Но во-первых, оба они были еще очень, очень молоды - и Володя, и Коля. Оба они еще доказывали - и себе, и друг другу, и всему вообще человечеству, что они - сильные и храбрые, умные и крепкие и ничего не боятся.
А во-вторых, Володе ясно представился режимный майор… Коля, значит, хотел напасть на белогвардейцев, уголовников и бандитов… А Володя, значит, вовсе не хотел на них попасть… Так-так… Неизвестно, конечно, стал ли бы режимный майор делать такие выводы… И стал ли бы он вообще делать какие бы то ни было выводы… Но ведь мог же?! Очень даже мог. А недоверие органов - это допуск к картам, материалам, документам. Это - назначение на должность. Это - допуск к своей экспедиции. Это - право защитить диссертацию.
- …Пошли!
Вроде бы рассекала склон некая складка, тоже проделанная водой.
Друзья шли, стараясь ступать бесшумно, производя много лишнего шума именно поэтому. В одном месте Коля с треском плюхнулся в кустарник, словно сорвался с места марал.
Совсем близко этот костер, и Володя вдруг с отчаянием почувствовал, что нет там никого, возле огня.
- Ну!
Бешеным рывком, задыхаясь, чуть не по пояс в орляке, выметнулись наверх, поводя стволами ружей. Сами чувствовали себя последними дураками.
Наверху и впрямь никого не было. Выбрасывая клубы дыма, тлела большущая куча хвороста, заготовленная, надо полагать, заранее. Куча была завалена грудой свежесорванной травы, а внутри все еще горело жарко, сухими прутьями и сучьями. Сделано все так, чтобы горело много часов и без всякого участия человека.
А на другом хребте, дальше от реки, тоже колыхался другой дым. Совсем близко, от силы в километре, как будто хобот смерча качался над полуденной тайгой.
Полуденной?! Было почти пять часов. Куи… Куи… Куи… Куи… - пронзительно кричала птица. Коршун делал круги над хребтами, ловил крыльями восходящие потоки. Если уходить, не так много времени остается до темноты. И ужасно захотелось пить…
- Коля… Ты сам видишь, нехорошо тут…
- Влипли, как пацаны… - и Николай выругался тоскливо и грязно.
- Почему "как", Николаша?!
- Ладно, хватит базарить, бежим…
Не тратя времени, ломанулись обратно. Бог мой, как им хотелось пить! Никто не побывал на том месте, где друзья заметили первую просеку, свернули с прежнего маршрута. Озираясь, посидели у воды.
- Ну, двинули?!
- А то…
Шли, пока темнота не стала скрывать предметы, часов до 10 вечера. Отмахали километров двадцать пять. Надо было вставать на привал: ночью по тайге ходить опасно. И так уже раз кто-то сверкнул зелеными глазами из темноты, рысью протрухал в сторону от людей. А в другом месте кто-то высокий, с рогами, стоял буквально в нескольких метрах, и хорошо, что не напал, так и стоял… А если бы все-таки бросился?!
- Слушай, а ведь голоса у сов звучат как-то странно, а?
- Ох, не пугай… Разве странно?
- Ну вот, послушай… Вот, слышал? Это - как обычно. А в прошлый раз? Гораздо гуще, тяжелее звук… Так совы пока не говорят, так они будут осенью…
- Коля, может, не будем спать ночью?
- А на что завтра будем похожи? Завтра бежать и бежать. Нет, надо до света поспать.
- Тогда давай по очереди сторожить.
В темноте Володе было страшно. Крики сов странным образом окружали место, где они поставили палатку. Костра, естественно, не жгли, растворились в безлюдной тайге. Но чувствовал Володя, что кто-то видит их, следит, наблюдает.
Часа в три, незадолго до рассвета, Владимир толкнул Колю:
- Вставай!
И сам молча нырнул в палатку, поспать хотя бы немного.
