Лейла увидела. Прямо перед ней возвышалось изваяние – восковая фигура Тани Кныш замерла внутри ледяного кристалла, распавшаяся на части во множестве сверкающих граней.
– Сама не боишься? – вполне резонно поинтересовалась Лейла.
– Нет уж, я, пока с этими гадами не разберусь, хрен отсюда уйду.
– С какими гадами?
– А хрен ли они мою подругу сукой обозвали! – Птица Сирин приложила крыло к бровям на манер богатыря, вглядывающегося в дали басурманские. – А вон и они. Ползут, придурки.
Они стояли по пояс в снегу, затравлено озираясь, – тощая классная дама в синем деловом костюме с кружевным воротничком, сорокалетний амбал с квадратным подбородком, в белой рубашке и брюках на оранжевых подтяжках, и упитанная старшеклассница в серой гимназической форме.
– Господин старший наставник! – Увидев рядом с собой взрослых, гимназистка решила пока не падать в обморок. – Мадам…
– Влад, ущипните меня! – Классная дама вцепилась в подтяжку амбала и держалась за неё, как утопающий за соломинку.
– Размечталась, крыса! – немедленно среагировала Яночка, скрестив крылья на груди. – А есть у тебя за что щипать-то?
– Ой, смотрите-смотрите! – гимназистка указала пальцем на птицу Яну и тут же начала всхлипывать. При этом лицо её побледнело так, что крупные конопушки возле носа почти исчезли, зато на щеке проступили три красных полосы. По всему было видно, что только оцепенение мешает ей немедленно перейти на крик.
– Видишь, у неё морда расцарапана? Это я постаралась, – радостно сообщила Яночка, обращаясь к Лейле, парящей рядом белым облаком.
– Бред какой-то, – выдавил из себя амбал, разговаривая явно с самим собой. Во всё, что происходило вокруг, он, похоже, не верил.
– Я вам, сволочам, до пенсии сниться буду, – пообещала Яна и зашипела, словно змея, готовая к броску.
– Ну, хватит! – Лейла почувствовала, что дело добром не кончится, и легла полосой тумана между распоясавшейся пташкой и её потенциальными жертвами.
– Нет, не хватит! – возразила Яночка, расправила крылья, обнажив маленькие груди, торчащие из перьев, и бросилась вперёд.
Лейла пролилась тёплым дождём. Крылья метнувшейся на недругов птицы намокли и тут же обледенели, она плюхнулась в тающий нег, не долетев до цели, и дальше двинулась пешком. Впрочем, идти было уже некуда – впереди был только ледяной кристалл, внутри которого оживала восковая фигура Тани Кныш. Лёд тоже плавился, а там, где под тающим снегом должны были появляться проталины, обнажалась всё та же пустота. Через пару мгновений сухой снежный наст превратился в тонкую ледяную корочку и провалился под непомерной тяжестью. Теперь они летели вниз сквозь пустоту и безмолвие, и только птица Сирин пыталась размахивать крыльями, надеясь найти опору в несуществующем воздухе…
– …но есть одно, на мой взгляд, неопровержимое доказательство. Едва ли кто-то из вас силён в математике, так что придётся вам верить мне на слово. Лишь ничтожная часть математических моделей может считаться верной для материального мира и находит своё отражение в физических явлениях…
Доктор Сапа по-прежнему стоял за своим креслом, отбивал ритм всё той же линейкой, но сам отсутствовал в аудитории. Его зрачки закатились под приспущенные веки, лицо побледнело, рот открывался, как у рыбы, выбросившейся на берег, и артикуляция совершенно не соответствовала тем словам, что выплёскивались из его гортани.
– Дрыхнет! – сообщила Яночка, поднимаясь со своего стула. – Эй, доктор, с добрым утром! – крикнула она ему прямо в ухо.
– Дура, отойди от профессора! – потребовала Таня Кныш с мягкой угрозой в голосе. – По звонку всё равно очнётся.
– Да я ничего…
– …и существует огромное необозримое математическое пространство, которое не имеет и не может иметь ничего общего с привычной для нас логикой и материальным миром вкупе со всеми доступными пониманию причинно-следственными связями. Например, закон сохранения материи полностью противоречит даже обычной арифметике, поскольку сама возможность умножения на ноль сводит его на нет…
– Довели мы его, – сердобольно заметила Таня, обращаясь к Лейле. – И будить жалко. Мне вот тоже сон скверный приснился: как будто эта дрянь мелкая, – она кивнула на Яночку, – на меня дыхнула и заморозила, в ледышку превратила.
