Киндерман подошел к кассе. Продавщица взглянула на обложки и засияла:
– Я уверена, ей это очень понравится.
– Не сомневаюсь.
И тут ему вздумалось купить какой-нибудь забавный брелок для Дайера. В кассе было полно всяческих безделушек. Неожиданно его внимание привлек большой пакет, и Киндерман, не мигая, уставился на него.
– Еще что-нибудь? – спросила девушка. Но Киндерман уже ничего не слышал. Он медленно поднял пакет. Внутри находились розовые заколки для волос с надписью: "Большие Виргинские водопады".
Глава восьмая
Психиатрическое отделение Джорджтаунской больницы соседствовало с отделением невропатологии. Оно разделялось на две основные секции. В первой находились палаты для буйных. Здесь содержались пациенты, подверженные припадкам насилия. Параноики и активные кататоники. В лабиринте коридоров и палат затерялась парочка комнат, обитых войлоком. Уж что-что, а меры безопасности здесь соблюдались свято. В другой секции располагались так называемые "общие палаты".
Больные здесь не представляли опасности для окружающих. Большинство из них – люди преклонного возраста – попадали сюда по причине старческого слабоумия. В этих же палатах коротали свои дни и пациенты, страдающие шизофренией или депрессией, алкоголики или несчастные, перенесшие паралич. Кроме того, среди обитателей "общих палат" имелись и несколько пассивных кататоников. Замкнувшись в себе, они день за днем проводили в полной неподвижности с застывшими и странными выражениями лиц. Случалось, они вступали в разговор, являя при этом пример чрезвычайной исполнительности и скрупулезно следуя всем распоряжениям. В этих палатах не принималось никаких особых мер предосторожности. Пациентам разрешалось на денек-другой отлучаться из больницы. Пропуск им мог выписать кто угодно: от врача вплоть до подсобного рабочего.
– Кто выписывал ей пропуск? – осведомился Киндерман.
– Медсестра по фамилии Аллертон. Кстати, она как раз сегодня дежурит и явится сюда с минуты на минуту, – сообщил Темпл.
Они сидели в его небольшом уютном кабинетике рядом с дежурной стойкой. Киндерман разглядывал висевшие на стенах грамоты, дипломы и фотографии. На двух снимках красовался Темпл, на вид лет двадцати, в боксерской стойке, облаченный в спортивную форму университета. Взгляд его был свирепым. На других снимках Темпл обнимал какую-нибудь очередную кралю и широко улыбался в объектив. На столе лежал сувенир – маленький Экскалибур. На подставке была выгравирована надпись: "использовать в экстренных случаях". К боковой тумбе стола кнопками был пришпилен лозунг: "Алкоголик – это тот, кто выпивает больше доктора". Разбросанные на столе бумаги были обильно посыпаны сигаретным пеплом. Киндерман повернулся к Темплу, стараясь избегать взглядом его расстегнутой ширинки.
– Я не могу поверить, – произнес следователь, – что эту женщину выпустили без сопровождения.
Пожилую женщину с пристани удалось, наконец, опознать. Киндерман показывал ее фотографию на всех дежурных постах больницы. В отделении психиатрии ее и опознали. Больной оказалась Мартина Отси Ласло. В "общую палату" ее перевели из окружной больницы, где она пробыла сорок один год. Болезнь Мартины классифицировали как кататоническую форму слабоумия. Оно началось у нее еще в юности. Этот диагноз оставался неизменным и поныне, с того самого момента, как Ласло перевели в открывшуюся в 1970 году Джорджтаунскую больницу.
– Да, я просматривал ее историю болезни, – согласился Темпл, – и сразу понял, что там какая-то ерунда. Чего-то там явно не хватает. – Он прикурил и небрежно швырнул спичку в пепельницу, но промахнулся, и спичка упала на раскрытую историю болезни. Темпл мрачно проводил спичку взглядом.
– Черт их знает, чем они там занимаются. Она проторчала в окружной больнице целую вечность, так что никто и не помнит, с чего у нее крыша поехала. Ранние записи они куда-то засунули. А эти более чем странные пассы, которые она вытворяет руками, вот такие, – воскликнул Темпл и хотел было продемонстрировать их следователю, но тот оборвал его:
– Да, я видел, – спокойно произнес Киндерман.
