Мне потребовалось некоторое время, чтобы вернуться в спальню и надеть джинсы и кеды, оставив халат. Я снова взглянул на Боба, прежде чем спуститься. Киви уже оделась и швыряла в дорожную сумку тряпки, а Боб медленно застегивал рубашку, его глаза испуганно шарили по комнате в опасении, что стены снова начнут сжиматься.
Мне было и жалко его, и разбирало зло. И конечно, я волновался за него. Но также здорово испугался и за нас с Мидж.
Киви помогла Бобу натянуть куртку, а я наблюдал, готовый подскочить и утихомирить его, если он вдруг снова впадет в панику: я видел, что он на грани истерики и с трудом сдерживает себя.
- Боб, - сказал я, - мне было бы спокойнее, если бы вы остались...
Он посмотрел на меня, словно это мне, а не ему, требовалось лечение, и неистовое выражение на его лице не совсем совпадало с обычным видом тех, кто находится под воздействием героина: несомненно, он смотрел на меня как во сне, но во сне кошмарном.
Внезапно Боб схватил меня за руки и через силу невнятно проговорил:
- Что это... за место?
И все.
Он так же внезапно отпустил меня, схватил Киви и потащил к двери. Впрочем, перед прихожей Боб остановился, и его подруге пришлось поддержать его, потому что он пошатнулся. Боб непрерывно качал головой, и на мгновение мне показалось, что сейчас он упадет в обморок.
- Он не хочет снова туда спускаться, - крикнула мне Киви. - Давай, выйдем там, Майк, скорее.
Я протиснулся мимо них и отпер дверь в прихожую над лестницей. Они ринулись туда, прежде чем я успел их остановить.
- Эй, там темно! Дайте мне пройти вперед - на лестнице опасно.
Но единственным ответом было лишь уханье совы откуда-то из леса.
Они были уже на верхней каменной ступеньке. Киви, закинув руку Боба себе на шею, свободной рукой опиралась о стену, а в другой держала сумку. Они шатались, рискуя упасть, и я поспешил к ним, пока они не свалились.
Взяв у Киви Боба, я закинул его руку себе на шею, крепко сжав запястье, а другой рукой обхватил за талию, и мы начали неловко спускаться. Я радовался, что счистил со ступеней мох, но все равно камень под ногами казался скользким.
Когда мои пальцы нащупали кирпичную стену самого коттеджа, она тоже показалась шелковисто-влажной.
Дважды я поскальзывался на гладких ступенях, но оба раза умудрился сохранить равновесие, прислоняя Боба к стене. Оказавшись в саду, я вздохнул с облегчением.
Когда мы проходили мимо передней двери, она открылась, осветив нам путь, и оттуда вышла Вэл, чтобы подхватить Боба с другого бока. Она помогла мне провести его по дорожке, а Киви убежала вперед, чтобы открыть машину. У калитки я обернулся и взглянул на коттедж.
В дверях виднелся черный силуэт Мидж, такой неподвижный, словно она стала частью строения. Это было странное мимолетное мгновение.
Мы свалили свою ношу в машину, Киви быстро забралась на переднее сиденье, и теперь Боб закрыл глаза. Я запихал его ноги внутрь, но, прежде чем успел выпрямиться, его глаза снова открылись и уставились прямо в мои. Досих пор мороз по коже когда я вспоминаю этот взгляд (хотя самые страшные и запоминающиеся события были у меня еще впереди), потому что я увидел в нем не только страх, но напряжение и полное отчаяние. Смотреть в эти глаза было все равно что заглядывать в глубокий темный колодец, на дне которого во мраке шевелится и извивается что-то непонятное, и тянется вверх в мольбе. Принятый в ту ночь наркотик захлопнул в его сознании какую-то дверь - что и является истинным эффектом от наркотика, - но открыл какую-то другую, ведущую к иным, более глубоким ощущениям. Что бы он ни увидел, что бы ни вообразил там, на кухне в Грэмери, это было извлечено из его собственных темных мыслей.
Я вылез и быстро захлопнул дверь, свет в салоне автоматически погас и скрыл взгляд Боба.
