- Мессир Бетизак, с вами очень приятно беседовать, но у меня, увы, не так много времени. Я пришел, чтобы предложить вам службу.
- Я так и знал. Ты, отродье тьмы (ну-ну, полегче, проворчала крыса), отравляешь мой слух ложью (брось ломаться, Пейре, сам знаешь, что все это правда, ты и сам бы догадался, если бы не боялся об этом думать, - перебила его собеседница)… и все затем, чтобы в минуту моей слабости переманить меня на сторону дьявола, твоего хозяина, и завладеть моей бессмертной душой! Убирайся прочь, исчадье ада, а не то… - и Бетизак занес руку для крестного знамения.
Крыса поспешно отступила:
- О, ради всего грешного, не надо меня крестить!.. мелочь, а неприятно. Послушай, ты меня не совсем верно понял. Давай-ка я тебе все растолкую. А для начала…
Тут крыса сначала съежилась до вполне нормальных размеров, потом завертелась волчком и… исчезла. А на ее месте оказался высокий, мощного сложения мужчина с копной иссиня черных вьющихся волос, с горящими красноватым огнем черными же глазами на смуглом, красивом лице, одетый во все черное, за исключением ярко-алого плаща. Он сел рядом с Бетизаком на скамью и заговорил; голос был такой же насмешливый, дружелюбный и нечеловеческий… только гораздо более низкий.
- Зови меня Люцифером, мне приятно это имя. Я и есть тот самый хозяин, от службы которому ты пока отказываешься. Разве тебе не интересно узнать, в чем она заключается?
- Нет, - отрезал Бетизак, - я не поступлюсь своей душой!
- Далась тебе эта душа… и кто только придумал этакую чушь, будто мне нужны ваши бессмертные потроха! У меня этого добра - вот сколько, - и Люцифер провел рукой повыше головы - причем отданного совершенно добровольно! А уж сколько еще ожидается - и подумать страшно. Так что выбрось это из головы, я с тобой не торговаться пришел. Ты мне нужен, Пейре Бетизак.
- Зачем?
- Для работы. Я хочу, чтобы ты стал одним из моих придворных Мастеров. Видишь ли, мессир Бетизак, у Господа вашего целое полчище слуг: ангелы, архангелы, силы, престолы, серафимы, херувимы… и не сосчитаешь. У меня же истинных сподвижников не густо, да и со слугами не богато. А работы много, и будет еще больше. Вы оказались куда агрессивнее, чем мы предполагали, особенно в смысле миссионерства, и несете свет христианства по всему свету… даже туда, куда и не просят. Поди-ка, уследи за такой толпой; нет, без помощников мне не справиться.
- Постой, - с неожиданным для себя интересом Бетизак обратился к Люциферу, - как же так? Я привык считать, что имя вам - легион… святые отцы толкуют про целые полчища бесов и демонов, только и поджидающих случая наброситься на христианскую душу.
- Если бы… - собеседник как-то смущенно развел руками, - Понимаешь, какое дело, я ведь изначально не ровня Господу вашему: и сил помене, и ранг пониже. Друзей у меня даже и до мятежа было немного… а после Дня Гнева только самые верные и остались: Астарот, Лилита, Бегемот, Азазель, братья Велиал и Аваддон с сестрицей Атой… кроме того, Низвержение нас изменило: разрушительные способности увеличились… даже чересчур, а вот созидательные - сошли почти на нет; творцы из нас оказались некудышные. А иначе как ты думаешь, почему наш Нижний Дом получился таким, что им только грешников стращать? Мы-то думали - возведем замок, леса вырастим… а вместо этого земную кору проломили (скажу тебе по секрету, это моя вина - хотел поосновательней фундамент заложить), разнесли все к ангелам собачьим… Пришлось помощи просить.
- У кого?
- У старших Богов, у кого же еще. Мы их, конечно, потеснили в свое время, ну да они зла на нас не держали.
В этот момент их разговор неожиданно прервали. Невесть откуда взявшийся ветер взвихрил солому на полу и в камере появилось третье лицо: невысокий отрок с огромными зелеными глазами и остроконечными ушками поклонился и заговорил с Люцифером на каком-то переливчатом, мелодичном языке. Тот внимательно выслушал, ответил что-то и повернулся к Бетизаку.
