- Я и вправду похож на человека, способного достать из кармана половину миллиарда долларов? - скривился Горден. - Я польщен, большое спасибо. Нет, конечно! Начнем с того, что Сиковски называет каждому свою цену, но Льву Зеркало стоило именно столько.
- И ты бы заплатил за меня столько же? - не дал закончить крестному Павел.
Горден беззвучно рассмеялся.
- Заплатил бы. Занял бы и заплатил, если бы Сиковски попросил столько. Но он выставил бы другой счет, я слишком хорошо его знаю. Так тебе все еще интересно узнать, что стоило мне мое собственное зеркало?
- Ага…
- Оно стоило мне труда разума, - загадочно сообщил крестный. - Я предложил старику идею, в обмен на Зеркало. Участие в идеи крематория, как ты выразился. Жутковатое название. Что бы ты ни думал, Патрик Сиковски очень нужный и важный человек в этом мире. Он способен помочь осуществить даже самые смелые начинания. Он - словно неумолимый механизм, способный завернуть вентель, остановив на полпути любые начинания, или дать бурному потоку проложить себе дорогу.
- Вот почему ты всячески подкатываешь к нему?
- Мне твоя язвительность неприятна, - заметил Горден. - Я не подкатываю к нему, я делаю то, что куда опаснее: беру его за глотку и трясу, пытаясь вытрясти ответы. И, что самое удивительное, он мне позволяет, как я, на самом деле, стерплю от тебя любое злословие. Потому что я чувствую ответственность за твою судьбу. А вот почему Сиковски еще не растоптал меня - не ясно. Да, совершенно неясно.
Горден указал на пачку сигарет, и Павел послал ее обратно через стол.
- Еще что-нибудь рассказать тебе о Льве? - спросил он спустя минуту. - Он недавно перебрался в Канаду, считает, что там безопаснее. Завистников меньше. У него денег куры не клюют и это привлекает всякую шушеру. Бизнесмены не понимают, что Льва не сможет убрать даже самый лучший киллер. На него регулярно совершаются покушения, нахлестывает волна за волной и испаряется, не нанеся вреда. Этому палец в рот не клади, мигом отхватит. Это опасный, очень умный и дальновидный человек, матерый воинствующий болван, пожелавший собрать все Зеркала подле себя, чтобы быть уверенным в своей безопасности до конца.
Ладно, утро вечера мудренее, шел бы ты спать. В твоем случае это самое правильное решение. Тебе дать болеутоляющее или уже легче?
- Да откуда ты узнал? - опешил Павел.
- А тебе не надоело проверять, умею ли я читать мысли?
- Нет, не надоело - мне все время нужно подкрепление начавшей зарождаться веры, - серьезно отозвался Павел. - Скажи, сейчас у Льва сколько Зеркал?
- Сейчас одно, ему недавно не повезло, второе он разбил и взялся за дело всерьез.
- А можно как-то разбить его, добраться именно до зеркала, а не до Льва? Тогда он поймет, что со мной сталкиваться опасно…
- Нет, - Горден покачал головой. - Все Зеркала… ну, почти все, хранятся в хранилище "Услуги Зеркал", в котором мы с тобой вчера врачевались. Это предотвращает неизбежную в других случаях войну между сильными этого мира.
- Но твое Зеркало не в хранилище, оно у тебя! Ты можешь мне показать, я хочу…
- Посмотреть? Полюбопытствовать? - Горден составил в раковину чашки и принялся их мыть. - Нет, тебе это видеть ни к чему, уж поверь. Иди спать, Кранц, я еще посижу немного, подумаю, чем тебе можно помочь. Гениальные идеи всегда посещают меня ночью, когда все вокруг спят…
Постояв немного в нерешительности, Павел вздохнул и ушел на свой протертый диван.
Может, от переживания, а может от выпитого кофе, он долго не мог уснуть и, в конце концов, не выдержал, снял стянувшую руку повязку. И света в комнате он больше не гасил.
Пару раз согнув руку в локте, Павел понял, о чем говорил ему Горден: боль в плече нарастала от каждого неосторожного движения.
