Аннаниил
Существует один язык, который, строго говоря, нельзя назвать языком. Мы, небожители, понимаем его, а эти падшие создания еще помнят. Мои человеческие губы произносили человеческие слова. А тем временем между нами происходил такой мысленный разговор:
- Тебе тут не место, - заявил я, и это была чистая правда.
Он зарычал и начал огрызаться. Как же трудно поверить, что и эти существа когда-то были ангелами: они напрочь забыли о вежливости, столь присущей им прежде.
- Я здесь больше к месту, чем ты, - ответил он мне. - Я тут не затем, чтобы угробить эту планету.
Итак, его хозяин пронюхал, что должно случиться, верно я говорю? За многие тысячелетия он так и не осознал, сколь тщетны любые потуги пойти наперекор желаниям Господа, а посему снова отправил своих прихвостней на поле брани в надежде не допустить осуществления Его чаяний.
Я встал и молвил:
- Разве тебе неведомо, что торжество Зла всегда преходяще? Что воля Божья так или иначе будет исполнена?
- Только не сегодня, - отвечал он. - Нам нужна эта женщина.
- Вы уже завладели ею, - сказал я, покосившись на жалкую больную злодейку. - Но пока не можете забрать ее с собой.
- Она нужна мне сейчас, и я заберу ее без промедления.
Конечно, я мог бы начать сызнова; опять собрать команду, члены которой говорили бы на одном языке (на сей раз, возможно, по-французски), перенести основное место действия из Нью-Йорка в Лион, но я решил этого не делать: нельзя позволить этому созданию и его повелителю обставить нас даже на самом промежуточном финише. Поэтому я воспротивился. Подавшись к исчадию ада, я проник взглядом сквозь черные очки в багровые глубины его одолженных у кого-то глаз и вопросил:
- Неужели ты и впрямь намерен состязаться в чудотворстве здесь, на борту "боинга-747"? Неужели хочешь, чтобы эти люди ломали голову, силясь постичь смысл десятка необъяснимых событий, которые вот-вот произойдут здесь?
- Я хочу только получить эту женщину.
Он пытался упираться. Перечить мне. Мне!
- Эта женщина - часть замысла.
- Вот почему она мне нужна.
- И вот почему ты ее не получишь.
Он обратил на женщину взор своих горящих, источающих дым глаз и заговорил с нею на человеческом языке:
- Ну-ка вставайте, вы.
- Боже всемогущий, - взмолился я, - дай мне толику своей мощи.
Я получил отклик, и меня чуть-чуть приподняло, ноги мои оказались не более чем в дюйме от коврика. Внимание существа опять переключилось на меня, в глазах его мелькнула тревога, тотчас сменившаяся выражением понимания. Существо подняло руку…
И я остановил время.
Все вокруг замерло. Материя Вселенной застыла, обратившись в бесчувственный, неподвижный камень. Ток перестал идти по проводам, остановились все процессы разложения и распада материи. Все было обездвижено, и ничто не шевелилось. Во всем этом громадном безмолвном пространстве, плоском и мертвом, лишенном даже эха, только демон и я продолжали двигаться, мыслить, действовать и бороться в неподвижном самолете, подвешенном в неподвижном воздухе над неподвижной землей.
Простертая длань указала на меня, и мой организм тотчас наполнился микробами проказы, зрачки покрылись катарактами, а горло - саднящими язвами. Изо рта посыпались жабы. Органы чувств расстроились, в мыслях наступил разброд, я ощутил всю боль и все страдания мира; демон наслал их на меня, он взял меня "за грудки" и принялся ломать, изничтожая мою силу, вынуждая отказаться от моих намерений и уйти в глухую защиту: он хотел во что бы то ни стало довести свое дело до конца.
Я вступил в борьбу. Я отразил все удары. Я убивал, жег, очищался от скверны с той же быстротой и ловкостью, с какой эта тварь норовила измарать меня. Наконец я понял, что натиск выдохся, и полностью очистился. Я взглянул на демона. На сей раз - своими НАСТОЯЩИМИ глазами.
И его присвоенная телесная оболочка тотчас превратилась в уголья. В горстку пепла. А пепел - в молекулы, которые рассеялись в воздухе. Наконец не остались ничего, только маленькая, жужжащая, злобная муха - эдакая черная крапинка, пятнышко, комочек грязи, который метался туда-сюда перед моим лицом и негодующе верещал. Я хотел уничтожить и это потустороннее явление, но оно бросилось наутек в отсек второго класса, а я почувствовал, что данная мне мощь уже почти исчерпана. Надо было вернуть все на круги своя.
Я вновь воссоздал телесную оболочку, которой пользовался демон (или, во всяком случае, сделал нечто весьма похожее), и вселился в нее. Свое использованное тело я осторожно опустил в кресло и дал ему указания, что делать, чтобы продержаться до моего возвращения.