- Извини, Пейре, его дело требует моего личного присутствия. Так что продолжим в другой раз; ты пока обдумай все, что я тебе сказал. Я не прощаюсь, скоро увидимся.
Люцифер встал, подошел к остроухому мальчишке и оба они мгновенно исчезли, оставив по себе едва заметный запах восточных курений. Буквально через минуту Бетизак услышал скрип отворяемой двери: тюремщик принес ему еду - жидкую крупяную похлебку и ломоть черствого хлеба.
… Неудивительно, что Карл VI принимал посланников герцога Беррийского, сира де Нантуйе и рыцаря Пьера Меспена, с плохо скрываемым неудовольствием. Они привезли то, чего он предпочел бы не видеть: верительные грамоты, в которых его сиятельный дядюшка признавал все совершенное Бетизаком и настоятельно просил вернуть ему своего подданного и казначея. Аудиенция оказалась короткой, уже через полчаса король остался наедине с немногими своими советниками. Настроение у него было испорчено, на лице отражалась неприятная смесь злости и трусости.
- Мессир Грезийон, - заговорил Карл, - вы, кажется, говорили мне, что Бетизак у вас в руках? Вы что же, обманули меня?
- Сир, ваше величество, - изобразив покаянное сочувствие, ответил Грезийон, - коль скоро монсеньор Беррийский признает все деяния Бетизака законными, мы никоим образом не можем заключить, что он заслуживает смерти. Ибо в то время, когда он вводил в сих землях подати и собирал деньги, герцог Беррийский, с ведома и дозволения которого он все это делал, обладал всею полнотой королевской власти, каковая ныне принадлежит вам.
- Однако мы вполне можем принять меры против последствий его преступлений, - вмешался в разговор один из чиновников королевской судебной палаты, - в нашей власти конфисковать все его достояние и раздать добро бедному люду в тех сенешальствах, которые были им более других обобраны и обездолены.
- Ваш совет неплох, мэтр Годе, но и только. Отпустите Бетизака к его покровителю, пусть даже и голого и нищего, и не более как через месяц он будет еще богаче прежнего; сорную траву не подстригают, мэтр Годе, ее выпалывают с корнем. Ваше величество, я прошу у вас еще немного времени, дабы достойно завершить это дело.
- Но что вы можете сделать, Грезийон? - король смотрел на советника глазами ребенка, наблюдающего за своими старшими товарищами, которые творят пакостную шалость.
- Если мирской суд не в силах противостоять злу, то следует уповать на суд Божий, коий представляет на грешной земле суд матери нашей церкви, - и советник набожно перекрестился.
Спустя некоторое время, Роже Грезийона принимал - впрочем, без особого удовольствия - в своем доме главный бальи Безье, мэтр Готье Бушар. Сославшись на нехватку времени и вечную занятость, Грезийон отказался принять участие в семейной трапезе Бушаров и уединился с главой дома для приватной беседы.
- Мэтр Бушар, предмет нашего разговора столь деликатен, что я просил бы вас соблюсти строжайшую секретность, как если бы речь шла о государственной тайне. Я пришел, чтобы обсудить с вами дело Бетизака.
- Но это дело закрыто, мессир Грезийон. Обвиняемый полностью оправдан; я уже подготовил распоряжение о его освобождении.
- Вы поторопились. А как быть с той великой ненавистью, которую питает к нему народ? Люди стекаются в Безье со всей округи, дабы потребовать справедливости, и я не думаю, что освобождение Бетизака послужит утешению всех обиженных.
- Вы не хуже меня знаете, что народ будет ненавидеть тех, кого разрешат. Или тех, кто доступен их ненависти. Вы говорите, обиженные… на кого? На Бетизака, всего лишь исполнявшего приказы - или на герцога Беррийского, эти приказы отдававшего?
- А воля короля для вас ничего не значит?
