На скошенном в острие лезвии начертан в углу знак - схематическое до примитивности изображение древнего индейского оберега "Ловца снов".
"Хорошие сны проходят сквозь маленькую дырочку в центре плетения, а плохие запутываются в паутине…" - со временем эта фраза, прочитанная когда-то давно в Википедии, приобрела для меня почти символическое значение. Паутина - это наша организация, дырочка в центре - Переход, а Сны… Сны тоже бывают хорошими и плохими. И от последних нам приказано избавляться…
Найти… Каждого в городе сейчас можно отыскать по цепочке свежих следов, которые тот отпечатывает за собой в снегу занесенных тротуаров и мощеных улочек. Сновидения их не оставляют, это одно из не менее важных свойств, - но такой способ как раз для них, как бы парадоксально ни звучало.
…Свет фонаря, под которым я все еще в замешательстве стою, отбрасывает серебряный в снежном кружеве луч на покрытый льдистой корочкой асфальт у меня под ногами. Делаю шаг в него, зажмурившись представляя - почти чувствуя на самом деле, - как сияние рассеивается во мне и я сам ответно рассеиваюсь в нем, собираясь заново, уже в какой-то новой форме.
Мир на мгновение гаснет, а потом снова проявляется вокруг штрихованными контурами, словно сквозь затемненные стекла очков, которых на самом деле нет. Так видят окружающее Сны - альтернативная реальность, чуть более глубокий ее слой, чем доступно ощутить обычным людям.
Пронзительное столбообразное сияние фонаря - единственного из всего вокруг, что при перемещении осталось прежним, - пугает и завораживает одновременно: по сравнению с темной, едва различимой в клубящей ночи улицей, свет, падающий под ноги, кажется потоком расплавленного золота, пучком люминесцентных ламп и пронзительно накаленной иглой, прорезавшей воздух. Он обособленный и почти физически ощутимый - как будто можно в любой момент протянуть к нему руку и отщипнуть кусочек. Только совсем маленьким обойтись не получится.
…Я едва могу оторвать взгляд, заставляя себя обернуться в другую сторону.
Ходить на эту грань реальности неприятно, но теперь я могу увидеть то, что видят Сны. И выслеживать их, соответственно…
Девственно-чистый снег окрашивается на тротуаре нейтрально-белым в тех местах, где в оставшейся позади привычной действительности протоптаны многочисленные тропинки вдоль дороги и отходящим с улицы задворкам. Зато отчетливо - точно блестящими охряно-золотыми разводами по земле - выделяются следы тех, кого в нашем мире уже не существует.
Я вижу Сны - и теперь они видят меня таким же, одним из них. Это почти такая же уловка, как обманчивая печаль в их глазах, заставляющая порой слишком безрассудно им довериться.
Свет, теперь нестерпимо врезающийся потоком в спину, хочется впитать в себя полностью, поглотить, затянуть, сделаться его частью, а его - частью себя, безраздельной и полной. Чтобы хоть немного почувствовать себя другим, чем-то чуть большим, чем просто серая тень, блуждающая во мраке. Выуживаю из внутреннего кармана очки с продолговатой царапиной на правом стекле - памяткой недавней ночи. Мир почти полностью гаснет перед глазами, притупляясь в рассеянной беззвездной мути, только маячит перед глазами блеклая уже двойная дорожка Дининых следов, углом расходящаяся от подъезда, из которого мы оба еще недавно вышли. Не знаю - не могу толком понять - почему, но мне кажется, что она куда-то спешит.
Или это я должен поспешить…
* * *
Наш город похож на паутину.
