Русского, с которым беседовала Сьюзан Кэрриган, очень развеселила мысль о том, что девушка попала в Москву, одержав победу в объявленном журналом конкурсе. Звали этого русского Михаилом, и он преподавал экономику в МГУ. Высокий, худощавый, лощеный мужчина с приятно резкими чертами и мурлыкающим баритоном, которым он сейчас произносил безупречные английские фразы с легким оксфордским акцентом.
- Определение ценностей капиталистического общества, - вещал он, - наверное, никогда не будет понято моим поколением. Допустим, какая-то фирма гонит из картофеля водку. Чтобы продать эту водку, фирма наобум выбирает гражданина (случилось так, что в данном случае вас, гражданочка) и бесплатно отправляет в путешествие в Москву. Вы сами, при всем желании и даже крепчайшей в мире печени, никогда не сможете выпить столько водки, сколько нужно, чтобы покрыть расходы винодела по устройству этого предприятия. По сути дела, - он рассмеялся и указал на бокал в руке девушки, - вы и вовсе водку не пьете, а пьете белое вино.
- Да, - согласилась девушка, - я знаю, это может показаться глупым, но…
- Ничуть, ничуть. - Михаил подтрунивал над ней так прямодушно и дружелюбно, что девушка не могла обижаться на него. - Разделить общество любительницы белого вина весьма приятно, - заверил он ее. - А кроме того, в этой комнате нет ни одного человека, который продержится на ногах дольше вас, это несомненно. Однако вернемся к обсуждаемому вопросу. Производитель водки не может надеяться, что вы вернете ему потраченные деньги. Возможно, он считает, что другие граждане узнают о проявленной им по отношению к вам щедрости, воспылают к нему теплыми чувствами и станут покупать его товар в количествах, достаточных и более чем достаточных, для покрытия его расходов? И это - в дополнение к той водке, которую они купили бы и так.
- Понятия не имею, - честно призналась Сьюзан. - Что бы они там себе ни думали, я чудесно провожу время. Россия так прекрасна.
- Вы полагаете? - улыбаясь ее воодушевлению, спросил он.
- Музеи, картины, иконы! - воскликнула девушка. - А как красива река. Надеюсь, компания "Семенов" сторицей окупит свои расходы.
- Уже окупила, - произнес слева от нее голос с американским выговором. Девушка и Михаил повернулись и увидели бородача лет сорока с чем-то, облаченного в мятую спортивную куртку и белую сорочку. На шее - бордовый галстук-бабочка, а над ним - виноватая улыбка человека, без приглашения влезшего в разговор. - Простите меня, - добавил бородач, - я случайно услышал. Зная, что вы… ведь вы - Сьюзан Кэрриган, так?
- Совершенно верно.
- Джек Филдинг, - представился он. - Сотрудник нашего посольства. Мы выправляли кое-какие ваши бумаги. Так вот, я полагаю, что принцип тут следующий. Правда, я не экономист. - Он повернулся к Михаилу. - В отличие от вас, не так ли?
- Да, я занимаюсь экономикой, - ответил Михаил и представился еще раз, назвав какую-то немыслимо длинную фамилию. Мужчины обменялись рукопожатием, и Михаил продолжал: - Вы понимаете, как складывалась ценность подарка, сделанною мисс Кэрриган?
- Думаю, что да, - отвечал Джек Филдинг. - Главное тут - реклама и общественное мнение. Предложив людям столь желанную для многих награду, вы прославите свое имя. Когда покупатели пойдут в местную винную лавку, то скорее всего приобретут там именно ваш товар. Значит, если вышло так, как хотели устроители, они добились увеличения продаж еще до окончания конкурса и нажились раньше, чем потратились на мисс Кэрриган.
- Ну а если вышло не так, как они задумывали? - спросил Михаил. - Если они не увеличили объем продаж?
Джек Филдинг с улыбкой передернул плечами.
- Ну тогда все равно придется платить, пусть и с зубовным скрежетом. Как ни крути, а мисс Кэрриган получила бы свою поездку в Москву.
- Как здорово! - воскликнула Сьюзан.