– Правда?
– Она сейчас у нас в полиции.
– Я счастлив за нее.
Киндерман почувствовал неприязнь к врачу.
– Что означают эти движения? – поинтересовался он.
Вспыхнувшая над дверью лампочка прервала разговор.
– Войдите! – крикнул Темпл. Порог кабинета переступила молодая, привлекательная медсестра.
– Да, доктор?
Врач взглянул на медсестру.
– Мисс Аллертон, вы выписывали пропуск Ласло в субботу?
– Простите?
– Ласло. Вы выписали ей пропуск в субботу, так? Медсестра озадаченно взглянула на него.
– Ласло? Нет, я не выписывала.
– А это что же такое? – удивился Темпл. Он взял со стола бланк пропуска и начал читать: "Фамилия и имя: Ласло Мартина Отси. Цель поездки: визит к брату в Фэрфакс, штат Виргиния. Срок: до 22 марта". – Затем передал листок медсестре. – Выдан в субботу и подписан вами.
Медсестра, изучая пропуск, нахмурилась.
– Это была ваша смена, – напомнил Темпл. – С двух часов дня до десяти вечера. Девушка посмотрела на него.
– Сэр, я не писала этого, – заявила она. Лицо врача побагровело.
– Ты шутишь, крошка?
Мисс Аллертон, ежась под взглядом Темпла, взволнованно заговорила:
– Нет, я не писала этого. Клянусь. Да ведь она никуда и не уезжала. Я делала вечерний обход в девять и видела ее в постели.
– Разве это не ваш почерк?
– Нет. То есть да. Ой, я не знаю! – воскликнула мисс Аллертон. Она снова уставилась на бланк пропуска. – Да, похож на мой почерк, но это все равно не моя рука. Чем-то все равно отличается.
– Чем же именно? – выпытывал Темпл.
– Я не могу сразу сказать. Но я точно знаю, что не писала этого.
– Дайте-ка посмотреть. – Темпл выхватил листок у нее из руки и стал внимательно изучать его. – Да, вижу, – наконец проронил он. – Вы имеете в виду эти закорючки?
– Можно мне? – вмешался Киндерман и протянул руку к документу.
– Конечно, – Темпл передал ему пропуск.
– Спасибо, – поблагодарил Киндерман, рассматривая листок.
– Я не писала этого, – стояла на своем медсестра.
– Да, возможно, вы правы, – пробормотал Темпл. Следователь взглянул на психиатра.
– Что вы только что сказали? – спросил он.
– Да нет, ничего. – Темпл окинул взглядом медсестру. – Все в порядке, крошка. Зайди ко мне попозже, я угощу тебя чашечкой кофе.
Медсестра Аллертон кивнула, затем, повернувшись, торопливо вышла из кабинета.
Киндерман вернул пропуск Темплу.
– Странно, вы не находите? Кто-то подделал пропуск мисс Ласло.
– Но ведь это же сумасшедший дом. – Психиатр беспомощно вскинул руки.
– Зачем и кому это могло понадобиться? – не унимался Киндерман.
– Я же вам объяснил. Тут все сплошь и рядом психи.
– Вы имеете в виду и персонал отделения?
– Конечно. Эти заболевания заразны, как чума.
– И кто же из вашего персонала уже заболел?
– Да будет вам. Перестаньте.
– Что перестать?
– Я просто пошутил.
– И вас не насторожил этот случай?
– Абсолютно. – Темпл небрежно смял пропуск и швырнул его в пепельницу, но опять промахнулся. – Ах, черт! Впрочем, это, скорее всего, чья-то плоская шуточка. А, может быть, кто-то из моих подчиненных точит на меня зуб.
– Но ведь если бы дело сводилось только к этому, – возразил следователь, – тогда шутник наверняка подделал бы именно ваш почерк.
– Возможно, вы и правы.
– По-моему, это называется паранойей.
– Умница. – Темпл прищурил глаза, и теперь они стали похожи на узенькие щелочки. Пепел с сигары упал прямо ему на пиджак. Темпл попробовал было стряхнуть его, но только размазал большое темное пятно. – Она могла и сама выписать себе пропуск.
