– Не трогай тело господина! – Голова красавца-юноши зависла над телом погонщика быков. – Раз уж тебе хочется убить еще кого-то из нас, так вот – бери! Этот простолюдин за свою жизнь съел куда больше людей, чем все мы!
– Прочь от моего тела! – заревел погонщик быков не хуже той скотины, с которой днем имел дело.
И четыре головы стали гнусно пререкаться, причем каждый предлагал Бэнкею начать с чужого тела. Женщина сопровождала их перебранку визгом.
Фальшивый гадальщик между тем выжидал. И когда Бэнкей, подзадоривавший Рокуро-Куби язвительными словечками, на мгновение утратил бдительность, голова резко взмыла вверх, целясь прямо в горло монаху.
Он хорошо выбрал время. Спасительная девятиполосная решетка стала терять свою силу. Но теряла силу и ночь.
– Фудо-ме! – услышал Бэнкей собственный голос, но прозвучал голос из его уст, или же лишь в сознании, он так и не понял.
– Фудо-ме! – не столько услышал, сколько ощутил изнутри кожей он ответный огненный клич спасающего Пламенного меча.
И больше уже не ощущал ничего…
* * *
– Я отрублю ему голову! – услышал Бэнкей приятный, мелодичный голос красавца-юноши.
– Я бы не стал этого делать! – возразил незнакомый монаху, но не менее благозвучный молодой голос. – Это недостойно, да и просто неприлично! В конце концов, для такой надобности в Хэйане имеются особые люди.
Зашуршали тяжелые шелковые одежды, затоптались ноги в дорогих кожаных башмаках.
– Оставь его в покое! – прозвучал голос почтенного старика, очевидно, удержавшего юношу. – Ты имеешь полное право лишить его жизни, и все же пусть его судят по законам в Хэйане. У нас государство мира и спокойствия, а не северная провинция, где хозяйничает шайка разбойников.
– Вы правы, господин Отомо, – ответил голос Минамото Юкинари. – Мы отвезем этого негодяя в Хэйан, хотя и неприятно будет находиться в одной с ним повозке.
– Я же сказал, что сяду на коня! – это был тот же незнакомый голос, принадлежавший молодому мужчине. – До столицы всего день пути, если не тратить время зря.
– День и ночь, господин, – напомнил голос старшего кэрая Кэнске, прозвучавший чуть ли не в самом ухе у Бэнкея.
– Ночью-то я сплю, а не сижу на коне, – сердито возразил незнакомый голос.
Бэнкей захотел шевельнуться – и не смог. Ощущение было такое, будто его голова, как у Рокуро-Куби, сама по себе, а тело – само по себе и находится где-то очень далеко.
Тогда Бэнкей открыл глаза.
Над ним собрались оба молодых господина – Фудзивара Нарихира и Минамото Юкинари, хозяева усадьбы – старик и юноша, Кэнске сидел на корточках возле Бэнкея и разглаживал складки повязки, охватившей голову монаха. Удивительно было, что возле самого уха журчала вода.
Бэнкей обвел глазами местность – и обнаружил, что лежит на дне водоема. Накануне зимы воду отсюда спустили, и та, что лилась из бамбуковых труб, тоже утекала неизвестно куда. Судя по всему, Бэнкей в последней схватке с Рокуро-Куби отступал до тех пор, пока не свалился в водоем, крепко ударившись спиной и затылком о выложенное камнем дно.
Как это случилось – Бэнкей не помнил.
Он сосредоточился на своих ощущениях – и, пока Фудзивара Нарихира клятвенно обещал Минамото Юкинари провести день в седле без жалоб, стал понемногу возвращать себе свое тело.
Прежде всего, выяснилось, что монах связан. Затем – на груди у него лежало что-то тяжелое и неприятное. И, наконец, многочисленные царапины и укус на руке дали-таки о себе знать.
– Да и никакой он на самом деле не монах! – рассуждал между тем старик. – У него и разрешения проповедовать-то нет! Обычный самозванец, каких в горах великое множество. Ходят, народ морочат. А свои хрустальные четки он украл у такого же несчастного, как бедный гадальщик.
