– Ты что, мужик! Думаешь я там бомбу вставил? Ну ты даешь! – Он вдруг открыл свою сумку и вынул из нее черную пластмассовую коробочку, похожую на трубку от радиотелефона с антенкой. – Смотри, какая же это бомба?
Игорь растерялся.
– А что же тогда?
– Да я там всего лишь радиомаяк установил. Вот точно такой же. Это моя работа такая. Выборы же скоро!
– А при чем тут выборы?
– А при том, чтобы ты за кого не надо не проголосовал.
– Бред какой-то.
– Ничего не бред, – Лисья Шапка спрятал прибор обратно в сумку. Он был все также спокоен и весел. – Эту штуку придумали за бугром специально по заказу одной из крупных партий. Радиус действия у нее сто пятьдесят километров. Вешаешь ее повыше, включаешь, и радиомаяк дает на все длинные волны мощный и совершенно невидимый и неслышимый сигнал, в котором заложена команда голосовать за эту партию. Понял? Ты слушаешь передачи, смотришь телевизор, или просто гуляешь по улице или спишь в своей постели с женой, а в голову твою беспрерывно подается команда: "иди на выборы и голосуй за такую-то партию!" И в воскресенье ты пойдешь и проголосуешь за того, за кого им надо.
– Почему им, а ты разве не с ними? – Игорь был уже около гостиницы "Россия".
– Я не с ними. Я просто монтажник. Бабки зашибаю. А кто меня нанял, я даже не знаю.
– А если я позвоню, кому надо? – все-таки не удержался от этого вопроса Игорь.
Мужик опять звонко расхохотался:
– Да пожалуйста! Только кто тебе поверит? Тебя же в лучшем случае пошлют подальше, в худшем в психушку. Думаешь, проверять будут? Да не будут. Дураков нет шею ломать. К тому же до выборов всего ничего. Кстати, мне выходить. Держи свои зеленые.
И Лисья Шапка протянул Игорю банкноту. Затем выскочил из машины и бросил:
– Бывай. И не забудь пойти на выборы. Голосуй, или проиграешь.
И он опять засмеялся. Этот веселый мужик в лисьей шапке и с кучей странных приборов в брезентовой сумке.
Три дня после этого случая Игорь ощущал себя полным идиотом. Таксист жил в центре и видел телевышку из окна своей квартиры. Во второй вечер, когда он внимательно смотрел в старый отцовский бинокль на нее, ему даже показалось, что на том месте, где висел Лисья Шапка, он видит красный еле мерцающий огонек. Или ему это казалось?
Наконец Игорь не выдержал и вечером третьего дня, когда голова его готова была расколоться от распиравших ее мыслей, а особенно от желания голосовать за движение "Построим Россию заново", вышел из дома и отправился к телецентру. Через двадцать минут он был на месте и пошел в тот проход, куда три дня назад нырнул его веселый пассажир. Прямо около забора росли деревья, так что оказаться за стеной не составляло труда. И все-таки Игорь минут сорок не решался этого сделать. Его распирало от желания плюнуть на все и вернуться домой. Было холодно и ветрено. И конечно безлюдно. Ну что можно делать в такую погоду на улице, когда дома тепло и уютно?
Игорь плюнул и вдруг неожиданно для себя стал карабкаться через забор. Как мальчишка. Что будет, если его поймают? Пятнадцать суток или пять лет? Никогда до этого, достаточно законопослушный Игорь Фомин не нарушал закон.
На территории, хоть и горели яркие огни, было пусто. Ни одной живой души. Игорь заторопился к вышке. Вот ступени. А вон там висел Лисья Шапка. Он же смог! Залез и вернулся. Правда ему круто платят. Ничего, у него тоже получится. Надо только добраться до туда снять чертов прибор и вернуться. И все дела.
Игорь опять захотел вернуться и уже направился было обратно к забору, но вместо этого резко повернулся и полез наверх.
