Я встал. Посмотрел на Билла и рассмеялся. "У тебя такой вид, будто твой лучший друг собирается выйти в маленькую зеленую дверь, из которой никто не возвращается. Ничего подобного, Билл; Я хочу навестить очаровательную женщину и ее, может быть, слегка свихнувшегося, но, тем не менее, гениального отца. Меня ждет очень интересное время. А если папа слишком уж спятит, меня выручит Мак-Кенн. Если ты мне понадобишься, я с тобой свяжусь. Существуют почта и телефон. Идемте, Мак-Кенн".
Мы вчетвером спустились в холл.
Я сказал: "Билл, ничего не говори Элен, пока я с тобой не свяжусь".
И в этот момент открылась дверь и вошла Элен.
Глаза ее широко раскрылись, она выглядела расстроенной и сказала: "Здравствуй, дорогой. Почему мне не сказали, что ты сегодня придешь? Я бы не уходила".
Она обняла меня за шею и поцеловала. Губы у нее мягкие и теплые, всю ее окружает аромат, не морского цветка, а цветка, растущего на земле.
- Я сам не знал о том, что приду.
- Ну, а сейчас иди. Нам нужно о многом поговорить.
Я хотел побыть с Элен, но именно сегодня мне нельзя было с ней говорить. Я бросил невольный взгляд о помощи на Мак-Кенна.
Мак-Кенн понял. Он сказал: "Простите, мисс Элен, но мы должны немедленно уходить".
Элен взглянула на него. "Здравствуйте, Мак-Кенн. Я вас не заметила. А что вы собираетесь делать с этим моим человеком?"
- Все, что прикажете, мисс Элен. - Мак-Кенн улыбался, но мне показалось, что он говорит чистую правду: что бы ни приказала ему Элен, он все бы выполнил.
Билл сказал: "Алан должен идти, Элен".
Она сняла шляпу и пригладила волосы. Спокойно спросила: "Дело де Кераделей, Алан?"
Я кивнул, и она слегка побледнела. Я сказал: "Ничего особо важного, но, честно, я не могу остаться. Увидимся завтра, Элен. Давай встретимся у Мартенса за ленчем. Потом побродим, поужинаем и отправимся на какое-нибудь шоу. Я уже три года не был в театре".
Она одну-две минуты смотрела на меня, потом положила руки мне на плечи.
- Хорошо, Алан. Встретимся в два. Но приходи.
* * *
По дороге я поклялся себе, что бы ни случилось: ад или наводнение, - я приду обязательно. И если Биллу придется несколько часов поразвлекать тень Дахут, что ж, он выдержит. В клубе мы с Мак-Кенном выпили, и я рассказал ему кое-что еще. Я сказал, что и де Керадель, и его дочь спятили, и меня приглашают потому, что мадемуазель кажется, что несколько тысяч лет назад мы были любовниками. Он молча слушал.
Когда я кончил, он сказал: "Эти тени, док. Вы думаете, они реальны?"
Я ответил: "Не знаю, как они могут быть реальны. Но те, кто их видит, так считают".
Он кивнул с отсутствующим видом. "Ну, с ними нужно обращаться, как с реальными. Но как надавить на тень? Впрочем, за их действия отвечают реальные люди. Вот на них надавить всегда можно".
Потом добавил:
- Например, эта дёвчонка де Керадель. Что вы о ней думаете? Я слышал, она очень красива. Безопасно к ней отправляться?
Я вспыхнул, потом холодно ответил:
- Когда мне понадобится охранник, Мак-Кенн, я дам вам знать.
Он ответил так же холодно: "Я ничего не имел в виду. Только… не хочу, чтобы пострадала мисс Элен".
Это меня задело. Я горячо начал: "Если бы не мисс Элен…" - и замолк. Он наклонился ко мне, взгляд его стал менее жестким.
- Я так и думал. Вы боитесь за мисс Элен. Поэтому вы идете. Но, может, вы выбрали не тот способ защиты?
- А вы знаете лучший?
- Почему бы не отдать все в мои руки?
- Я знаю против кого иду, Мак-Кенн, - возразил я ему.
Он вздохнул и сдался. "Ну, ладно, скоро появится босс, а пока надо договориться, как поддерживать связь. Во-первых, у конца стены будет рыбачить лодка. Когда вы отправитесь?"
