– Нет-нет, я о другом. Скажите, что вы намерены предпринять?
– А что, по-вашему, мы должны предпринять? – вопросом на вопрос ответил Райен. – Может, вы считаете, нам следует собрать конференцию и оповестить о случившемся все средства массовой информации? И пусть весь мир узнает, что некий генетический мутант, обладающий девяносто двумя хромосомами, преследует женщин из нашей семьи, пытается их оплодотворить и в результате убивает одну за другой?!
– Как бы то ни было, я не собираюсь оставлять этот случай без последствий, – выпалил Ларк. – Я не допущу, чтобы какие-то проходимцы назывались моим именем. И я обязательно узнаю…
– Не думаю, что вы добьетесь в этом успеха, – невозмутимо заметил Эрон.
– Вы хотите сказать, это сделал кто-то из ваших людей?
– Даже если это правда, вы не найдете доказательств. А мы все уверены, что это, скорее всего, кто-то из членов нашего ордена, не так ли? Никто, кроме них, не знал, что эти исследования проводились именно в Институте Кеплингера. Впрочем, вы и покойный доктор Фланаган тоже были в курсе. И разумеется, члены семейства Мэйфейр – после того как вы поставили их в известность. Вот и все. Так что я полагаю, доктор Ларкин, вам сейчас лучше всего вернуться в отель. А я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь членам семьи разобраться с этим делом. Согласитесь, оно касается только их.
– Вы с ума сошли.
– Нет, доктор Ларкин, вы ошибаетесь, – усмехнулся Лайтнер. – Я в абсолютно здравом рассудке. Именно поэтому я настаиваю на вашем возвращении в "Поншатрен", причем непременно в сопровождении Джеральда и Карла Мэйфейров. Они ждут вас в коридоре и доставят в отель в целости и сохранности. Полагаю, что в ваших интересах никуда не отлучаться из номера, пока я не свяжусь с вами, и потому убедительно прошу прислушаться к моему совету.
– Вы намекаете, что кто-то, возможно, попытается напасть и на меня?
По-прежнему стоявший в дальнем углу конференц-зала Райен вновь слегка взмахнул рукой, привлекая к себе внимание.
– Доктор Ларкин, у нас впереди много дел, – ледяным тоном изрек он. – Как вы знаете, семья наша весьма многочисленна. Даже связаться со всеми ее членами – задача не из легких. С прискорбием должен вам сообщить, что в пять часов мы получили известие об очередной смерти – на этот раз из Хьюстона.
– Кто теперь? – спросил Эрон.
– Клити Мэйфейр, – ответил Райен. – Она жила неподалеку от Линдси. И кстати, обе они скончались почти в одно и то же время. Мы предполагаем, что Клити открыла дверь своего дома неизвестному посетителю примерно через час после того, как Линдси впустила его в свой дом в Шерман-Оукс. По крайней мере, на основании имеющихся в нашем распоряжении фактов можно сделать именно такой вывод. Прошу вас, доктор Ларкин, вернитесь в отель.
– Иными словами, вы верите во все, что я вам рассказал! Вы верите, что это создание…
– Мы не сомневаемся в его существовании, – перебил Райен. – А теперь прошу вас, уходите. Вас доставят в "Поншатрен". Оставайтесь в своем номере и никуда не выходите. С вами будут Джеральд и Карл.
Прежде чем Ларк успел ответить, Лайтнер предупреждающе сжал его руку повыше локтя. Ларку осталось лишь подчиниться и вслед за Эроном выйти в приемную, а затем в коридор. Там его поджидали два молодых человека в почти одинаковых светлых шерстяных костюмах, только галстук на одном из них был розовым, а на другом – лимонно-желтым. Внешность обоих не оставляла сомнений в их принадлежности к клану Мэйфейр.
– Погодите… Я… Позвольте мне присесть на минуту… – пробормотал Ларк.
– В отеле у вас будет достаточно времени для отдыха, – возразил Лайтнер.