Кто в детстве не лазил туда, куда не следует? Таких найдется немного. Как же это здорово, куда-то карабкаться и подниматься все выше и выше. В детстве Игорь облазил все окрестные крыши, взбирался по пожарным лестницам и среди пацанов слыл героем. Сейчас же у него почему-то уже на высоте пятнадцать метров начали дрожать ноги и слегка закружилась голова. Карабкаться было невероятно трудно. Ступени были покрыты наледью, и ноги все норовили соскользнуть с них, руки судорожно хватались за перекладины. Морозный ветер обжигал легкие и лицо и становился все сильнее и яростнее. Игорь смотрел вверх в звездное небо и преодолевал ступеньку за ступенькой. Если бы он в молодости служил на флоте, то наверно давно уже был на месте, но он был танкистом, и поэтому дело затягивалось. Очень скоро стало трудно дышать, неожиданно заболели мышцы рук и ног. А до нужного места было все еще далеко.
– Надо спускаться, – сказал сам себе Игорь. И опять полез наверх, ругая себя и тех, кто это заставил его сделать. – Ублюдки, они хотят, чтобы я голосовал за них, а не так, как я хочу. Ну уж нет! Пусть Казань голосует, Йошкар-Ола, пусть все голосуют. А я вообще на выборы не пойду. Нет, я пойду, и проголосую, но за кого сам считаю нужным. И все также сделают, я об этом позабочусь. Уроды! Политические проститутки!
Ругань помогала.
Ветер стал таким сильным, что просто отрывал Игоря от ступенек. Чтобы не упасть, он ставил руки по разные стороны перекладин и сцеплял их в замок. Однажды, когда обе ноги соскользнули вниз и он повис, судорожно болтая ногами, это спасло ему жизнь. Долго после этого он не мог двинуть ни вперед, ни назад.
А небо было таким чистым и таким звездным, что хотелось плакать.
До финиша оставалось совсем немного. Там на высоте, метрах в пяти он действительно увидел маленький мерцающий огонек. Огонек призывно мигал, словно звал к себе.
Игорь позволил себе передышку и долго висел, вцепившись в лестницу руками и ногами, стараясь закрыть лицо от ветра. Он ощутил, что победа совсем рядом и впервые за весь подъем позволил себе глянуть вниз.
Внизу тысячью огней переливался город, который какие-то подлые политиканы хотели заставить плясать под свою дудку. Он был красив и величественно горд. Нельзя было позволить негодяям от политики совершать столь подлый и грандиозный обман. И Игорь полез дальше. Если бы он знал, что высотники в таких случаях всегда пользуются страховочными тросами, то был бы явно раздосадован.
Последние метры давались с трудом. Игорь почти уже ничего не видел, потому что глаза его были в слезах, так их надул ветер, а вытереть их он не мог – руки были заняты. За метр до прибора, который был прикреплен прямо к балке, по которой поднимался Игорь, улетела вниз одна рукавица. Она вдруг примерзла к перекладине, и когда он стал ее отдирать, она выскользнула с руки и исчезла внизу. Улетела туда, где горели белые огни прожекторов.
Игорь отдохнул немного, отдышался и быстро преодолел оставшееся расстояние и добрался до радиомаяка.
– Хитрую штуковину изобрели японцы, – прохрипел Игорь и стал отвинчивать конструкцию в которой сидел прибор. Во внутреннем кармане телогрейки у него было два набора, отверток и гаечных ключей. Пригодились оба. Лисья Шапка прикрепил свой прибор (Игорь для себя прозвал его довольно неприличным словом "мозго… и т. д.") добросовестно. Но крепить сложнее, чем разбирать. Игорь вывинтил два винта и одну гайку, как прибор был у него в руке. Он сунул его прямо мигающий за пазуху к наборам, бросил туда же ключ и отвертку и полез вниз. Душа его победно пела. Страх куда-то бесследно исчез, неизвестно откуда-то появились силы. Игорь спускался, не обращая внимания на ветер, только попеременно надевал оставшуюся рукавицу то на одну, то на другую руку. Медленно, но неуклонно приближался спящий внизу город. Пусть спит. Теперь он может спать спокойно.