Вздохнув, он улегся на спину и принялся считать овец, как вдруг расслышал приглушенный стенами звук дверного звонка. Но ведь на улице ночь, кто мог прийти в столь позднее время?
Осторожно выглянув в коридор, он увидел у центрального входа свет. Затаив дыхание, прислушался.
- Отдай львенка, Горден, - отчетливо сказал кто-то. - Я говорил с Львом, и он требует свою собственность у вас с Патриком незамедлительно. Не разводите беспредел, а то общественность может обозлиться…
- А вы не придавайте огласке то, что происходит, - не дрогнув, отозвался крестный. - У Льва разная репутация, но таких слухов ему не нужно. Тебе надо успокоиться, Антуан. Я вообще ничего не решаю. Я же не бывшая жена Льва. Балом правит госпожа Элизабет, ей и решать. Она вполне имеет право сделать мужу хороший подарок к празднику. До дня рождения еще больше десяти дней, не суетись под клиентом, Антуан. Лучше отдохни. Или Лев настолько из тебя жилы тянет, что ты ни ночи спокойно поспать не можешь?
- Шутки все шутишь, Горден, - с укором отозвался ночной гость. - Ты вон тоже не больно-то сонным выглядишь, боли мучают или сомнения?
- Я все сказал, - сухо отрезал Горден, закрывая дверь, - спокойной ночи, Антуан.
Постоял немного, вздохнул и побрел обратно на кухню.
Павел метался по комнате из угла в угол. Горден сдаст его, рано или поздно отдаст. Что он может придумать, если крестник сам отказывается от единственного очевидного спасения?!
Нет! Нужно что-то делать, куда-то бежать. Спрятаться, чтобы никто его не нашел. Затеряться. Лучше всего это сделать где-нибудь в людном месте, например, в Метро. Чтобы его не нашли. И думать, думать самому. Нельзя полагаться на других.
Решившись, Павел на цыпочках прокрался к двери, нашел там свою потрепанную куртку и отстиранный от крови свитер с уже двумя дырками на груди, оделся, стараясь даже не дышать. Понимая, что поступает в высшей степени некрасиво, сунул руку в плащ Гордена и достал оттуда несколько смятых некрупных купюр. На воду и билет на Метро хватит. Он обязательно вернет все, когда сможет. К тому же для крестного это не деньги вовсе. Но все равно неудобно как-то.
Павел в последний раз взглянул через плечо на темный коридор с отблеском кухонного света в конце и вышел к лифту, тихо затворив за собой дверь.
В это время на другом конце квартиры в затянутой сигаретным дымом кухне сидели за столом Сиковски и Горден. Старик попыхивал трубкой и недовольно косился на кровавое пятно на боку хозяина квартиры. Горден не обращал на это внимания, пил коньяк из пузатого большого стакана. Звонкой струйкой текла в железную раковину вода из незакрытого крана.
- Нет желания вернуть мальчишку? - поинтересовался Сиковский невинно.
- Пусть идет, - тоскливо отмахнулся Святослав.
- Может ты и прав, - старик причмокнул губами. - Его смерть многое изменила. До сих пор поверить не могу, что ты дал ему утонуть. Не по-родственному это как-то, да и не по-человечески. Я все наблюдал за тобой, как ты с зеркалом своим обращаешься, и уж было поверил, что ты не способен на точный расчет. Думал, ты безнадежен…
- Не сыпь мне соль на рану, - прошептал Горден.
- Не каждый, да, не каждый, - не унимался старик, - вернувшись с грани, способен видеть, но каждый, несомненно, смотрит на мир по-другому. А мальчишка оказался необычайно способным…
- Знал бы ты, Патрик, чего мне стоило запустить его сердце там, на берегу… мертвым.
- Даже не знаю, какими резервами ты пользовался и как сохранил свое зеркало. Боишься, я новое тебе не сделаю?
- Не боюсь, просто мамка меня учила беречь свои вещи, - Горден сощурился. - Но ты-то как мог, ведь знал, что парень там, в багажнике умирает, сам вышел, а его не открыл.
Это прозвучало будто обвинение, но старик лишь пожал плечами:
- Твой парень, тебе с ним и возиться. Кроме того, я не хуже тебя понимал, что от Зеркала он откажется. Понял сразу, как увидел. Этим и ты меня заинтересовал когда-то.