Я услышал, как Вэл советует Киви быть "как можно осторожнее", затем машина отъехала от обочины и быстро набрала скорость.
Я без сожаления смотрел, как красные задние огни исчезли за поворотом.
Трещина
Не думаю, что кто-либо из нас хорошо спал в ту ночь.
Мы еще немного посидели, выпили кофе, но, наверное, были слишком потрясены, чтобы обсуждать истерику Боба. Когда Вэл обрушилась на порочность и непредсказуемые результаты применения наркотиков, Мидж хранила полное молчание. Не скажу, что и я здорово поддерживал беседу - в голове у меня гудело от других мыслей.
Второй раз за ночь мы легли спать, и, оказавшись в постели, я обнял Мидж и крепко прижал к себе, но она не отвечала, словно в поведении Боба отчасти был виновен и я (и втайне я сам чувствовал себя дураком, потому что не сумел тактично предупредить его, как только до меня дошло, что происходит, хотя тогда это и был всего лишь гашиш). Но Мидж, по крайней мере, так не перепугалась, как я.
Мне было нужно прийти в себя, прежде чем рассказать ей, что, по-моему, Боб увидел в кухне, и хотелось, чтобы она была в более восприимчивом настроении - к тому времени я уже знал, что, когда дело касается Грэмери, кое-чего Мидж не желает видеть. Было тяжело долго лежать в темноте с закрытыми глазами, однако в конце концов, наверное я отключился, хотя в последующие часы раз или два просыпался, но не вставал, пока не почувствовал шевеление рядом Мидж встала, и я обрадовался утреннему свету. Мы вместе спустились по лестнице.
Вскоре появилась и одетая по-деловому Вэл, событий прошедшей ночи она не вспоминала. Она же и организовала завтрак, и я с удивлением обнаружил, что чертовски голоден, хотя Мидж к еде даже не притронулась. Завтрак прошел в гнетущей обстановке, хотя Вэл, да благословит ее Бог, старалась завести беседу на разные темы, не имеющие касательства к занимавшему всех эпизоду.
Мидж оживилась, лишь когда в открытых дверях появился Румбо, а за ним начали собираться птички, нетерпеливым щебетом требуя завтрака. Их появление ободрило ее.
Вэл с удивленной улыбкой смотрела, как Мидж раскрошила хлеб и разбросала крошки, а широкие щеки Румбо пробудили в мощной груди агента гулкий смех. Румбо вскочил на стол, сгреб с моей тарелки кожуру от ветчины и тут же принялся грызть ее, лишь временами останавливаясь, чтобы поверещать на нас. Наверное, так он пытался объяснить нам свои планы на день.
Я легонько ткнул его пальцем.
- Вчера ты не познакомился с нашими гостями. Румбо, это Вэл. Вэл, это Румбо. Он любит поесть.
- Не верится, что зверек такой ручной! - воскликнула Вэл.
- Ш-ш-ш! - предупредил я. - Не называй Румбо "зверек" - он легко обижается.
С его появления начался подъем нашего поникшего духа.
- Как же вам удалось так с ним подружиться? - Вэл положила руки на колени и покачала головой.
- Нам и стараться не пришлось, - объяснила из дверей Мидж. - Он поверил нам с самого начала. Тут все звери дружелюбны. Флора Калдиан, женщина, что владела Грэмери до нас, завоевала их доверие.
- Наверное, это была достойная женщина.
- Да.
Мидж сказала это с такой убежденностью, что я обернулся к ней.
- Расскажите мне о Флоре Калдиан, - попросила Вэл, собирая чашки и тарелки.
Румбо отскочил на другой край стола и прижал к грудке недогрызенную кожуру.
- Мы сами не много знаем, - сказал я, допивая кофе. - Знаем лишь, что она была очень старой, когда умерла, что большую часть жизни прожила в Грэмери и что слыла здесь целительницей. Нам говорили, что она умела лечить животных и людей.
- Лечить?
- Ну, я полагаю, легкие недомогания. Очевидно, она пользовалась снадобьями и внушением - не думаю, что она делала хирургические операции.
- И она жила здесь одна?
Я кивнул:
- Ее муж умер вскоре после женитьбы, погиб в последнюю мировую войну.