– А ты руки не распускай.
– Заткнись.
– …и из всего вышесказанного можно сделать единственно возможный вывод: математические конструкции, не имеющие физического выражения, принадлежат к сфере того, что мы называем божественным, и того, что мы именуем чертовщиной. Так что любое магическое или просто аномальное явление вполне поддаётся математическому анализу, но, увы, результаты, которые позволяет нам получить наиболее точная из наук, в высшей степени абстрактны. – Из динамика, висящего над дверью, донеслась соловьиная трель, и доктор Сапа, вздрогнув всем организмом, распахнул глаза.
– Доктор, я всё поняла, – немедленно воскликнула Яночка. – Транс – это такой кайф!
12 ноября, 9 ч. 05 мин. Главный штаб Спецкорпуса
– Нет, совещаться мы сегодня ни о чём не будем. – Генерал Сноп обвёл собравшихся за круглым столом взглядом, который ничего хорошего не сулил. – Просто доложите по очереди, что у нас новенького стряслось за последние пару деньков. Посвятите уж старика…
Два дня назад у командующего Спецкорпусом случилось недомогание. Какой именно недуг его одолел, никто не знал, поскольку бригада врачей, поправлявших ему здоровье, получила строжайший приказ не распространяться. Зато почти всему штабному персоналу было доподлинно известно, что в верхнем ящике его стола лежит очередное прошение об отставке, на котором не была проставлена лишь дата.
– Думаю, начать стоит с кадрового вопроса, – осторожно предложила Дина. Она ещё со вчерашнего вечера вынашивала планы побыстрее свернуть утреннее совещание – во-первых, потому что оно всё равно уже никак не могло повлиять на ход событий, а во-вторых, она не слишком поверила в то, что генерал достаточно оправился от болезни. – Майор, вы готовы?
– Всегда готов! – Майор Сохатый поднялся со стула, одёрнул френч и начал докладывать: – На данный момент первый круг подготовки прошли семьдесят шесть кандидатов, это – не считая тех шестнадцати, кто, минуя учебный центр, был направлен непосредственно в лагерь. Ещё семеро, в принципе, готовы ко второму кругу, но пока не нашлось формального повода…
– А вы, голубчик, и не ищите, – прервал его командующий. – Когда Родина в опасности, не до формальностей, знаете ли. Пусть это будет полный произвол. Сами же говорили, чем страшнее условия, в которых они окажутся, тем быстрее у них проявятся способности, тем быстрее команда сформируется. Разве не так?
– Так-то оно так… – замялся майор. – Только как бы всё это нам потом боком не вышло. А вдруг в итоге обретём не защитника, а врага? Одно дело, когда всё можно представить судебной ошибкой или свалить на сволочь-коменданта, совсем другое – когда это будет явная ничем не прикрытая травля. Последствия могут наступить раньше, чем мы успеем объясниться.
– Да уж, если и нарушать закон, то лучше делать это на законном основании, – вставил реплику Егор Гусля, действительный тайный советник, куратор операции "Седьмица" от личной канцелярии Верховного Посадника. – Иначе народ не простит. Да.
– Майор, продолжайте, – поторопила Дина Сохатого. – Только покороче. Переходите прямо к аномальным проявлениям.
– Всем или наиболее значимым?
– Наиболее…
– Самсон Лыко, по прозвищу Буй-Котяра, 46 лет, уроженец посёлка Курочки Кемской волости Тиверского уезда, житель… Язычник. Каким-то образом изменил код своей идентификационной карточки, хранящейся в сейфе начальника колонии.
– Личный код? – обеспокоено спросил генерал-майор Степан Клён, представитель ГУ Внутренней Стражи при штабе операции.
– Нет, – торопливо успокоил его майор. – Изменилось состояние счёта. Прибавилось пять тысяч гривен, причём по линии Государственной рассчётно-кассовой системы не зафиксировано никаких денежных переводов на его идентификационный номер. Трижды проверяли всю систему.
– Непонятно, зачем язычнику, да ещё и на зоне, деньги.
– Указанная сумма перечислена на предъявительский счёт, который по агентурным данным принадлежит двоюродной племяннице начальника колонии штаб-майора Тихого. По версии наших стукачей, извиняюсь – наблюдателей, за указанную взятку заключённому № 93 перестали чинить препятствия в отправлении языческих ритуалов и даже выделили место для временного капища.