Стягивается районами вокруг общего центра, пронизанный всеми его проспектами, закоулками и подворотнями, с вкраплениями щебня, крошек и дорожной пыли, зацепившейся за дымоходы и электрические растяжки проводов. Город рвется местами, он действительно выглядит как сеть - невидимое переплетение чьих-то мыслей, снов, желаний, улыбок и хмурых взглядов. Неизвестных разговоров, откровенных тайн и забытых имен. Он выдержал ветер и время. Он заключил воду в гранит набережной и испещрил небо каскадами ветхих крыш, окружил зелень парков песчаной штукатуркой домов и стен. Но он не выживет без людей…
…Основные артерии дорог тянутся по другую сторону реки, окольцованной многократными мостами, и почти не затрагивают наш район, по сути своей являющийся островом. Я иду неразборчиво, практически не замечая ничего вокруг. Уверенный, как мне кажется, и вполне спокойный, но спокойствие это больше походит на оцепенение.
На какую-то отчаянную попытку прийти в себя, быть вновь тем, кем казался до этого, привычным, делая те же привычные дела и думая привычные мысли.
Следы за моей спиной постепенно начинают притухать, а впереди все еще вьются, я почти бегу по ним, сам порой этого не осознавая, не боясь на кого-нибудь наткнуться: если где-то поблизости и есть люди, моего присутствия они не ощутят и не заметят. Сначала вдоль набережной, петляя по пересечениям людных проспектов - тропинка, словно задумавшись, кружит и мнется возле мощеной музейной площади и, приняв какое-то решение, быстро сворачивает вдоль дороги через мост, освещенного двумя стройными рядами частых круглых фонарей-ламп. Свет разгорается уходящей перспективой, теряясь в тумане на той стороне размытыми снегом и облаками с пятнами.
В этом слое искаженной затемненной реальности нет теней, а небо кажется сплющенным пластом крошащегося серого пепла, отодвинувшимся еще дальше в вышину в своем неподвижном монохромном бесцветии. Только сияние ночных маяков компенсирует все, разгораясь и накаляясь до плавящей, монотонно пульсирующей белизны. Я люблю наблюдать, как они разгораются: сначала высекается зеленоватая искра, бьется и мерцает среди тесных стенок стеклянного заточения, подсвеченных молочным туманом и всполохам. Отсвечивает синим и резко вспыхивает, озаряясь пламенным накаляющимся пожаром, и свет буквально пронизывает все насквозь волной, хотя на самом деле - в видимости - лишь замечаешь мельком, как нагревается от мороза лампа, играя напряжением в проводах.
Следы тянутся мимо, вымеренные и ровные, точно отпечатки типографского штампа, исчезая вдали подсвеченными кляксами на асфальте, и ведут куда-то в центр, в более оживленные и людные места. Сны тянутся к людям, их питают чужие эмоции.
Свет, тепло, осколки чужих чувств, сквозящие в неприкрытых взглядах - все это дает жизнь, то самое, что умершим душам отчаянно хочется возвратить себе. Это, упущенное и запретное, что не может теперь не притягивать, увлекать манящим дурманом, который хочется вобрать в себя целиком и полностью, не оставив ни капли. Ведь это просто - нужно всего лишь заглянуть в глаза. Кому угодно - дальше уже однозначно будет все равно. И я не уверен - я просто знаю, - Она направляется сейчас именно за этим.
…Вакуум окружающего приходит в медленное волнующееся движение, дрожа и вибрируя, как потревоженное желе, вытащенное из холодильника. Перекресток. Обширное пространство, где пешеходный бульвар пересекается напрямую с длинным гудящим проспектом, переходящим в оживленный такт исполосовавших его "зебр" и подземных тоннельных переходов. Одно направление пути здесь мгновенно разбивается на множественные закоулки: можно идти вдоль основного потока людей, можно углубиться в задворки, петляя подворотнями. Можно спуститься в метро - серая коробка входа туда, похожая на перевернутый спичечный коробок, торчит обособленно на противоположной стороне улицы, почти теряясь из виду на фоне гигантского бежевого здания крытого рынка. Возле него - небольшой пятачок недалеко от дороги, прикрытый прозрачным пластиком навес автобусной остановки и цветастые обклеенные бока окружения рекламных киосков.
С разрисованных пестрых афиш на меня неподвижно уставились глаза театральных и киношных героев - где-то среди них есть те, кого именно сегодня я так и не увидел, - с окружающих лиц, мелькающих рядом в районе куцей видимости - задумчивые незнакомые взгляды, рассеянно проходящие меня насквозь.