– Я тоже подумал было, что это – сюгэндзя, – сказал Юкинари. Свалился с горы, да еще…
Юноша замолчал – сообразил, что незачем посторонним знать, монах решал недоразумение с оборотнем, принявшим облик госпожи кошки. Этот приятный старый господин Отомо Мунэюки с внуком и внучкой приехали сюда из Хэйана провести дни удаления, потому что трудно найти для очистительного затворничества более подходящее место. И ничуть не огорчился, когда в последний день уединения целая компания попросилась на ночлег. История с оборотнем ему вряд ли понравилась бы. Да и неизвестно, кому он мог бы по секрету рассказать ее в Хэйане.
Юкинари уже успел обменяться с внучкой господина Отомо стихами – и стихи внушали надежду на более близкое знакомство.
– Вполне может статься, что этот монах – сюгендзя, господин, поняв, почему замолчал Юкинари, вставил Кэнске. – Полюбуйтесь, как он расхаживает – с голыми руками! Не иначе, горные отшельники научили его стоять под ледяным водопадом! Встречал я таких…
– Скажи лучше – охотился ты за такими, – усмехнулся господин Отомо. – Ты ведь старый воин – и вполне может оказаться, что ты был в тех отрядах, которые охотились за ямабуси. Ведь и они, и их разлюбезные ученики сюгэндзя – вне закона, было бы вам это известно, молодые люди. Время от времени государственный совет вспоминает об этом. Но вам лучше знать, как сейчас настроены во дворце по отношению к горным отшельникам, господин Фудзивара, поскольку вы – придворный…
– Я ничего плохого не скажу о Спящих-в-горах, – отвечал Нарихира, – хотя бы потому, что мой предок, Фудзивара Накаморо, вынужден был скрываться со своими людьми как раз в скитах горных отшельников… И было бы непристойно с моей стороны проявлять неблагодарность.
– Примите мои извинения, господин Фудзивара, – сухо сказал господин Отомо. Действительно – нехорошо было напоминать о высокородном мятежнике.
Бэнкей тем временем мысленно взывал к отцу-настоятелю.
Очевидно, старенький настоятель, которого посещали странные озарения, в эту минуту мирно дремал – что случалось с ним среди бела дня все чаще и чаще. И не мог подтвердить Бэнкею, что это странное приключение – действительно один из шагов на том самом Пути, который он пообещал монаху.
Старший кэрай неодобрительно взглянул на господина Отомо. Молодой приятель Минамото Юкинари старшему кэраю нравился, а этот старик нет.
– И давно прошли те времена, когда можно было послать вооруженный отряд и выловить всех сюгэндзя в окрестностях, господин, – обратился он к Отомо Мунэюки, не вставая с корточек. – Они живут общинами, а командуют ими старые и опытные ямабуси. Спящие-в-горах знают и умеют такое, что нам и не снилось. И еще старики говорят, что их учат своим хитрым штучкам тэнгу.
– Перестань, Кэнске, – одернул его Юкинари, довольный, впрочем, что кэрай возразил господину Отомо. Тот был всего-навсего дедом хорошенькой внучки, а Нарихира – давним приятелем, обещавшем к тому же позаботиться о карьере Юкинари. – Послушать деревенских стариков – так все ямабуси на самом деле люди-вороны.
– Простите, господин, мою глупую болтовню, – отвечал Кэнске. – А все-таки тэнгу с горными отшельниками заодно.
Молодой человек, внук господина Отомо, лишь молча смотрел на Бэнкея. Меча при нем не было, да и сомневался монах, что изнеженный горожанин сможет нанести хороший удар.
– Плесни ему в лицо водой, Кэнске, – приказал Фудзивара Нарихира. – Мы так все утро простоим, охраняя этого негодного монаха.
– Фальшивого монаха! – поправил господин Отомо. – Не понимаю, зачем эти нежности с гнусным убийцей!
– По-моему, он уже пришел в себя, господа! – воскликнул Кэнске. Его ресницы и веки вздрагивают!
– Так помоги ему подняться на ноги, – велел Нарихира. – Пусть сам идет к повозке!
