– Значит, нужно искать выход в Неву или в канал какой-нибудь, – сказал Алексей.
– А если… – попробовал возразить Эсстерлис, но карлик неожиданно громко закричал и заметался из стороны в сторону. Он метался в темноте, вызывая панику окружающих, вопя что-то невразумительное. Потом, определив нужное ему направление, бросился во мрак. Эсстерлис, поначалу недоуменно следивший за его действиями, наконец, догадался и посветил в ту сторону, куда кинулся Захарий.
Карлик с криками обеими руками скидывал облепивших сверток с Ильичом крыс. Огромной, радостной, кишащей стаей они набросились на легкую добычу и теперь, давя друг друга, терзали ее. Захарий отшвыривал тела нахальных грызунов, но к ним бежали новые и новые, и карлик не справлялся с этим живым потоком.
– Ко мне! Скорее! – закричал он страшным голосом.
Голодные, рассвирепевшие и одурманенные грядущей поживой крысы мчались к Ильичу со всех сторон, тело его накрывала живая шуба крысиных тел. И странно, и страшно было видеть маленького человека, изо всех сил борющегося с полчищем отвратительных грызунов.
Ему бросился на помощь Эсстерлис с бамбуковой палкой. Крысы весело полетели в разные стороны. Алексей с Николаем тоже побежали на помощь, но раньше, чем они приблизились, самоотверженный карлик схватил тело вождя, поднял над головой и хорошенько тряхнул. Серые тела посыпались в разные стороны. Он тряс тело до тех пор, пока его не покинула последняя крыса. Эсстерлис помогал, с удовольствием сшибая их остатки палкой.
Еще долго шла кровавая потеха. Крыс Захарий и Казимир Платоныч уничтожили во множестве. Правда, руки у Захария были все в укусах и кровоточили, но, войдя в азарт, он этого не замечал. Николай с сотрудником смерти нехотя пинали попадавшихся под ботинок, но головы их оставались холодными. Захарий же с Эсстерлисом разгорячились и остановить их стоило труда. Как ни странно, вождь не пострадал. Он был упакован так плотно, что острым крысиным зубам не удалось добраться до его бесценного тела; зато ковровая дорожка была поедена во многих местах, и через них виднелась белая плоть вождя.
Когда Ильича осматривали и открыли его лицо, Николай снова, как и в "борове", ощутил благоговейный ужас при виде лика всемирно известного человека. Конечно, не совсем таким представлял он Владимира Ильича, но некоторое сходство с картинками и карточками имелось.
– Этак они, волчары, и нас съедят, – Владимир Иванович улыбнулся заискивающе. Он один не принимал в защите Ленина никакого участия и чувствовал себя провинившимся.
Преследовавший их отвратительный запах усилился. Карлик скверно бранился на грызунов и, обследуя распеленованного Ильича, все время озирался кругом, ища врагов глазами. Но оставшиеся в живых после побоища скрылись в норах. Осмотрев тело, Захарий стал его упаковывать.
– Слушай, Казимир, – склонившись над Ильичом, тихо прошептал Захарий. – Только не оборачивайся. Сзади снова этот, со светящимися глазищами. Сейчас резко посвети на него… Ну, давай!
Казимир Платоныч разогнулся и, неожиданно повернувшись, пустил луч света в тоннель. Движение его было быстрым, но реакция существа была еще быстрее, все увидели только, как корявая тень, по которой невозможно было восстановить облик, метнулась в сторону и исчезла. Все произошло в одно мгновение и никто ничего заметить не успел.
– Ух ты! – воскликнул изумленный Захарий. – Шустряк.
Больше на эту тему не говорили.
– Так если это канализационная коммуникация, – оглядываясь, негромко проговорил Казимир Платоныч, – то вход могло завалить.
Эта в общем-то простая мысль не приходила никому в голову, и все задумались. Была в наступившей тишине безвыходность, радость от чудесного спасения вождя мирового пролетариата затуманилась чувством неминуемой близкой смерти. И в этой безмолвной давящей на уши тишине, скрашиваемой лишь шуршанием и попискиванием, они явственно услышали человеческие голоса.
– Мы здесь… – слабеньким голосом позвал незнакомых людей Владимир Иванович. Но тут же осекся и застонал, болезненно перегнувшись в пояснице.
– Тихо, замрите все, – приказал Захарий, еще раз, уже легонько, ткнув Владимира Ивановича в бок.