Все началось через час - уже белела полоска на востоке. И началось все так быстро, что Николай не успел поднять оружия. Заметил движение сбоку, успел сделать одно движение - поднять ружье почти к плечу. И тут же толкнули с другой стороны, ружье бабахнуло в пространство, и долго отдавалось эхо, все удаляясь во все стороны. Тот, с боку, налетел, вцепился - хотел, вражина, брать живьем. Развернуть ружье Коля не смог, не было места; к тому же в него еще вцепились сзади, потом за ноги, и он упал лицом вперед, и на спину, между лопаток, впрыгнул кто-то и захватил шею, и стало невозможно дышать. Из-под Коли тащили ружье, его обшаривали, мяли, тискали, лезли в карманы, в голенища сапог, обдавая волнами удивительных запахов.
Вот теперь, наверно, будут вязать… или сначала оглушат по голове? Николай напрягся, стиснул зубы.
Рядом так же возились с Володей. А тут вдруг слезли со спины, совершенно отпустили ноги. Николай рывком сел. Его держали за руки, с обоих сторон, но это было и все. В холодном сером полусвете Николай увидел небольшую толпу, состоявшую из очень странных людей… И вела себя толпа тоже странно.
Вроде бы русские - типичные лица, бороды, всклокоченная шевелюра… Вообще уж очень заросли, даже и для лесовиков. Одеты тоже странно - кто в ткани, а кто и в шкурах. Куртки из шкуры - на плечах почти у всех. Трое держат ружья, но еще трое - и луки.
И выражения лиц, глаз… не угрожающее, нет, не злое… Но взгляды, жесты дикие необычайно, и странные. Все подчиняются пожилому, крепкому, почти кубическому по габаритам. Он и без ружья, и без лука.
Этот главный и нарушил тишину:
- Вы пошто сюда пришли?
- Мы геологи. Разведку проводили.
И сразу же два вопроса, уже не от главного:
- Геологи? Вы мосты строите?
- Разведку? Кого разведывать идете?
Главарь поморщился:
- Не мешайтеся… Вы нас искали? Нашу деревню разведывать шли?
- Мы и не знали, что здесь есть деревни… Мы золото разведывали. И полиметаллические руды.
- Поли… металли… Мудрено. Объясните еще раз.
- Это руды, где есть разные металлы.
- Например, и олово, и медь? - проявил понятливость вожак.
- Мы и такие нашли, и где сразу по три металла, по четыре. И золото находили.
- Такие места и мы знаем. А зачем по Желтоводью шли?
- Тоже золото искали, руды…
- И где нашли?
- На тридцатом километре, на сорок пятом, где Железный ручей.
- Та-ак… Смотрите, - повернулся к своим вожак, - не врут. А если вы бы нашу деревню нашли, тогда что?
- Мы сколько деревень проходили, и ничего… - заулыбался Николай. - Чем ваша-то деревня такая особенная?
- Чем… А тем, что тайная она деревня. И знать про нее не полагается. Вот чем. Теперь понятно?
- Мы слыхали про такую деревню… Что ушла от коллективизации и до сих пор живет… Мы думали - слухи.
- Как видите, не слухи. Мы когда ушли? - спросил вожак. Вроде бы его вопрос был откровенно риторический, но народ стал кивать головами, подсказывать, и ответ получился уже коллективным:
- В двадцать восьмом и ушли.
- А потом второй раз ушли, - продолжал вожак, и почти хором уточняли мужики: - В пятьдесят девятом… Шесть лет назад ушли.
- В общем, дважды сбежавшие мы, - усмехнулся вожак. - И уж коли вы нашли нас, ребята, то выходит, путей у нас два. Или убить вас, или с собой взять. Резать русских парней у меня рука не подымается, да и незачем.
- Девки для них есть… Охотиться станут… Глафира на выданье… Вы стреляете-то хорошо? Наталье тоже жениха нет… Может, кузнечному делу умеют? Огородников мало… - разноголосо ответили вожаку. Всем хотелось взять парней с собой, резать их никому не хотелось.
- Как же так… Вся страна… огромная страна, а вы одни? - доказывая очевидное, Николай стал чуть ли не косноязычен. - Как же жить? И зачем… Так?!
- Зачем… От нас что хотели? Чтобы мы все обчее имели, и ничего своего. Чтобы коммуна была - общие ложки, общие плошки; прости Господи, общие бабы.
При упоминании непотребства многие мужики заухмылялись, а вожак всерьез перекрестился.