- Простите мою смелость, но это не воля, это прихоть. Король по какой-то причине невзлюбил Бетизака (хотя я догадываюсь, по какой… возможно, ему самому не хватает подобных слуг, столь ревностно пекущихся о благосостоянии своего господина и не заглядывающих в его казну как в свой собственный кошелек), что ж… пусть назначит пересмотр дела и передаст его непосредственно в королевскую судебную палату. И я очень сомневаюсь, что тамошним дознавателям удастся найти в бумагах нашего казначея хоть какое-нибудь беззаконие.
- Если я правильно вас понимаю, мэтр Бушар, то вы - главный бальи Безье, можно сказать, наместник закона - отказываетесь продолжать дело против Бетизака и готовы выступить в его защиту. Признаться, вам не откажешь в прозорливости: король скоро покинет Безье, и вот-вот вернется герцог Беррийский… Но что вы будете делать, если откроются новые факты и появятся новые улики против казначея?
- Какие же, позвольте спросить?
- Ну, например, Бетизак вполне может оказаться еретиком, колдуном… богохульником, на худой конец.
- Это невозможно, мэтр Грезийон, мне, право, даже слушать стыдно подобную чепуху.
- О, я прошу прощения, если оскорбил в а ш е чувство стыда, - королевский советник встал со стула, прошелся по комнате, погладил ладонью висевший на стене яркий арраский гобелен, повертел в руках драгоценный резной кубок.
- Я вижу, вы любите окружать себя красивыми вещами, мэтр Бушар. Недавно мне довелось оказать небольшую помощь одному из ваших коллег, в благодарность он угостил меня чудесным ужином, за которым у нас состоялась весьма интересная беседа. Знаете, этот ваш коллега отзывался о вас как об истинном ценителе прекрасного, он говорил мне, что вы даже писцов себе подбираете с большим разбором: мол, все как на подбор, молоденькие, чернокудрые, хорошенькие, как херувимы…
На суровом, худом лице Бушара выразилось крайнее негодование.
- На что вы намекаете, Грезийон?! Да вы хоть понимаете…
- О, не стоит так волноваться, - прервал его собеседник, - я, знаете ли, ни на что не намекаю. Я говорю лишь о том, в чем действительно уверен. Мэтр Бушар, я человек настойчивый и умею быть щедрым, так что мне не составило большого труда добиться от пары ваших писцов весьма любопытных откровений. Конечно, нежные поглаживания, несколько поцелуев, сорванных украдкой, не совсем отеческие объятия - все это не так уж и значительно. Но они рассказали мне о некоем Филиппе Линье, с которым вы не только частенько встречаетесь, но даже ведете переписку.
Это очень неосторожно с вашей стороны… боюсь, что если теперь кто-то захочет доказать противоестественные наклонности главного бальи, то ему это не составит ни малейшего труда. Достаточно побеседовать с Филиппом: он юноша чувствительный, нежный, боязливый; к тому же он, страстно обожая своего покровителя, хранит все его подарочки и записочки - куда как красноречивые.
Готье Бушар трясущимися руками разглаживал край скатерти, по его пепельно-бледному лицу катился холодный пот. Наконец, собравшись с силами, он поднял на Грезийона глаза.
- Я сделаю все, что вы прикажете.
- Ну разумеется, иначе зачем бы я к вам пришел, - без малейшего злорадства, спокойно ответил королевский советник.
5.
Хуже всякого разврата -
Оболгать родного брата…
Уже поздно ночью Бетизак уснул, намаявшись от неотступных мыслей; проснулся он оттого, что кто-то тряс его за плечо и звал по имени.
- Проснитесь, Бетизак, проснитесь, друг мой!
Казначей поднял голову, сощурился - глаза его слепил свет факела - и узнал в говорившем главного бальи, мэтра Бушара. Тогда он сел, провел по лицу ладонями и спросил:
- Что стряслось, мэтр Бушар? С каких это пор вы посещаете заключенных по ночам? Или вы служите в подручных у палача?