– Скажите, это сделали члены вашего ордена? Это они проникли в Институт Кеплингера и забрали все дискеты?
– Не исключено, – пожал плечами Лайтнер. Несомненно, он был чем-то сильно удручен.
– А из этого следует, что именно ваши люди сбили Фланагана? Вы полагаете, это их рук дело?
– Я бы не торопился с подобными выводами, – пожал плечами Эрон. – По-моему, одно вовсе не следует из другого. Никоим образом не следует. Я допускаю, что мои коллеги… скажем так, воспользовались подвернувшейся возможностью. От прочих предположений в данный момент я предпочитаю воздержаться. Я должен связаться со старшинами в Амстердаме и узнать, какие поручения получили от них члены ордена. Лишь тогда я смогу дать ответы и на все остальные вопросы.
– Понимаю, – кивнул Ларк.
– А теперь возвращайтесь в отель и отдыхайте.
– Но женщины… Им грозит опасность…
– Не волнуйтесь, о них позаботятся. Мы уже связались по телефону со всеми женщинами семейства Мэйфейр и настоятельно рекомендовали им соблюдать все меры предосторожности. Как только ситуация прояснится, я непременно вам позвоню. А пока постарайтесь не думать об этом деле.
– Как я могу об этом не думать?!
– Однако ничего другого вам не остается. Так или иначе, не в ваших силах что-либо изменить, доктор Ларкин.
Ларк хотел возразить, но не нашел слов. Сказать, в сущности, было нечего. Обернувшись, он увидел, что молодой человек по имени Джеральд предупредительно распахнул дверь, а другой, Карл, нетерпеливо переминается с ноги на ногу. Да, судя по всему, ему придется внять совету Эрона Лайтнера и отправиться в отель. Иного выхода он не видел.
Вместе со своими провожатыми он направился к лифту, возле которого дежурили двое полицейских в форме. Спутники Ларка прошли мимо них, не проронив ни слова.
Уже в лифте тот, кого звали Джеральд, – на вид ему было не более двадцати лет – вдруг произнес:
– Это я во всем виноват.
– Почему ты так считаешь? – спросил второй, Карл. Худощавый, с жестким и неприветливым лицом, он выглядел несколько старше.
– Я должен был исполнить волю Карлотты и сжечь дом.
– Какой дом? – встрепенулся Ларк.
Ни один из молодых людей не счел нужным ему ответить. Он повторил свой вопрос, но по непроницаемым лицам обоих спутников понял, что мысли их витают далеко, а его они даже не слышат. Больше он не сказал ни слова.
В вестибюле было полным-полно сотрудников службы безопасности, полицейских и еще каких-то официальных лиц. Некоторые из них скользнули по проходившим равнодушными взглядами. У подъезда в холодном свете ртутных ламп Ларк увидел впечатляющих размеров лимузин.
– Есть какие-нибудь известия о Роуан? – вновь попытался он нарушить молчание. – Ее по-прежнему ищут?
Сказав это, Ларк чуть приостановился. Но ответа в очередной раз не последовало. Молодые люди словно опять не расслышали его слов. Ларку пришлось смириться и покорно нырнуть в обитый кожей салон машины. Что ж, по приезде в отель он закажет вишневый пирог. Нигде ему не доводилось пробовать таких вкусных вишневых пирогов, как в "Поншатрен". Что касается обеда, то есть ему совершенно не хочется. Но зато чашечку кофе с цикорием и вишневым пирогом он выпьет с превеликим удовольствием.
– Как только приедем в отель, я закажу себе кофе с вишневым пирогом, – во всеуслышание сообщил Ларк.
– И правильно сделаете, – наконец откликнулся Джеральд, словно Ларку впервые удалось сказать что-то разумное и достойное ответа.
Ларк усмехнулся про себя. "Интересно, как там Марта? – подумал он. – Есть ли рядом хоть кто-нибудь из близких, чтобы поддержать ее во время похорон Фланагана?"