- По этой и по многим другим причинам я остаюсь сторонником свободного рынка, - продолжал Джек Филдинг. - Частной компании гораздо труднее нарушить договор, чем государственной.
- Э… - встревоженно молвил Михаил, - если мы намерены обсуждать свободный рынок, я, пожалуй, налью себе еще выпить. Сьюзан, ваш бокал тоже опустел.
- Благодарю, - ответила девушка, протягивая ему стакан.
Михаил вопросительно посмотрел на американца.
- Мистер Филдинг?
- Благодарю вас, мне достаточно.
- Тогда я сейчас вернусь, - пообещал Михаил, направляясь к стойке.
Джек Филдинг с тусклой улыбкой оглядел зал и сказал:
- Тут зверинец какой-то.
- Ума не приложу, почему меня пригласили, - простодушно проговорила Сьюзан. - Может, потому, что я живу в этой гостинице.
- Наверное, эти охранники культуры хотели, чтобы тут было как можно больше англоязычного люда, - ответил Филдинг. - Поэтому и меня прислали сюда. Такая помпа призвана создать у русских впечатление, будто эта организация пользуется большим влиянием на Западе. Но список гостей любой такой вечеринки - гораздо более мудреная загадка, чем даже та идея, на которой основан выигранный вами конкурс, повергнувший вашего русского друга в такую растерянность.
"Моего русского друга. Кабы так. Но в самом начале разговора Михаил упомянул, что женат". "Увы, жена не смогла сегодня пойти со мной". Впрочем, Сьюзан все равно было приятно его общество. В конце концов она приехала сюда знакомиться с Россией, а не точить лясы с Джеком Филдингом. Таких, как он, на любой вечеринке в Манхэттене не меньше полудюжины.
Вернется Михаил или нет? Может, Филдинг нарочно спугнул его? Сквозь брешь в толпе гостей Сьюзан видела, что русский сидит у стойки в дальнем конце и беседует с другим русским.
Выстояв очередь, Григорий получил свою порцию водки, и тут кто-то рядом с ним спросил по-английски с могучим акцентом:
- Вы гаварытэ па-аглыцкы?
Григорий удивленно обернулся и увидел того самого тупорылого коренастого легавого, или кагэбэшника, который недавно беседовал с американкой.
- Немного понимаю, но говорить не умею, - по-русски ответил он.
- А вы попробуйте, - велел мужик и, снова переходя на свой кондовый английский, добавил: - Атвэтти на мой пэрвый вапрос, но па-аглыцкы.
Отыскивая английские слова и делая громадные промежутки между ними, Григорий медленно ответил:
- Я панимайу немного английскхи. Я читаю английскхи болше… лучше, чем я говорьу.
- Хххарашо, - заявил мужик на своем дикарском языке Шекспира (Григорий был уверен, что его собственный английский по крайней мере не настолько отвратен, во всяком случае, что касается произношения). - Вы можыти называт мынья Мыхаыл. Вы будытэ идти с мыной.
- Но… кто вы?
- Кы Гы Бы, канэшна, - ответил мужик, которого звали, а может, и не звали Михаилом. Он сказал, где служит, небрежно передернув плечами, потом добавил: - Об што вы никаму нэ гаварыт.
- Рассумеется.
- Тыпэр вы будэтэ слэдоват за йя. Вон есть два амырыкханцы разгаварывайущие. Я должэн гаварыт с мужчщына самым. Вы будытэ гаварыт с жэншын, штобы йя увадыл мог мужчшына в старана прочщщщь.
- Но… почему я?
- А патамху што я вас ысползыват, - ответил мужик из КГБ, причем последнее слово, слишком длинное для его языка, он произносил, шлепая губами, будто резиновыми мухобойками. - Тыпэр пашлы. - Когда они протискивались сквозь толпу, кагэбэшник, словно вспомнив о чем-то, добавил: - Как вы зват?
- Григорий Басманов.
- Ы как вы палучат на жызн, Григорий Басманов?
- Писать для телевизии, - поиск и расстановка английских слов поглощали все внимание Григория.
- Ххххарашо.