– Кто? Мисс Ласло?
Темпл неопределенно пожал плечами:
– А почему бы и нет? Здесь всякое случается.
– В самом деле?
– Да нет, конечно, это весьма сомнительно.
– Кто-нибудь видел, как мисс Ласло покидала больницу? Ее кто-нибудь сопровождал?
– Я пока этого не знаю, но постараюсь выяснить как можно скорее.
– Скажите, а после девятичасового обхода кто-нибудь еще раз проверяет больных?
– Да, ночная дежурная обходит палаты в два часа, – сообщил Темпл.
– А вы не могли бы спросить у нее, находилась ли в это время мисс Ласло в постели?
– Непременно. Я оставлю ей записку. Послушайте, а почему вас все это так интересует? Ведь это не имеет никакого отношения к убийствам.
– Каким убийствам?
– Вы меня прекрасно поняли. Я имею в виду того мальчишку и священника.
– В том-то и дело, что здесь имеется связь, – посерьезнел Киндерман.
– Впрочем, я так и подумал.
– Почему?
– Я-то ведь еще не окончательно тронулся.
– По-видимому, нет, – согласился Киндерман. – Вы на редкость сообразительный человек.
– Итак, какое имеет отношение Ласло к убийствам?
– Не знаю. Она замешана в этом деле, хотя и косвенно.
– Я теряюсь в догадках.
– Это обычное человеческое состояние.
– И вы считаете, что здесь она будет в полной безопасности?
– Скорее всего, да. И все же, вы точно уверены, что пропуск для нее был подделан?
– Ни на йоту не сомневаюсь.
– Кто же его подделал?
– Понятия не имею. Вы начали задавать вопросы по второму кругу.
– Этот необычный почерк с закорючками вам ни о чем не говорит?
Темпл уставился на Киндермана, а потом, неуверенно переведя взгляд, коротко бросил:
– Нет.
"Слишком поспешно", – отметил про себя Киндерман. Он молча оглядел врача, а затем неожиданно попросил:
– Объясните мне, пожалуйста, отчего мисс Ласло все время повторяет руками какие-то необычные движения?
Темпл снова повернулся к своему собеседнику. На этот раз на его лице сияла самодовольная ухмылка:
– Видите ли, моя работа во многом похожа на вашу. Я ведь тоже в каком-то смысле сыщик. – Он весь подался вперед. – И вот что я выяснил. Уверен, вы все поймете и оцените. Движения Ласло кажутся не случайными, верно? Они всегда одни и те же. – Темпл попытался изобразить их. – Как-то раз я очутился в сапожной мастерской – мне надо было срочно отремонтировать ботинки – оторвалась подошва. И вот от нечего делать я принялся наблюдать за работой мастера, пока он пришивал мою подошву. Операцию, разумеется, выполняла специальная машина. Я подошел к мастеру и спросил: "Скажите, любезнейший, а как же вы раньше справлялись с этой задачей, когда у вас не было никаких машин?" Сапожник был уже в годах и говорил с акцентом, по-моему, у него в роду имелись сербы. А спросил я его просто по наитию, так как вдруг почувствовал, что мне очень важно узнать про это. "Раньше мы все делали руками", – ответил он и засмеялся, приняв меня, видимо, за дурачка. И тогда я его попросил: "А покажите, как". Он, конечно же, сразу заявил, что ему некогда заниматься подобной чепухой, но я предложил деньги, по-моему, долларов пять. И вот тогда он уселся рядом со мной, зажал между коленями ботинок и воображаемыми движениями, которыми прилаживают оторванные подошвы, начал "зашивать" его. И, поверите ли, его движения точь-в-точь походили на пассы Мартины Ласло. Я попал в точку! Пулей помчался в больницу и связался с ее братом в Виргинии. И знаете что? Как раз перед тем, как Ласло свихнулась, ее бросил парень, который обещал на ней жениться и клялся в вечной любви. Догадываетесь, кем работал этот пройдоха?
– Неужели сапожником?