Кэнске махнул рукой одному из кэраев, что почтительно стояли в стороне, и вдвоем они подняли Бэнкея.
Едва оказавшись на ногах, он чуть было не полетел носом вперед. Тогда Бэнкей наконец посмотрел, что за тяжесть болтается у него на груди.
И монаху чуть не сделалось дурно.
На него смотрели злобные глаза желтобрового гадальщика.
Прошло страшное мгновение, прежде чем Бэнкей сообразил, в чем дело.
Голова Рокуро-Куби вцепилась зубами в монашеское оплечье – кэса. То ли гадальщик целил в горло, да промахнулся, то ли это случилось как-то иначе – Бэнкей вспомнить не мог. Страшная голова, чьи челюсти сомкнулись намертво, повисла на холщовом кэса, как тяжелый камень, прихватив сквозь холст еще и рясу.
Как ни странно, эта встряска многое прояснила.
Бэнкей понял: его обвинили в убийстве гадальщика – с точки зрения молодых господ, вполне безобидного старого бродячего гадальщика, благодаря которому они провели ночь в такой приятной усадьбе.
Кто-то из кэраев мог, обнаружив утром, что снег поблизости от усадьбы истоптан и окровавлен, обойти окрестности дозором – и обнаружить обезглавленный труп в яме. А потом нашли лежащего без чувств и памяти монаха, на кэса у которого повисла мертвая голова. Что еще могли предположить эти люди? Да только то, что монах с гадальщиком чего-то не поделили, и монах, как более сильный и ловкий, исхитрился снести гадальщику голову с плеч. Или же гадальщик знал про монаха что-то скверное и пообещал рассказать это молодым господам…
Конечно, разумный человек сразу же задаст вопрос: а где тот клинок, которым монах отсек голову гадальщику? И ему ответят – трудно ли забросить клинок в сугробы? Не раскапывать же теперь весь снег в окрестностях!
Вопрос же о том, как отрубленная голова оказалась висящей на кэса, никто и задавать бы не стал. Всем известно – если человек, погибая, всю свою вылетающую из тела душу вложит в одно-единственное желание, то оно и сбудется. Если гадальщик перед смертью яростно возжелал мести, а монах, совершив убийство, скажем, нагнулся над трупом, то голова могла последним предсмертным усилием подпрыгнуть и сомкнуть зубы на кэса. Такие случаи бывали, и ничего чудесного в этом никто не видел.
– Кто ты такой, монах? Откуда ты взялся? – властно спросил Фудзивара Нарихира.
Бэнкей ничего не ответил.
Он мог бы сослаться на отца-настоятеля – и Нарихира с полным основанием назвал бы его лжецом. Пробыв какое-то время в горном монастыре, он ни разу не встретился там с Бэнкеем. И как объяснить молодому человеку, что накануне наступления Нового года монах вдруг покидает свой монастырь, тайно идет по следу путешественников, ночью подкрадывается к расположенной в стороне от дороги усадьбе?
Умнее всего было сейчас просто молчать.
Бэнкею приходилось убегать из плена. Он знал, как нужно напрягать мышцы, чтобы они стали больше в тот миг, когда на них затягивают веревки. Он знал, как увеличивать подвижность рук и ног в суставах. Старший кэрай был прав – ямабуси многому его научили. И он действительно стоял под ледяным водопадом.
Он не сомневался, что при необходимости найдет способ удрать.
Но сделать этого он никак не мог.
Бэнкей не знал, что произошло с того мгновения, как в нем внезапно проснулась спасительная сила Пламенного меча Фудо-ме, до другого мгновения – когда его, уже при свете наступившего дня, обнаружили в пустом водоеме. Он не понимал, почему кровожадные Рокуро-Кубо, очевидно, столкнувшие его в водоем, не кинулись туда за ним и не загрызли его. Конечно, это было бы с их стороны невероятной глупостью, но разъяренные чудовища теряли способность рассуждать разумно, это он видел своими глазами.
