Ему показалось, что вот-вот поднимется пелена и перед ним вновь распахнет свои воды Тихий океан, пытаясь завлечь его в свою пучину. Он увидит себя, тонущего в тяжелых волнах, и вспомнит все. Но ничего подобного не случилось. Однако произошло нечто более ошеломляющее, взволновавшее его так, что он едва не потерял дар речи. Во мраке комнаты обрисовалась темная фигура, в которой угадывался опиравшийся на каминную полку пожилой мужчина с длинными тонкими ногами и светлыми волосами.
– Eh bien, Майкл, как я устал! Как мне тяжело!
– Джулиен! Неужели они сожгли книгу? Историю твоей жизни?
– Oui, mon fils, – ответил он. – Это сделала моя любимая Мэри-Бет. Она сожгла все до последней страницы. Весь мой труд, – проговорил он тихим и печальным голосом. – Подойди ко мне ближе. Вон там стоит мое кресло. Возьми его. И выслушай меня, пожалуйста.
Слегка растерявшись среди множества незнакомых ему пыльных предметов, Майкл наконец отыскал кожаное кресло, которое, он знал, существовало в известном ему мире. Подстрекаемый любопытством, он не мог не прикоснуться к кровати. На удивление, она оказалась вполне осязаемой. Он даже услышал скрип пружин! Шелковое стеганое одеяло тоже зашуршало у него под рукой как настоящее. Это еще больше повергло его в изумление.
На каминной полке стояли два серебряных подсвечника. Внезапно призрачная фигура повернулась и, чиркнув спичкой, зажгла фитили. Майкл обратил внимание на то, что плечи у ночного гостя были неширокими, но безукоризненно прямыми. Он выглядел высоким и величественным, как будто был лишен всякого возраста.
Когда он вновь повернулся к Майклу лицом, позади призрака разливались мягкие отсветы свечей. Несомненно, это был Джулиен. У кого еще могли быть такие доброжелательно открытые голубые глаза и приветливое лицо?!
– Да, мой мальчик, – произнес он. – Смотри на меня и слушай! Настала пора начинать тебе действовать. Но позволь прежде тебе кое-что сказать. Слышишь? Мой голос вновь обретает силу.
У него был очень красивый голос, и Майкл слушал его внимательно, не пропуская ни звука. Такими голосами некогда блистали столь обожаемые им старые кинозвезды, которых этому специально обучали. Они умели превратить самую обыкновенную речь в истинное произведение искусства. Чем больше Майкл об этом думал, тем больше ему казалось, что все происходившее вокруг было всего лишь плодом его фантазии.
– Я не знаю, сколько мне отпущено времени, – продолжал призрак. – Равно как не имею представления о том, где пребывал в ожидании этого момента. Для земной жизни я мертв.
– Я весь внимание. Слушаю тебя, только не уходи. Делай что угодно, но не уходи.
– Ты даже себе не представляешь, как тяжело было проникнуть в ваш мир. Сколько я ни пытался, все было тщетно. Твоя собственная душа была закрыта и не пускала меня.
– Я боюсь привидений, – признался Майкл. – Я суеверный, как все ирландцы. Впрочем, ты об этом сам знаешь.
Джулиен улыбнулся и, скрестив руки, встал спиной к камину. При этом пламя свечи затрепыхалось, будто Джулиен был сотворен из плоти, способной своим движением возмутить воздух. Облаченный в черный шерстяной пиджак и шелковую рубашку, длинные брюки и начищенные до блеска старомодные туфли, он вовсе не походил на призрака. Когда Джулиен улыбался, его морщинистое, с голубыми глазами, обрамленное седыми волосами лицо делало его совсем похожим на человека живого.
– Я собираюсь поведать тебе мою историю, – изрек он с интонацией доброго учителя. – Только прошу, не осуждай меня. Просто слушай и принимай все как есть.
Майкла охватили смешанные чувства – нечто среднее между невероятным возбуждением и искренним доверием. Тот, кого он всегда боялся и кто преследовал его всю жизнь, теперь стал его другом и находился в непосредственной близости от него. Правда, Джулиен никогда никому не внушал особого страха.