Глава 20
Продолжение рассказа Джулиена
Позвольте мне перейти к сути моего рассказа, не останавливаясь на малозначительных подробностях. Сообщу лишь, что блеклый и сонный пейзаж Доннелейта впервые открылся моему взору в 1888 году. "Воспоминания" продолжали меня преследовать, хотя теперь к ним примешивались загадочные картины, приводившие меня в полное недоумение.
К тому времени Мэри-Бет успела вырасти и превратиться в могущественную ведьму. В силе, изобретательности и глубине ума она многократно превосходила Кэтрин. Насколько я мог судить, Маргарита и даже Мари-Клодетт тоже не шли с ней ни в какое сравнение. Мэри-Бет воплощала собой новое, послевоенное поколение, женщины которого наряду с кринолинами отказались от многих предрассудков.
Моя очаровательная дочь оказывала поистине неоценимую помощь в выполнении трех моих основных жизненных задач – в заботе о благоденствии семьи, в приумножении наших богатств и поиске удовольствий и наслаждений. Она стала моим доверенным лицом, так сказать, правой рукой, а самое главное – моим единственным другом.
Что касается возлюбленных как женского, так и мужского пола, то на протяжении всех этих лет их у меня было предостаточно. Дорогая моя супруга, Сюзетта, к которой я неизменно питал привязанность, доступную моей эгоистической натуре, родила четверых детей. Я хотел бы подробнее поведать вам историю своего супружества и любовных приключений, ибо эта часть жизни мужчины с наибольшей полнотой позволяет судить о его личности. В отношении меня, во всяком случае, подобное утверждение абсолютно справедливо.
Однако же времени у меня, увы, немного. Поэтому ограничусь лишь тем, что повторю: несмотря на нежные чувства, которые я питал к жене, детям и возлюбленным, единственным моим другом оставалась Мэри-Бет. Лишь с ней одной разделял я груз знаний о Лэшере и о всех связанных с ним тайнах, обязательствах и опасностях.
В те годы Новый Орлеан был веселым городом, где процветали публичные дома, игорные клубы и прочие злачные места. Любители рискованных развлечений ощущали себя здесь весьма привольно. Я относился к их числу и, стремясь удовлетворить бушевавшие в моей душе страсти, бесстрашно окунался в самую гущу разгула. Нередко во время подобных вылазок меня сопровождала Мэри-Бет, переодетая юношей. Сыновей своих я стремился оградить от пагубных влияний и потому отправил их на восток, в престижные закрытые школы, где им предстояло усвоить все правила и науки, необходимые джентльменам, и подготовиться к вступлению во взрослый мир. Что до Мэри-Бет, то она нуждалась в наставлениях совсем иного рода, и я не видел причин ограничивать ее в постижении темных сторон жизни.
Никогда прежде я не встречал человеческого существа, наделенного умом столь пронзительным и острым, как у Мэри-Бет. Ее суждения обо всех областях бизнеса и политики поражали меня глубиной и точностью. Невозмутимая уравновешенность, проницательность и железная логика никогда ей не изменяли. Она обладала невероятно богатым воображением и не знала, что такое жалость. Но, как я уже сказал, самым главным ее достоинством был поистине выдающийся ум, способный охватить и выстроить в логическом порядке великое множество событий и явлений.
Она с юных лет сумела постичь многое из того, что оставалось недоступным для нашего призрака.
Позвольте мне привести один пример. В начале восьмидесятых годов в Новый Орлеан прибыл музыкант по имени Слепой Генри. То был истинный представитель того типа, которого я назвал бы гением-идиотом. По части игры на фортепиано он не знал себе равных. Ему было подвластно все – Моцарт, Бетховен, Готтшалк. Во всех же остальных сферах жизни Слепой Генри, в полном соответствии со своим прозвищем, проявлял поразительную слепоту, невежество и, не побоюсь этого слова, тупость, граничившую с откровенным идиотизмом.