Первое, что пришло в голову Бэнкею, – Рокуро-Кубо кто-то спугнул. Но, в таком случае, жизнь этого человека под угрозой. Людоедам не удалось сразу, как только головы воссоединились с телами, расправиться с Бэнкеем – за него вступились Фудзивара Нарихира и Минамото Юкинари. Но насчет Бэнкея людоеды спокойны: во-первых, еще сутки-другие в дороге – и они сдадут его властям в Хэйане, а во-вторых, даже если он попытается сейчас рассказать про ночное побоище с Рокуро-Кубо, кто ему поверит? Скажут, что он пытается уйти от грозящего наказания за убийство гадальщика, и только.
Все эти печальные вещи монах обдумывал, как бы не слыша вопросов Фудзивара Нарихира. Он молчал – и только. Наконец молодому придворному надоел этот нелепый допрос, и он велел кэраям запихнуть связанного монаха в повозку.
Краем глаза Бэнкей увидел, как садится в маленькие носилки Норико, прижимая к груди трехцветную кошку. На голову она, как полагается в пути, накинула подол верхнего платья, совершенно скрыв лицо.
Господин Отамо и его сердитый внучек покосились на девушку с кошкой и как-то странно переглянулись.
Кошка!
Вот кто мог что-то знать про ночные события.
Бэнкею не приходилось иметь дела с оборотнями – ни добрыми и ни злыми. Он не понимал, кому и зачем потребовалось перекидываться редким и дорогостоящим зверьком. Но кошка навела его на след Рокуро-Куби.
Уж не она ли захотела подвести монаха под серьезные неприятности?
Но зачем кошке-оборотню губить монаха, которого она увидела впервые в жизни?… Впервые ли?..
* * *
Бэнкей ехал в повозке, как придворный аристократ, с той только разницей, что его связали по рукам и ногам. Кэнске, забинтовавший ему рассеченную при падении голову, покормил его с рук. И даже осведомился, не доставить ли монаха в кусты для удовлетворения нужды. Так что путешествие было по-своему комфортабельным. Если бы только не тяжелая мертвая голова, которую не смогли отцепить от кэса и уложили Бэнкею на грудь. Голова-то и была главным доказательством его преступления.
На ночь путешественники остановились на постоялом дворе, а Бэнкея оставили в повозке, укрыв его потеплее. До Хэйана было уже недалеко. Прекрасная столица была выстроена в окруженной горами долине – и там уже начиналась весна. Так что здоровью Бэнкея ничего не угрожало.
Он лежал в темноте и читал про себя священные сутры, когда услышал странный шум на крыше повозки.
Монах прикинул – час Крысы, пожалуй, уже кончился и наступает час Быка, прескверный час, весьма подходящий для всякой нечисти.
Нечего было долго гадать, что это такое – Рокуро-Куби, дождавшись, пока все заснут, прислали сюда свои кусачие головы. У них хватило бы злобной глупости загрызть связанного человека, лежащего без движения в повозке. А о том, как объяснить это жуткое происшествие утром, никто из них, скорее всего, и не задумается.
На крыше повозки шла какая-то странная возня. Возможно, четыре летающие головы проводили последнее совещание. А может, кто-то пробегал поблизости, мог их ненароком заметить, и они затаились.
Бэнкей вспомнил, как тот из Рокуро-Куби, что был погонщиком быков, уговаривал свиту Фудзивара Нарихира поставить обе повозки вместе и подальше от жилого дома. Уголок он, видите ли, усмотрел там вполне безопасный – ворам, если они задумают поживиться богатыми циновками, будет не добраться до повозок, чем-то таким тяжелым загороженных. Чем – монах – не видел и не понял.
Слушая шорох, он усмехнулся – проникнуть в повозку, не имея рук, им было трудновато, вот разве что боднуть с разлета тяжелые циновки, которыми настоящий, служивший Фудзивара Нарихира погонщик быков тщательно занавесил вход.
Монах поерзал, устраиваясь удобнее, и подтянул колени к животу. Он мог сейчас встретить первую пробившуюся в повозку летучую голову резким ударом обеих ног. И заорать во всю глотку.
