- Вопрос отклоняется, - сухо произнес Шейлс, указывая на труп. - Он не слишком-то разговорчив. Что, без сомнения, кое-кого весьма устраивает.
- Долго мне еще предстоит терпеть эти инсинуации? - осведомился Оскар.
- Я же сказал, Хуберт, хватит, - заметил Макганн.
- У нас здесь демократия, - сказал Шейлс, бросая вызов негласному авторитету Макганна. - И если я хочу что-то сказать…
- Ты уже сказал это, - заметил Лайонел, подогретый изрядным количеством алкоголя. - А теперь заткнись.
- Самое главное - это решить, что нам теперь делать, - произнес Блоксхэм. Утерев рот, он дернулся к столу, исполненный решимости вновь самоутвердиться после того, как его репутация была подорвана не вполне мужским поведением. - Наступили опасные времена.
- Поэтому мы и собрались здесь, - сказала Алиса. - Они знают, что приближается годовщина, и снова хотят затеять историю с этим чертовым Примирением.
- Но зачем они стремились проникнуть в Общество? - сказал Блоксхэм.
- Чтобы вставлять нам палки в колеса, - сказал Лайонел. - Если бы они знали, что мы собираемся делать, то могли бы перехитрить нас. Кстати говоря, галстук был очень дорогим?
Блоксхэм опустил глаза и увидел, что его шелковый галстук весь перепачкан рвотой. Бросив злобный взгляд в направлении Лайонела, он сорвал его с шеи.
- Мне все-таки непонятно, что они могли у нас выведать, - сказала Алиса Тирвитт в своей обычной отрешенной манере. - Мы даже толком не знаем, что такое Примирение.
- Нет, знаем, - откликнулся Шейлс. - Наши предки пытались запустить Землю по той же орбите, что и Небо.
- Очень симпатично звучит, - заметила Шарлотта. - Но что это конкретно означает? Кому-нибудь это известно? - Последовало общее молчание. - Я так и думала. И вот мы пытаемся предотвратить то, чего даже не понимаем.
- Это был какой-то эксперимент, - сказал Блоксхэм. - И он не удался.
- Они что, были совсем чокнутыми, что ли? - спросила Алиса.
- Будем надеяться, что нет, - вставил Лайонел. - Душевные болезни обычно передаются по наследству.
- Ну, я-то уж во всяком случае не сумасшедшая, - сказала Алиса. - И черт меня побери, я абсолютно уверена в том, что все мои друзья так же нормальны и такие же люди, как и я. Если что-то было бы в них не так, я бы знала об этом.
- Годольфин, - сказал Макганн, - вы что-то надолго замолчали, а это вам не очень свойственно.
- Набираюсь ума-разума, - ответил Оскар.
- Вы пришли к каким-нибудь заключениям?
- История циклична, - начал он неторопливо. Никогда еще ни один человек не был так уверен в своих слушателях, как он в эти минуты. - Мы приближаемся к концу тысячелетия. Разум будет вытеснен верой в чудеса. Холодность уступит место чувству. Я полагаю, что если бы я был опытным эзотериком и обладал историческим чутьем, то мне бы не составило особого труда выяснить конкретные детали того, что попытались сделать тогда, - этого эксперимента, как выразился Блоксхэм, и, вполне возможно, мне пришла бы в голову мысль, что сейчас самое время предпринять его снова.
- Весьма правдоподобно, - сказал Макганн.
- А кто даст этому человеку необходимую информацию? - поставил вопрос Шейлс.
- Он сам узнает ее.
- Из какого источника? Любая хоть сколько-нибудь значительная книга спрятана здесь, под нами.
- Любая? - сказал Годольфин. - А откуда у тебя такая уверенность?
- Я уверен в этом потому, что за последние два столетия на Земле не было предпринято ни одного значительного магического опыта, - ответил Шейлс. - Эзотерики утратили силу. Если бы где-нибудь появились хотя бы малейшие признаки магической деятельности, мы бы тотчас узнали об этом.