Когда мы с Мэри-Бет посетили его концерт, она написала на своей программке несколько слов и передала ее мне прямо под носом у призрака, который, по своему обыкновению, был полностью захвачен музыкой. "Слепой Генри и Лэшер очень схожи по складу ума", – прочел я.
Замечание это всецело отвечало истине. Впрочем, вопрос о соотношении ума и одаренности слишком сложен, загадочен и, признаюсь, находится за пределами моего понимания. Сегодня человечество располагает куда более исчерпывающими знаниями, позволяющими судить о природе таких явлений, как гениальные идиоты, аутизм и тому подобное. Однако Мэри-Бет удалось ухватить суть натуры Лэшера: полное его неумение связать собственные знания и представления с реальным ходом жизни. Мы, живые, воспринимаем все свои знания и чувства неотрывно от естественного порядка вещей. А этот призрак был начисто лишен такой способности.
С ранних лет постигнув истинную сущность Лэшера, Мэри-Бет относилась к нему без всякого страха и тем более благоговения. Когда я предположил, что он, возможно, является духом мщения, она лишь недоверчиво пожала плечами.
Однако в отличие от меня Мэри-Бет отнюдь не презирала Лэшера – и в этом состояла главная особенность их отношений.
С появлением Мэри-Бет в жизнь призрака вошла любовь. Постоянные заботы, которыми окружал ее Лэшер, нашли у Мэри-Бет самый живой и благодарный отклик. Она питала к этому бесплотному созданию искреннюю привязанность, которой я не дарил ему никогда.
Проявления этой привязанности мне доводилось видеть неоднократно. В ответ на мои иронические суждения в адрес Лэшера Мэри-Бет всегда согласно кивала, она внимательно выслушивала все мои тщательно замаскированные предостережения и понимала меня с полуслова. И в то же время она продолжала любить его. Наконец-то я понял, почему Лэшер неизменно предпочитал женщин мужчинам. Его привлекали те особенности женского душевного склада, которые у мужчин, как правило, отсутствуют. Женщины легче влюбляются, они всегда готовы отдаться во власть очарования, а жалость по отношению к предмету их увлечения, как правило, только усиливает любовь. Все это возбуждало Лэшера и разжигало его чувственность.
Разумеется, все эти заключения были основаны лишь на моих предположениях и, возможно, обусловлены излишней пристрастностью и предубеждением. Тем не менее я не преминул поделиться ими с Мэри-Бет, однако она восприняла мои слова довольно скептически и лишь посмеялась в ответ.
– Твои умствования напоминают мне аргументы времен судилищ над ведьмами, – заметила она. – Насколько я знаю, в ту пору многие считали, что женщины вследствие своей глупости в большей мере, чем мужчины, подвержены дьявольскому искушению. Стыдись уподобляться тем, кто нес подобную чепуху, Джулиен. По-моему, главное различие между нами состоит в том, что я умею любить. А ты – нет.
Эта тема нередко становилась предметом наших дискуссий и в дальнейшем – фактически на протяжении всей нашей жизни, моей и Мэри-Бет.
Как-то раз между нами завязался спор, в ходе которого я заявил, что женщины в большинстве своем не обладают даже самым отдаленным понятием о правилах чести. Под влиянием обстоятельств или внушения самые лучшие из них способны на неблаговидные поступки, утверждал я. В ответ Мэри-Бет спокойно возразила, что о правилах чести судить не берется, однако по отношению к Лэшеру чувствует моральную ответственность, о которой я, прагматик и дипломат, не имею представления. Так что изъяны мне следует искать в собственном характере и мировоззрении.
Возможно, она была права.
Оставив в стороне нравственные особенности мужчин и женщин, признаю: я неизменно питал отвращение к духу. А Мэри-Бет – никогда.