Вэл отнесла посуду в другую половину кухни и свалила в раковину. Я прошел за ней со своей чашкой.
- Я помою, - сказала Мидж, догнав нас и открывая кран с горячей водой.
- Хорошо, а я буду вытирать. - Вэл встала рядом и обратилась ко мне: - А ты бы позвонил Бобу и узнал, как он там.
Я посмотрел на часы и мрачно усмехнулся.
- Сейчас лишь начало десятого - для окружающего мира он еще мертв. Но мне доставит удовольствие нарушить его сон.
Только когда я взобрался по лестнице в прихожую, где висел телефон, до меня дошло, что Вэл хотелось побыть с Мидж вдвоем. Мидж почти не участвовала в нашем разговоре о Флоре, и, возможно, Вэл подумала, что она станет более общительной наедине. Несмотря на то что Вэл после подъема сияла, как солнышко (а точнее, гремела, как весенний гром), я уловил, как она раз или два бросила на Мидж хмурый взгляд. Если чего-то этой женщине и недоставало, то только не проницательности.
Я набрал номер Боба. Честно скажу, я в самом деле беспокоился, мне действительно хотелось узнать, все ли с ним хорошо.
Телефон звонил долго, прежде чем послышался голос Киви:
- Кто это? - спросила она, не скрывая раздражения.
- Это Майк. Как добрались?
- В конце концов добрались. Мой штурман проспал всю дорогу, так что я несколько раз не туда сворачивала.
- И как он?
- Поговори с ним самим.
Тут же на другом конце послышался голос Боба.
- Прости, друг, - преодолевая неловкость, сказал он.
- Ну и гад же ты!
- Да, знаю. Сам не пойму, Майк, что произошло. Я ведь немного и принял-то.
- Да еще выпил. Странно, что можешь так нормально говорить.
- А что, ночью я был совсем плох?
- Да. Разве Киви тебе не рассказала?
- Она сказала, что у меня была небольшая истерика.
- Я бы сказал иначе. Ты совершенно спятил!
- Какой-то кошмарный сон.
- Какой там сон! Ты что, совсем ничего не помнишь?
- Не много. Слегка перепугался, да?
- Ты увидел что-то внизу, на кухне. Хоть это-то помнишь?
Возникла пауза.
- Слушай, Майк, я был в бреду. Не знаю, что я там увидел, даже не помню, что спускался.
- Киви сказала, что спускался.
- Ладно, ладно, может быть. Все это, знаешь... немного туманно. Я действительно очень сожалею, что всех так переполошил. А как, м-м-м... как Мидж все это восприняла?
- О, ей это показалось чертовски весело.
- Извинись за меня, а?
- Это не сработает. - Я в отчаянии покачал головой. - Только вспомни, Боб! Как ты лежал у стены, а я сидел над тобой - помнишь, что случилось со стенами? Всю эту... чертовщину.
- Ты с ума сошел? Стены остались в порядке. Я здорово перебрал, вот и все, так что не надо преувеличивать, Майк. Мне и так плохо.
- Это не просто дурной кайф. Ты увидел на кухне что-то такое, что напугало тебя, а когда поднялся наверх, то почувствовал, что стены сжимаются.
- Ну и что? В этом ничего необычного. Я хочу сказать, всякая ерунда, вылезающая из стен, летающие в темноте чудовища - это довольно обычно, когда накачаешься гарриком.
- Ты сам сказал, что не так много принял.
- Достаточно, чтобы уловить дурные флюиды.
- Что?
Снова пауза, на этот раз долгая.
- Мне нужно лечь, - наконец проговорил Боб. - Я не так хорошо себя чувствую, как может показаться по телефону. Я позвоню тебе на неделе, Майк, чтобы лично извиниться перед Мидж. Будь здоров.
- Погоди...
Но в трубке раздавались короткие гудки. Я покрутил в голове идею позвонить ему снова, но что-то настроение пропало. Возможно, больше не хотелось давить на него. Я вернулся в кухню.
