Мужчина терпеливо ждал, пока Господь соизволит тронуться с места, а после провёл их небольшой караван на улицу, где селились зажиточные. На этот раз их пропустили, и "улица малахитовых домов", как прозвала её про себя Ева, развернулась во всей красе. Красивый зелёный мрамор, несомненно, очень дорогой, здесь был заметен на фасаде каждого дома; владельцы как будто пытались перещеголять друг друга количеством и тщательностью отделки. Это была непостижимая для Евы игра, соревнование, сути и правил которого она не понимала. Встречался мрамор и под ногами, будто поросшие травой полянки с разным количеством углов, а иногда и вовсе почти круглые. Дома справа и слева все разной формы, разных, точно грибы, размеров, но во всех, в каждом фасаде, виделось достоинство и роскошь, показанные или скрытые. Кое-где Ева и Эдгар видели трепещущие на ветру флаги с гербами. Полоски, цветы, даже камни, звери, о доброй половине из которых Ева не слышала. Но фантазии ей хватило с лихвой, поэтому почти все звери к тому времени, когда они дошли до нужного дома, обрели свои фантастические названия.
- Смотри вперёд, - велел Эдгар, когда Ева едва не влетела в его лодыжку. Голос великана снова стал самой тонкой струной на арфе.
Дом, возле которого они остановились, не уступал статью соседям, разве что выглядел чуть более потрёпанным. Круглые газоны перед крыльцом, раньше хвастающиеся кустовыми розами, заросли сорняками. Кажется, там, в центре этого противоестественного союза благородных растений с мелкими жёлтыми соцветиями спрятана какая-то тайна. Теперь Эдгару ничего не мешало разглядеть герб, который был выложен камушками на одной из стен прямо под окнами. На чёрном полотне белый крест, каждый из четырёх концов которого заканчивался орлиной лапой с растопыренными когтями. Ева почувствовала, что в животе у неё завелось нехорошее предчувствие - будто съела сегодня на завтрак слизняка. Когти выглядели так, будто рвать и терзать плоть - единственное занятие, которого они достойны, а крест, вступающий в какое-то эпическое противостояние с чудесными зверьми и затейливыми рисунками на соседних гербах, казалось, одним лишь своим видом перечёркивал всю патетику и чувственность тех изящных рисунков.
Он просто был, и от этого факта вся эта крылатая, зубастая, рогатая масса с яркими глазами и хвостами отступала во тьму, из которой когда-то вышла.
В длинной тёмной прихожей сидел единственный привратник, который с натугой стал подниматься, когда дверь начала открываться, и закончил свой манёвр, когда оставшийся неназванным провожатый, Эдгар и девочка были внутри. Широкоплечий, с длинными седыми усами, напоминающими о вождях кочевых племён, что, по слухам, бесчинствуют на востоке, глаза, покрытые сеточкой вен. Эдгар нашёл, что они похожи на глаза старого больного быка, почти сошедшего с ума и готового наброситься на любого, кто приблизится к стаду. Дырявая в нескольких местах кольчуга звякнула, когда он потянулся за топором на длинном древке, прислоненном к стене.
- Это Бернард, наш капитан стражи, - небрежно представил воина их провожатый. - Бернард, не нужно хвататься за топор. Это всего лишь новый лекарь для господина.
- Костоправ и цирюльник, - поправил Эдгар, и Бернард вздрогнул, едва не уронив топор себе на ногу. - А всё-таки, кто вы?
- Меня зовут Валдо. Пойдёмте, пойдёмте, не нужно заставлять господина ждать.
Господа с телегой они оставили снаружи, ослик с энтузиазмом принялся восстанавливать справедливость на газоне, уничтожая сорную траву, которая была не в пример вкуснее чахлых роз. Инструменты Эдгару сказали пока оставить в телеге, и он с неохотой повиновался.
Ева никогда не была в доме богача. Холодом камня, шорохами и стуками, которые как будто бы раздавались где-то в недрах, он пытался донести: "мы разговариваем с тобой на разных языках, маленькая чёрная лягушка. Да, посмотри, я обнищал, вся позолота осыпалась, пурпур выцвел, но я - это ладонь, а ты - насекомое на этой ладони".