- Мы же не знали о дружке Годольфина, - сказала Шарлотта, лишив Оскара удовольствия высказать ироническое замечание, которое уже готово было сорваться с его языка. - Да и как мы можем быть уверены в том, что библиотека осталась в неприкосновенности? - продолжала Шарлотта. - Может быть, некоторые книги были похищены?
- Кем? - спросил Блоксхэм.
- Да хотя бы тем же Даудом. На них даже и каталог-то составлен не был. Я помню, Лиш пыталась сделать это, но все мы знаем, что с ней случилось.
То, что произошло с Лиш, было еще одним темным пятном в истории Общества. Одержимая Клара Лиш взяла на себя задачу составить полное описание томов, находящихся в собственности Общества. Во время работы с ней произошел удар. Два дня она пролежала на полу в подвале. Когда ее наконец нашли, она была едва живой и абсолютно сумасшедшей. Тем не менее она выжила и в настоящий момент, одиннадцать лет спустя, по-прежнему была обитательницей богадельни в Суссексе. Рассудок к ней так и не вернулся.
- Но не так-то уж трудно установить, побывал там кто-нибудь или нет, - сказала Шарлотта.
- Да, надо осмотреть библиотеку, - согласился Блоксхэм.
- Стало быть, вы этим и займетесь, - сказал Макганн.
- Но они могли раздобыть информацию и не в нашей библиотеке, - заметила Шарлотта, - есть и другие источники. Не станем же мы утверждать, что все книги, в которых говорится об Имаджике, находятся в наших руках?
- Нет, конечно, - сказал Макганн. - Но уже много лет назад Общество перебило хребет магической традиции. Мы все знаем, что культы, существующие в этой стране, не стоят и ломаного гроша. Они стряпают свои учения, таща с миру по нитке. Бессмысленная сборная солянка. Никто из них не обладает достаточным знанием, чтобы помыслить о Примирении. Большинство из них даже не знает, что такое Имаджика. Максимум, на что они способны, - это наслать порчу на своего начальника в банке.
В течение долгих лет Годольфин слышал подобные речи. Рассуждения о том, что магия в западном мире пришла в упадок. Самодовольные отчеты о культах, которые, после соответствующих расследований, оказались группками псевдоученых, обменивающихся шарлатанскими теориями на языке, в слова которого каждый из них вкладывал свое непонятное для других значение, или компаниями сексуально озабоченных личностей, под предлогом магических ритуалов требовавших услуг, которых без этого они не смогли добиться от партнеров. Но чаще всего это были полупомешанные искатели мифологии, которая, какой бы нелепой она ни была, смогла бы удержать их от окончательного сумасшествия. Но среди этих шарлатанов, маньяков и безумцев не мог ли найтись человек, который инстинктивно нашел дорогу в Имаджику? Прирожденный Маэстро, в генах которого оказалось заложенным что-то такое, что помогло ему воссоздать ритуалы Примирения? До этого момента Годольфин не задумывался о такой возможности - слишком он был поглощен своей тайной, с которой он прожил долгие годы, - но мысль эта показалась ему интригующей и тревожной.
- Я думаю, мы должны серьезно отнестись к возможной опасности, - произнес он, - какой бы маловероятной она ни казалась.
- О какой опасности идет речь? - спросил Макганн.
- Об опасности появления Маэстро. Того, кто разделяет честолюбивые помыслы наших предков и может найти путь к повторению эксперимента. Может быть, он не стремится к книгам. Может быть, они просто не нужны ему. Может быть, в этот самый момент он сидит где-нибудь у себя дома и решает проблему самостоятельно.
- Что же нам делать? - спросила Шарлотта.
- Мы должны устроить чистку, - сказал Шейлс. - Мне больно признаваться в этом, но Годольфин прав. Мы не знаем о том, что происходит за стенами Башни. Мы, конечно, присматриваем издалека за тем, как идут дела, и иногда устраиваем так, что кто-то успокаивается надолго, но мы не занимаемся чисткой. Я думаю, сейчас настало время для нее.