После чего опять запустил вселенские часы.
Женщина смотрела на мое прежнее "я", словно искала поддержки и помощи. Она смущенно хлопала глазами, поскольку, несомненно, заметила, что тело мое приподнялось, утратило четкость очертаний, а потом вдруг вернулось на свое место. Но, разумеется, сочла это обманом зрения, следствием охватившего ее ужаса или проявлением терзавшего ее недуга. А потом она отвела глаза от моего прежнего "я" и взглянула на новое, боясь исполнить мой приказ и страшась ослушаться меня.
- Не волнуйтесь, - сказал я ей. Мой нынешний голос звучал более гортанно, а телесная оболочка была не так удобна, как предыдущая. Я почти с завистью взглянул на покинутое мной более просторное тело и велел ему: - Садись.
Тело село. Лицо хранило суровое выражение, в движениях сквозила едва заметная нечеткость, эдакая легкая неуклюжесть.
- Ждите здесь, оба, - распорядился я, угрожающе взмахнув автоматом. - Я скоро приду, тогда и решим, кого вы должны слушаться.
Я повернулся и зашагал в носовой отсек, чтобы разобраться с остальными угонщиками, своими "соучастниками". Они - люди, и расправиться с ними не составит труда.
13
Пэми смотрела вслед террористу, пока он не скрылся за переборкой. Что же случилось? Зрение девушки на миг утратило остроту, желудок и кишечник поменялись местами и отделились друг от друга. Во рту было сухо, как в пустыне, где она росла, руки и ноги тряслись, и Пэми не могла унять дрожь.
Но ведь он не забрал ее с собой. Белокурый сосед встал и заговорил с террористом, заспорил с ним, заявил, что готов занять место Пэми и стать заложником. А террорист, разумеется, начал огрызаться, перечить и, конечно, отмахнулся от предложения. А потом повернулся и ушел.
Пэми испытывала благоговейный страх и чувство облегчения. Она искоса посмотрела на своего спасителя. Вид у него по-прежнему был суровый и мрачный. Он сидел, положив крупные расслабленные руки на подлокотники, крепко упираясь ногами в пол, и смотрел вперед, в ту сторону, куда направился террорист.
- Он вернется? - шепотом спросила Пэми.
- Давайте просто подождем, - ответил он деревянным голосом. Да и сидел он тоже как деревянный, глядя прямо перед собой и все своей позой выражая напряжение. - Не надо двигаться и привлекать к себе внимание.
- Ах да, конечно.
Пэми все-таки отважилась протянуть руку и на миг коснуться тыльной стороны ладони соседа. Она оказалась на удивление холодной. Должно быть, ему стоило слишком больших усилий встать и дать отпор вооруженному террористу.
Пэми впервые встретила мужчину, к которому имела основания испытывать благодарность. Это чувство повергло ее в смятение; она просто не знала, что значит быть обязанной. Она была не в силах отплатить ему, ничего не могла ему дать или сделать для него. Разве что наградить "тощаком" - вот уж будет благодарность так благодарность. По ее сморщенному, искаженному, замкнутому личику пробежала тень улыбки, и Пэми отвернулась. Справа от нее маленький человечек в тюрбане съежился, зажмурил глаза и перебирал дрожащими пальцами деревянные четки. Его пухлые губы беззвучно шевелились. Должно быть, какой-то священнослужитель.
Внезапно из носового отсека донеслись звуки ожесточенной пальбы и новые крики. Потом наступила тишина.
Человек в тюрбане буквально зажал себе уши плечами, вцепился в свои четки, и губы его зашевелились еще быстрее, а круглый подбородок заходил ходуном. Все пассажиры в отсеке затаили дыхание. Казалось, наступило вечное безмолвие.
А потом белокурый сосед вдруг пошевелился и, похоже, расслабился. Кивнув, он посмотрел на Пэми. Прежде она не замечала, какой у него твердый и мощный взгляд.
- Ну вот и все, - проговорил он.
X
Спокойствие. Мы сохраним спокойствие и дадим волю гневу, лишь когда из этого можно будет извлечь какую-нибудь выгоду.
Зато потом… Зато уж пото-о-ом!
Оно выиграло первый раунд, надо это признать. Невзрачный жалкий раб, бездуховный дух, кукла, управляемая Богом. Да, иногда они одерживают победы, но это в порядке вещей: в конце концов мы ведь друг друга стоим. Мы и вовсе были такими же, как они, пока не завоевали свободу. Ох, спаси и сохрани нас, Сатана.
Что касается распространенного убеждения, будто бы они выходят победителями всегда, это сущая чепуха, ведь правда? Разумеется, чепуха. Кабы они и впрямь все время побеждали, нас бы уже и в помине не было, верно? Но вот мы, тут как тут.
