* * *
…Холод в затылке. Что это было – первое снисходительное прикосновение смерти? "Прими ее, как принимает потный затылок ласку прохладного платка…". С этим прикосновением пришли апатия и черная вязкая боль внутри черепа. Холодная рука остановила его и некоторое время удерживала от движений. Макс упал набок и с трудом разлепил глаза, залитые кровью, струившейся из рассеченных бровей. Клейн сидел возле него, положив ему на шею свою руку. Глаза масона были невыразительными и пустыми, но Максим как будто слышал его голос. Он перевел для самого себя: "Когда ты начнешь прислушиваться к моим советам?"…
Из-за спины Клейна появилась Ирина, села на пол и обняла Макса, тесно прижавшись к нему. Он ощутил исходивший от ее шубы восхитительный отрезвляющий холод и в то же время – прохладу ее лица. Он почувствовал своей щекой нить свежего шрама, однако ему было плевать на это… Ирка прижималась к нему долго-долго, и он понял, что она тоже находится в плену кошмара. Своего кошмара, но такого же смертоносного.
– Не оставайся больше один, ладно? – прошептала она ему на ухо.
Он слабо улыбнулся и тихо сказал в густые волосы:
– Ты тоже…
Она сжала его так сильно, что снова заныло плечо, но он терпел, потому что впервые за много лет не чувствовал себя одиноким и никому не нужным. Неужели к этому состоянию приводил только ужас?..
С помощью девушки и масона он встал на ноги и доковылял до своего дивана, даже не заглядывая в ванную. Он знал, что не обнаружит там ничего необычного.
– Я найду мальчишку, – сказал он, принимая от Клейна рюмку водки. – Иначе он сведет меня с ума… Что вы видели в парке?
– Место происшествия оцеплено. Жандармы не дают подойти близко…
– Милиционеры, – поправил Макс.
– Что?
– Теперь они называются милиционерами.
– Ладно, пусть будет так. Кстати, вашего авто нигде не видно. Он был низким, окрашенным в темный цвет, грязным, с одной разбитой фарой впереди, я правильно понял?
– Правильно, – хмуро подтвердил Максим. – Наверное, его утащили. Значит, мои отпечатки у них уже есть…
Масон смотрел на него недоуменно, как будто Голиков бредил или болтал о сущих пустяках.
– Надеюсь, до ночи они уберутся оттуда. Ира бросила на него тревожный взгляд.
– Тебе нельзя появляться в парке.
– Мне нельзя даже спать, не то что выходить на улицу. – На самом деле Макс не чувствовал легкости, с которой произнес это. Каждую секунду на него давил тяжкий груз страха. – Не волнуйся. Просто я знаю, что должен туда вернуться.
Она еле заметно пожала плечами, а на лице Клейна промелькнула улыбка. Он незаметно извлек из кармана колоду и принялся раскладывать на столике пасьянс.
Несколько минут Макс зачарованно следил за ним, словно что-то хоть в малейшей степени зависело от того, как лягут картонные прямоугольники. Красивые пальцы Клейна едва касались карт и переворачивали их очень медленно. Все закончилось разочаровывающим образом. Масон бросил незаконченный пасьянс, словно потерял к нему всякий интерес, и смешал карты.
Спать было невозможно. Во всяком случае, так казалось Максу. После ужина все трое сели смотреть телевизор, будто обычная, благопристойная, но неполная семья. Голиков подумал об этом и ухмыльнулся, издеваясь над собственной сентиментальностью.
Тем не менее, между тремя загнанными в угол людьми уже установилась связь более сильная, чем какой-либо корыстный интерес. По телевизору передавали вязкую, бесцветную мелодраму. Макс смотрел на мерцающий экран, почти не слыша звуков, и получал кайф не от фильма, а оттого, что находился на зыбком острове покоя, ненадолго застывшем посреди гибельной реки времени…
Глава двадцать восьмая
Зомби лежал, тяжело дыша, и ждал смерти. Тварь по имени Г-е-р-ц-о-г нанесла ему раны, с которыми было бы наивно надеяться выжить. Его язык вывалился из полуоткрытого рта и касался земли, несмотря на ночной холод. Нежная кожица примерзала к влажным комьям. Один бок пса заледенел, другой горел, как будто был опален пламенем. Здесь кожа и мясо были содраны до ребер. Повернув голову. Зомби мог бы увидеть эту белую решетку на своем боку, но он не хотел поворачивать голову.
У него не осталось на это сил.
Обрубок хвоста не шевелился. Прокушенная задняя лапа была покрыта коростой засохшей крови. Хуже всего то, что пес был измазан чужой слюной и его шкура впитала в себя смердящую жидкость из желез твари.