– Ты ангел, Майкл, – произнес Джулиен. – Ты один из тех, кто не лишился последней возможности.
– Значит, битва еще не окончена.
– Нет, mon fils, отнюдь нет.
Лицо Джулиена внезапно погрустнело и стало каким-то растерянным, как будто он потерял нить рассуждений. Майкл не на шутку заволновался, что призрак может исчезнуть. Но тот, напротив, обрел еще более отчетливые и яркие очертания, когда, улыбнувшись, указал жестом на стоявший у изножья латунной кровати стол.
На нем лежала маленькая деревянная коробка из-под патефона!
– Что же в этой комнате реально, а что – нет? – спокойным тоном поинтересовался Майкл.
– Mon Dieu, если бы я сам это знал. Но мне этого никогда не дано было знать. – Расплывшись в еще более широкой улыбке, Джулиен снова облокотился на каминную полку, скользя задумчивым взглядом с одного предмета на другой. – О, сколько бы я дал за одну сигарету или стакан вина, – прошептал он. – Майкл, когда я снова исчезну, когда мы с тобой расстанемся, заведи для меня тот вальс, который я включал для тебя. – Во взоре Джулиена явно читалась мольба. – Заводи его каждый день. Мало ли мне посчастливится еще побывать здесь.
– Хорошо, Джулиен. Обещаю, что исполню твою просьбу.
– Теперь слушай меня внимательно…
Глава 10
Новый Орлеан оказался на редкость сказочным местом. Ларкин был бы не прочь остаться в нем навсегда. Отель "Поншатрен", в котором доктор занимал обширные, обставленные в традиционном духе апартаменты, выходящие окнами на авеню, был довольно скромных размеров, но достаточно комфортабельным. Кухня "Карибского зала", которой он пользовался, весьма пришлась ему по вкусу, он даже сказал бы, что в своей жизни никогда не ел ничего вкуснее. В Сан-Франциско Ларкин не торопился, его дела могли подождать. Сегодня, проспав до полудня и порадовав себя фантастически аппетитным южным завтраком, он дал себе зарок, что, вернувшись домой, обязательно научится готовить овсянку. А какой занятной штукой оказался кофе с цикорием! Как ни странно, но поначалу он произвел на него на редкость отвратительное впечатление, а потом выяснилось, что он не может без него обойтись.
Ох уж эти Мэйфейры! Они сводили Ларкина с ума. Почти двое суток прошло с тех пор, как доктор прибыл в Новый Орлеан, а они до сих пор не удосужились с ним обстоятельно поговорить. Пока Лайтнер звонил куда-то из соседней комнаты, Ларкин сидел на угловой, с бархатной обивкой кушетке и, закинув ногу на ногу, делал какие-то записи в блокноте. Когда Эрон вернулся в отель, вид у него был очень утомленный. Доктор понял, что тому нужно отдохнуть в своем номере. В его возрасте необходимо днем немного поспать. Даже Ларкин не смог бы так, как Лайтнер, весь день проводить на ногах.
Вдруг Ларкин услышал, как Лайтнер повысил голос. Очевидно, его телефонный собеседник из Лондона или откуда-то еще вывел Эрона из себя.
Разумеется, никто из Мэйфейров не был виноват в том, что в Дестине скоропостижно скончалась Гиффорд и все ее родственники целиком посвятили последние два дня похоронам и поминкам, причем с таким горестным надрывом, какой Ларкин редко встречал на своем веку. Лайтнер, которого взяла в оборот женская половина семьи, был все это время нарасхват. То его куда-то посылали с поручениями, то просили дать по тому или иному поводу совет, то просто звали, чтобы, как говорится, поплакать в жилетку. За все время доктору из Сан-Франциско едва удалось переброситься с ним парой слов.