– Вот именно. Она не вынесла потери, и сама как будто превратилась в своего возлюбленного. Когда тот ее бросил, Ласло было всего лишь семнадцать. Девушка не мыслила жизни без него и полностью отождествляла себя с этим негодяем. А сейчас ей уже стукнуло пятьдесят два.
Киндерману стало грустно.
– Ну, и что вы об этом скажете? Я имею в виду способность выслеживать, – краснобайствовал психиатр. – Этот талант у вас либо есть, либо его просто нет. И проявляются такие способности довольно рано. Только-только закончив университет, я столкнулся с одним занятным пациентом. Он страдал депрессией. Несчастный утверждал, что постоянно слышит в ухе щелчки. И вот, после долгой беседы мне неожиданно пришла в голову идея. "А в каком именно ухе у вас щелкает?" – поинтересовался я. Он тут же ответил: "Всегда в левом". "А в правом никогда?" – не унимался я. "Нет, только в левом". "А можно, я послушаю?" – попросил я. "Пожалуйста", – согласился больной. Тогда я приложил к его уху свое и – поверите ли? – действительно услышал щелчки! И довольно громкие. Оказывается, молоточек у него в среднем ухе вечно соскальзывал и издавал эти злосчастные щелчки. Пришлось прибегнуть к помощи хирурга, и пациент сразу же почувствовал облегчение. А ведь он пролежал в психиатрическом отделении целых шесть лет. Именно эти щелчки и сводили его с ума – он сам себя считал психом, а отсюда и начиналась депрессия. Как только пациент понял, что щелчки ему не просто кажутся, что они реальны, он сразу же выздоровел.
– Да, просто потрясающе, – согласился Киндерман. – Ничего подобного я еще не слышал.
– Довольно часто я применяю и гипноз, – продолжал распинаться Темпл. – Хотя многие врачи не признают его, да и не верят в успех. И потом, гипноз считается в некоторых случаях даже опасным. Но взгляните на этих несчастных – неужели лучше оставить их в том положении, в каком они пребывают сейчас? Боже мой, да надо быть воистину изобретателем, чтобы облегчить их страдания! И всегда, помимо прочего, искать новые пути. Всегда. – Он тихо засмеялся. – Я тут еще кое-что вспомнил, – добавил Темпл. – Во времена студенчества мы проходили практику в гинекологическом отделении. И вот там я наткнулся на одну больную, женщину лет сорока, которая жаловалась на странные боли в половых органах. Я часто и подолгу беседовал с этой пациенткой, наблюдал за ней и пришел к выводу, что место ей не в гинекологическом отделении, а в сумасшедшем доме. Никаких гинекологических заболеваний у нее не обнаружили. Я был убежден, что она просто свихнулась. Я высказал свои соображения заведующему психиатрическим отделением, тот побеседовал с этой женщиной, но в конце концов заявил, что не согласен со мной. Тем не менее, время шло, и день за днем я все более убеждался, что наша подруга чокнутая. Но заведующий психиатрическим отделением и слышать о ней не хотел. И вот я решился. В один прекрасный день я улучил момент и вошел к ней в палату, прихватив с собой небольшую стремянку и резиновую простыню. Я запер дверь изнутри, накрыл женщину простыней до подбородка, вытащил свою дудку и от души помочился на кровать. Женщина не верила своим глазам. Тогда я спустился с лестницы, свернул клеенку и молча удалился, не забыв прихватить и стремянку. А потом начал выжидать. Буквально через день в столовой я наткнулся на молодого психиатра. Он пристально посмотрел на меня и заявил: "Послушайте, а ведь вы оказались правы насчет той женщины. Вы даже не представляете, что она тут понаплела медсестрам!" – Темпл с довольным видом откинулся на спинку кресла. – Да, иногда приходится многое придумывать. Очень многое.
– И для меня это был неплохой урок, доктор, – признался Киндерман. – В самом деле. Вы мне открыли глаза на кое-какие вещи. Знаете, многие врачи почему-то недолюбливают психиатров и в удобный момент не прочь покритиковать их.
– Идиоты, – буркнул Темпл.
– Между прочим, я сегодня обедал с одним из ваших коллег. Доктор Амфортас, невропатолог, может, слышали?
Психиатр прищурился:
– Уж Винс-то не преминул бы ущипнуть меня, это точно.