- Бросьте ваши шутки, Бетизак. О моем визите сюда никто не должен знать, иначе все пропало. Не перебивайте! У меня мало времени, поэтому слушайте молча. Ваши дела очень плохи, друг мой, король смертельно вас ненавидит, жалобы на ваше правление в Лангедоке сыплются градом, их уже даже не читают, сразу складывают в обвинительные бумаги. Имущество ваше отписали в королевскую казну, но его величество этим не удовлетворился. Сегодня он сказал нам, что ваши пожитки ему и так принадлежат, равно как и ваша жизнь. Завтра вас вызовут в суд и, судя по обвинительному акту, который мне удалось подсмотреть, изгнанием вам не отделаться, вас осудят на смерть.
- Святая Мария! - Бетизак перекрестился, - Неужели герцог не заступится за меня?
- Он просто не успеет, - покачал головой бальи, - слушайте меня, Бетизак. Я советовался с посланниками герцога и вот что мы решили. Когда вы предстанете перед королевским советом, скажите им, что долгое время грешили против истинной веры, что вы еретик… ну, и так далее. Поскольку подобные дела подлежат разбору церковными властями, вас сначала доставят к епископу Безье, он же отправит вас к Папе, в Авиньон. Когда вы приедете туда, никто против вас ничего предпринимать не станет, вы же сами знаете - Папа в большой дружбе с монсеньором Беррийским, ну, назначит вам покаяние - и делу конец.
Закончив речь, мэтр Бушар торопливо обнял Бетизака и, не слушая его благодарностей, поспешил уйти.
На следующее утро опального казначея действительно вызвали в суд. Снова очутившись в той же зале, он оглядел собравшихся и попросил позволения высказаться. Ему не отказали.
- Прекрасные сеньоры, - поклонившись, начал речь Пейре Бетизак, - будучи в последнее время свободным от повседневных дел, столь отвлекающих нас от вечности, я окинул мысленным взором дела мои и совесть мою. Сильно прогневал я Господа, ибо - чистосердечно признаюсь в этом - давно уже уклонился я от веры. Никак не могу я поверить в Святую Троицу, равно как и в то, что Сын Божий мог так унизить себя, родившись от обычной женщины, каковая ну никак не могла после родов остаться девственной. Кроме того, я думаю - и говорю вам об этом - что когда мы умрем, никакой души не останется.
- Господи Иисусе! - ахнул один из дознавателей, - Вы что, совсем спятили, Бетизак?! Даже и за половину сказанного вами полагается костер! Одумайтесь, вы же всегда были добрым христианином!
- Не знаю, - нарочито небрежно хмыкнул Бетизак, - огонь или вода полагается за мои слова, но я этого мнения держусь с тех пор, как себя помню, и буду держаться всегда.
Почти сразу же его отвели обратно в тюрьму, но не в прежнюю камеру, а в подземную одиночку, предназначенную для особо опасных преступников и отъявленных врагов веры, где приковали к стене и оставили одного в кромешном мраке и холоде. Тюремщику было приказано, чтобы ни одна живая душа, ни мужчина, ни женщина, не могла поговорить с узником, дабы никто не мог отвратить его от сделанных признаний.
Во время королевского обеда мэтр Роже Грезийон сообщил его величеству о новом повороте дела. Карл VI пришел от его слов в полнейший восторг, замолотил ложкой по супу-пюре из куропаток с каштанами, забрызгав весь стол. Затем он вскочил и принялся носиться по комнате, приплясывая и кривляясь.
- Мы желаем, чтоб он умер, да-да-да! Бетизак еретик, вор и мошенник! А дядюшка пускай лопнет от зависти - я теперь сильнее его, вот возьму и сожгу его лучшего слугу…
Внезапно король прервал свои нелепые пляски и замер посреди комнаты в странной позе: колени полусогнуты, спина сгорблена, и как-то по-птичьи вытянута шея.