Люди курсируют мимо, сливаясь в непрерывное течение, расходящееся возле переходов, метро и пересадок общественного транспорта, чуть рассеивающееся в боковой стороне от ворот рынка, где двое грузчиков в комбинезонах перетаскивают внутрь партию прибывших контейнеров с продуктами. По правую руку от меня мигает огоньками вывеска аптеки, парикмахерской и кафе-мороженого, и везде, куда ни посмотри, толчется, движется и перетекает разреженная толпа.
Народ обтекает меня по сторонам - подходящих совсем близко я ловлю краем глаза, успевая вскользь отметить скошенные в толпе мутные силуэты в темных, искаженных этой реальностью разводах. Защитная стенка, не позволяющая прохожим натыкаться на меня в упор, прогибается внутрь при каждом прикосновении, сжимаясь и ответно вибрируя, и волны резонансом расходятся под ногами, заключая в тесный кокон, в котором становится труднее дышать.
Плохо быть Сном…
Я лихорадочно оглядываюсь по сторонам, пытаясь отыскать под ногами проходящей толпы знакомые выделяющиеся следы, но чувствую, как меня неумолимо, словно тягой течения, затаскивает в эту обтекаемую мельтешащую круговерть, и уже перестаю что-либо видеть по сторонам, кроме смазанных контуров чьей-то одежды. Окружающее не мутнеет, но мгновенно теряет качество, как плохо обработанная лента кинопленки. Как взвесью взболтанные со дна песчаные крошки и ил, от которых щиплет глаза и инстинктивно хочется зажмуриться. Придется выбираться обратно, уходя в сторону - потому что при таких условиях я все равно никого и ничего не найду - и обходить перекресток и улицы с внешней стороны, хотя Она вряд ли выбрала окраинные пути. Она…
…Я внезапно замираю, точно приклеившись подошвами к мощеному тротуару, потому что вижу Дину возле одного из пешеходных переходов: торчащая над неоправленным вывернутым капюшоном светло-русая взъерошенная макушка, едва ли просматриваемая обрывками в мелькании пуховиков, пальто и сумок. Жалостливо прижалась спиной к мутной стене трамвайной остановки в шелушащихся обрывках содранных рекламных плакатов, несмело оглядывается по сторонам, одна в метре стойкого отчуждения вокруг.
Подбираясь ближе, я понимаю, что прав - она пришла сюда не случайно и не просто так: непонимающе-распахнутые глаза с зависшим на дне каждого из них большим знаком вопроса. Пытается ухватить проскальзывающие мимо нее чужие взгляды: возбужденные, усталые, раздраженные, хмурые, смеющиеся и робкие, жизнерадостные и - этой же самой жизнью - утомленные и выжатые в ноль. Полчаса такого смешанного коктейля - и даже обычного человека начнет укачивать от полученных противоречивых эмоций, а ее саму просто поведет от передозировки, так по-прежнему и не приблизив к желаемой цели. Нахвататься кусками и без разбора разного, не имея представления о том, как это переварить. Ее же счастье, что Дина в этом деле явно не мастер: большинство из взглядов, даже направленных в ее сторону, проходят скрещивающимися линиями над ее головой, практически не задевая. Даже вскользь - с ростом-то девушки это не удивительно. Да и место для такого выбрано не подходящее - тут нужен длительный и фиксированный визуальный контакт, а не мельтешащая людская мешанина, перебегающая через дорогу.
Я смотрю на Дину издалека, сквозь затуманенные темные стекла очков, в которых она выглядит иссиня-фиолетовой, внимательно следя за ее глазами, пока та не смотрит на меня, отвлеченная другими.
Глаза Снов похожи на лакированные оловянные бляшки: выпуклые и неподвижные, не имеющие собственного сияния, они блестят только в зависимости от того, сколько выпитых эмоций уже успели поглотить. Сколько они сожрали чужого, утянув его за собой в пустоту. Мешанина же в глазах Дины больше похожа на излучение прожектора - слабый луч, выходящий со дна зрачков и схлопывающийся внутри них в едва различимую светлую точку, дробящуюся бликами в прозрачной голубоватой радужке.