– Да нет же, – поспешил вступиться за своего нового знакомого Киндерман. – Ничего плохого о психиатрах он не говорил. Мы говорили совсем о другом.
– И что же?
– Он оказался очень симпатичным человеком. Кстати, вы не могли бы попросить кого-нибудь проводить меня до палаты Ласло? – Киндерман встал. – Мне необходимо осмотреть ее кровать.
Темпл поднялся с кресла и, свирепо взглянув на следователя, потушил сигару.
– Я сам вас провожу, – сердитым голосом предложил он.
– Нет-нет, ни в коем случае. Вы ведь чудовищно заняты. Я не могу быть таким навязчивым и отнимать у вас кучу времени. – Киндерман поднял руки, как бы умоляя Темпла остаться в кабинете.
– Какая ерунда, – возразил Темпл.
– Вы уверены?
– Это отделение – мое детище. И я по праву горжусь им. Пойдемте, я вам все покажу сам. – И он распахнул дверь.
– Это окончательное решение?
– Абсолютно.
Киндерман вышел в коридор. Темпл указал направо: – Вот сюда, пожалуйста. – И быстрым шагом устремился вдоль коридора. Киндерман едва поспевал за ним.
– И все же мне так неудобно, – наигранно сокрушался следователь.
– Лучше меня здесь никто ничего не покажет. Отделение представляло собой настоящий лабиринт коридоров, перемежающихся небольшими холлами. По обеим сторонам этого лабиринта располагались многочисленные палаты, кое-где встречались конференц-залы и комнаты для персонала. Тут же находилась небольшая столовая и целый комплекс физиотерапии. Но настоящей гордостью отделения являлся, разумеется, зал отдыха с настольным теннисом и телевизором. Очутившись в этом помещении, психиатр указал на кучку больных, наблюдавших по телевизору какие-то спортивные соревнования. Большинство пациентов – люди пожилого возраста – уставились на экран в полном безразличии, словно не понимая, что там происходит. Все они были в пижамах, халатах и в одинаковых тапочках.
– Здесь-то и разыгрываются настоящие сражения – сообщил Темпл. – С утра до вечера бедолаги с пеной у рта обсуждают, какую именно программу смотреть. А медсестра выступает в роли арбитра. Собственно, в этом и заключается вся ее работа.
– Похоже, они сейчас довольны своим выбором, – заметил Киндерман.
– Погодите. Я вам кое-что о них расскажу. Вон там, например, видите? Очень интересный пациент, – шепнул Темпл, указывая на одного из мужчин, внимательно следящих за происходящим на экране. На голове у больного была бейсбольная кепка. – Он страдает кастрофренией, – пояснил Темпл. – Считает, что враги высасывают у него из головы мысли. Не знаю. Может, в этом и на самом деле что-то есть. А вон там, позади него, стоит Лэнг. Когда-то он считался неплохим химиком, но внезапно начал слышать голоса на чистых магнитофонных лентах. Это были голоса умерших. Они отвечали ему на любые вопросы. В свое время он где-то раздобыл книгу, вот с этого-то всё и началось.
"Почему мне это кажется таким знакомым?" – удивился вдруг Киндерман. Ему стало не по себе.
– Ну, а потом он стал слышать голоса и в ванной, когда принимал душ, – продолжал Темпл. – И в звуках любой текущей воды. Например, в струе из-под водопроводного крана. Или в шелесте океанского прибоя. Дальше – еще хлеще. Голоса раздавались в шорохе листвы. И, наконец, они проникли в его сон. Несчастный никуда не мог от них деться. А сейчас он утверждает, что телевизор лишь чуть-чуть заглушает их.
– И из-за этих голосов он сошел с ума? – заинтересовался Киндерман.
– Нет, не так. Из-за того, что он сошел с ума, он и начал их слышать.
– Как щелчки в ухе?
– Нет, этот парень по-настоящему чокнутый. Уж вы мне поверьте. А вон, гляньте на ту даму в дурацкой шляпке. Местная красотка. Но у нее-то вроде дела понемногу идут на лад. Видите, вон та? – Он указал на пышную женщину средних лет, восседающую в кресле возле телевизора.