Двое американцев увлеченно тараторили по-своему; слова сливались, окончания разлетались, будто брызги, и речь звучала совершенно непонятно.
"Ни слова не разберу! - подумал Григорий. - Вот же стрекочут! За этим, что ли, я сбежал из клиники? Чтобы меня настращал легавый из конторы, да еще и американцы унизили?"
Изысканно-лощеный экономист Михаил сказал:
- Я привел с собой соотечественника, который был бы рад усовершенствовать свой английский.
А коренастый Михаил из КГБ объявил:
- Эта есть чилавэк русскый, каторый гаварыт па-аглыцкы так жэ хххарашо, как мнэ сам. Можэт, лучшэ.
- Я имею только немного английский, - проговорил Григорий, улыбаясь американцам, чувствуя, как его охватывают робость и ощущение неловкости, и начиная жалеть, что вообще приперся сюда. Что он знает об иностранцах? Как держать себя с ними? Кроме двух-трех врачей с Запада, с которыми он общался исключительно через толмача в первый год после чернобыльской аварии, Григорий никогда в жизни не встречался с иностранцами. "Я же простой киевский пожарник, - подумал он. - Моя новая жизнь - лишь недоразумение".
- Это мисс Сьюзан Кэрриган из Нью-Йорка, - в один голос сказали оба Михаила. Правда, Михаил из КГБ забыл про "мисс". - Она выиграла Москву на конкурсе. - Михаил от экономики весело улыбнулся, а Михаил от охранки осклабился в какой-то мрачной и немного оскорбленной ухмылке.
- Поездку в Москву, - поправила их Сьюзан, улыбнувшись свежему русскому и протягивая ему руку. Григорий принял ее, сознавая, как тонка, костлява и нерешительна его собственная рука. Виду него был, как у больного гриппом или гриппоподобным недугом, который дал маху, встав с койки и явившись на вечеринку.
- Григорий Басманов, - проговорили Михаилы, завершая церемонию знакомства. - Григорий работает на московском телевидении.
- О, правда? - Сьюзан выпустила хилую руку Григория и приняла от Михаила полный бокал вина. - А что вы там делаете?
- Сочиняю шутки для одного комика, - ответил Григорий, произнося слова в час по чайной ложке. Потом покачал головой и добавил: - Вы про он не слышали.
- Возможно, я слышал, - сказал Джек Филдинг, протягивая руку. - Джек Филдинг, сотрудник посольства. Мы много смотрим телевизор, уж поверьте. Кто этот ваш комик?
Пожав Филдингу руку, Григорий сказал:
- Петр Пекарь.
Он испытал истинное удовольствие, услышав исполненное горестного изумления "кряк" кагэбэшника (Михаил от экономики радостно хихикнул, вспоминая что-то).
Филдинг тоже обрадовался.
- Правда? Этот парень - настоящий смутьян!
- Да, - согласился Григорий и расслабился, нежась в лучах славы Петра Пекаря.
- Если бы несколько лет назад он вякнул то, что свободно говорит теперь, сразу же отправился бы прямиком в Сибирь, - добавил Филдинг, качая головой.
- Ну, по крайнему меру он бы там имел меня, - заверил американца Григорий. - Если Петр Пекарь простуживает себя, я, от своя сторона, тотчас чихать меня. - Он удивился той легкости, с какой вдруг заговорил по-английски, стоило только начать. Оказывается, тут нет ничего невозможного.
- Я пыталась смотреть здешние телепередачи, - сказала Сьюзан. - Но это просто мучение. На вид - вроде как наши, американские. И новости, и спорт, и игры, но я не понимаю, кто что говорит. Ну а с надписями и вовсе беда, я не знаю даже букв! - воскликнула она, смеясь над собственной беспомощностью.
- Конечно, я видель вашу американскую телевизию, - сказал Григорий. Девушка ему нравилась. Она держалась просто и уверенно. Ему хотелось продолжать разговор, и не важно, насколько это трудно. - В телестанции присваивают трансляцию через спутник. Иногда я вижу новости Си-эн-эн. Вы знаете эту программу?