– Кого просили, того и получили! – немедленно вступился за честь своего ведомства приглашённый на совещание генерал-майор Внутренней Стражи. – Сами же просили отобрать отморозков для лагерной охраны. По всей Восточной Тайге собирали всех, в отношении кого было начато служебное расследование по обвинению в неоправданной жестокости и мздоимстве.
– А вас, голубчик, и ваше ведомство никто и не упрекает, – заметил командующий Спецкорпусом. – Наоборот, лично я считаю, что с этой задачей вы справились наилучшим образом. Думаю, не лишним будет напомнить, что нам необходимо создать для них невыносимые, нечеловеческие условия, чтобы те, кто может, в кратчайшие сроки… Ах, да! Я это уже говорил.
– Ваше Высокопревосходительство, вы как себя…
– Скверно, голубушка, скверно, – не дал Дине договорить генерал Сноп. – А в моём возрасте никто себя хорошо не чувствует, так что – здоровье в норме. Ладно, вы поговорите, а я послушаю. – Он расстегнул верхние пуговицы кителя, постарался изобразить добродушную улыбку.
– Вчера интересный феномен наблюдался на занятиях доктора Сапы в женской подгруппе шестого подразделения, – продолжил доклад майор. – После введения в транс, все три испытуемых наблюдали одну и ту же картину. А сегодня утром пришла информация, что в новаградской гимназии № 177 госпитализированы в психиатрическую лечебницу три человека – классная наставница Инна Водолей, организатор культурно-массовой работы Влад Коростель и ученица десятого класса Юлия Хомчик. Все трое одновременно потеряли сознание, хотя и находились друг от друга на значительном расстоянии, и симптомы, проявившиеся вскоре после приведения их в чувство, оценены как, – майор достал из кармана скомканный лист бумаги, расправил его и приблизил к глазам, – параноидальный бред, возникший на почве психического расстройства, вызванного внезапным потрясением. Все трое тем или иным образом были причастны к отчислению из гимназии нашей курсантки Яны Вербы. Припадок с ними случился именно в то время, когда курсантки Яна Верба, Лейла Кунь и Татьяна впали в транс на тренинге доктора Сапы. Причём две последние дали верное описание трёх пригрезившихся им субъектов, хотя никогда прежде с ними не встречались.
– Так что, нам, выходит, вся троица годится? – живо поинтересовался генерал Сноп.
– Кто будет способен осуществить миссию, это, господа, не нам решать, – напомнил Никола Плавун, директор Исследовательского Центра. – Всё решит третий этап отбора, и здесь от нас уже ничего не будет зависеть.
– Какой ещё третий этап? – Дина с явным непониманием уставилась на своего заместителя. – Почему я не в курсе?
– В лагере прекрасные условия для того, чтобы у людей могли проявиться интересующие нас способности, но они должны будут сдать экзамен.
– Какой ещё экзамен? Вы случайно не бредите? – Дина меньше всего ожидала, что доктор Плавун, гражданский служащий, будет пытаться внести какие-то коррективы в тщательно продуманный, утверждённый на самом верху план, да ещё и на совещании у командующего.
– Прошу прощения, но это элементарно. – Директор поднял верх указательный палец. – Если за колючей проволокой действительно сложится Седьмица, вы думаете, их там что-то удержит? Извините, но никакие ограждения, никакие пулемётчики на вышках, никакие минные поля их не остановят. Вы что, думаете, всё так просто – они нашли друг друга, мы дарим им свободу, и они, обуреваемые непреодолимым чувством благодарности к Великой Родине, резво бросятся исполнять распоряжения высокого начальства?! Нет, дорогие мои! Если всё случится, как мы задумали, не приказывать вам придётся, а просить, в лучшем случае – пытаться убедить. А если в Седьмице окажутся асоциальные элементы? Наверняка ведь окажутся – их там, в лагере, не меньше трети. Так что не удивляйтесь, если, прежде чем они позволят с собой поговорить, от караульных помещений и казарм останутся только головёшки. Одно хорошо: если их действительно караулит такое отребье, как господин генерал Внутренней Стражи изволили доложить, то это можно будет считать не слишком большой жертвой. Давайте смотреть правде в глаза! Мы пытаемся породить монстра, и самое сложное в этом деле – найти с ним взаимопонимание.