- В чем будут заключаться наши действия? - заинтересовался Блоксхэм. В его глазах цвета воды, в которой мыли посуду, появился блеск.
- У нас есть сторонники. Мы используем их. Мы заглянем под каждый камень, и, если там обнаружится нечто такое, что нам не понравится, мы уничтожим его.
- Мы не банда убийц.
- Но у нас достаточно средств, чтобы нанять их, - заметил Шейлс. - И у нас есть друзья, которые помогут нам уничтожить улики, если это понадобится. С моей точки зрения, у нас должна быть только одна цель: любой ценой предотвратить повторную попытку Примирения. Для этого мы и рождены на свет.
Он говорил абсолютно спокойным голосом, словно перечислял наизусть список покупок. Его отрешенность произвела на всех глубокое впечатление. Как, впрочем, и проявление чувства в последних словах, сколь бы завуалированно оно ни прозвучало. Кто бы мог остаться равнодушным при мысли о такой великой цели, которая через многие поколения восходила к людям, собравшимся на этом самом месте двести лет назад? К нескольким окровавленным и чудом уцелевшим, которые поклялись, что они, их дети, дети их детей и все их потомки до конца света будут жить и умирать с одной лишь целью, которая огненным факелом будет пылать в их сердцах, - с целью предотвращения второго такого Апокалипсиса.
Макганн предложил проголосовать, что и было сделано. Несогласных не было. Общество решило, что его ближайшей задачей является всеобъемлющая чистка всех элементов, вольно или невольно пытающихся проникнуть (или собирающихся предпринять такую попытку) в тайну ритуалов, целью которых является получение доступа к так называемым Примиренным Доминионам. Ввиду своей абсолютной неэффективности все общепринятые религиозные конфессии не подпадают под действие этой санкции и будут служить полезным отвлечением для некоторых нестойких душ, склоняющихся к занятиям эзотерической практикой. Мошенники и спекулянты также могут спать спокойно. Хиромантов, фальшивых медиумов, спиритов, которые сочиняют концерты и сонеты за давно умерших композиторов и поэтов, - всех их не тронут и пальцем. Искоренены будут лишь те, у кого есть шанс споткнуться обо что-нибудь связанное с, Имаджикой и так или иначе это использовать. Это дело будет трудным и иногда жестоким, но Общество готово взяться за него. Эта чистка будет не первой в его истории (хоти масштаб ее, безусловно, превзойдет все предыдущие), и в наличии имеется структура, готовая к тайным, но решительным и всеобъемлющим действиям. Первоочередной целью станут культы. Их служители будут рассеяны, а лидеры - подкуплены или заключены в тюрьму. Англию уже очищали в прошлом от всех хоть сколько-нибудь значительных эзотериков и магов. Теперь это произойдет снова.
- Все дела на сегодня закончены? - спросил Оскар. - Сами понимаете, рождественская служба.
- Что мы будем делать с телом? - спросила Алиса Тирвитт.
У Годольфина уже был готов ответ.
- Я стал виновником беспорядка, я его и устраню, - сказал он с должным смирением. - Этим вечером я похороню его у дороги, если, конечно, у кого-нибудь нет более подходящего предложения.
Возражений не последовало.
- Главное, чтобы его не было здесь, - сказала Алиса.
- Мне нужна помощь, чтобы завернуть его и донести до машины. Блоксхэм, не будете ли вы так любезны?
Не в силах отказаться, Блоксхэм отправился на поиски чего-нибудь такого, во что можно было бы завернуть несчастного Дауда.
- Нет причин оставаться и наблюдать за этим зрелищем, - сказала Шарлотта, поднимаясь с места. - Если на сегодня все, то я отправляюсь домой.
Когда она направилась к двери, Оскар воспользовался случаем, чтобы одержать свой последний триумф.