- О, разумеется, - отвечала Сьюзан. - Кабельная сеть. Должно быть, с вашей точки зрения, это воспринимается совсем иначе.
- Какой позитивизм. - Григорий улыбнулся ей, надеясь, что в английском языке, есть это слово. - Дикторы говорят так уверенно. У нас никто ни во что не уверен со дня Сталин скончаться.
Сьюзан засмеялась, удивилась этому и сказала:
- Это одна из шуток, которые вы сочиняете для как бишь его?
- Прошу прощения?
- Ой, извините. - Сьюзан, как могла, объяснила смысл английского перевода выражения "как бишь его", а тем временем экономист Михаил нежно отвел Джека Филдинга в сторону и возобновил разговор:
- Да, так вот, об этом вашем свободном рынке. Теперь, когда японцы дышат вам в затылок, вы не станете отстаивать идею полного возврата к нему.
(Одновременно другой Михаил произнес, тоже обращаясь к Филдингу: "Я должэн гаварыт с вы про этат ваш пасольство. Есть нада решыт ешо нескалка вапросов".)
- Всем приходится приспосабливаться к меняющейся действительности, - пробормотал Филдинг, послушно бредя следом за Михаилом и оставив Сьюзан наедине с Григорием, который пытался втолковать девушке, почему псевдоним Петр Пекарь сам по себе должен вызывать смех у русского зрителя. Объяснить это оказалось довольно сложно, да так и не удалось. Тем не менее разговор продолжался. Сьюзан поведала, как она очутилась в Москве, выиграв конкурс американской водочной компании. Объяснение оказалось непростым и для нее и вышло совсем уж неудачным.
Они беседовали уже довольно долго, обсуждая в основном красоты Москвы и ближнего Подмосковья, когда Григорий вдруг заметил, что толпа немного поредела, и испуганно взглянул на часы. Было почти десять минут девятого.
- Ой, нет, - пробормотал он. - Я опоздал для моя пилюля. Нельзя ли попытать вас подержать мой стопарь? Спасибо.
Сьюзан держала два почти пустых бокала, а Григорий тем временем достал из кармана пиджака картонный спичечный коробок и извлек на свет большую зеленую капсулу. Улыбнувшись и пожав плечами, он сказал:
- Прежде я никогда не брал эту дрянь с водкой. Может, сильнее заработает.
Забрав у девушки стакан, Григорий осушил его, а заодно и запил пилюлю.
- У вас грипп? - спросила Сьюзан. А потом, поскольку его английский был очень клочковатым и изобиловал неожиданными, удивительными лексическими провалами, решила объяснить: - Какая-нибудь простуда или что?
- Нет, ничего наподобие, - ответил ей Григорий. - Я вовсе не… как это… заразный. - Посмотрев в сторону стойки, он спросил: - Любознательно, они уже не оделяют выпивкой?
- Боюсь, что нет, - ответила Сьюзан и решилась: - Знаете, американские туристы пригласили меня на обед. Там будут два экскурсовода из "Интуриста" и один русский из какой-то торговой комиссии. Почему бы вам не пойти с нами? Уверена, вам будут рады.
"Приключение! - подумал Григорий. - Может быть, последнее".
- Со счастьем принимаю ваше призывание, - ответил он.
Только за десертом и десертным вином Григорий наконец рассказал Сьюзан о состоянии своего здоровья и его причинах.
- Чернобыль?
- Да.
Он уже так накачался водкой и добрым вином, так напичкал себя хорошей едой и приятными ощущениями, что совсем забылся. Корявый английский был забыт, болезнь была забыта, принадлежность к числу простых киевских мужиков - тоже. Да и вообще позабыто было все на свете. Он рассказал о себе Сьюзан просто потому, что ему хотелось рассказать о себе хоть кому-нибудь.
Слева и справа от них за длинным столом продолжались бессвязные разговоры, но Григорий пропускал их мимо ушей. Как же хорошо: наконец он кому-то доверился. Наконец он произносит слова, которым кто-то внимает. Кто-то вне стен клиники. Человек, который увезет это с собой на край света, уедет, исчезнет, и тогда он, Григорий, тоже сможет тихо и спокойно вернуться на круги своя. На свою привычную нисходящую спираль.