- А мы знаем, - продолжил вожак, - что одни дела обчественно делать лучше, а другие - каждому по себе. И точно знаем, что насильничать нельзя над людьми. А над нами хотели насильничать, вот мы и ушли.
- Так вся же страна… Понимаете, весь Советский Союз признал, а вы что же? Ну, перегибы были… Ну, что-то не так, чересчур… Но все же в колхозы пошли! Пусть не сразу…
Вожак смотрел молча, внимательно. Может быть ждал, не скажет ли парень еще чего-нибудь. Мужики кто ухмылялся, кто смотрел так же, как вожак.
- Во-первых, все нам не указ. Во-вторых про всех - не верю.
Всегда бывает так, что все разные, в любом деле. А в-третьих… Вот жил у нас, в Ключах…
- Ключи - это ваша деревня? - перебил Володя. Оказывается, внимательно слушал.
- Наша деревня… Вот жил в ней тоже один. Сказал, что не уйдет никуда. Мол, вся страна, и он хочет быть в стране. Что, мол, в стране живут люди, и все наши, и нельзя их бросать.
- А разве не так?!
- Погоди. Вот все ушли, Иван остался, Осередний. Осередний - это фамилиё, - серьезно уточнил вожак. - Остался сам, с женой, с дочкой, с сыном, с матерью. Наши потом пришли проведать, как он там? Куда ушли, Ивану про то не сказали, но проведать пришли. И что же? - риторически спросил вожак.
- Пришли наши и первое, что видят - голова старухи на колу сидит. Отрубили ее и на кол, - пояснил вожак для непонятливых. - Иван с Наташей в баньке сгорели. И не сразу сгорели. Если бы сразу - почему рука Наташи была гвоздем к стене прибита? А Евдокия… это дочь ихняя… Евдокия в доме, на полу. Те как уходили, ее там оставили, распятой. И все что можно с девкой сделать, сделали. А девке-то двенадцать лет. Небось надо было им узнать, куда остальные ушли, я так понимаю. А что не знают эти - не поверили. Вот ты и скажи, городской, какие такие наши в стране живут? И кого нам оставлять нельзя? Коммунистов, что ли? Так что вот, - обстоятельно закончил вожак, - собираемся, ребята!
Заворот мозгов произошел у Николая, воспитанного на бреднях про "зверства белогвардейцев и немецко-фашистских оккупантов". Вроде бы, вожак готов был подождать, склонил голову… Но возразить Николай не сумел.
- Крови вашей нам не нужно, ребята. Но и чтобы про нас узнали, тоже не нужно. Так что сейчас пойдем все вместе, и лучше не бегите, а? Потому что грех-то мы на себя возьмем, да вам-то от того будет не легче. А что в лесу догоним - то вы видели…
Над тайгой горела уже белая полоска. Серое на востоке распространялось в зенит, гасило звезды. По вершинам деревьев прошел утренний ветерок, пока еще слабенький, не сильный.
Ранним-ранним утром 15 июля 1965 года карские геологи Владимир Теплов и Николай Сыроежкин начали путь куда-то вглубь Саянских гор.
ГЛАВА 12
Спутник земли
Весна 1978 года
Стояли тихие, ясные дни начала апреля, когда день прибывает с каждым вечером, у стволов давно образовались лунки, и небо синее и ясное, словно обещающее что-то. К концу дня с крыш начало уже немного подтекать, повисли здоровенные сосульки.
Сходка была шумная, многолюдная, в конце разлили "понемножку" самогонки. Люди расходились группами, шумно общались, размахивали руками. Володя завел Николая за баньку, чтобы лучше разгорелось в трубках. Он давно искал такого случая.
Тихо, задумчиво падали капли с сосулек. За спиной переговаривался народ, расходился со сходки, и голоса, странным образом, только подчеркивали тишину.
Самогонка в Ключах была хорошая… Даже, пожалуй, великолепная самогонка, очень крепкая и чистая. А вот курево… Древообразный табак с огородов дико рвал горло, и Коля сразу же закашлялся. Володя терпеливо подождал.
- Коля… Вот я думаю, если спуститься по Черному ручью… До слияния с Большой… Суток за двое ведь спустишься, верно?