- Это не я!.. Это он сам виноват, он первый начал!… Меня никогда не любил, только обижал, да! Я… помню… все… Дядя Жан, отдай мой мячик, нет, нет, не кидай в окно, пожалуйста, нет!!! Не смотри на меня так! Я… я не дурачок, я король Франции! Я вам всем покажу, вы у меня наплачетесь… Они первые меня обидели, они злые, уберите их от меня! Кормилица, не уходи, можно, я пойду с тобой, а?.. ты такая добрая, теплая… мне без тебя плохо, почему ты ушла? Ай!.. Ай!… - король внезапно подпрыгнул и принялся трясти головой, словно стряхивал с волос нечто невидимое, - Отстань от меня, не трогай мои волосики… Уйди, ты мне не нравишься!.. Мне страшно, мне страшно, мне страшно-о-о-о…
Его величество, король Франции Карл VI, бессильно рухнул на пол; похожий на кучу пестрого тряпья, он тихо подвывал и мелко-мелко трясся. К нему подбежал старый слуга, ходивший за ним, как за ребенком, поднял с полу и увел укладывать в постель. Уж он-то знал, что нужно делать - укутать его величество потеплее, да горяченького молочка с медом, да ноги растереть мятным маслом, да сказку рассказать… глядишь, и успокоится, уснет…
- Эй, малый, твоя работа такая - небось все городские новости знаешь… так скажи, для кого это эшафот возводят, да еще на главной площади? Что, за ворота теперь не водят? - с таким недоуменным вопросом обратился к хозяину трактира Пьер Меспен - один из рыцарей, посланных Жаном Беррийским за своим казначеем. Он с другом, сиром де Нантуйе, коротал время в ожидании выдачи Бетизака, выясняя достоинства местной виноградной лозы. Они заняли угол в трактире, находившемся в одном из переулков рядом с площадью, где и творилась работа, столь их удивившая.
- Э, да вы, видать, не местные, добрые господа! Это костер для Бетизака, гори он в аду! Вот уж истинно король, его величество, свое благоволение нам, сирым, явил - избавил нас от этого кровососа, от выжиги этого чертова, прости меня Господи! Уж сколько нам зла да неволи от него пришлось терпеть - и не передать! Что ни год - так новые налоги, да поди попробуй не заплати… сейчас же разорит, по миру пустит, еретик проклятый… Чего желают добрые господа? Вы уж простите великодушно, если я чего не так сказал, радость-то какая, поневоле обомлеешь!
Добрые господа (несколько обескураженные с виду) пожелали еще вина; хозяин торопливо удалился.
- Что здесь происходит, Пьер? Мы что-то упустили? Мессир Беррийский сказал ясно: передать письмо, дождаться выдачи казначея и привезти его к нему. Какой, черт его дери, эшафот?!
- Друг мой, я боюсь, что монсеньор опоздал. Бетизака предали… это ясно как день. Но что же они ему нашептали, ведь суд признал его невиновным… Что этот болван говорил… еретик? Господь вседержитель, не может быть… - и рыцарь снова подозвал хозяина.
- Вот что, любезнейший… А скажи-ка нам, за что же казнят этого Бетизака? Мы слышали, суд его оправдал.
- Это так, добрые господа - трактирщик расплылся в подобострастной улыбке, он был явно польщен вниманием со стороны столь важных господ, - да что этот суд, болтовня одна! А только говорят, что Бетизак - сатану ему в собутыльники! - сам признался: мол, не верю я в Господа вашего, Богоматерь за последнюю девку почитаю, а святое причастие из церкви во рту несу до дому, да в зловонный горшок сплевываю… прости, Господи! - и хозяин трактира перекрестился. - А еще говорят, что казначей наш по ночам черным котом оборачивался, да в открытые окна забирался, младенчиков душил…
- Скажи еще, что он всех ваших девиц перепортил… - проворчал под нос сир де Нантуйе и взмахом руки отослал трактирщика прочь.
- Плохи наши дела, сударь мой Меспен… А бетизаковы так пожалуй и похуже. Что ж, попробуем навестить его в тюрьме, может, образумим…
Тюремщик, к которому обратились посланники герцога Беррийского, был очень смущен тем, что ему приходится отказывать таким важным господам.
- Тысячу извинений, монсеньоры… Я - а также эти четыре пристава, присланные сюда самим королем, да ниспошлет ему небо всяческих благ, - получили строжайшее указание никого не пропускать к заключенному, а тем паче никому не позволять говорить с ним… за выполнение же сего приказа отвечаем мы головой. Не станете же вы, монсеньоры, подстрекать нас нарушить приказ самого короля!