Когда до земли оставалось метров пятнадцать, он уже перебирал ногами по перекладинам как заправский моряк. Также лихо он прыгнул в сугроб, когда оставалось метра три и работать ногами просто надоело. А вот поднялся с трудом. Ноги просто не разгибались. И Игорь, ковыляя, побрел к забору. Вот преодолеть его оказалось куда труднее, чем взобраться на телевышку. Деревьев с этой стороны не было. Тогда Игорь плюнул и пошел к воротам. Заспанный сторож в своей будке глянул на него с недоумением.
– Ты это откуда? – спросил он.
– Оттуда! – кивнул себе за спину Игорь.
– Понятно, – сказал сторож. Видимо вид Игоря в распахнутой телогрейке и с раскрасневшимся лицом не вызвал у него никакого подозрения. И он снова задремал.
Игорь пошел домой. Была глубокая ночь. На подъем и спуск ему понадобилось полтора часа. По пути ему попался дымящийся паром открытый канализационный люк. Игорь достал прибор, который мирно мигал красным цветом и тихо потрескивал и бросил его в люк.
– Пусть вам крысы проголосуют за кого вам надо, – сказал Игорь и с каким-то злым удовлетворением стал размышлять, кому же это он подложил такую свинью.
ВЕСЕННИЕ ПЕЧАЛИ
Жизнь била ключом. Везде, где только можно. Весна делала свое дело. Воздух был наполнен свежестью и щебетом воробьев. Даже бездомные собаки повеселели, и их морды, выглядывающие из помоек и мусорных ящиков выглядели не такими жалкими как всегда. В начале марта всегда хочется петь, скакать и совершать глупые поступки, над которыми потом можно будет посмеяться, а некоторых и устыдиться.
И только у Наташи Борщовой, студентки первого курса престижного факультета все было иначе. Настроения не просто не было, Наташа чувствовала себя глубоко несчастным человеком. И было от чего. Утром она поссорилась со своим другом. Это было ужасно! И, главное, из-за ерунды. Просто сказала ему, что прекрасно может обойтись без него, пусть катится колбаской.
А что она еще могла сказать, если Он при ней начал громко восхищаться глазами Таньки Морозовой, мол какие они у нее глубокие и томные? Дурак! Вот пусть он и утонет в ее глубоких глазах.
Подумаешь! А у нее зато глаза большие, самые большие в группе. И может даже поглубже, чем у некоторых. И если некоторые этого не замечают, она не виновата.
Тут конечно Наташа была не совсем справедлива, потому что Он всегда восхищался ее глазами, и она просто замирала от счастья, когда он целовал ее в закрытые веки. И все равно, как он мог говорить про чьи-то другие глаза, не ее? Мерзавец!
И она его прогнала. А он (тоже хорош, даже не понял, что она на него просто обиделась) взял и ушел. Некоторое время Наташа крепилась, а потом не выдержала, и слезы полились по ее лицу, смазывая тушь и подводку.
И вот она дома одна, брошенная и покинутая, никому, кроме родителей, не нужная. Разве это жизнь? Горе разрывало Наташино сердце все сильнее и сильнее. И вот наступила минута, когда она уже была не в состоянии с ним справиться. Жизнь вдруг показалась ей настолько жестокой и несправедливой по отношению к ней, что Наташа решила покончить с ней и как можно быстрее, потому что жить без Него не имело теперь никакого смысла. Это будет самый лучший выход для нее. И для него послужит хорошим уроком. Вряд ли кто-нибудь из девчонок захочет с ним дружить после того, как станет известно, почему погибла Наташа.
Ей стало жаль себя и свою жизнь, которую растоптали в самом расцвете. Вдруг очень захотелось жить. Но Наташа никогда не меняла своих решений. Вот еще! На такое унижение она не пойдет.
Девушка разозлилась и решила действовать.
Итак, с чего начать?
Из своего короткого жизненного опыта Наташа мало что могла почерпнуть. В голову лезли только примеры из классики или из школьной программы. Анна Каренина, госпожа Бовари, Катерина из "Грозы", как уж у нее там фамилия была? В сущности, какая разница? Самая подходящая конечно же Анна. Погибла из-за любви. Ах, как это романтично! Правда больно уж метод ее ухода из жизни не очень нравился Наташе. Хотя конечно вокзал близко. Можно побежать и тоже броситься под состав.
