельном анализе.
Пошла реклама, и Джим стал переключать каналы - хотел посмотреть, как местное телевидение осветило массовые беспорядки в университете. Однако нигде речи о них не было - то ли новость уже прошла в эфир, то ли ей совсем не уделили внимания.
Джим выключил телевизор и какое-то время задумчиво таращился на темный экран.
Он ощущал в себе новый, огромный страх перед университетом. Прежде он боялся за свою безопасность, за своих друзей, его пугало или раздражало то одно, то другое. Но это был личный страх, как бы шкурный страх. Увидев на экране ужасы побоища с полицией и помня фотографии чуть было не линчеванного голого японца, Джим смог посмотреть на университет словно бы со стороны. И теперь его страх приобрел иной масштаб. Это был внеличный ужас. Так боятся темноты, смерти, привидений, злых инопланетян - боятся прежде всего не потому, что темнота, смерть, привидения или злые инопланетяне могут причинить конкретный вред именно мне, а потому что... страшно! Непонятно и страшно!
Университет впервые представился сознанию Джима как нечто единое, живое - и смертельно опасное. Не гнездилище зла, а само зло!
Нелепые, иррациональные мысли. Он это понимал, но избавиться от них не мог.
Баста, завтра надо непременно переговорить с профессором Эмерсоном. Пора выяснить, насколько ненормален тот сумасшедший бородач. Трезвомыслящий профессор Эмерсон поможет расставить все точки над "i" и отделить бред от реальности.
- Ну и что ты думаешь теперь? - спросил Хоуви. - По-прежнему полагаешь, что это естественный ход событий?
- Я никогда не называл происходящее естественным.
- А как ты его назовешь сейчас?
- Не знаю.
Они помолчали, погрузившись в невеселые размышления.
- Включи-ка музыку, - наконец сказал Хоуви. - А то тишина как-то давит.
Джим встал и подошел к книжной полке - там находился небольшой запас лазерных дисков.
- Что поставить? - спросил Джим.
- Без разницы.
Джим выбрал группу "Джудибетс" и сунул диск в проигрыватель. Через несколько секунд комната наполнилась начальным гитарным проигрышем классной песенки "В зарослях спутниковых антенн".
- Да, - сказал Хоуви. - чуть было не забыл! Пока вы вместе с Ричардом проявляли снимки в темной комнате, приходила какая-то девушка. Она принесла заметку в виде письма к главному редактору. Спрашивала тебя. Я сказал, что ты очень занят. А заметку положил на твой стол.
- Почему ты не попросил ее подождать?
- Зачем? Спеха не было. Ведь заметка не в номер.
- Тьфу ты, черт!
- Ага! - понимающе протянул Хоуви.
- Она еще что-нибудь говорила?
- Все допытывалась, когда можно с тобой связаться. Я сказал, чтобы приходила завтра. Она обещала.
- Хорошо. - кивнул Джим. - Прекрати ухмыляться, болван!
- Как так получилось, что я про нее ничего не знаю?
- Знать еще нечего. Я только собираюсь пригласить ее на первое свидание.
- Она того стоит, - сказал Хоуви.
- Штука в том, что мы посещаем один семинар. Если у меня будет пролет - сам понимаешь...
- А что тут бояться? Ну, пересядешь в другой конец аудитории - и все.
- Э-э, не говори. Ходишь как оплеванный и стесняешься глаза поднять.
- Не знаю. В таких ситуациях не бывал, - сухо прокомментировал Хоуви.
Джим помолчал, а затем решился спросить:
- Как вышло так, что ты "в таких ситуациях не бывал"?
- Да уж так вышло. - нехотя отозвался Хоуви.
- Нет, я серьезно спрашиваю.
- А на фиг мне кого-то на свидание приглашать?
- Что значит "на фиг"? Очень даже не на фиг! Я ведь не в смысле секса. Или, точнее, не только в смысле секса...
- Зачем добиваться того, чтобы кто-то ко мне привязался? Все равно мне скоро помирать. Одно расстройство. Разве сам не понимаешь?
- Но я-то к тебе привязался.
- А у меня и на твой счет были сомнения. Дружба с тобой, можно сказать, мой большой грех.
Джим хотел благодарно улыбнуться, но лицо свела болезненная судорога.
Все летит в тартарары, нигде ничего хорошего. Университет превратился в огромный кусок дерьма. Здоровье Хоуви резко и необратимо ухудшается. Хоть волком вой на луну...
- Ты что? Не хмурься, - подмигнул Хоуви. - Я насчет греха пошутил. Ты ко всему слишком серьезно относишься. Жизнь есть жизнь. Жестокая штука. А ты не бери в голову.