Погасили фонарь. Прислушавшись, они распознали японскую речь. Захарий приказал всем прижаться к стене насколько возможно и замереть. В темноте, прижавшись спиной к влажной стене, стоять было неприятно. Николай вспомнил искусанные до крови руки Захария и содрогнулся во тьме, но стоял, не шевелясь и сдерживая дыхание. Вскоре из-за поворота появились японцы, вернее, не появились, просто стало очень хорошо слышно их раздраженные голоса. И хотя речи их нерусской было не разобрать, но сразу становилось ясным, что они ругаются между собой и сквернословят. Они брели в полной темноте на ощупь. Иногда кто-нибудь из них спотыкался и падал, разражаясь новыми японскими ругательствами. Почему японо-язычные граждане брели по петровской канализации в темноте, Николаю было непонятно. Совсем близко пройдя мимо прижавшейся к стене компании, японцы удалились.
Дождавшись, когда голоса их стихли, зажгли свет. Без света преследователи были не страшны, но возникал другой вопрос – в какую сторону идти? И вопрос этот в два счета решил Захарий…
– Если оттуда пришли, значит, пойдем в другую сторону.
В другую сторону по однообразной канализационной трубе шли долго. Сырой стоячий воздух подземелья пробирался под одежду, и тело от этого промозглого холода меленько подрагивало, а у Владимира Ивановича, шедшего впереди Николая, слышно лязгали и стучали зубы. Но все переносили невзгоды, неровности, колдобливости пути и холод безропотно. Часов у Николая не было, ему в голову не приходило спросить у кого-нибудь время. Время было здесь одно, очень стойкое, и называлось оно вечностью. За век здесь могло ничего не произойти, разве что повыпадать из стен и потолка десяток кирпичей, да смениться несколько поколений грызунов. Но, в основном, все оставалось по-прежнему. На местном циферблате время исчислялось десятилетиями, и сутки равнялись вечности. И стоило остановиться, замереть, прислушаться (хотя бы на год), чтобы ощутить движение здешнего времени. Но они не останавливались, им было некогда. Они брели в затылок друг за другом, за светом фонарика, за спящим вождем, вперед и вперед – к свету будущего дня… А ждал ли их там день, Николай не знал, он рад был бы увидеть даже ночь; и пусть небо в тучах и дождь льет, но только не эти ужасные своды, из-за которых нужно идти согнувшись. Он уже не обращал внимания на боль в шее и спине, страшнее всего был холод.
Глаза странных существ мерцали то впереди, то сзади.
Канализация была обитаема. Но кто мог жить здесь, под землей? Добрые они или злые? Чего ждать от этих бесшумных существ со светящимися глазами?.. Каждый задавался этим вопросом. Реакция загадочных существ была молниеносной. Стоило, заметив глаза, кинуть в ту сторону луч света, как обитатель канализации, мгновенно метнувшись в сторону, исчезал, словно проходил сквозь стену. И вот уже глаза другого маячат позади…
Наконец, они пришли.
– Вот и пришли, – сказал впереди Эсстерлис.
Дальнейший путь преграждал завал из земли и кирпичей. Захарий присвистнул.
– Может, копанем, – неуверенно предложил Владимир Иванович, но никто не ответил.
Пришлось идти назад. Шансы на то, что удастся найти выход, уменьшались. Каждый думал, что выход, конечно, за тем завалом, и в уме проклинал японцев, загнавших их в древнюю канализацию. Продрогшие, они медленнее прежнего тащились за светом фонаря. И когда дошли до анатомического пособия с выбитыми передними зубами и чёрными глазницами, совсем приуныли.
Дальше они брели уже безо всякой надежды. Снова оказавшийся позади всех Николай оборачивался редко, но когда оборачивался, всегда видел следовавшие за ними два светящихся глаза, но они не волновали Николая и ему было безразлично, одичавший ли это и прозревший в темноте снежный бомж или обитавший в канализации полтергейст.
Вывернутые на кирпичах ноги требовали передышки, окончательно выдохшиеся беглецы, сложив себе стопки кирпичей, присели отдохнуть. Только неугомонный, освободившийся от ноши Захарий отдыхать не желал.
– Дай-ка фонарь. У меня чувство, что там выход имеется. Ну и вонища!
Он забрал у Казимира Платоныча фонарь и пошел на разведку.
– Я к тебе Ильича кладу, поближе. Отвечаешь за него, – сказал он Николаю. – Ты его по ногам похлопывай время от времени, чтобы гадов этих прогнать.
Свет фонаря сначала маячил в трубе, удаляясь, потом исчез. Стало темно.
– Не заблудился бы, – прошептал Владимир Иванович.
Но разговор никто не поддержал. Все молчали, думая о своем. Преследовавшая их вонь усилилась, от неприятного запаха Николая слегка замутило. Он похлопал по лежавшему рядом свертку. И вдруг в темноте, совсем близко от него, сверкнули глаза.
– Смотрите! Опять глаза! – воскликнул он, хватая в руки обломок кирпича, вскакивая и делая шаг назад.
Многие повставали со своих мест и напряженно вслушивались и вглядывались во тьму.