Наташа посмотрела на часы и вздохнула. До отхода пассажирского поезда "Чебоксары-Москва" было шесть часов времени. Она просто не сможет столько ждать. Какой тут романтизм? Да и потом… Наташа подумала, что это наверно ужасно – смерть под колесами поезда. И что потом от нее останется? Тоже вопрос немаловажный. Девушка даже губы скривила брезгливо, когда представила, как ее останки выковыривают из под железнодорожного состава. Крики, вопли, толпы зевак. И дубленка будет полностью испорчена. Хотя ей конечно уже будет все равно. А вот то, что на нее потом будет страшно смотреть, это ее волновало. Конечно, ведь Он же придет с ней попрощаться. Придет или не придет? Обязательно придет. И что он увидит? Его же стошнит сразу, и он будет всю жизнь не каяться и разрывать на себе одежду и вопить от боли душевной утраты, а наоборот ничего не вспоминать, чтобы не расстаться со съеденным ужином. Наверно с беднягой Вронским так и было. Просто Толстой об этом писать не стал. Нет, этот метод Наташе явно не подходил ни по каким статьям.
Тогда мадам Бовари. Она отравилась. Это уже интересней. Очень много героев уходили из жизни посредством яда. Джульетта, Нина Арбенина. Правильно. Это лучше всего! Выпить яда, потом позвонить Ему по телефону, призвать к себе, все рассказать, простить и умереть у него на руках, ощущая на своем лице его горячие слезы раскаяния.
Да только где в наше время достанешь хорошего яду? И чтобы он действовал быстро и эффективно? Наташа задумалась. Ответа не находилось. Можно конечно напиться таблеток. Так многие девчонки и делают. Да вот, к великому своему огорчению и стыду Наташа не имела никакого понятия про лекарства. Ну никогда не интересовалась. Да и названия эти мудреные запомнить невозможно. Лечением ее всегда занималась мама. Она все знала, что надо, и Наташа ей беззаветно доверяла и послушно принимала все, что ей давали. А мама давала ей как в детском саду. Ставила у кровати блюдечко рядом стакан с водой. Все было просто. В блюдечке четыре кучки таблеток, порошков и пилюль и их надо было принимать через определенное время. Наташа даже упаковок не видела. Вот так. Теперь такое незнание жизни сыграло с ней жестокую шутку. Она открыла домашнюю аптеку и тупо уставилась на коробки, пачки, пузырьки.
Может выпить все, что тут есть?
Невозможно. Она же не лошадь. А вдруг выпьешь что-нибудь не то? Вдруг среди всего окажется слабительное? Да это конфуз получится хуже чем с поездом. Ну уж нет! Наташа вспомнила, как в прошлом году отравилась рыбой, как ее потом мутило и рвало, как ей делали промывание желудка, и твердой рукой закрыла дверцу.
Стала думать дальше. С отравлением не выходит, значит надо что-то попроще. Застрелиться? Ах почему у нее папа всего лишь мирный преподаватель ВУЗа, а не военный? Как было бы замечательно и просто. Она бы вошла в его кабинет, села за его покрытый зеленым сукном стол с тяжелыми чугунными чернильницами, написала бы пером и черными, нет лучше красными, чернилами прощальное письмо, открыла бы ящик стола и ба-бах! Красиво, благородно. Но, увы, невыполнимо. Откуда в доме преподавателя ВУЗА пистолет? Только разве что рогатка Мишки, десятилетнего Наташиного брата. Из нее только по воробьям стрелять.
Наташа была в отчаянии.
Нож! Пришла ей в голову мысль. Взять в руки нож и вонзить его себе в сердце! С размаху! Она видела это в каком-то плохом спектакле.
Тоже не подходит. Наташа посмотрела на свои хилые ручонки. У нее просто сил не хватит. Зря что ли преподаватель физкультуры все время ее ругает, и зачет по этом предмету достался ей чуть ли не кровью? Да и мужества на это надо не мало. Наташа смелостью особенной тоже не отличалась.
Оставалось одно. Повеситься.
Веревку она нашла быстро. В ванной висело белье. Несколько движений ножницами. Чик, чик. Порядок. Веревка была в ее руках. Крепкая? Крепкая. Уж как-нибудь сорок семь килограмм выдержит. Теперь крючок.