И вы тоже тут, блохи золотушные. И он пришел по вашу душу, правильно я говорю? Теперь и вы испытаете на себе его мерзостный гнев. Но приободритесь: ему можно дать отпор, и мы прибыли сюда, чтобы доказать вам это. Он просто первобытный мастер пропаганды, только и всего.
Как же нам спасти вас, злобных вшей, осточертевших вашему создателю? Во-первых, мы должны дознаться, что он замыслил. Разумеется, он вечно что-то замышляет: то пошлет испытание Иову и Исааку, то введет во искушение Иуду и Фому, то еще что-нибудь выкинет. Праздность - чья это выдумка?
Тот, кому мы служим, по своему обыкновению скитался по Земле и под землей и случайно увидел убийство датчанина, такое кровавое, какого не бывало с достославных времен Эльсинора. Но ведь этого датчанина не существовало. Он забавлялся с этой Ньороге, она нарубила его на жаркое, но между тем его никогда не существовало. Как только женщина смылась с добычей, труп исчез. Брызги крови тоже. Дыры на матрасе затянулись, полотенца сделались чистыми, сложились и вновь легли на полку в ванной. Короче говоря, дело оказалось не сделанным.
Причудливо, однако. И, ясное дело, боженька приложил руку к этой шалости. Поскольку мы этого не делали. Пэми Ньороге не из тех созданий, души которых мы хотели бы погубить. Тот, Кому Мы Служим, поддерживает связь с неприятельским лагерем, а время от времени наведывается туда собственной персоной, поэтому он довольно быстро дознался, что произошло в том гостиничном номере в Найроби.
Большое значение имеет то обстоятельство, что боженька не поручил дело прислужнику, который уже многократно общался с людьми, какому-нибудь дежурному лизоблюду вроде Михаила, Гавриила или Рафаила. Весь этот бесхребетный сброд мог проникнуться сочувствием к несчастным людишкам во время предыдущих встреч с ними. Вот он и выбрал Аннаниила - приспособленца, посредственность, такую же безликую, как зонтик в бюро находок.
Но что вытворяет этот Аннаниил? Что задумал этот низкопоклонник? Издевается над шлюхой из племени банту, прибегает к хитрым уловкам, чтобы перенести ее из привычной грязной лужи в такую же, но далекую кучу дерьма под названием Нью-Йорк и одновременно подогревает в ней чувства вины и отчаяния. Но какое предназначение должна исполнить эта мясная муха, когда попадет в Нью-Йорк? Как эта жалкая козявка может нести прямую ответственность за уничтожение рода людского? И знаний, и возможностей у нее даже меньше, чем у ее соплеменниц или коллег.
Значит, в козни вовлечены и другие. Этот безликий подхалим Аннаниил собирает их из разных мест, не так ли? Заманивает в Нью-Йорк, сколачивает шайку, чтобы они сами провернули это дельце. Это вполне в духе боженьки, верно? Он всегда должен иметь возможность от всего отпереться. "Я тут ни при чем, они сами это сделали", - заявит он с присущим ему пустым самодовольством. И все.
Но теперь мы начеку. Мы тоже взялись за дело. Мои товарищи уже разъехались по разным странам в поисках следов Аннаниила. И мы раздавим тех людишек, которых он избрал, преобразил и сорвал с насиженных мест. Раздавим, как шимпанзе давит вшей.
Чтобы вы не умерли. Вы, мои дорогие людишки.
Принцип наибольшей пользы для большинства.
Ха-ха!
АНТИТЕЗА
14
Заведовать отделом по связям с общественностью (ОСО) на атомной электростанции, расположенной менее чем в ста милях от такого населенного города, как Нью-Йорк, - работа нелегкая даже в самые спокойные деньки, но Джошуа Хардвик с радостью поступил на эту должность и на всем протяжении своей трудовой деятельности почти никогда не падал духом. Тридцатитрехлетний толстенький коротышка с открытым лицом, непоколебимо благодушный беженец из одной городской рекламной компании, Хардвик был готов воспевать мирный атом в составе лучшего хора, исполняющего такие здравицы; он умел замазывать изъяны и выпячивать достоинства, живописать мирное, счастливое, безопасное, энергетически обеспеченное будущее, лейтмотивом которого был образ маленькой девочки в розовом кринолиновом платьице, играющей в мяч на широкой сочной лужайке. Не хуже самого Ханса Бринкера умел он напускать на себя высокопарный вид и проскакивать время от времени попадавшиеся на пути полоски тонкого льда (например, вопрос о безопасности атомных станций или радиоактивных отходах), внушая толпе благоговейный трепет и подбадривая ее изяществом и убедительностью своих выдумок.