Если Рокуро-Куби, будучи хозяевами уединенной усадьбы, исхитрились попотчевать сонным зельем своих гостей, то на постоялом дворе доступа к горшкам и мискам никто из них не имел. Возможно, они, готовясь к ночному вылету, добавили чего-то этакого в пищу своим сотрапезникам Фудзивара Нарихира и Минамото Юкинари. Но усыпить всех прочих постояльцев они не могли – разве что знали какие-то особенно сильные заклинания. Так что на вопль монаха вполне мог сбежаться народ. И найти сбитую голову кого-то из Рокуро-Куби! В дополнение к отвратительной желтобровой роже фальшивого гадальщика…
Разумеется, голова быстро очухается от удара, но если разбить ее злобное лицо в кровь, если нанести еще один удар – возможно, она утратит зрение и, подскочив, начнет метаться по тесной повозке, тычась в стены. Это было бы неплохо – лишь бы не ткнулась сослепу в живое тело. Хотя Кэнске старательно, со знанием дела забинтовал монаху укушенную руку, на зубах Рокуро-Куби, очевидно, был какой-то особый яд – рука подозрительно горела.
Циновка с одного края приподнялась. Монах удивился – не зубами же вцепились в край три головы, чтобы пропустить вовнутрь четвертую. И перекатился на бок – потому, что, лежа на спине, мог нанести удар в середину циновки, а никак не в нижний угол.
Он не столько увидел, сколько почувствовал проникшую в повозку голову. Казалось бы, он услышал лишь шорох, ощутил лишь прохладный воздух – и все же он знал, что находится в повозке не один.
Голова молчала, не дыша. Молчал и Бэнкей, ожидая.
И тут циновка опять зашуршала.
Вся компания Рокуро-Куби была тут сейчас Бэнкею ни к чему. Помог бы Дзидзо-сама справиться связанному монаху не оберегаемому девятиполосной решеткой, хоть с одной головой!
Не дожидаясь, пока к нему пожалуют другие летучие гости, Бэнкей резко распрямился – и с такой силой, что подпрыгнул на дне повозки и пролетел чуть ли не целый сяку ногами вперед.
– Ты что же это брыкаешься, старый разбойник? – услышал он знакомый, исполненный веселой обиды голос. – Этак и без носа остаться недолго! Кто же меня без носа в стаю пустит?
Бэнкей усмехнулся.
– Развяжи-ка меня, – попросил он. – И никакой я тебе не разбойник.
– Твое благочестие вне сомнений, – сказал тэнгу, окончательно забравшись в повозку. – Только вот как сражался ты с красавицей Рокуро-Куби? Ты же вынужден был смотреть ей в лицо! Не дергайся, а то порежу… Ого, вот это украшение! На память, что ли, подарили?
Щелкнув по носу мертвую голову, откуда-то из перьев он достал нож и осторожно перепилил мохнатый узел между запястьями монаха.
– Где кошка? – первым делом спросил Бэнкей.
– Из-за кошки-то я и задержался, – буркнул Остронос. Отец-настоятель был так занят всякими церемониями, что я просто не мог до него добраться. Пришлось мне ее кормить-поить, пока не выдался случай застать его одного в келье. Тогда я и поскребся в окошко.
– Что велел передать мне отец-настоятель? – сразу же оставив всякое беспокойство о кошке, поинтересовался монах.
– Отец-настоятель-то и сказал мне, что ты схлестнулся с Рокуро-Куби… – и тут тэнгу призадумался. – Передать он тебе велел три слова, но сказал их так, что поди разбери!
– А повторить ты их можешь? – растирая запястья, спросил наполовину освобожденный монах.
– Я попробую сказать их так, как сказал он сам, – тэнгу помолчал и действительно произнес три слова, отделяя одно от другого выразительными паузами: – Отступить – нельзя – преследовать.
– Это очень любопытно… – пробормотал монах. – А ну-ка, вспомни, может, отец настоятель высказался чуточку иначе?
И монах изменил паузы между словами, так что получилось: "Отступить нельзя – преследовать".
– Нет, – твердо возразил тэнгу, возясь с веревкой на ногах Бэнкея. – Этого смысла он в слова не вкладывал.