Сьюзан была потрясена.
- Рак? Лучевая болезнь? Да что с вами? И нет никакой надежды? Григорий, послушайте! У меня есть брат, то ли двоюродный, то ли троюродный, то ли еще какой. Я с ним почти не вижусь, ну, может, раз-два в год, но не в том дело… - Сьюзан тоже была под мухой, к тому же в такой час она обычно уже спала. - А дело в том, что он врач, занимается наукой. Большой специалист по СПИДу, работает в исследовательском центре Нью-Йоркского университета. Я ему позвоню…
- Слишком бегло, - пробормотал Григорий. Перед глазами все плыло. Он помахал рукой, тщетно пытаясь поставить запруду на пути этого словесного потока. - Слишком бегло. Слишком бегло. Не ловлю.
- Мой брат, - медленно и четко выговорила Сьюзан, - может что-то знать, чем-то помочь. Я ему телефонирую. Вы могли бы выбраться в Нью-Йорк, если будет нужно? Вам хватит денег? Есть где занять? Вас выпустят отсюда?
Григорий засмеялся, потешаясь над самим собой.
- Деньги имею, - ответил он. - И врачи меня отпускают, если от этой езды будет какая польза. Но в этом нет хорошей вещи, Сьюзан. Не для меня. Топор упал. Он уже упал.
- Но вам-то не обязательно падать духом и идти ко дну, как топор, - возразила Сьюзан, и Григорию вспомнились дикторы Си-эн-эн, сообщающие добрые вести. - Вам никак нельзя падать духом. Я позвоню брату. Прежде чем начать изучать СПИД, он был… - Вдруг она умолкла, нахмурилась, подалась к Григорию через стол и, заглянув ему в глаза, спросила: - Григорий, а в России есть больные СПИДом?
- Да, конечно, - ответил он, сопровождая свои слова мрачно-торжественным кивком. - Положение очень серьезное. В больницах, понятно?
- В больницах?
- Иголки. Мы не имеем достатка иголок в Советах, - объяснил Григорий. - Поэтому они идут в действие… как это по-вашему… многоразово.
- Снова и снова.
- Да, снова и снова. Многие матери и младенцы… как это… зараживались. Снова и снова. - Его глаза, казалось, ввалились еще глубже, а взгляд сделался и вовсе больным.
Много смертей. Тут повсюду смерть кругом. Ой, Сьюзан, все умирает. Все умирает, Сьюзан.
Аннаниил
Нигде в мире водку больше не гонят из картофеля. Это мне известно. Я знаю все, что должен знать, чтобы воплотить Его замысел. Но ведомо ли это Михаилу? Возможно. Однако считает ли Михаил, что это ведомо и Сьюзан Кэрриган? Впрочем, не важно.
А важно - набрать актеров, исполнителей, которые будут совершать необходимые действия, и свести их вместе. А ведь делать это предстоит в некоторой спешке, вот почему я поторопился познакомить Сьюзан и Григория, представ перед каждым из них в самом подходящем на тогдашний момент облике: перед Сьюзан - как человек, с которым ей хорошо, а перед Григорием - в облике, вызывающем доверие. Я бы свел их гораздо более изящно и тонко, но мне надо было справиться с этой задачей как можно быстрее.
Быстрее. Почему быстрее? Я и сам ломал над этим голову. Когда меня впервые ознакомили с Его замыслом, когда я проникся им, то не смог не выказать удивления по поводу такой торопливости. В конце концов на создание этого мира Он потратил миллионы и миллионы земных лет и действовал осторожно, шаг за шагом, пока не довел до совершенства все стихии. А когда этот уголок Его вселенной в последний раз вызвал у Него раздражение, Он решил не уничтожить мир, а спасти его. И на это, от зарождения замысла до распятия, ему потребовалось тридцать три людских года. Почему же сейчас такая спешка?
А потому, как мне дали понять, что в первый и во второй раз люди еще не очень надоели Ему.