Победитель в его последней схватке был неизвестен. Он не знал, издох ли Г-е-р-ц-о-г после того, как отполз от него с разорванным брюхом и десятком менее серьезных повреждений. Когда Зомби услышал неживой вой, издаваемый человеческими машинами, он понял, что теперь надо спасаться от двуногих…
Он уже не помнил, как нашел в себе силы доскакать на трех лапах до какого-то ручья, протекавшего по дну неглубокой балки. Туда он и скатился, оказавшись совсем близко к воде, что было бы неплохо, если бы бультерьер не был ранен так тяжело. В случае чего, он мог сойти и за труп.
Вообще-то, с ним произошло нечто невероятное. Он намеревался помочь человеку, которого мог загрызть Г-е-р-ц-о-г, и это намерение было явно внушено ему извне. Зомби выжег в себе любые чувства к людям; до недавних пор они казались ему самыми опасными из всех существ. Он был охотником и бродягой, а значит, один сражался против всего мира. И вот что-то подтолкнуло его к тому, чтобы помочь двуногому…
Нет, все было не так просто. До Зомби вдруг дошло, что только вдвоем они могли одолеть ту тварь. Без его вмешательства человек не получил бы возможности поднять свою стреляющую машинку, а без нее буль был бы обречен гораздо раньше и к тому же не сумел бы напасть на врага неожиданно. Тогда что же это было – взаимная помощь? Сплетение двух бед? Зов обоюдного бессилия, обернувшегося отчаянным нападением?..
Зомби услышал отдаленный шорох и насторожился. Его ухо, касавшееся земли, задрожало. Все равно поздно, кто бы это ни был… В мозгу у бультерьера вдруг забрезжила странная, кощунственная мысль, даже не мысль, а желание: как хорошо было бы, если бы тот двуногий пришел за ним! Когда-то, в свои лучшие времена. Зомби видел сытых домашних псов, которых люди вытаскивали с того света…
Он глухо зарычал – так он был противен самому себе. И снова услышал шорох, теперь уже ближе. Наверное, шавки Г-е-р-ц-о-г-а возвращались, привлеченные запахом крови… Зомби понял, что предстоит унижение, которого он не сможет перенести. Сейчас он был опасен не более, чем освежеванная кроличья тушка. Все его естество воспротивилось этому покорному бездействию. Он попытался встать, но упал на раненый бок и завыл, страдая.
* * *
…Когда кровавый дождь перед глазами кончился, он увидел тех, что пришли за ним. Это были не шавки Г-е-р-ц-о-г-а. Все обстояло намного хуже. Появились псы-призраки из кошмаров. Те, которые заставили его напасть на человеческую самку и пробудили не только его зверскую природу, но и ответную человеческую жестокость. Те, которые изгнали его из жилища и сделали грязным, голодным изгоем. Те, которые, казалось, оставили его в покое… Теперь они снова обступали Зомби – мертвые псы, убитые им на арене ради удовлетворения чужих низменных страстей.
Он, не чуял их запаха и знал, что не сможет впиться в них своими зубами. А вот они медленно вползали в его мозг черными гниющими щупальцами, торчавшими из глаз. Он ощутил накатывающую волну безумия и жутких инстинктов. Он перерождался в иное существо, и это перерождение пугало его сильнее, чем адская боль, терзавшая нервные окончания. Остаток разума, ускользавшего, как красные фонари удаляющегося автомобиля, подсказывал ему, что единственный выход – уснуть, забыться, превратиться в ничто.
Это казалось ему невозможным, невероятным подвигом – уснуть сейчас, здесь, лежа в ледяной яме под сетью боли и страха. Отчаянный, скорее всего, самоубийственный шаг. Но пес и так уже был почти мертвецом…
Зомби закрыл глаза и попытался получить удовольствие от своего медленного умирания. Оказывается, инстинкт смерти тоже проник в его мозг. Его сознание, облепленное липкими щупальцами галлюцинаций, превратилось в черный бесформенный ком, который покатился куда-то в столь же беспросветную тьму…
* * *
Он катился несколько мгновений, а может быть, целую вечность, и упал в светлеющую мглу.
Впервые в жизни Зомби удалось сделать это – самому ускользнуть от кошмара. Он совершил неописуемый переход и открыл для себя вселенную снов и способ перемещения в ней.
Это было очень похоже на то, как если бы слепой от рождения вдруг стал зрячим. Новое состояние уравнивало Зомби с другими существами, блуждавшими в иных измерениях. Здесь не было разницы в развитии, и ничего не значил иллюзорный внешний облик. Разными были только видения.