- Я порою думаю, что Дьявол - это ты, - проворчал Горден.
- Может быть, для кого-то, - философски заметил Сиковски. - Для тебя, например. Ведь все же знают: ты моя любимейшая игрушка!
- Какая неслыханная честь! - фыркнул Святослав.
- Но какая незавидная участь! - не отставал старик. - Ты что, все еще надеешься меня обыграть? Добиться, чтобы я делал что-то для тебя просто так? Хочешь узнать тайну души? Или, может, мироздания?
- Ты когда-нибудь проболтаешься, я уверен, - скривился Горден. - Все старые евреи жуткие балаболы.
- А с чего ты взял, что я еврей? - поинтересовался старик, выпуская к полотку серию белесых дымных колец.
- А мне так нравится тебя воспринимать, - без запинки отозвался хозяин квартиры.
- Порою, Слава, ты меня убиваешь своей прямотой, за то тебя и люблю, - расхохотался старик.
Они помолчали. Горден внезапно вспомнил что-то и хлопнул в ладоши, забыв, о вернувшейся ране. Засопел и облокотился на стол, подпирая тяжелую голову.
- Ты ведь знаешь, кто пустил пулю в Кранца, - утвердительно сказал он. - Из арбалета стрелял Антуан, хотел отбить мальчишку, да я подхватил. А вот кто стрелял…
- А ты говори, Слава, говори. Ты прав и я прекрасно знаю, кто играет не по правилам, но это только ваше дело, господа. В моем Уставе нет ни строчки о защите материала для Зеркал.
- А я тут подумал, - Горден не отрывал от лица Патрика пристального взгляда. - Эти ведь тоже не хотят убить Кранца. Они задирают планку, хотят, чтобы легенда о прайде стала реальной.
Сдается мне, это и не легенда вовсе, а как бы угроза. Что ты смеешься, Патрик! Меня осенило! Это было чистейшей воды предупреждение. Не задумаешься, не изменишься - поплатишься!
- Нет, Горден, я смеюсь сам над собой, - взмахнул трубкой Сиковски. - Я столько лет на тебя глазею, но чего-то недоглядел. Оказывается, твои мозги куда активнее, чем я думал все это время…
- То ли оскорбил, толи похвалил, - сник Горден. - Но не ругаешь, значит, я прав. Лев не прислушался к предупреждению…
- И проиграет, - уверенно закончил Сиковски. - Только не спрашивай старика, за что я лично недолюбливаю Льва, я не имею права обсуждать своих клиентов. Но есть еще одна интересная возможность, которую ты не продумал. Например, если сбежавший от тебя Кранц, которому ты велел даже не думать о Льве, не ходить к нему и не искать его, найдет способ убедить и объединиться со своим заказчиком. Эта парочка может разнести весь мир. Камня на камне не оставят! Твой крестничек мне показался очень…
- Опасным? Мне тоже, - Горден коснулся раненого бока. - Стоило его зажать и он бросился убивать, мотивируя любые поступки самозащитой.
- Ой, в опасности и не такое сотворишь, нашел чем его упрекать, - покачал головой Сиковски. - Но он очень упертый.
- Если Павел найдет способ… силу… понимание, как связать себя с двойником, а потом объединится с Львом Черненко, это будет абзац. Во-первых, крах моей собственной жизни, во-вторых…
- Вот тогда точно будет война, - покивал старик. - Потому что Лев Черненко стар, силен и умен. Он просто подчинит себе мальчишку и дело с концом. Ты подумал о том, что все до последнего слова это может быть его игрой…
- Или твоей… или моей, - Горден глотнул еще коньяка. - Я правда не знаю, чем все это закончится, Патрик. Мне не хватает карт, Сиковски, старый плут, скажи, кто еще участвует!
- Думай сам, Святослав, я уже убедился, что ты достаточно умен для этого. А иначе тебе будет совсем неинтересно.
В кухню заглянула помятая, с отпечатком подушки на щеке, Белла.
- А я думал, ты уехала, - хмыкнул Горден.