Мидж и Вэл сидели бок о бок на крылечке. Мидж положила голову на поднятые колени, руками придерживая обернутую вокруг ног ночную рубашку. Вэл прислонилась к столбу, вытянув мощные ноги на дорожку. Птички, не обращая внимания на ее грубые башмаки, клевали хлебные крошки. Услышав мои шаги, женщины прервали разговор и обернулись ко мне.
- Ну, как он? - спросила Мидж, она и в самом деле выглядела встревоженной.
- Ты бы поверила, что он ничего не помнит?
- Вполне, в это я верю, - сухо прокомментировала Вэл. - Он был ночью совершенно не в себе, так что все возможно.
- Может быть, он не хочет помнить, - предположил я.
Она насмешливо посмотрела на меня, но я больше ничего не сказал.
Мидж встала.
- Мне нужно одеться и привести себя в порядок.
- Я помогу тебе наверху, - вызвался я.
- Нет, поболтай пока с Вэл. Я скоро.
Но я схватил ее за руку, когда она проходила мимо:
- Боб просит прощения.
Мидж выдавила постную улыбку.
- Я рада, что он в порядке, Майк, но больше не хочу, чтобы он приезжал. Ты знаешь почему.
Я обнял ее, ничуть не смущаясь присутствием Вэл, и прошептал:
- Я тоже прошу прощения.
Мидж тоже обняла меня, но тут же отпустила, и в ее усилии была какая-то слабость.
- Не надо извиняться, - сказала она. - Я не виню тебя, Майк.
Но все равно ее глаза не сияли, как обычно. Мидж повернулась и скрылась на лестнице, оставив меня стоять и смотреть на пустое место.
- У тебя неприятность.
В дверях, заслоняя свет, стояла Вэл и стряхивала с юбки пыль.
Я приподнял брови, не зная, как много Мидж рассказала ей.
Вэл шагнула внутрь, башмаки скрипнули по плиткам.
- Вон там, - кивнула она головой.
- А?
- Не заметил? А я заметила, когда ваша белка прыгнула на плиту. Пока она с волос, но может расшириться.
- О чем ты?..
- Трещина над плитой. Понимаю, ее не сразу заметишь.
Я прошел прямо к плите, не обращая внимания на Румбо, который шнырял среди горшков и кастрюль в неосмотрительно оставленном открытым стенном шкафу.
Наверху в самом деле была трещина, она шла сверху донизу по балке над плитой. Я быстро пощупал, балка казалась довольно прочной, и я в недоверии качал головой. Сзади надо мной нависла тень.
- Ты должен как можно скорее ее заделать, - посоветовала Вэл. - Честно сказать, я удивлена, что ты не сделал это еще до того, как вы въехали сюда. Балка может рухнуть и убить кого-нибудь наклонившегося над плитой. Страшно подумать, что будет, когда камень зимой нагреется. Боже, ты заболел? Ты совсем бледный. Не бойся, она не рухнет прямо сейчас; в конце концов, судя по всему, с этим можно немного погодить.
Я выпрямился и посмотрел в лицо этой большой женщине, о которой думал, что она слегка презирает меня. В действительности она не так плохо ко мне относилась - между нами никогда не было истинной вражды, - но и не была от меня в восторге. Однако что-то в моем поведении, наверное, встревожило ее, потому что в ее голосе слышалась искренняя обеспокоенность, когда Вэл проговорила:
- Думаю, ты должен мне все рассказать, Майк.
И я рассказал. Мы сели за стол, и я рассказал ей все - от первого приезда в Грэмери до странных событий прошлой ночи.
Потом я вернулся к началу, добавляя подробности, выдвигая собственные теории. Порой я чувствовал себя дураком, но продолжал говорить, тем самым облегчая свою душу.
Только появление Мидж у подножия лестницы прервало мой бессвязный рассказ. Ее лицо было искажено отвращением и покрыто слезами, одну руку она запустила в волосы и пальцами скребла голову.
Я подумал, что она подслушала мои слова. Но другой рукой Мидж указывала на лестницу у себя за спиной.
Испорченная картина
Я не мог понять ее чувств. Я держал Мидж за руки и пытался успокоить, но она только качала головой, и сквозь рыдания прорывались лишь бессвязные слова.