- Когда за мной пошлют.
Он снова вздохнул, торжественно пожал мне руку и ушел. Я лег и уснул. На следующее утро в девять позвонил Билл и сказал, что Рикори телеграфировал необходимые инструкции и сообщил, что вылетает из Генуи в Париж, затем сядет на "Мавританию" и через неделю будет в Нью-Йорке. Позвонил с той же новостью Мак-Кенн, и мы договорились в полночь встретиться, чтобы обсудить совместные действия.
* * *
Я провел прекрасный день с Элен. Встретил ее у Мартенса и сказал: "Это твой и мой день, дорогая. Ни о чем другом думать не будем. К дьяволу де Кераделей. Это последнее упоминание о них".
Она очаровательно ответила: "Место рядом с дьяволом вполне им соответствует, дорогой".
Как я сказал, день был прекрасный, и задолго до его конца я понял, как сильно влюблен в Элен. Всякий раз как мысль о мадемуазель выползала из темного угла сознания, куда я ее затолкал, я заталкивал ее обратно, испытывая укол ненависти, как боль от жала. В половине одиннадцатого я попрощался с Элен у дверей Лоуэлла. И спросил: "Как насчет завтра?"
- Очень хорошо. Если сможешь.
- А почему это я не смогу?
- День кончился, Алан. Ты не избавишься от Дахут так легко. - Я попытался ответить, она меня остановила. - Ты не знаешь, как я тебя люблю. Пообещай… если я тебе понадоблюсь… приходи ко мне… в любое время… и в любой… форме.
Я схватил ее за руки. "В любой форме? Что ты этим хочешь сказать?"
Они потянула мою голову вниз, прижалась губами - свирепо, нежно и в то же время страстно. Открыла дверь, на мгновение повернулась и ушла.
Закрыла дверь. Я сел в такси и поехал в клуб, ругая мадемуазель более всесторонне, чем я это делал со времен Иса. Мак-Кенн еще не появился, но меня ждала телеграмма. Я прочел:
"Завтра в полдень у причала Ларчмон-клуба вас будет ждать яхта. Она называется "Бриттис". Там я вас встречу. Искренне надеюсь, вы придете готовый остаться навсегда".
Ну, вот. Я не пропустил ни названия яхты, ни насмешки в этом "остаться навсегда". Элен - реальность, а Дахут - тень. Но я понял, что тень тоже становится подлинной реальностью. С печалью в сердце, с мрачным предчувствием, с сожалением об Элен, с которой я, возможно, распрощался навсегда, с жгучей ненавистью к этой женщине, которая так полупрезрительно призывает меня, - со всем этим я понимал - что ничего не остается делать, как повиноваться.
Глава XIV
За стеной Кераделя
Когда я паковал саквояж, появился Мак-Кенн. Он удивленно посмотрел на меня. "Вы куда-то отправляетесь, док?"
В неожиданном порыве откровения я протянул ему телеграмму мадемуазель. Он молча прочел ее, поднял голову. "Только что пришло? А мне показалось, вы говорили доктору Беннету, что приглашение у вас уже есть".
- Это, - терпеливо пояснил я, - только подтверждение предварительной договоренности, уточняет время, которое не было установлено ранее. Можете сами убедиться, если прочтете внимательнее. - Я начал паковать второй саквояж. Мак-Кенн перечел телеграмму, некоторое время молча смотрел на меня, потом сказал:
- За доком Беннетом ходила одна из этих теней, верно?
Я резко повернулся к нему. "Почему вы так думаете?"
Он продолжал, как будто не слышал меня: "А потом ее не стало, когда вы были с ним".
- Мак-Кенн, - сказал я, - вы сошли с ума. Почему вы так думаете?
Он вздохнул и ответил: "Когда вы с ним спорили о том, чтобы ехать к де Кераделю, я удивился. Но когда увидел телеграмму, больше не удивляюсь. Получил ответ".
- Ну и хорошо, - сказал я и продолжал паковаться. - И каков же ответ?
- Вы что-то отдали за тень доктора Беннета.
Я посмотрел на него и рассмеялся. "У вас отличные идеи, Мак-Кенн. Что же я мог отдать, и кому, и зачем?"