- Я полагаю, - сказал он, - этой ночью нас всех будет одолевать одна и та же мысль.
- Какая? - спросил Лайонел.
- Мысль о том, что раз эти твари, как оказалось, могут весьма успешно имитировать человеческий облик, то отныне мы не сможем полностью доверять друг другу. Полагаю, на данный момент мы все по-прежнему люди, но кто знает, что принесет Рождество?
Через полчаса Оскар уже готов был отправиться на рождественскую службу. Несмотря на недавний приступ рвоты, Блоксхэм прекрасно справился с работой, запихнув внутренности Дауда обратно и изготовив аккуратную мумию с помощью полиэтилена и скотча. Потом вместе с Оскаром он отволок труп в лифт и донес его до машины. Стояла прекрасная ночь; яркая луна сияла на усыпанном звездами небе. Как обычно, Оскар наслаждался красотой при каждом удобном случае и, перед тем как уехать, остановился для того, чтобы повосхищаться зрелищем.
- Ну разве это не бесподобно, Джайлс?
- Действительно! - ответил Блоксхэм. - У меня даже голова закружилась.
- Все эти бесконечные миры!
- Не беспокойся, - ответил Блоксхэм. - Мы позаботимся о том, чтобы это никогда больше не случилось.
Озадаченный таким ответом, Оскар посмотрел на спутника и увидел, что тот вообще не смотрит на звезды, а продолжает заниматься телом. Бесподобной он находил мысль о предстоящей чистке.
- Ну вот, теперь все в порядке, - сказал Блоксхэм, притопнул ногой и протянул руку для пожатия.
Радуясь тому, что тени скрывают отразившееся на его лице отвращение, Оскар пожал ее и пожелал болвану спокойной ночи. Он знал, что очень скоро ему придется окончательно определиться, и, несмотря на успех сегодняшнего представления и обретенную безопасность, он отнюдь не был уверен, что его место будет в рядах чистильщиков, пусть даже они и уверены в своей победе. Но если его место не там, то где же оно? Вот в чем заключалась главная проблема, и он был рад, что утешительное зрелище рождественской службы поможет ему ненадолго отвлечься. Двадцать пять минут спустя, поднимаясь по ступенькам Сент-Мартин-зин-зе-Филд, он поймал себя на том, что повторяет про себя короткую молитву, содержание которой не слишком-то отличалось от тех гимнов, которые вскоре будут исполнять в этой церкви. Он молился о надежде, чтобы она была ниспослана этому городу, вошла в его сердце и избавила его от сомнения и неумеренности, о свете, который не только зажегся бы в его душе, но и распространился по всем Доминионам и осветил Имаджику от края и до края. Но если чудо действительно возможно, он молился о том, чтобы гимны опоздали со своим предсказаниями, потому что, как ни сладки сказки о Рождестве, времени остается слишком мало, и если надежда родится только сегодня, то к тому времени, когда она достигнет возраста искупления, миры, которые она пришла спасти, будут уже мертвы.
Глава 12
1
Тэйлор Бриггс как-то сказал Юдит, что жизнь свою он измеряет по количеству прожитых летних сезонов. "Когда смерть будет близка, - сказал он, - из всех времен года я буду помнить только лето, и, пересчитав, сколько раз оно повторилось в моей жизни, я буду чувствовать себя счастливым". Начиная от романов его молодости и кончая днями последних великих оргий в укрытых от людского глаза домах и банях Нью-Йорка и Сан-Франциско, всю свою любовную карьеру он мог вспомнить, ощутив запах пота своих подмышек. Юдит завидовала ему. Как и Миляге, ей было трудно удерживать в памяти более десяти лет прошлого. У нее совсем не осталось воспоминаний ни о подростковом возрасте, ни о детстве. Она не помнила ни внешности, ни даже имен своих родителей. Эта неспособность удерживать прошлое совсем не беспокоила ее, пока она не встретила такого человека, как Тэйлор, которому воспоминания доставляли ни с чем не сравнимое наслаждение. Она надеялась, что хотя бы эта способность сохранилась у него; это было одно из немногих доступных ему удовольствий.