Прошлым вечером Ларкин отправился на поминки исключительно из любопытства. Ему трудно было представить, что Роуан Мэйфейр жила среди этих словоохотливых южан, которые с равным энтузиазмом говорили как о живых, так и о мертвых. Они воистину являли собой весьма живописную картину и, казалось, все ездили если не на "БМВ", то на "ягуаре" или "порше". Драгоценности, которые он на них видел, по всей очевидности, тоже были настоящими. Словом, эти генетические мутанты производили довольно неплохое впечатление, по крайней мере на первый взгляд.
Среди них был и муж Роуан, которого все оберегали. Внешним видом он ничем не выделялся; вернее, выглядел так же хорошо, как и все остальные. Откормленный и ухоженный, он совершенно не походил на человека, который недавно перенес сердечный приступ.
Однако ДНК у Майкла, как утверждал Митчелл Фланаган, который работал над ее расшифровкой, была крайне необычной. Он являл собой такой же неординарный генотип, как и сама Роуан. Фланаган умудрился раздобыть данные Майкла Карри без его ведома, то есть не имея на то необходимого разрешения. Однако теперь Ларкин не мог добраться до самого Фланагана!
На протяжении всей минувшей ночи и утра тот упорно отказывался подходить к телефону. Всякий раз, когда Ларкину удавалось до него дозвониться, в трубке под звуки бодрой мелодии начинал вещать автоответчик, как всегда предлагая ему оставить свой номер.
Все это было Ларкину не по душе. Интересно, что заставляло Фланагана избегать его? Нужно было поскорее повидать Карри, чтобы поговорить с ним и задать некоторые вопросы.
Однако на свое времяпрепровождение доктор совсем не жаловался. До чего же весело ходить на вечеринки и все такое прочее! Правда, прошлой ночью после поминок он хватил лишнего, тем не менее это не помешало ему согласиться сегодня вечером отужинать в "Антуане", куда его пригласили двое знакомых врачей из Тулейна, двое закоренелых пьяниц. Но Ларкин не забыл о делах, ради которых сюда приехал и которыми теперь, когда семья проводила в последний путь миссис Райен Мэйфейр, впору было заняться.
Как только Лайтнер вошел в комнату, Ларкин оторвался от своих записей.
– Плохие новости? – осведомился он.
Прежде чем ответить, Лайтнер опустился в свое любимое большое кресло с откидывающейся спинкой и, скрестив пальцы под подбородком, на несколько секунд погрузился в размышления. У него была обезоруживающая манера держаться, несмотря на то что его бледное, обрамленное великолепной шапкой белых волос лицо выдавало чрезвычайную усталость. Глядя на него, Ларкин подумал, что Лайтнеру следовало бы побеспокоиться о своем сердце.
– Дело в том, – начал Лайтнер, – что я попал в несколько неловкое положение. Судя по всему, одежду Гиффорд из похоронного бюро забрал под расписку Эрик Столов. И теперь он уехал. Но мы с ним не согласовывали наши действия. И ничего подобного не планировали проводить.
– Но он же член вашей организации.
– Совершенно верно, – с невеселой усмешкой ответил Эрон. – Он тоже член нашей организации. Однако, согласно постановлению нашего нового Верховного главы, старшины мне рекомендуют не задавать вопросов относительно "этой части" расследования.
– И что это значит?
Лайтнер ответил не сразу.
– Вы мне уже что-то говорили насчет генетического тестирования членов семьи, – подняв глаза, наконец произнес он. – Кажется, вы были не прочь обсудить этот вопрос с Райеном? Полагаю, не будет слишком преждевременно завести разговор завтра утром.
– Что ж, я готов. Но вы, надеюсь, понимаете, чем это им грозит. Вернее, чем они рискуют. Если выяснится, что у них в роду существуют наследственные заболевания или предрасположенность к ним, это может очень на многое в их жизни повлиять, начиная от права избрания на определенные посты и кончая армейской службой. Да, я в самом деле хочу провести эти тесты. Но сейчас меня больше интересует Майкл Карри. И кстати говоря, насчет этой дамы, покойной Гиффорд. Нельзя ли как-нибудь раздобыть ее медицинские данные? Словом, может, мы вместе займемся этим делом? Как я погляжу, Райен Мэйфейр довольно шустрый малый, голыми руками его не возьмешь. Вряд ли он согласится на полное генетическое исследование всей семьи. Но если согласится или окажет содействие, то будет последним дураком.