Мак-Кенн снова вздохнул и указал на имя мадемуазель. "С ней, - потом показал слова "остаться навсегда" и сказал:,- И вы отдали это за тень".
- Мак-Кенн, - сказал я и подошел к нему. - Он действительно считал, что его преследует тень. Но только потому, что он Слишком много думал об этом странном деле. И у него такая же идея о том, почему он освободился от… наваждения, что и у вас. Я хочу, чтобы вы пообещали ничего не говорить ему о своих подозрениях. И особенно не говорить мисс Элен. И если кто-нибудь из них заговорит с вами об этом, постарайтесь их разубедить. У меня есть основания просить об этом, поверьте. Обещаете?
Он спросил: "Мисс Элен еще ничего об этом не знает?"
- Нет, если ей не сказал доктор Беннет после нашего ухода, - ответил я. Я с беспокойством подумал об этом и проклял свою глупость: почему я его не предупредил?
Он немного подумал, потом сказал: "Хорошо, док. Но боссу я должен буду рассказать".
Я рассмеялся и ответил: "Хорошо, Мак-Кенн. К тому времени игра будет кончена. Останутся посмертные процедуры".
Он резко спросил: "Что вы этим хотите сказать?"
- Ничего, - ответил я. И продолжал паковаться. Правда в том, что я и сам не знал, что хотел этим сказать.
Он продолжал: "Вы там будете завтра к вечеру. Я с ребятами задолго до темноты остановлюсь у старого козла. Вероятно, до следующего дня мы не пойдем в тот дом, о котором я вам рассказывал. У вас есть план, как нам связываться?"
- Я думал об этом. - Я перестал укладывать вещи и сел на кровать. - Не знаю, насколько тщательно за мной будут следить, будет ли у меня свобода передвижения. Ситуация… необычная и сложная. Очевидно, ни письмам, ни телеграммам я не могу довериться. Я могу приехать в деревню, но это не значит, что смогу связаться с вами, потому что, наверно, буду не один. Даже если вы будете там, весьма глупо было бы узнать вас и заговорить. А де Керадели не глупцы, Мак-Кенн, и они сразу поймут, в чем дело. Пока я не окажусь по другую сторону стены, могу предложить только одно.
- Вы так говорите, будто приговорены к пожизненному заключению, - улыбнулся он.
- Нужно рассчитывать на худшее. Тогда не придется разочаровываться. Если поступит телеграмма - запишите, Мак-Кенн, - доктору Беннету: "Все в порядке. Не забудь переслать почту", как можно быстрее перебирайтесь через стену, как можно быстрее к дому - и огонь из всех калибров. Понятно, Мак-Кенн?
- Хорошо, - согласился он. - У меня тоже есть одна-две аналогичные мысли. Когда попадете туда, вам никто не помешает писать. Прекрасно. Пишите. Найдите возможность выбраться в "Беверли Хаус", я вам о нем рассказывал. Войдите. Кто бы с вами ни был, найдите возможность бросить письмо на пол или куда-нибудь. Никому не передавайте. После вашего ухода перевернут весь дом, но найдут. И я его получу.
- Дальше. У северного конца стены все время будут рыбачить парни. Если идти от дома, это слева. Там скала. Можете взобраться на нее и осмотреть окрестности.
Вы ведь за стеной, и вам не помешают. Напишете другую записку, положите в маленькую бутылочку, побросайте в море камни и с ними бутылочку. А парни именно этого и будут ждать.
- Хорошо, - сказал я и налил ему. - Теперь только ждите телеграмму для Беннета и приводите своих мирмидонцев.
- Кого, кого? - переспросил Мак-Кенн.
- Ваших одаренных парней с пушками и лимонками.
- Хорошее название. Им оно понравится. Ну-ка скажите еще раз.
Я повторил и добавил: "И не забудьте сказать об этом доктору Беннету".
- Значит вы с ним до отъезда разговаривать не будете?
- Нет. И с мисс Элен тоже.
Он немного подумал, потом спросил: "Вы вооружены, док?"
Я показал ему свой 32 калибр. Он покачал головой, "Вот этот лучше, док". Полез под мышку и отстегнул кобуру. В ней был маленький пистолет с коротким стволом.