Тогда я как можно ласковее отвел ее в сторону и, прыгая через две ступеньки, бросился вверх по лестнице. Я остановился лишь посреди круглой комнаты и, оглядевшись по сторонам, повернулся назад, потом снова вперед, ища, что же так подействовало на Мидж. Комната была прибрана, диван вновь сложен, и мало что свидетельствовало о вчерашней вечеринке. Через окна лилось солнце, озаряя стены и мебель. За стеклом виднелся лес, как мозаика, зеленый и жизнерадостный, без намека на угрозу.
Я не нашел ничего странного, ничего, что могло бы вызвать у Мидж такую реакцию.
Тогда я забежал в спальню.
Ничего.
В ванную.
Ничего.
В комнату для гостей.
Ничего.
И снова в круглую комнату.
Там теперь стояла Мидж, поддерживаемая Вэл.
Мидж указывала на окно. Нет, на мольберт перед окном. Казалось, ей не хотелось к нему подходить.
Вэл оставила ее и направилась через комнату, я быстро последовал за ней и догнал, так что к мольберту мы подошли вместе.
И вместе посмотрели на изображение Грэмери. Прикрывающая его калька была откинута Я услышал, как Вэл вскрикнула, и, возможно, вскрикнул сам.
Картина представляла собой просто беспорядочное смешение цветов, все исказилось и размазалось, изначальная трепетная яркость картины превратилась в безобразную мешанину, краски побурели от случайного смешения. Это было творение сумасшедшего художника.
И даже отраженные от поверхности солнечные лучи не могли внести в картину никакой теплоты.
Соблазн
И словно чтобы усугубить наши проблемы, через несколько дней к нам в дверь опять постучался Кинселла.
Не помню точно, который был час, но сумерки уже напоминали о ночи, и мы с Мидж лишь несколько минут назад закончили наш очередной меланхолический ужин - я говорю "очередной", так как после выходных в Грэмери заметно не хватало радости, и вы сами можете догадаться почему.
Одному Богу известно, какое впечатление осталось от нас у Вэл Харрадайн, когда в воскресенье она уехала домой после достойных психушки выкрутасов Боба, моего бредового повествования о деревенской жизни и, наконец, мелодраматического припадка Мидж, когда она, рыдая, рухнула на пол в круглой комнате. Полный дурдом. Вэл, наверное, подумала - и кто упрекнет ее? - что в деревне какое-то поветрие, вызывающее помутнение рассудка и паранойю.
Я пропущу взаимные упреки и слезливые сцены, что были у нас с Мидж в последующие несколько дней, вам это будет скучно (а мне тяжело); достаточно сказать, что мы едва смогли сохранить наши отношения. Я отчаянно пытался заставить ее взглянуть правде в лицо: над Грэмери нависает что-то необъяснимое и таинственное - и думаю, что в душе Мидж согласилась со мной. Но странно: она никак не хотела признать это открыто, словно это означало бы, что коттедж вовсе не является той мечтой, которую она так ревностно искала и думала, что нашла.
Конечно, в порче картины Мидж обвиняла Боба, но, когда я позвонил ему, он, естественно, все отрицал (и отрицал довольно энергично). Я ему поверил. Мидж - нет.
Я снова и снова возвращался к событиям, происшедшим с нашего приезда в коттедж - в частности, к быстрому исцелению моей ошпаренной руки (что Мидж приписывала чудесной силе Майкрофта), - но она... в общем, как я уже сказал, вам это будет скучно. В результате всего этого мы пребывали в шатком перемирии, не желая (и не видя смысла) больше спорить.
И вот мы сидели, глядя друг на друга через кухонный стол, в вечернем затишье, когда послышался стук в дверь (к тому времени мы стали с приближением темноты запираться).
Мы удивленно переглянулись, и я встал, чтобы открыть.
На крыльце, засунув руки в карманы линялых джинсов, стоял Кинселла с непринужденной улыбкой на своем чертовом красивом лице.
- Привет, рад видеть вас снова. - Он посмотрел мимо меня на Мидж. - Надеюсь, я не нарушил ваш ужин?
Мидж как будто обрадовалась ему.