- Ну…
- Что ну? Ты за двое суток дойдешь?
- Наверное, дойду, только зачем?
- Я так думаю, если идти вниз по Большой, дней за пять можно выйти в жилуху… Или на деревню попадешь, или выйдешь на дорогу. Или прямо в степную Хакасию.
- Та-ак… Володя, я так понимаю - ты этого разговора не начинал, я тоже ничего не слышал, правильно?
- Правильно. Ты ведь не донесешь? - Николай пыхнул трубкой, на секунду повернулся к Вове боком.
- Не донесу… Но я к чему. Летом такой путь - возможен. Не берусь прикидывать, сколько шансов, но шанс есть. А зимой такого шанса нет.
- Зимой надо идти через перевал…
- Гм… А за перевалом?
- А за перевалом пройти гольцы, потом спускаться по Желтой. Там дорогу, небось, давно проделали.
- Гольцы… По ним зимой никто не ходит…
- А что особенного зимой на гольцах? Морозы, так везде морозы. Снега и снега, а по снегам можно идти…
- А если по Желтоводью дороги еще не проделали?
- Тогда еще один день пути.
- Если лыжи в порядке, если еды хватит…
- Риск всегда есть, Коля. Вдвоем идти - риска гораздо меньше.
Какое-то время звучали только голоса расходящихся односельчан. Где-то вспыхивал девичий смех - наверное, Фрол опять начал ухаживать, оправился после ранения.
- Ну так вот… Я донести - не донесу. Но разговора этого - не слышал. Понял, Вова?
Опять молчание, и смех.
- Фролка, балуй! - вроде строго, а на самом деле весело, рявкнул кто-то из старших. Девичий смех.
- Значит, Коля, так и помрем здесь?
- Помереть везде помрем.
- А жить как? Здесь ведь жизни никакой все равно нет. Приключение - да. Пожить, как первобытные, поохотиться, побыть в другой эпохе… Ладно. Но не всю жизнь ведь… Наша жизнь, Коля, это ведь совсем другое. Я вчера проснулся, Коля, лежу и не могу вспомнить, как он выглядит, кипрегель? А ты помнишь?
- Немного помню.
- А я уже нет… Мне книги снятся, Коля, лаборатория снится. Если даже вот сейчас вернусь домой - уже непонятно, смогу защититься или нет. Мне ведь уже тридцать девять. Я старый, Коля.
- Эх… Вова, у тебя кто первый защитился? В смысле первый в семье?
- Дед.
- Значит, прадед жил без этого? И все поколения до деда? И без кипрегеля жили? Володя, неужели никак нельзя не защищаться?
- Так ведь дело не в самой защите… Не для меня вся эта жизнь, Коля. Не мое. Меня к чему готовили? К науке, книги читать. Потом как-нибудь и свою написать. Неужели для того и жизнь прожить, чтобы огород возделывать, и чтобы зверей бить?
- Может быть, и для этого… Вова, для чего человек живет?
- Кто для чего, Коля. Дед Егор живет, чтобы деревня сохранилась… Любой ценой, но сохранилась; моя Катерина живет, чтобы детей рожать и растить. Я живу, чтобы думать, я не умею без этого. Понимаешь, как у других рука сама работы ищет - так у меня мозг.
- Так ты можешь и здесь думать. Кто мешает?
- Наверное, так… Мне нужно, чтобы другие тоже знали, что я придумал, и чтобы это было для них важно.
- А ты и здесь можешь придумать что-то, что для всех будет важно.
- Нет, не то… Понимаешь, я человек своей эпохи. Когда есть общее дело, и ты вносишь свое, и что-то получаешь за это. Когда нет общего движения, то что остается? Ну, торчит какой-то чудик, ну, думает. И что придумает - это его частное дело. И только. Я не хочу, чтобы это было только мне нужно… Не могу.
- Не можешь или все-таки не хочешь?
- Так не хочу, что даже не могу… И не надо, Коля, я ведь не хуже тебя знаю все это словоблудие. Я самовыражаюсь, да, но мне важно, чтобы и для других это было важно. И Менделеев, и Эйнштейн, они же тоже свои проблемы решали… А то, что они делали, оказалось нужно огромной толпе народа. Вот, понимаешь, я хочу жить в эпоху, когда это будет важно… Что я самовыражаюсь, и как…
Коля снова закашлялся, выколотил дымящиеся остатки табака.