- Задержалась, - пожала плечами женщина. - Что, мальчики, не спится? Горден, ну разве так можно, ты бы хоть кровотечение остановил что ли, а лучше сделай, как положено! Скинь на Зеркало! Ты чокнутый совсем или как?
- Он - чокнутый, не сомневайся, - отозвался Патрик, зевая. - Кстати, твой заказ только что сбежал бороться с неприятностями в гордом одиночестве. А мне и вправду пора спать, засиделся я…
- Горден! - возмутилась Белла! - Что ты сидишь?! Немедленно приведи себя в порядок и верни Кранца!
- Я пытаюсь для начала понять, что на самом деле происходит, Элизабет, и пока не пойму, никуда не пойду! - отрезал Святослав.
- Ну тогда дальше сами, - обиделась женщина. - Я удаляюсь. Поеду мать навещу, уже пора с нею помириться что ли. А то я много лишнего ей когда-то давно сказала.
- Все хочу тебя спросить… и ты, Сиковски, постой минутку, ведь Лев не тебя убить хотел, а разбил Зеркало. Напрямую. Так как же он до него добрался, если ты, Патрик, даешь стопроцентную гарантию неприкосновенности и сохранности, ась?
- С тех самых пор, - сурово отозвался Сиковски, - я даю гарантию в тысячу процентов…
Глава 5. Беготня
Хмурое Метро, говорливое и глухое. Павел был там, среди толпы в совершенном одиночестве. Окруженный взглядами и случайными прикосновениями, он ехал куда-то совсем один.
Павла мучила жестокая жажда, в висках колотилась боль, и монотонный перестук колес усиливал ее, сливаясь в один сплошной кошмар.
Станция Новослободская. Отдых. Звук шаркающих ног. И снова стук.
Ему не хватало воздуха. Павел прочувствовал всю бедственность своего положения, ощутил ту, настоящую боль, которую должен был испытывать все это время. Выматывающую, не дающую уснуть. Ту самую, которой не было рядом с Горденом.
Какой монетой он отплатил крестному, который, рискуя жизнью, бросился искать его среди темных домов? Что сделал он за то, что его спасли, пригрели и пытались подлечить?
Он сбежал.
Так частенько поступают люди, столкнувшись с трудностями, к которым они даже не знают, с какой стороны подступиться. Павел знает, что голова у всего этого находится на плечах Черного Льва, но помогает ли ему это? Как отрубить голову от тела, если он не видит ни того, ни другого?
Метро целый день. Оно сводило Кранца с ума не хуже, чем страх. Оно крутило его по бесконечной карусели Кольца и он то задремывал, то просыпался вновь. Метро обдавало его тысячами разнообразных духов и одеколонов, запахом пота, раздражением и усталостью. Оно давило и угнетало. Павлу казалось, он потерялся среди станций, и, не раз в испуге выплывая из болезненной дремы, холодел от мысли, что не знает, не понимает, где находится. Но потом вспоминал, что бессмысленно кружится по вальсирующему Кольцу, и ему становилось легче. Никуда не деться с круга, не съехать, с пути не сбиться. Это - выверенный алгоритм движения, дающий грамм сто уверенности.
Он менял друзей и подруг, так и не успев узнать их имен. Пассажиры входили и выходили, а Павел оставался неизменным и воображал себя поручнем, неким продолжением вагона, забившимся в самый дальний угол, чтобы никому не мешать. Но он конечно мешал. Павел сбился со счета, сколько раз на него навалились, сколько раз ему отдавили ноги и задели. Ему было все равно. Он ничего не мог изменить. У него не было на это ни желания, ни сил.
У него кружилась голова, и Павлу казалось, под ним не тряский стучащий вагон Метро, а чудесный аттракцион с разноцветными лошадками, скачущими по кругу. И вот он снова маленький, и там, у подножия стоит отец, приветливо машет рукой. Когда их жизнь рассыпалась, от чего мать с отцом развелись? Ведь ему было лет пять тогда, не больше! Почему он до сих пор не задавался этим вопросом, неужели ему было все равно? Он вспомнил об отце лишь тогда, когда ему понадобилась помощь. Как прозаично…
Бесконечные, бегущие по тоннелю трубы, отражения исковерканных лиц в стеклах, нависающие тела, рекламы, станции, торможение, остановка, тишина, разгон. Стук. Его укачивало, будто молодого матроса на корабле. Маятник Метро, древний, выверенный, его не остановить, он раздавит тебя, если покрепче упереться плечом и попытаться сбить его с ходу.