– К сожалению, не могу похвастаться, что пользуюсь большим его расположением. Если бы меня не связывали с Беатрис Мэйфейр теплые дружеские отношения, то я вызвал бы у него еще большую подозрительность, и не без причины.
Ларкин видел эту миловидную женщину прошлым утром, когда она приходила в отель, чтобы сообщить о трагедии, случившейся в Дестине. Изящная, со скромно зачесанными вверх волосами, она являла собой образчик наиболее удачной пластической операции по подтяжке кожи лица из тех, что Ларкину вообще доводилось видеть. Правда, насколько он мог судить, это была не первая ее проба в этом направлении. У нее были яркие горящие глаза и красивой формы щеки; о ее возрасте напоминала лишь одна предательская морщинка, затесавшаяся между подбородком и гладкой, как у молодой женщины, шеей. Да, их с Лайтнером определенно связывали теплые отношения. Ларкин это заметил, когда был на поминках. Беатрис не отставала от Лайтнера ни на шаг, а он несколько раз ее нежно поцеловал. Хотелось бы Ларкину быть таким же счастливым в свои восемьдесят лет, если, конечно, ему удастся дожить до такого возраста. Однако вряд ли ему будет светить такая перспектива, если он вовремя не образумится и не бросит пить.
– Послушайте, – сказал доктор Ларкин, – если у Гиффорд Мэйфейр имеется в этом городе медицинская карта, думаю, мне удастся заполучить ее через Институт Кеплингера. Только делать это нужно строго конфиденциально, не вызывая ни у кого беспокойства или подозрений.
Лайтнер, нахмурившись, покачал головой, как будто считал предложение Ларкина проявлением дурного тона.
– Только не делайте этого, как прежде, без их согласия, – предупредил он.
– Райен Мэйфейр никогда об этом не узнает, – заверил его Ларкин. – Предоставьте это дело нам. Если хотите, можете назвать нас секретной медицинской службой. Или как-нибудь в этом роде. Кроме того, сейчас я хочу увидеть Карри.
– Понимаю. Это можно организовать, скажем, завтра. Или даже сегодня вечером. Мне нужно подумать.
– О чем?
– Обо всем. Например, я не могу понять, почему старшины позволили Столову приехать сюда. Почему он самым бесцеремонным образом вторгся в дела семьи, рискуя тем самым вызвать ее неудовольствие. – Не иначе как Лайтнер просто размышлял вслух, а не отвечал на вопрос Ларкина. – Понимаете, всю свою жизнь я посвятил исследованиям паранормальных явлений. Никогда прежде мне не доводилось вступать в такой тесный контакт с этой семьей. Я чувствую, что с каждым днем растет моя преданность им. Растет моя забота о них. И мне стыдно, оттого что я не смог вмешаться в их судьбу раньше, до исчезновения Роуан. Но я получил от старшин особые указания.
– Судя по всему, они тоже считают, что в этой семье что-то странное творится с генами, – предположил Ларкин. – Я делаю такой вывод, исходя из того, что вы тоже отслеживаете особенности, переходящие из поколения в поколение. Боже правый, по крайней мере человек шесть на вчерашних поминках заявили о том, что Гиффорд обладала экстрасенсорными способностями. Говорят, она видела какой-то образ, нечто вроде семейного привидения. Хотя, насколько я понял, этим далеко не исчерпывались ее психические возможности. Очевидно, ваши друзья из Таламаски пошли по такому же пути.
Лайтнер медлил с ответом.
– В том-то все и дело, – наконец произнес он. – Нам надлежало идти по этому пути, но я далеко не уверен, что мы это делали. Видите ли… все это так неопределенно и замысловато.
Их разговор прервал низкий пульсирующий звонок телефонного аппарата, который находился рядом с кушеткой и выглядел вызывающе современным среди темно-коричневой бархатной мебели.
Ларкин снял трубку.