- А ты ведь не только потому обратно хочешь. У тебя там дом, квартира.
- Ну, если ты про свою общагу… Коля, вернись мы тогда, ты бы уже на сто рядов квартиру получил. Дом и у тебя уже давно бы был!
- Дом… Квартира была бы, наверное. А вот дом… Володя, ты что самое раннее помнишь?
- Самое раннее? Наверное, как меня папа держит на руках, а я стараюсь перегнуться. Мы тогда на лодке плыли, на моторке…
- А что сильнее всего помнишь из детства?
- Наверное, как с дедом говорил… Меня все поучали, все рассказывали, какой он, дед. А дед, оказалось, молодой, веселый. Мы с ним повидло ели, ложками, и он мне рассказывал, как надо охотиться на оленя. В кабинете голова висела… И это все - из той жизни, из почти забытой. Хоть и не вспоминай, было - не было.
- Ну вот… А я первое что помню, как мы с мамой отца тащим. Вернее, не мы, конечно. Я же маленький был, какая с меня помощь. Мама тащит его, волоком, за рукав. А я тоже, вроде, помогаю. А самое сильное… это как отец меня бил. Тебя отец лупил, Володя? Вот-вот… А я и не помню почти ничего другого… про отца, по крайней мере, и про дом. Вот и думай, хочу я вернуться? Или мне не обязательно возвращаться?
- Твой отец с какого года?
- С десятого. Да считал я уже, считал… Вряд ли живой. Только дома-то все равно нет. Здесь, с Антониной, дом есть. Ты, Володька, привык, что тебя любят. А я вот не привык, что тут поделаешь…
Николай грустно усмехнулся. В темнеющем небе заметно перемещалась яркая звездочка.
- Ух ты… Ну и звезда!
- Спутник Земли! - выдохнул Володя.
Рукотворное чудо мчалось за пределами атмосферы, вторгалось в звездный мир. Осуществленная мечта Циолковского, продукт высоких технологий, символ выхода человека в космос.
А здесь - подтаявшие сосульки на крытых дранкой крышах срубов - как во времена Киевской Руси. И такие же одежды из шкур, из самотканого полотна. И отношения людей почти такие же. И духовные проблемы тысячелетней давности - скажем, женить ли парня на трех девицах сразу?
И это все еще хорошо, это еще мир людей… пусть изрядно одичавших, но людей. А вокруг, на сотни километров - темный мир четвероногих. Мир маралов, лосей, горных козлов, росомах, кабарги, медведя, волка… Нет, всего не перечислишь, да и незачем. Мир капканов и силков на зайцев, медвежьих берлог, водопоев и отстойников. Мир, где смерть от голода - обыденность.
В этом мире, как видно, и остаться Володе навек, если не удастся убежать.
- Вова… А про Никиту ты думал? Про Вареньку?
Помолчали. Только пыхали трубки обоих.
- Коля… Пугать-то нас пугали, это точно. А ты представь, что Егор Пантелеевич стреляет в Никиту? Можешь представить? Или что Василий Андреевич зарубит Вареньку? Ну то-то… Да и что их тогда убивать, если я уже сбежал? Они пока что нужны, как заложники.
- То-то и оно, что как заложники… Если бежишь, то это и тебе месть. И мне урок, чтоб не сбегал, - усмехнулся Николай.
- Урок… Ни тебе урок такой не нужен, ни Валентину. И каждый человечек на счету, а они ведь большие уже.
- Валентину такой урок особенно не нужен, это точно. Он сам кому угодно урок даст. И что на счету каждый, это точно. Но что перевесит, ни ты не знаешь, ни я, ни они сами. Так что ты себя не убеждай, не пытайся доказать себе, что все в порядке. Обманывали тебя тут хоть раз?
- Это ни к чему… Оба мы знаем, что не обманывают они.
- Ну то-то же. А что, если сбежим, детей убьют, дважды сказали, на сходке. Все слышали.
Помолчали, пыхтя трубками.
- А если все-таки найдут деревню?