- 38 калибр, - сказал он. - Только броня выдержит. Держите свой прежний, а этот носите под мышкой. Носите всегда, днем и ночью. И прячьте. В кармане кобуры запасные заряды.
Я сказал: "Спасибо, Мак", - и бросил его на кровать.
- Нет, надевайте и носите. К нему нужно привыкнуть.
- Хорошо, - сказал я. И послушался.
Он неторопливо выпил еще, затем сказал мягко: "Конечно, есть прямой и легкий выход. Вам всего лишь нужно, когда сядете за стол с де Кераделем и его девчонкой, достать пушку и прикончить их. Я со своими парнями вас прикрою".
- Не знаю, Мак, - вздохнул я. - Честно, не знаю.
Он тоже вздохнул и встал. "Вы слишком любопытны, док. Ну, что ж, действуйте по-своему…"
У дверей он повернулся. "Вы бы понравилась боссу. Босс любит крепких парней".
И вышел. Я чувствовал себя посвященным в рыцари.
Написал короткую записку Биллу. Просто пояснил, что когда принимаешь решение, отступать нельзя, нужно действовать, и поэтому с утра я буду в хозяйстве мадемуазель. Я ничего не написал о телеграмме: пусть думает, что это исключительно мое решение. Написал, что у Мак-Кенна есть для него важное сообщение, и если он получит телеграмму от меня, это будет означать начало решительных действий.
И еще написал короткое письмо Элен…
* * *
На следующее утро я вышел из клуба рано - прежде чем доставили мои письма. Доехал на такси до Ларчмонта; незадолго до полудня был на пристани; там мне сказали, что меня ждет лодка с "Бриттис". Я нашел лодку. В ней оказались три человека, бретонцы или баски, трудно сказать. Странные люди, неподвижные лица, зрачки глаз необычно расширены, кожа желтовато-болезненная. Один из них взглянул на меня и лишенным выражения тоном спросил по-французски:
- Сир де Карнак?
Я нетерпеливо поправил: "Доктор Каранак". И сел на корме.
Он обернулся к остальным двоим. "Сир де Карнак. Пошли".
Мы проплыли сквозь стаи мальков и направились к стройной серой яхте. Я спросил: "Это "Бриттис"? Рулевой кивнул. Прекрасный корабль, около ста пятидесяти футов в длину, шхуна, созданная и оснащенная для быстрого движения. Мак-Кенн усомнился в ее океанских способностях. Напрасно.
Мадемуазель стояла у трапа. Вспоминая, как я с ней расстался в последний раз, я испытывал некоторое замешательство. Я заранее подумал об этом и решил держаться как ни в чем не бывало - если она позволит. Способ, которым я спасся, сбежал из ее спальни, был вовсе не романтичным. Но я надеялся, что ее способности, адские или любые другие, не помогли ей воссоздать картину моего бегства. Поэтому, поднявшись по трапу, я с в идиотским весельем заявил:
- Здравствуйте, Дахут. Вы прекрасно выглядите.
И это правда. Ничего от Дахут из древнего Иса, ничего от королевы теней, ничего от ведьмы. На ней щегольской белый спортивный костюм, и бледные золотые волосы не создают никакого ореола вокруг головы. Напротив, на голове у нее мудреная маленькая зеленая вязаная шляпка. Большие фиолетовые глаза смотрят ясно, и в них нет ни следа светло-лиловых адских искорок. Внешне просто исключительно красивая женщина, и не более опасна, чем любая красавица.
Но я знал, что это не так, и что-то подсказывало мне, что нужно удвоить бдительность.
Она рассмеялась и протянула мне руку: "Добро пожаловать, Ален".
С легкой загадочной улыбкой взглянула на два мои саквояжа и провела вниз, в роскошную небольшую каюту.
Сказала самым обычным тоном: "Я подожду вас на палубе. Не задерживайтесь. Ленч готов".