Это не похоже ни на что из того, что я видел раньше: ее глаза не тянут - стараются выпросить - то, что им необходимо, и они слишком - неправдоподобно - человеческие, в то время как сама девушка по-прежнему больше похожа на полупрозрачный скелетик листа, дрожащий от любого шороха и почти исчезающий, расплывающийся очертаниями в ярком свете. По ее лицу я вижу, что она ничего не забрала. Совсем ничего, даже из тех обрывков, что могла наглотаться в толпе. И абсолютно не понимаю…
…Дина прикрывает глаза, но светиться не перестает и покачивается задумчиво и плавно, в такт колыханию снегопада над городскими дорогами и крышами, а, когда снова медленно поднимает веки, на ее лице отображается смесь сомнения и уверенности. Сомнения в исходе какого-то решения - и уверенность в том, что оно необходимо. И это наконец заставляет меня очнуться…
Зажав пальцами прохладный металл метательного ножа, я так же - уверенно и с сомнением - медленно огибаю по дуге коробок остановки, чувствуя вялую стянутость движений, потому что защитная стенка, которую не замечают люди, стискивается и прогибается от их постоянных тычков и наталкиваний еще сильнее. Опять же - невидимый для всех остальных, за исключением самой Дины, которая тоже почему-то не замечает меня в упор, хотя я нахожусь уже всего в нескольких шагах от нее.
Хотя мое сердце стучит и бьется от волнения так, что кажется странным, почему вся улица не вздрагивает и не озирается испуганно по сторонам, пытаясь найти источник этих оглушительных ударов.
Дина стоит у края бордюрной полосы, слабо покачиваясь, будто от ветра, хотя в том пространстве, где она и я находимся, нет даже слабого на него намека. Зернистые от микроскопических трещин и пыли полоски вытянувшейся у ее ног "зебры" барашками волн убегают на другую сторону проспекта, теряясь и проминаясь под ногами людей, которые тоже бегут. Идут, торопятся, спешат, чеканят асфальт дробным звоном каблуков, сапог и теплых ботинок. С одного конца полосатой ленты на другой, мешая коричневую дорожную грязь, в которую превратился мой чистый утренний снег, выпавший еще с ночи. А Она все стоит на своем месте, напряженно замерев, и чего-то ждет, опустив голову так, что отдельные прядки светлых волос склеенными, влажными от налипшего снега концами падают на лицо, закрывая курносый нос, потухшие губы и ее взгляд, прожигающий пронзительными серебристыми лучами даже сквозь сомкнутые веки.
А я опять, как дурак, оцепенело пялюсь на нее со стороны, нерешительно пытаясь подавить жалостливый плотный комок, подступивший в сердце. Жалость - плохое чувство.
Это наше третье Правило.
Каким-то краем слуха, еще оставшимся в моем внимании, я слышу внезапно и издалека, как сквозь комковатый синтепон, забившийся в ушах, тренькающий поторапливающий звуковой сигнал светофора и - за какие-то полсекунды времени в реальном мире до того, как загорится "красный" запрещающий раздраженный свет - замечаю что-то странное.
Подсвеченная по контуру, словно обведенная голубым крошащимся мелком, фигурка Дины вдруг стремительно темнеет, превращаясь в размытую тень, которая сливается с живыми человеческими тенями, проваливаясь в реальность - выпадает за восприятие моего взгляда, проявляясь слишком материально и весомо, но в том мире, где по всем Правилам ей места больше нет. И не может быть.
Чертыхаясь неряшливо и вслух, я кидаюсь следом, уже не особо заботясь о том, как могут отреагировать окружающие прохожие на буквально проявившихся на их глазах из воздуха двух людей. И все еще продолжая машинально и по инерции сжимать в руке то, чем опять не успел, не сумел - и не решился воспользоваться.