Джим печально помотал головой. - Я и не беру, - сказал он, зная, что лжет и что Хоуви знает, что он лжет. - Я и не беру...
3
По дороге из университета домой Фейт остановилась у бензоколонки "Тексако" на углу Империал-стрит и Кампус-драйв. Других машин не было, и владелец колонки, средних лет араб, сразу же направился к ее "фольксвагену". Девушка вышла и открутила колпачок бензобака.
- Добрый вечер, - сказал араб.
- Добрый вечер, - отозвалась Фейт. Пока она заправляла машину, у них завязался разговор.
- Вы студентка? - спросил владелец бензоколонки.
- Да.
- Из Бреа?
- Ага.
- Во время беспорядков были там? Она отрицательно мотнула головой.
- Только слышала про них. Араб печально вздохнул и заявил:
- Не нравится мне этот университет. Что-то с ним неладно.
Фейт ничего не ответила, только посмотрела на мрачное лицо хозяина колонки. Но внутри нее словно молния полыхнула. Странные слова араба попали в самую точку - ведь в последние дни именно это было самым больным вопросом для Фейт. Однако не боль она испытала, а приятное чувство разделенной ноши, которую до сих пор считала своей и только своей.
Становилось не по себе от того, что совершенно посторонний человек так отзывается об университете в Бреа. И вместе с тем услышать такое от постороннего человека было облегчением. Прежде она мучилась от необоснованности и невнятности своих страхов и казалась себе не то дурочкой, не то полусумасшедшей. И вот кто-то со стороны подтверждает, что интуиция ее не подвела и не она одна видит неладное. Конечно, это было большим облегчением.
- Если совсем честно, - сказал мужчина, - то я уже давно недолюбливаю этот университет. Моя дочь проучилась там год, а затем перевелась в Ирвин. Когда она жила в общежитии в Бреа, студгородок ей совершенно не нравился - и я был согласен с ней. Поэтому я сразу же поддержал ее, когда она надумала сменить место учебы.
- Я вас вполне понимаю, - кивнула Фейт. Раздался щелчок, давший знать, что бак полон. Араб забрал у девушки шланг и повесил его на место. Счетчик показывал девять долларов и сорок центов. Фейт протянула владельцу десятку.
- Я учусь на первом курсе, - призналась она, - но уже почти возненавидела этот университет.
Араб отсчитал ей шестьдесят центов и, вручая их, посоветовал:
- Будьте осторожны.
- Быть осторожной? Что вы имеете в виду?
- В вашем университете происходит слишком много нехорошего. Столько... насилия. - Он посмотрел на нее печальными глазами. Было ясно, что он говорит совершенно серьезно, искренне. - Я прожил здесь пятнадцать лет. За это время много всякого случалось на территории университета. Одни годы были лучше, другие хуже. Память у меня хорошая, и я человек любопытный. Вот я и примечал. Поверьте мне, хуже этого учебного года еще не бывало. А он только начался. По лицу вижу, вы милая добрая девушка. Милая и хорошенькая. Так что будьте начеку, глядите в оба.
- Спасибо, обязательно, - с благодарной улыбкой произнесла Фейт и села в свой "фольксваген". Араб кивнул и тоже дружелюбно улыбнулся.
- Приятного вам вечера. Ведите машину поосторожнее!
Фейт помахала ему рукой, выехала на Империал-стрит и направилась в сторону скоростного шоссе.
Час пик уже миновал, машин было довольно мало, однако на Пятьдесят пятой улице велись строительные работы, пришлось делать объезд, и в итоге она добралась до дома лишь через час.
Чем ближе Фейт подъезжала к своей родной Семидесятой улице, тем муторнее у нее было на душе. Возвращаться домой нисколько не хотелось. Ах, если бы библиотека работала двадцать четыре часа в день! Или если бы у нее были деньги, чтобы жить отдельно от семьи, в университетском общежитии!
Тогда она бы месяцами не заглядывала в проклятый дом на Семидесятой!
Фейт проехала мимо мясной лавки Бада. Уже стемнело, но смог был все равно заметен: воздух туманился в желтом свете ламп, казался как бы зернистым - словно на очень большой фотографии, увеличенной с плохого негатива. На тротуаре группа подростков в обтягивающих голубых ветровках глумились над мужчиной и женщиной, не давая испуганной паре пройти к собственной машине.
Господи, как не хочется домой!
Они, разумеется, опять грызлись - Кейт и мамаша. Еще от машины Фейт услышала разговор на повышенных тонах. Слов она разобрать не могла, но было ясно, что идет очередная бессмысленная разборка. У соседей слева тоже громко ругались - правда, испанской скороговоркой. Соседи справа врубили телевизор на полную мощность.