– Придет день, когда ты покинешь нас, Джулиен, – как-то сказала она. – И тогда у меня останется только Лэшер. Один лишь он будет дарить мне любовь и служить утешением, будет единственным близким мне существом. И потому меня не волнует, кто он такой и откуда пришел. Точно так же как даже мысль о том, чтобы задаваться подобными вопросами по отношению к себе самой, кажется мне нелепой.
В ту пору Мэри-Бет уже исполнилось пятнадцать. Высокая, довольно крепкого сложения, темноволосая и чрезвычайно привлекательная, она отличалась той смуглой, исполненной силы красотой, которая, насколько мне известно, нравится далеко не всем мужчинам. Держалась она всегда спокойно и ровно, но с большим достоинством и пользовалась всеобщим обожанием. Даже тот, кто, казалось, был невосприимчив к очарованию ее невозмутимого взгляда и гордой осанки, в конце концов оказывался в ее полной власти.
На меня же обаяние Мэри-Бет производило поистине магическое действие. Особенно когда в разгар наших споров она, поразив меня глубиной и зрелостью суждений, вдруг улыбалась невероятно пленительной и нежной улыбкой. А потом проделывала фокус, неизменно приводивший меня в восторг: ловкими движениями распустив толстую темную косу, так что волосы рассыпались по ее плечам подобно покрывалу, она заливалась мелодичным смехом и встряхивала этим покрывалом так, что по нему пробегали волны. В мгновение ока моя высокоумная собеседница превращалась в обольстительную нимфу.
Однако поймите, Майкл, я был единственным существом мужского пола, обладавшим достаточной силой, чтобы противостоять Лэшеру. И я по-прежнему утверждаю, что сохранял истинно мужскую невосприимчивость ко всем искушениям, которые предлагал мне дух. Заметьте также, что я откровенно, без утайки поведал вам о своих любовных приключениях с мужчинами, ибо отнюдь не питаю предубеждения против такой любви, хотя она далеко не всегда решается называться столь громким именем. Любовь для меня… это всегда любовь. Но, повторю, в потайных глубинах своей души я ненавидел этого докучливого призрака. Мне было ненавистно все: и его безрассудные выходки, и его ошибки, и даже его чувство юмора.
Итак, позвольте продолжить.
Разделяя все мои честолюбивые устремления, Мэри-Бет с ранних лет вникала в тонкости моей предпринимательской деятельности на благо нашего семейства. К тому времени, как ей минуло двенадцать лет, она совместно со мной принимала деловые решения, благодаря которым состояние Мэйфейров неуклонно возрастало и капиталы, вложенные в различные предприятия, приносили надежный и постоянно увеличивающийся доход.
Наша деловая активность охватывала не только Юг, но простиралась до Бостона, Нью-Йорка и даже до Лондона. Мы размещали деньги таким образом, что они делали новые деньги, а те в свою очередь – еще большие. Эта машина работала без остановок и перебоев.
Должен признать, в деловых вопросах Мэри-Бет была истинным гением. Кроме того, она весьма искусно использовала для своих целей способности Лэшера. Всякий раз, когда ей требовался соглядатай, поставщик секретных сведений, а порой и советчик, она прибегала к услугам этого по-своему талантливого идиота. Отмечу, что на интуицию призрака она до некоторой степени полагалась. И хотя наблюдать, как они совместными усилиями решают какую-либо проблему, мне доводилось нередко, зрелище это всякий раз поражало мое воображение.
Меж тем дом на Первой улице перешел в наше полное распоряжение. Брат мой Реми, человек до крайности тихий и незаметный, окончательно удалился от дел, а все его отпрыски отличались покладистым и добродушным нравом и не доставляли мне ни малейших хлопот. Сыновей своих я отправил в закрытые школы. Бедная моя дочь Жаннетта, своим слабоволием и скудостью ума напоминавшая Кэтрин, скончалась в ранней юности. Впрочем, все это совсем иная история. Моя милая Жаннетта и моя возлюбленная супруга Сюзетта заслуживают подробного рассказа. Однако здесь ему не место.