Весь настрой обращается прахом, и с какого-то момента, переходя невидимую грань двух слоев реальности, я уже снова вижу мир ярким сине-фиолетовым и серебряным от не растоптанного снега ночным цветом. И вижу еще, как Дина стремительно выскальзывает - выпадает, нарочито качнувшись вперед и не удержав равновесия, - на дорогу, прямо по ходу уже разогнавшегося автомобиля…
Этот перекресток непростой. Здесь часто бывали раньше происшествия, о которых показывали в новостях, и аварии транспорта, и несколько случаев с пешеходами, но все это было не нарочно - по чистой случайности, велению судьбы или каким-то другим причинами, но НЕ преднамеренно.
А Она?.. Она-то куда?!.
…Я прыгаю вперед еще раньше, чем успеваю об этом подумать, и - это кажется абсурдом, но время будто все еще движется для меня растянуто - успеваю выбить ее собой с линии удара. Сзади и над головой оглушительно давит на уши резкий пробуксовывающий хруст и скрип вдавленных до предела тормозов, слышатся изощренная трехэтажная ругань и ор, а мы оба валяемся, растянувшись, поперек дороги, протирая одеждой грязь. Сияние взорвавшихся светом фар двумя лучами бьют в асфальт, подсвечивая еще ярче снег, искрящиеся разводы, влажный переход и сыплющиеся вниз все новым и новым дождем сверкающие искристые колючие снежинки.
Я неудачно и неприятно провезся щекой, но почти не чувствую саднящего покалывания на порезе и холода, а она… Она смотрит на меня, нависшего над ней на локтях практически нос к носу, в упор и бесстрашно. Уже не так, словно видит в первый раз, с осмысленностью оторопело вглядываясь в лицо. А я сам впервые понимаю, что на самом деле вижу теперь в глазах Дины - замечал всегда, еще с самой первой встречи, - но почему-то до сих пор не мог определить название.
Этому слабому, таящемуся, притухшему от нескончаемого страдания - но по-настоящему ЖИВОМУ.
Я вижу надежду…
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
"I want to live"
Антон, двадцать минут спустя
Большинство наших дворов в городе похожи на угловатую квадратную скобку, отделенную от внешней улицы боками домов, а от ответвляющегося обходного переулка - загородкой глухих ворот, а оттого они и почти одинаковы…
Этот я никогда раньше не видел - мы нашли его случайно, завернув каким-то петляющим маршрутом с оживленного проспекта в эту глушь, - но от своих соседей-собратьев он мало чем отличался внешне. Разве что только густым переплетением посеревших строительных "лесов", прилепившихся к одному из фасадов; ветер, затерявшийся в лабиринте подворотен и стен, удовлетворенно и рьяно полоскал прицепленные к шатким реям лохмотья укрывной зеленой сетки. В нашем городе - особенно в черте исторической застройки - постоянные затяжные реставрации представляются вполне обычным делом. Все эти балюстрады, волюты, барельефы и балясины и еще куча трудных к запоминанию понятий, отличить которые друг от друга может разве что только очень искушенный эстет.
- …Так как, говоришь, тебя зовут?.. - я сижу на расчищенных от снега, плотно подогнанных досках рассохшейся колодезной крышки - старая конструкция, похожая на короб, одиноко торчит в дальнем углу двора, прикрытая угловатым пересечением металлических листов, сползших с одного бока в наметенный сугроб. Странное явление в современном дворе, но таких банальностей, как трансформаторная будка или сторожка КПП, у нас как раз "днем-с-огнем". И смотрятся такие, если отыскать, достаточно дико…
Дина не отвечает, задумчиво уткнулась щекой в гриву уснувшему льву, временами лишь поглаживая того между заложенных ушей. Бронзово-черная тяжелая махина, засыпанная до живота снегом, притулилась к решеткам забора, подобрав под себя могучие лапы и обвив тело хвостом, и даже спящим выглядит сурово и грозно. Дина нежно водит у него по голове, присев на золотистый скользкий бок зверя, сама в капюшоне немного смахивающая на львенка. Отстраненная, но, я чувствую, она меня слушает. Очень внимательно.