Бом! Следующая остановка.
Что со мной случилось? - думал Павел, прислонившись плечом к поручню. - Что за жернова перетирают меня в порошок, выжимая живительное масло? Я хорошо жил, я стремился стать человеком, но в кого превращаюсь сейчас? Что страх делает со мной? Реальный мир, который я знал, оказался только маленькой частью, в которой слишком много белых пятен!
"Это - чертова свора", - говорит Горден, для него все понятно, слова объясняют суть и полны правды. Но такая правда Павлу не нужна! Какие-то зеркала, двойники, вибрирующие халаты, попытки утонуть, пуля в грудь. Кто может похвастаться таким, кто захочет повторить и испробовать?!
Когда Сиковски превращает двойника в Зеркало, куда девается разум человека, куда исчезает душа? Неужели она так и заключена внутри тела, на которое чуть что хозяин скидывает все свои неприятности? Зеркало болеет простудой, выздоравливает от страшных ран, лечит ожоги и ушибы. А тот, кто должен отвечать, занимается своими праздными делами, забыв о неприятностях!
Нет, определенно, душа должна куда-то деваться, потому что иначе Ад как понятие обретает реальность. Ведь чем не вечные муки, быть рабом, не иметь возможности что-то изменить и жить, терзаемым постоянной болью и безысходностью. Если бы душа была на месте, Зеркало бы уничтожило себя само, покончило бы с собой. Да, эти Зеркала и вправду пустые, а вот перед Павлом стоит сложная задача: нужно сделать оболочку из пустоты. Но, покачиваясь в шумном вагоне, Павел никак не мог заставить себя думать о будущем. Всякий раз обращаясь мысленно к тому, что нужно придумать выход, нужно что-то делать, он ощущал полное бессилие и отступал. Он задремывал и просыпался, не поднимая глаз разглядывал ботинки, вглядывался в потертости пола и снова задремывал. К вечеру, когда жажда стала невыносимой, он принял решение подняться наверх. Эскалатор вырвал его из тягостных раздумий, снял с плеч Павла весь тот груз земли, что целый день давлел над разумом, и отпустил, оставшись позади. Влажный свежий ветер обжег разгоряченное воспалением лицо.
Кранца мучила слабость, он едва переставлял ноги. Он добрел до ларька, купил минералки, жадно, залпом выпил ее и присел на бортик, но уже через минуту его вырвало.
Старушка с кошками, - от чего-то подумал Павел. - Что если попробовать попроситься к ней переночевать? Ведь один раз она меня пустила, пустит и второй раз. Это просто невозможно снова спуститься в Метро, зная, что придется провести там всю ночь. А к крестному возвращаться нельзя, раз уж убежал, то дорога назад закрыта.
Немного придя в себя, Павел купил еще одну бутылку воды и, сделав глубокий вдох, снова нырнул в поток людей, скользящих по эскалаторам в томные чрева Метро. Добрался до института и выскочил на поверхность.
От воды по прибавилось сил. Опасливо оглядываясь, Павел пробежал парк, постоял, пытаясь понять, в какую сторону идти, чтобы найти те дворы и старухин дом. Он долго бродил по округе, почти отчаявшись, все удаляясь от парка и внезапно узнал арку.
Нашел!
Еще раз оглянувшись, он юркнул в знакомый подъезд и поднялся на четвертый этаж. Сил на сомнения уже не оставалось и он, не мешкая, надавил на дверной звонок.
Дверь распахнулась тотчас же, и в щель просунулось круглое, все в подвижных складках лицо.
Павел в ужасе отшатнулся, но через мгновение устыдился своего страха. Старуху прошиб паралич лицевого нерва, вот у нее и дергалась щека.
- Чего тебе, нехристь? - ворчливо спросила карга.