Но это уж слишком! После двадцатиминутной буколической автомобильной прогулки от своего дома в Коннектикуте до атомной станции Грин-Медоу-III Джошуа нежданно-негаданно увидел… пикетчиков. Подобно заключенным на тюремном дворе они маршировали по асфальтовому шоссе перед воротами.
О нет. С тех пор как станция получила лицензию на работу, тут ни разу не бывало демонстраций. Безлюдье, покой и тишина этой сельской местности, похоже, отпугивали горлопанов. Казалось, им были необходимы толпы и бетонные мостовые; без этих массовок и декораций демонстранты и сами не до конца верили собственным лозунгам.
Пикет был очень скромный, меньше десятка недовольных. Неподалеку стояла патрульная машина полиции штата, в которой дремали двое скучающих легавых. Но, может быть, эти люди - лишь предвестники гораздо более страшных бед? Прищурившись и склонившись к самому рулю своей "хонды", Джошуа попытался прочесть лозунги в руках демонстрантов.
"Кроем мирный атом матом". Так, это мы уже видели.
"Мы вам не подопытные кролики!" Хм, это что-то новое, но что сие означает? С лозунгами всегда так: их схожесть с криптограммами портит все впечатление.
"Не подпускайте к реакторам одержимого, гоните Филпотта прочь!" Что ж, сказано без обиняков, хотя изречение и уступает прозрачностью куриному бульону. Одержимый Филпотт. Это какой-то человек? Кто он?
Что это? Неужели у одного из демонстрантов нимб над головой? Джошуа захлопал глазами, вгляделся снова. Нет, конечно, нет. Просто игра света.
Как всегда, Джошуа показал свою физиономию и свой жетон-пропуск охраннику у ворот. Нынче утром тот выглядел угрюмее среднего, но все же, как обычно, махнул рукой: проезжай, мол. Джошуа помахал в ответ и покатил вверх по пологому склону, скрывавшему главные корпуса от праздных любопытных глаз (или, возможно, от глаз цепких и внимательных) толпившихся на шоссе сограждан. По пути он размышлял о последнем, третьем лозунге.
"Не подпускайте к реакторам одержимого, гоните Филпотта прочь!". Кажется, есть какой-то ученый по имени Филпотт, эдакая высоколобая думающая машина. В Грейлинге, что ли? Не так уж далеко отсюда. Филпотт, Филпотт… Джошуа не смог припомнить его христианское имя. Справа от рабочих корпусов начиналось какое-то строительство, но, погруженный в размышления, Джошуа не обратил на это особого внимания. Филпотт, Филпотт… ученый… экспериментатор…
"Мы вам не подопытные кролики!"
О нет. Здесь? Здесь?! Джошуа сжался в комочек за рулем "хонды" и испуганно загнал ее на свободный пятачок на стоянке.
Нет, они не посмеют.
Но они посмели.
- Не знаю, почему эти сведения так быстро просочились наружу, - сказал Гар Чэмберс.
- Я тут, ясное дело, ни при чем. Представитель станции не мог ничего выболтать, - ответил Джошуа, не потрудившись скрыть раздражение.
Они сидели вдвоем в кабинете Гара, главного инженера станции и непосредственного начальника Джошуа. Последний не старался скрыть раздражение, потому что оба знали: сейчас ему предстоит выйти к людям и по крайней мере до конца рабочего дня вкалывать в поте лица. Что ж, Джошуа был прирожденным заведующим ОСО, хоть это хорошо.
Четыре года назад, когда Грин-Медоу-III только открылась и эта должность была свободна, Джошуа и его супруга, Дженифер, уже успели целый год прожить на своей даче и понять, что им невмоготу терпеть Нью-Йорк, работать в Нью-Йорке и даже наблюдать нью-йоркскую жизнь со стороны. Джошуа был легок на подъем, а посему быстренько перековался из обнищавшего служащего неблагодарного городского предприятия в сельского жителя, внештатного болтуна, эдакий временный рупор атомной энергетики. Собственного мнения о мирном атоме Джошуа не имел, ни хорошего, ни дурного, равно как и о кошачьем корме, губной помаде или подгузниках для взрослых - всем том, что он когда-то рекламировал. Стало быть, если по милости демонстрантов за воротами и здешних перестраховщиков, имеющих от него тайны, и эта работа перестанет радовать его, Джошуа с легким сердцем пойдет на должность болтуна в комиссию конгресса штата Нью-Йорк по туризму.
Все это Гар знал не хуже, чем сам Джошуа.
- Мы надеялись, что сумеем управиться раньше, чем придет пора делать первое публичное заявление, - извиняющимся тоном проговорил он. - Когда люди поставлены перед свершившимся фактом, все гораздо проще, ты и сам это знаешь.
- Так вот почему даже меня не посвятили.
- Я очень сожалею об этом, - оправдывался Гар. - Я и впрямь думал, что мы сумеем обстряпать все по-тихому.