15 ноября, 15 ч. 10 мин. В трёхстах пятидесяти верстах к северо-востоку от Гремихи
– Ты чем-то обеспокоен, Сохатый-аяс? – Айна уже почти полчаса неподвижно стояла к нему спиной и смотрела на медленные холодные волны, набегающие на каменистый берег. Ветер сбил с её головы меховой капюшон и трепал её жёсткие пепельные волосы, сплетённые во множество тонких косичек.
Майору было зябко на неё смотреть, холод пробирал его самого сквозь шинель, китель и тёплое бельё, но он не решался поторопить дочь охотника Лайсы. Сейчас его больше всего удивляло, как Акай-Итуру вообще удалось уговорить родичей отпустить Айну с каким-то большеглазым. Впрочем, скорее всего, он никого и не уговаривал – просто сказал, что так угодно Хой-Маллаю, или пригрозил, что Хакк, чёрная душа, поселится рядом с ютом и будет по ночам прокрадываться в сны… Шаман даже не спросил его ни о чём, – просто сказал, что давно ждал Сохатого-аяса и добрый знак, что он пришёл именно сегодня, а не вчера и не завтра. Айна сидела на ступенях высокого крыльца его юта, набивала старику трубку, и два баула с вещами стояли рядом, уже упакованные.
– Ты чем-то обеспокоен, Сохатый-аяс? – повторила Айна свой вопрос, по-прежнему подставляя скуластое лицо холодному ветру.
– Я? – Майор слегка помедлил с ответом. – Да…
– Тебе жалко меня?
– Да. Я не знаю, что тебя ждёт. Да и вообще неправильно это – отправлять детей на войну.
– На войну? – Казалось, Айна слегка удивилась. – Не бойся. Хой-Маллай сказал, что я буду жить долго. Я стану бабушкой всех йоксов.
– Кто сказал? – Теперь настала его очередь удивляться. Слухи о том, что древнее божество, прародитель всех йоксов, до сих пор беседует со своими потомками, доходили до него и раньше, но примерному прихожанину и гражданину не пристало принимать всерьёз всяческие суеверия. – Он сам тебе сказал?
– Он сказал: если я не пойду с тобой, Сохатый-аяс, йоксов не будет, а тех, кто останется, уведёт Хакк, а потом погаснет небесный костёр, греющий души предков.
– И ты веришь?
– Дело не в вере. Я знаю. Хой-Маллай – маленький бог, но даже у маленьких богов хватает сил, чтобы не лгать. Хой-Маллай – маленький добрый бог. Но он сильный. Лгут только слабые.
Майор не нашёлся, что ответить, но Айна, похоже, и не ждала ответа. Всё было сказано уже давно. Ещё на пути из Витязь-Града, когда за окнами купе стремительно пролетали белые огни, она заявила, что знает больше, чем можно сказать. Можно было как угодно относиться к её словам, но там, в становище Лай-Йокса, Акай-Итур сказал ему напоследок: сто шаманов не помогут – она поможет, она видит без бубна, она слышит без колотушки, она умеет говорить не только с Хой-Маллаем, но и с Большим Белым Богом.
– Я пойду затоплю печь. – Майор оглянулся на приземистую хибару, сложенную из потемневших от времени брёвен. Её перетащили сюда за пятнадцать вёрст и собрали на месте, которое указала Айна, даже не потрудившись объяснить, почему здесь, а не сотней аршин к югу, за холмиком, прикрывающим от ветра. Но сейчас казалось, что эта вросшая в землю избёнка простояла здесь пару сотен лет.
– Нет, Сохатый-аяс. Я сама. А ты уходи. И больше пусть никто сюда не приходит, пока я не позову.
– Пойдём, я хотя бы покажу тебе, что где лежит.
– Не надо. Сама найду.
– Там телефон. Если что-то понадобится…
– Не надо. Убери телефон.
– Но как же ты сообщишь о том, что гости прибыли?
– Никак. Ты сам узнаешь.
Вот и всё. Теперь она останется наедине с этим ветром, с этим студёным морем, с этими заснеженными холмами, поросшими чахлой лиственницей, с этим серым небом и с ожиданием…
Очередная волна едва не докатилась до гусениц вездехода, который стоял на прибрежной гальке, и водитель едва успел отпрыгнуть, чтобы не зачерпнуть сапогами ледяную воду.
– А если они сюда не придут? – спросил он на всякий случай. На самом деле он просто тянул время – от одной мысли, что Айна останется здесь одна, становилось ещё холодней.
– Они придут. Я знаю.
– Откуда? Хой-Маллай сказал?
– Нет, просто знаю.