– Может, показалось, – предположил научный сотрудник смерти.
– Да нет вроде… – с сомнением проговорил Николай, нащупав свою стопку кирпичей и усаживаясь.
Вспомнив о задании Захария, хлопнул рукой… Но рука не нащупала свертка… "Что такое, здесь же лежал…" В полной темноте сориентироваться было трудно. Он старательно ощупал вокруг себя всю местность, но безрезультатно. Несмотря на холод, его прошиб пот. Он привстал, сделал маленький шажок в сторону, но и там свертка не оказалось. От дурного предчувствия закружилась голова.
– Братцы… – пробормотал он шепотом, – братцы… Ленин пропал.
– Что? – спросил Казимир Платоныч.
– Ленин! Ленин пропал! – воскликнул он. – Вот здесь только что лежал.
Чиркнула спичка. Николай озирался кругом себя, ища сверток.
– Смотрите!! – вдруг закричал кто-то.
В дрожащем свете догорающей спички все увидели корявый силуэт маленького человека. Он быстро удалялся со свертком во тьму.
– Стой! Стой, Захарий!! – заорал Казимир Платоныч.
Спичка потухла.
Погремев коробком, он достал новую, зажег. Но Захария с Ильичом уже не было видно. Казимир Платоныч первым бросился за вором. Остальные поспешили за ним, не столько желая изловить похитителя – Захария, сколько боясь оставаться во тьме.
– Стой, Захарий!! – орал Казимир Платоныч изо всех сил.
Он бежал, низко пригнувшись, огромными шагами, и нагнать его стоило большого труда.
Казимир Платоныч остановился, зажег еще спичку. Вырвавшийся вперед Николай с разбегу налетел на него сзади. Новая спичка осветила беглеца.
– Стой, Захарий!
Спичка погасла. Но сзади тьму вдруг прорезал луч света, отчетливо высветив спину убегавшего. Николай рванулся вперед. Он задыхался, теперь спина человека маячила перед ним, но это был не Захарий, хотя тоже очень мал ростом и худ. Ноша была для него непосильна. Он бежал скривившись, не поворачивая головы. Теперь, при свете фонаря, Николай знал точно, что похитителю не уйти.
– Держи его! – страшно закричал сзади Захарий. Николай почти уже нагнал его. До удирающего человека осталось всего три метра. Беглец вдруг обернулся и через плечо посмотрел на Николая страшными фосфоресцирующими глазами. Жуток был его взгляд, но испугаться Николай не успел. Человек вдруг бросил свою ношу на землю, кинулся в сторону и… исчез. Николай, задыхаясь, стоял над бесценным свертком и смотрел на стену, в сторону которой метнулся человек. Он словно прошел сквозь нее. Это было невероятно. Тяжело дыша, подбежали Казимир Платоныч, Захарий с фонарем. Они сгрудились над Ильичом, убеждаясь, что дерзкий похититель не повредил тела.
Больше всего пораженный исчезновением человека, которого он почти поймал, Николай подошел к стене, стараясь найти в ней потайное устройство. Захарий, занятый осмотром Ильича, давал мало света. Николай протянул к стене руку и дотронулся до ее поверхности. Стена была мокрая, теплая… И вдруг, прямо из стены, на Николая уставились те самые светящиеся глаза. Оцепенев от ужаса, Николай не мог даже отдернуть руку или закричать. Раздалось шипение – его обдало смрадным дыханием. Что-то скользкое и липкое пружинисто резко выпрыгнуло из стены на Николая, обхватило его голову и повалило на кирпичи…
Глава 6
Кто-то тряс его за плечи, хлопал по щекам. Николай открыл глаза, сел, болью отдало в спине.
– Коля, очнулся? – в темноте перед ним на корточках сидел Владимир Иванович.
Сзади кто-то кряхтел, постанывал, до Николая донеслось шипение, которое издал человек, прежде чем броситься на него из стены. С помощью Владимира Ивановича он поднялся на ноги и подковылял к сгрудившейся в одном месте компании.
На земле со связанными за спиной руками сидел странный человек. Его совершенно голое тело было серого цвета и настолько сливалось со стеной, что если бы Захарий не светил прямо на него, а отвел фонарь чуть в сторону, заметить его было бы не просто. Длинные пряди редких волос развалились по плечам, борода свисала до живота. Человек был необычайно костляв, сухостью тела напоминая сбежавшую из Эрмитажа мумию; и только светящиеся глаза, смотревшие на всех с ненавистью, выдавали в нем живого человека. Омерзительный, дурманящий запах исходил от его тела, это был тот самый запах, преследовавший их все время пути.
– Может быть, он говорить не умеет, – шепотом предположил Алексей.
– Умеет, – бодро заверил его Захарий, шаря по грязному телу светом фонаря. – Ты кто? Зовут-то тебя как, мужик?