Он инстинктивно выбрал течение, которое увлекло его туда, куда ему было нужно, – к излечению, пище, сытости, теплу. Может быть, даже к суке. Вкусной, сладкой суке, изнывающей от сезонного желания… У Зомби закружилась голова, и он вдруг осознал, что у него снова появилась голова. И еще тело, совсем не такое беспомощное, каким оно было там, в другом мире, называемом "реальностью".
Он почуял пищу, а затем и увидел ее своими подслеповатыми глазками. Свежее, розовое мясо с одуряющим запахом, лопающееся на зубах и щекочущее вкусовые рецепторы… Мясо лежало на ковре из чистой зеленой травы, как будто специально приготовленное для него. Было тепло, но не жарко. Пахло юной зеленью, поблизости журчал ручей, где-то вверху пели птицы. Свежий ветер перебирал шерсть на спине пса и ласкал шрамы на боку. Шрамы?!.. Кроме них, ничто не напоминало о смертельных ранениях…
Он поискал того, кому был обязан этим раем. Он искал его внутри себя, но не нашел. Пока. Незнакомец находился далеко, в недоступном месте. Потревожить его было бы глупостью и чудовищной неблагодарностью. Поэтому бультерьер просто принялся есть, наслаждаясь каждой секундой отсрочки, подаренной неведомым благодетелем.
Наевшись, он отправился к ручью с прохладной, кристально чистой водой, стекавшей с далеких сизых гор на горизонте, и долго лежал в нем, чувствуя, как жидкость смывает грязь и слизь Г-е-р-ц-о-г-а не только с его шкуры, но каким-то странным образом и с внутренностей.
Вдруг его будто ударило что-то. Он почуял человеческий запах. Запах того самого человека. А еще запах суки. Именно такой, о которой он мечтал, – истекающей соком, молодой и сильной. Зомби ощутил напряжение между задними лапами и устремился на поиски еще одного подарка судьбы.
* * *
Он нашел их на берегу прекрасной синей реки, в которую впадал горный ручей. Вокруг были пологие зеленые холмы; берега устилала густая трава. В этой траве двое людей занимались любовью: тот самый парень из ночного парка и незнакомая Зомби девушка с длинными темными волосами.
Несколько секунд бультерьер равнодушно рассматривал их со склона холма. Он запомнил мужчину израненным и истекающим кровью, но сейчас тот был цел и невредим. Впрочем, гораздо больше Зомби заинтересовал живой предмет тигрового шоколадно-коричневого окраса, лежавший на берегу возле самой воды. У предмета было плотное, хорошо упитанное бочкообразное туловище, розовый живот с двумя рядами тугих сосков, толстые лапы, легкомысленный кожаный ошейник, на котором сверкало что-то, и чудесная бультерьерская морда.
Сука лениво потянулась под лучами солнца. Почуяв сестру по крови, Зомби задрожал и радостно поскакал вниз. Он налетел на нее, сразу же окунувшись в облако ее запахов, и затеял целеустремленную любовную игру. Она была ошеломлена его появлением и бурным натиском всего несколько секунд, потом приняла игру и начала сопротивляться.
Он почувствовал, что такое мощь настоящей самки! Ее укусы были нешуточными и разжигали его еще сильнее. Зомби привело в восторг то, что он впервые встретил равную себе соперницу. Люди не обращали на их возню никакого внимания – они были заняты не менее серьезным делом.
Самка немного поддалась – ровно настолько, чтобы поддразнить его и растянуть удовольствие. Пес совершенно потерял голову. Борьба поглотила его целиком, и он не видел ничего вокруг.
До него еще не дошло, что место заточения может быть не только холодным и враждебным, но теплым и полным удовольствий…
Сука подрагивала под ним, а он покусывал ее шею. Запах, исходивший от ошейника, был каким-то странным и незнакомым. Металлический предмет покачивался, отбрасывая слепящие отражения. Чисто человеческая, бессмысленная штучка. Монета? Ключ? Медаль?.. Зомби был слишком увлечен горячей плотью самки, чтобы обращать внимание на подобную мелочь.
Огненный шар разгорался там, где бультерьеры тесно сливались друг с другом. Праздник жизни бушевал на прекрасном берегу, и пока никто не задумывался о том, что последует за этим.
* * *
Несколько уцелевших псов из стаи Г-е-р-ц-о-г-а спустились к замерзшему ручью, привлеченные хорошо знакомым запахом. Они лишились руководства и жестких рамок подчинения, но все еще были злобны, впервые отведав сегодняшней ночью человеческого мяса. Исчезла сила, затуманивавшая их разум, однако они уже не замечали этого. Собаки искали вожака, чтобы следовать за ним дальше, или его убийцу, чтобы сожрать того и отомстить.