– Доктор Ларкин слушает, – произнес он свою привычную фразу, которую всегда говорил, когда брал телефонную трубку. Однажды он безотчетно выпалил ее по телефону-автомату в аэропорту, что мгновенно вывело его из забытья.
– Это Райен Мэйфейр, – услышал он ответ на другом конце провода. – Так вы и есть тот самый доктор из Калифорнии?
– Да, рад вас слышать, мистер Мэйфейр. Мне не хотелось беспокоить вас последние дни. Я мог бы вполне подождать до завтра.
– Доктор, скажите, нет ли там поблизости Эрона Лайтнера?
– Да, он здесь. Хотите поговорить с ним?
– Нет. Пожалуйста, выслушайте меня внимательно. Сегодня рано утром от маточного кровотечения умерла Эдит Мэйфейр. Она приходилась внучкой Лорен Мэйфейр и Жаку Мэйфейру. Мне же и моей супруге Гиффорд, а также Роуан она являлась двоюродной сестрой. Понимаете, с ней случилось то же самое, что и с моей женой. Эдит просто истекла кровью в своих апартаментах на Эспланейд-авеню. Бабушка обнаружила ее только в полдень, когда она уже была мертва. Мне думается, нам следует обсудить вопрос о генетических исследованиях. Судя по всему, в нашей семье в самом деле что-то не так.
– Господь всемогущий!.. – изумленно прошептал Ларкин.
Голос Райена звучал спокойно.
– Не могли бы вы приехать ко мне в офис? – осведомился Райен Мэйфейр. – Будьте любезны, попросите Лайтнера приехать вместе с вами.
– Конечно. Мы будем у вас через…
– Десять минут, – подсказал ему Лайтнер, который был уже на ногах. Взяв у Ларкина телефонную трубку, он произнес: – Райен, оповестите всех женщин вашей семьи, где бы они ни находились, о том, что они ни на минуту не должны оставаться одни. Не надо никого пугать, тем не менее надо всех предостеречь на случай непредвиденных обстоятельств. Кто-нибудь должен обязательно находиться рядом с ними, чтобы можно было вызвать врача. Насколько я понимаю, ни Гиффорд, ни Эдит по какой-то причине не смогли это сделать. Я вполне отдаю себе отчет в том, что говорю. Да. Да. Всех. Каждую. Именно так и следует поступить. Да, мы будем у вас через десять минут.
Ларкин и Лайтнер, выйдя из номера, вместо того чтобы воспользоваться элегантным маленьким лифтом, предпочли спуститься по короткому лестничному пролету.
– Что, по-вашему, за чертовщина здесь происходит? – по дороге спросил Эрона Ларкин. – Что значит еще одна смерть? Причем по описанию в точности повторяющая предыдущую?
Лайтнер ничего не ответил. Вид у него был мрачный и несколько возбужденный.
– Кстати говоря, у вас что, феноменальный слух? Откуда вы узнали, что Райен сказал мне по телефону?
– Феноменальный слух, – неуверенно пробормотал Лайтнер.
Выскользнув через парадный вход на улицу, они сели в стоявшую неподалеку машину. Воздух еще дышал прохладой, но к ней уже примешивалось ласкающее весеннее тепло. Куда ни кинь взгляд, все утопало в зелени, среди которой подчас выделялись слегка обветшалые образчики старины. Например, фонарные столбы или частично торчавшие из-под штукатурки кованые решетки, некогда ограждавшие балконы на верхних этажах фасада домов.
– Полагаю, нам следует обсудить, – казалось, Лайтнер вновь не столько обращался к Ларкину, сколько говорил сам с собой, – что мы собираемся им сказать. Вы сами прекрасно понимаете, что происходит. И надеюсь, согласитесь со мной, что ничего общего с генетическим заболеванием это не имеет. Если, конечно, не брать во внимание более широкую интерпретацию этого термина.
Водитель, сделав крутой поворот, свернул с бульвара на небольшую улицу, так что оба пассажира невольно склонились в сторону.
– Не понимаю, о чем вы говорите, – сказал Ларкин. – И вообще не понимаю, что происходит. Я бы назвал это своего рода синдромом вроде токсического шока.