В ответ снова послышалось шипение.
– Ах ты, крыса! Ты говорить с нами не хочешь. Тогда все. Уматываем, братва. А этот придурок пускай здесь остается связанным, пусть его крысы живьем жрут.
Захарий, держащий на плече сверток с Лениным, повернулся, сделав вид, что собирается уходить. Все тоже стали вставать с корточек. Незамысловатая хитрость карлика дала неожиданный результат. Человек у стены захрипел, забулькал и что-то сказал, но слов никто не понял. Захарий туг же передумал уходить и снова присел на корточки.
– Ну, чего сказать-то хочешь?
Старик снова забормотал нечленораздельно.
– Боится он нас, – сказал Владимир Иванович. – Говорит, что людей боится.
И тут, неожиданно для всех, Владимир Иванович заговорил на никому не понятном языке. Некоторые слова казались знакомыми Николаю, но смысла фраз он не понимал. Мумиеподобный старик что-то отвечал ему и они, казалось, нашли общий язык.
– Ну чего, чего он говорит-то? – не выдержал Захарий, толкнув в бок Владимира Ивановича.
– Не все понимаю, много незнакомых слов… – проговорил тот задумчиво и вновь, отвернувшись к зловонному человеку, продолжил с ним разговор.
Подождав, Захарий снова толкнул его в бок.
– Он говорит, что живет здесь, – наконец сказал Владимир Иванович.
– Ну это мы и без тебя знаем. Ленина-то зачем стырил?
– Может он проголодался, съесть его хотел? – шепотом предположил научный сотрудник смерти.
Поговорив еще некоторое время, Владимир Иванович тяжело вздохнул.
– Ну, – не терпелось Захарию. – Чего говорит-то?
– А сверток стырил зачем, думал он с едой, что ли? – спросил Алексей.
– Нет, тут непонятно. Он говорит, что Ленин этот его. Он изъясняется не на современном жаргоне, а на языке дореволюционных мазуриков.
Он снова повернулся к старику, продолжив с ним беседу. Они беседовали довольно долго. Во время разговора Владимир Иванович развязал ему руки, и все увидели его похожие на куриные лапы кисти с длинными закручивающимися внутрь ногтями. Время от времени Владимир Иванович изумлялся, и хотя всем было жутко интересно, о чем они говорят, их никто не прерывал.
Старичок вдруг, вскочил на ноги, блеснув глазищами, неожиданно бросился на стену и… исчез. Казимир Платоныч посветил на то место, и все с изумлением увидели, что человек вовсе не исчез, а, приникнув к стене всем корпусом, слился с ее поверхностью. Его длинные ногти, мгновенно разыскав щель между кирпичами, удивительным образом удерживали тело от падения. Продемонстрировав этот цирковой трюк, он сошел вниз и вдруг с шипением кинулся в сторону, схватил с земли живую крысу и, мгновенно открутив ей голову, отбросил подальше в тоннель.
– Здорово, – похвалил Захарий и, тоже увидев неподалеку крысу и не желая ударить лицом в грязь, вынул из кармана молоток и тихонько стал к ней подкрадываться. Но крыса, почуяв опасность, убежала.
И тут произошло нечто неожиданное. Тощий старик следил за Захарием с изумлением и ужасом, его тщедушное тельце меленько дрожало, рот приоткрылся, показав два желтых зуба, бородка ходила ходуном. Его страх передался и другим, и они с нарастающим беспокойством смотрели по сторонам. Когда Захарий вернулся ни с чем и остановился против трепещущего человека, тот, не выдержав, вдруг закричал, замахал руками… Владимир Иванович, увидев перемену в его поведении и поняв смысл выкриков, ответил ему что-то; тот не слышал, а только выкрикивал истерически, махал на Захария руками. И когда нарастающий ужас его достиг своего апогея, он растолкал всех и бросился бежать в темноту тоннеля.
– Стой! – закричал Захарий.
Владимир Иванович, сложив ладони рупором, что-то кричал ему вдогонку, во тьму светили фонарем, звали, но человек так и не вернулся.
– Он напугался молотка, – когда стало ясно, что его не докричаться, пояснил Владимир Иванович.
Захарий поднес молоток к глазам.
– Молоток как молоток, – сказал он, недоуменно разглядывая его. – Я у соседки, Казимир, твоей стырил. Раньше она с молотком ходила, а как я его стырил – лом завела, чего он напугался – не пойму.
– Он кричал, что это и есть тот самый молоток. У него наверное с рассудком что-то случилось. Еще бы, ведь сорок лет под землей.
– Сколько?! – воскликнули все хором.
– Сорок, – повторил Владимир Иванович задумчиво. – Но история здесь темная…
И рассказал Владимир Иванович чудную историю. Слушали его не перебивая и удивлялись.