Некоторые из них видели тело бультерьера, неподвижно лежавшего на берегу. Когда они подошли поближе, его уже не было. Псы остановились в растерянности. Они были не в состоянии постичь факт исчезновения. Случившееся напоминало проклятые человеческие шутки вроде бесплотных голосов, доносившихся из коробок, или изменчивых изображений на стекле…
Еще до наступления утра псам пришлось убраться из парка в том направлении, откуда они появились. Серые тени двигались по спящему городу. Они познакомились с изнанкой жизни еще глубже. Теперь они не боялись двуногих бродяг. Псы знали, что с ними делать и как бороться с неутолимым голодом.
Глава двадцать девятая
Ранние сумерки вползали в комнату через окна, когда Макс, проклиная все на свете, натянул на себя свои самые широкие джинсы, свитер, сапоги, пальто отца, висевшее в шкафу нетронутым со дня его смерти, положил во внутренний карман "беретту" и кивнул Клейну в знак того, что готов.
Незадолго до этого Ирина вернулась из магазина с полной сумкой еды. Максим подмигнул ей и дал понять, что рассчитывает на вкусный ужин. На самом деле он не был уверен в том, что успеет вернуться к ужину, и даже в том, что вообще вернется. Настроение было на нуле. На улице он поднял воротник пальто; влажный весенний ветер пробирал до костей.
Начиналась новая унылая неделя. Зима в этот год отступала медленно, доллар рос, продукты дорожали, люди теряли работу и мерзли в плохо отапливаемых домах, нищие коченели в переходах метро, в душах поселились тоска и отчаяние.
Темное облако накрыло город, облако злобы и всеобщей продажности. Тревога и предчувствие катастрофы витали в тяжелом сером тумане.
"Город сквозных течений воздуха, трупного запаха, лилового света. Крысы на задворках пережевывают новый день…". Макс вдруг подумал, что Строков был прав: "Мы давно идем ко дну…". Даже если все закончится вполне благополучно, эдаким ренессансом, он знал, что навсегда запомнит годы своей молодости, как период безвременья. Пропасть. Пустота. Безысходность. Звериное одиночество. Мелкая, грязная война…
Теперь для Голикова всё изменилось; у него не было завтрашнего дня. Это позволяло забыть о многих проблемах и на практике постигать философию экзистенциализма.
Клейн оставался для него чужим человеком. Тайной за семью печатями. Случайным попутчиком. Соседом по камере. Возможно, хорошо замаскированным врагом. Макс предчувствовал, что когда-нибудь (если, конечно, он останется в живых) Клейн исчезнет так же неожиданно, как появился. Неожиданно и бесследно. И его уход будет прекрасной иллюстрацией того, что все кончается бесповоротно…
Становилось что-то совсем тоскливо. Клейн помалкивал, а Максиму тоже не хотелось разговаривать. Выйдя из метро, они подошли к многоэтажному зданию из стекла и бетона, в котором находилась его контора.
В здании было очень холодно, отопление практически не работало. Холод медленно, день за днем высасывал жизнь из таких же никчемных личностей, как Голиков. А тупая однообразная деятельность высасывала из них душу.
В конце концов, все они давно превратились в трусливое стадо неудачников, озабоченных только убийством времени и своим собственным эфемерным сомнительным благополучием. Единственным развлечением, естественно, стали пьянки и секс. Первое – для пожилых, начальствующих и потерявших всякую привлекательность, второе – для более молодых и еще не утративших признаки пола. В последнее время пьянки приобрели истерическую окраску, а сорняки любви прорастали в смердящей атмосфере сплетен.
Почти все втайне ненавидели друг друга. Зависть быстро разъедала то, что не успела сожрать глупость. В минувшие два года было очень трудно с работой и деньгами. Это окончательно вбило кол в братскую могилу конторы. Без двойной морали стало невозможно существовать. Разрыв между теми, кто находился у кормушки, и остальными был колоссальным. Все левые делишки прикрывались циничной болтовней в духе грязных политиканов, действовавших на гораздо более высоком уровне.
Самое смешное, что способов борьбы с этим не существовало или они были заведомо утопичны. Тотальное гниение развращало всех, даже тех, кто начинал с бескомпромиссного идеализма. Везде было одно и то же. Контора, в которой работал Голиков, была не самой худшей организацией. По крайней мере, здесь об него не вытирали ноги открыто. Большинство хорошо усвоило, что бежать некуда.
Единственным слабым утешением для Макса являлось то, что ему все еще хотелось блевать при одном только виде этого дурдома, в котором он был покорным пациентом вплоть до вчерашнего дня. Немного скрашивали ситуацию несколько его приятелей и приятельниц (среди них две бывшие любовницы). Все вместе любили постонать за бутылкой водки по поводу своего беспросветного существования…