Опять проблема. Крючка не было. Во всем доме не было крючка на котором можно было бы спокойно повеситься. Сначала Наташа хотела было накинуть веревку на люстру, но потом вспомнила, как папа, когда вешал ее, потерял под ногами стул и повис, зацепившись за крючок, на который хотел повесить люстру. Так он тогда только три секунды провисел, а потом рухнул вместе с крючком. Его еще током стукнуло. Пришлось потом специалистов вызывать и все переделывать. А вдруг что-нибудь подобное произойдет и с ней?
Наташа готова была зареветь во весь голос, словно маленькая девчонка, но тут ее взгляд случайно упал на стену в прихожей. Кажется это то, что нужно.
На стене висели огромные рога. То ли лосиные, то ли оленьи, Наташа это все время путала и никак не могла точно запомнить. Впрочем это ее не волновало. Крючок был найден. Рога укреплены настолько прочно, что Мишка частенько на них висит, а один раз папа, во время праздника, когда хотел похвастаться перед гостями, подтягивался на них словно на турнике. Правда у него потом приступ радикулита начался, но рога выдержали. Даже не покачнулись. А папа, как никак девяносто пять килограмм весит. Значит и ее они тоже выдержат.
Наташа принесла стул из своей комнаты и стала привязывать веревку к рогам. Долго накручивала узлы, чтобы было прочно, потом сделала петлю, примерила ее. Нормальная петля. Вдруг она вспомнила, что веревку надо намылить, чтобы она лучше скользила и меньше причиняла страданий повешенному.
Девушка сбегала за ароматным розовым мылом фирмы "Камея" и тщательно намылила веревку по всей длине.
Вот теперь было все готово. Наташа приготовилась накинуть себе на шею петлю и в последний раз поглядела на себя в зеркало. И тут ей не понравилось, как она выглядит.
Слишком глупо. Только сейчас ей в голову пришла мысль, что нет ничего нелепее, чем повеситься на рогах. Да над ней же весь город будет смеяться. Да и Он тоже расхохочется. И потом, маму и папу Наташе вдруг стало жалко. Придут они с работы домой усталые и увидят у себя в прихожей собственную дочь, раскачивающуюся на то ли лосиных, то ли оленьих рогах. А у папы сердце. Да его точно инсульт хватит от такого зрелища.
И Наташа с сожалением спрыгнула со стула и побежала в свою комнату. Кажется ее план полностью провалился. Что же делать? Как еще можно достойно уйти из жизни?
Оставалось только одно. Сброситься с волжского утеса, как Катерина из хрестоматийной пьесы Островского "Гроза". Быстро и эффективно. А главное – красиво.
Только вот Катерина бросалась с утеса летом, а сейчас было только начало марта и снегу везде было по пояс. А Наташа так устала, что меньше всего ей сейчас хотелось куда-то тащиться хотя бы даже ради того, чтобы сброситься с утеса. Да там сейчас и нет никого. Ну упадет она, свалится в снег сломает шею, и замерзнет. А потом ее снегом засыплет, и найдут Наташу только в мае, когда снег сойдет полностью. Опять не то!
И вдруг она глянула в окно и ахнула. Ну конечно! И как это она сразу не догадалась? Ведь они живут на восьмом этаже, а внизу асфальт. Да это будет лучше любого утеса.
Наташа бросилась к окну и стала открывать его. Отлетели на пол бумажные полоски и нитки ватина, которыми утеплили на зиму окно. С трудом, подняв вверх щеколды, девушка открыла окно, и в комнату ворвался тугой весенний воздух. Холодный, свежий, бодрящий и безумный.
Наташа влезла на подоконник и глянула вниз. Там уже вовсю буйствовала весна. Ее первое дыхание, которое еще не раз прервется отчаянными попытками зимы вернуть свои права, чувствовалось как никогда. Солнце сверкало тысячью бликами в уныло опускающихся сугробах, весело и призывно обнажился черный асфальт. На нем тут же расчертили квадраты для игры в "классики" маленькие девочки. И до всего этого было довольно далеко.