Впервые она услышала о его болезни прошлым июлем от его любовника Клема. Несмотря на то что он и Тэйлор вели одинаковый образ жизни, болезнь обошла Клема стороной, и Юдит провела с ним несколько долгих вечеров, обсуждая вину, которую он ощущал за это незаслуженное избавление. Однако осенью дороги их разошлись, и она удивилась, обнаружив по возвращении из Нью-Йорка приглашение на их рождественскую вечеринку. До сих пор не вполне оправившись от всего случившегося, она позвонила, чтобы отказаться, но Клем тихо сказал ей, что Тэйлор вряд ли доживет до весны, не говоря уже о лете. Так что не сможет ли она прийти хотя бы ради него? Она, разумеется, согласилась. Если кто-то из людей ее круга и умел превращать плохие времена в хорошие, то это были Тэйлор и Клем, и им она была обязана своим самым удачным опытам в этом отношении. Потому ли, что у нее в жизни было столько неприятностей с гетеросексуальными самцами, она чувствовала себя так хорошо и спокойно в компании мужчин, для которых ее Пол не был оспариваемой наградой?
В начале девятого в рождественский вечер Клем открыл дверь и пригласил Юдит в дом, запечатлев на ее устах нежный поцелуй в прихожей под веткой омелы, перед тем как, по его словам, на нее накинутся варвары.
Дом был украшен так, как, возможно, его украшали лет сто назад. Блестки, поддельный снег и фонарики эльфов были забыты в пользу еловых веток, которые в таком изобилии были развешаны по стенам и каминным доскам, что комнаты стали похожи на хвойный лес. Клем, чья молодость до последнего времени избегала платить налог на годы, выглядел не очень хорошо. Пять месяцев назад при подходящем освещении он выглядел тридцатилетним. Теперь же он состарился по крайней мере лет на десять, и его радостные приветствия и шумные комплименты не могли скрыть усталость.
- Ты в зеленом, - сказал он, препровождая ее в гостиную. - Я говорил Тэйлору, что так и будет. Зеленые глаза, зеленое платье.
- Тебе нравится?
- Конечно! В этом году у нас языческое Рождество. Dies Natalis Solis Invietus.
- Что это значит?
- Рождество Непобедимого Солнца, - сказал он. - Свет Миру. Его-то нам сейчас и не хватает.
- Я знаю кого-нибудь из присутствующих? - спросила она, прежде чем оказаться в центре внимания вечеринки.
- Тебя знают все, - сказал он нежно. - Даже те, кто тебя ни разу в жизни не видел.
Их поджидало много людей, которых она знала в лицо, и ей потребовалось добрых пять минут, чтобы добраться к креслу у пылающего камина, в котором, обложенный подушками, сидел Тэйлор - король среди своих подданных. Она попыталась скрыть потрясение, которое испытала, увидев его. Он почти утратил львиную гриву волос, а от лица остались кожа да кости. Глаза его, всегда бывшие самой выразительной чертой его внешности (одно из многих существовавших между ними сходств), теперь стали огромными, словно в последние дни жизни он хотел досыта насмотреться на мир. Он раскрыл навстречу ей свои объятия.
- Радость моя, - сказал он. - Обними меня. Извини, что я не встаю.
Она наклонилась и обняла его. Тело его было худым, как щепка, и холодным, несмотря на разведенный рядом огонь.
- Клем тебе принес пунш? - спросил он.
- Как раз иду, - сказал Клем.
- Тогда принеси мне еще водки, - сказал Тэйлор своим всегдашним повелительным тоном.
- Я думал, мы договорились… - начал было Клем.
- Я знаю, это вредно для меня. Но оставаться трезвым - еще вреднее.