Яхта уже двинулась. Я взглянул в иллюминатор и удивился тому, как мы далеко от берега. "Бриттис" даже быстроходнее, чем я полагал. Через несколько минут я поднялся на палубу и присоединился к мадемуазель. Она разговаривала с капитаном, которого представила мне под добрым старым бретонским именем Браз, а меня ему как "сира де Карнака". Капитан был плотнее остальных членов экипажа, но с тем же неподвижным лицом и странно расширенными зрачками. Я видел, как эти зрачки вдруг сузились, в глазах блеснуло такое выражение, будто он припоминает…
Я знал, что это не просто неподвижность, отсутствие выражения. Это уход. Сознание этого человека жило в собственном мире, он действовал и отвечал на внешние раздражения почти исключительно инстинктивно. По какой-то причине его истинное сознание выглянуло наружу на мгновение под воздействием древнего имени.
Остальные члены экипажа тоже в таком странном состоянии?
Я сказал: "Капитан Браз, я предпочел бы, чтобы меня называли доктор Каранак, а не сир де Карнак".
Я внимательно смотрел на него. Он не ответил, лицо его осталось невыразительным, глаза широко раскрытыми и пустым". Он меня как будто и не слышал. Мадемуазель сказала: "Владыка Карнака совершит с нами много путешествий".
Он поклонился и поцеловал мне руку; ответил таким же лишенным выражения голосом, как и человек в лодке, "Владыка Карнака оказывает мне великую честь".
Он поклонился мадемуазель и ушел. Я смотрел ему вслед, и по спине пробежал холодок. Как будто говорил автомат, автомат из плоти и крови, который видит меня не таким, каким я есть, а таким, как ему приказало видеть.
Мадемуазель с откровенной насмешкой смотрела на меня. Я равнодушно заметил: "У вас на корабле превосходная дисциплина, Дахут".
Она опять рассмеялась. "Превосходная, Ален. Начнем ленч".
Ленч тоже оказался превосходным. Даже слишком. Двое слуг были похожи на остальных членов экипажа, и прислуживали нам они на коленях. Мадемуазель оказалась превосходной хозяйкой. Мы говорили о разном и постепенно я забывал кто она такая. Только к концу еды то, о чем мы оба думали, проявилось.
Я сказал, почти про себя: "Здесь встречаются феодальное и современное".
Она спокойно ответила: "Как и во мне. Но вы слишком консервативны, говоря о феодальных временах, Ален. Мои слуги уходят гораздо дальше. Как и я".
Я ничего не ответил. Она подняла бокал с вином, поворачивая его, чтобы в нем заблестели искорки света, и добавила так же спокойно: "И вы тоже".
Я поднял свой бокал и чокнулся с ней. "К древнему Ису? В таком случае я пью за это".
Она серьезно ответила: "К древнему Ису… и мы пьем за это".
Мы снова соприкоснулись бокалами и выпили. Она поставила свой бокал и с легкой насмешкой взглянула на меня. "Похоже на медовый месяц, Ален?"
Я холодно ответил: "Если и так, то в нем не хватает новизны".
Она слегка покраснела. Сказала: "Вы… грубы, Ален".
- Я бы больше чувствовал себя новобрачным, если бы меньше - пленником.
Она на мгновение сдвинула прямые брови, и адские искорки заплясали во взгляде. И скромно заметила, хотя на щеках еще сохранялась краска гнева:
- О вы так легко… ускользаете, мой возлюбленный. У вас дар исчезать незаметно. Вам нечего было бояться… в ту ночь. Вы видели то, что я хотела вам показать, поступали так, как мне хотелось… так почему же вы сбежали?
Это меня задело; я снова ощутил смесь гнева и ненависти, схватил ее за руку.
- Не потому что испугался вас, белая ведьма. Я мог задушить вас во сне.
Она спокойно спросила, у губ ее появились ямочки:
- Почему ж вы этого не сделали?
Я отпустил ее руку. "Такая возможность по-прежнему есть. Вы нарисовали в моем спящем мозгу удивительную картину".
Она недоверчиво смотрела на меня. "Вы думаете… вы не считаете ее реальной? Вам кажется, древний Ис не реален?"
- Не более реален, Дахут, чем мир, в котором живут люди на этой яхте. По вашему приказу… или приказу вашего отца.
Она серьезно ответила: "Значит, я должна убедить вас в его реальности".
Все еще с гневом я сказал: "Он не более реален, чем ваши тени".
Она еще более серьезно ответила: "Тогда и, их реальности я должна вас убедить".