Витая лестница привела на второй этаж, где за счёт большого количества окон было значительно светлее. На шум со всех концов дома сбежалось множество собак. Цоканье когтей сопровождало гостей даже на лестнице. Ева никогда так пристально не рассматривала животных: сложно было определить, какие породы послужили источником для этой странной крови. Но самым удивительным было то, что у всех были отрезаны уши, а вместо ушных отверстий - кое-как затянувшиеся раны, уродливые шрамы, зачастую хорошо видимые за счёт того, что шерсть на этом месте не росла. Девочка поглядывала на Эдгара, ожидая, что он задаст волнующий её вопрос, но великан хранил молчание и, кажется, пытался сжаться в одну большую точку.
Поднятый кулак хозяина оборвал рык, поднявшийся было из собачьих глоток. Ева заметила, что каждую шею, вне зависимости от толщины её и шерстистости, обхватывал коричневый ремешок с теснённым гербом.
Господин Валдо оставил их в приёмной, где кроме нескольких псов (остальные, сопроводив их до дверей, разбежались по своим делам) не было ни единой живой души, а сам скрылся за дверью. Изнутри дом как будто вымер. Гуляющий на правах хозяина сквозняк поднимал с подоконников пыль. Мягкий пурпурный когда-то ковёр, который подобно огромному коровьему языку расстилался по всему этажу, выцвел до равномерно-серого цвета.
Когда они уселись на одной из длинных скамей, Ева потянула великана за рукав.
- Как думаешь, хороший это человек?
Эдгар впал в оцепенение. Краска отлила от лица так, что стало видно, как сереют губы и рассасываются багровые пятна на лбу. Может, эти надменные стены тоже что-то ему сказали? На мгновение Ева испугалась - вдруг камни, из которых сложен дом, древние и мёртвые, заслонкой встали у него в ноздрях, заложили всё пространство во рту и препятствуют обращению воздуха в лёгких?
Она ущипнула великана за руку и быстро взобралась с ногами на лавку, когда голова, точно, часть тела деревянной марионетки, куклы на верёвочках, дёрнулась в её сторону. Нижние зубы стукнулась о верхние, но ничего угрожающего в этом звуке не было. Было понятно, что у Эдгара это вышло непреднамеренно.
Однако напряжённая поза, и пронзительно-белые белки, и нитка слюны, свешивающаяся из уголка рта - всё это складывалось в послание: "ты одна здесь, девочка-улитка, одна-одинёшенька среди двигающихся кукол, и пыльных гобеленов, и мха под лавками, и люстры, свечи на которой так давно не зажигали и не меняли, что они стали похожи на грибы. Тебе не на кого рассчитывать". На мгновение Ева почувствовала себя такой одинокой, что захотелось дать волю слезам - в третий раз с того момента, как она покинула родную деревню. Непозволительная роскошь.
- Рабо… - проскрипел внезапно Эдгар. Сделал вторую попытку, которая завершилась более удачно: - рабо…тать на зажиточных - дурная примета. Чуешь, какой она источает запах?
Ева ничего не чувствовала, но на всякий случай кивнула. Только после этого Эдгар продолжил:
- Они могут отплатить целой грудой медяков, а могут вздёрнуть тебя у ворот. В любом случае, ты уже не будешь плыть, как лист по течению. Ты станешь зависеть от мальчишек, которые будут тыкать в тебя палкой. Как тебе такое понравится?
Девочка пожала плечами и, допустив на минуту, что к Эдгару вернулся обычный для него набор чувств, опустилась на скамейку.
- Не люблю мальчишек.
- Теперь поздно прятаться. Мы теперь как мышки в клетке.
- Почему все богатые живут в таких огромных домах? - спросила девочка немного погодя. - Мы ютились в нашем домике впятером, а у них здесь можно совершать путешествия из одной части дома в другую на телеге! Может, все богатые любят путешествовать, но не любят дождь и не любят выходить из дома?
Дверь приоткрылась, к ногам гостей вывалилась сначала длинная тень, похожая на огромную змею, а потом появился господин Валдо. Игра света и тени, что испокон веку велась в этих залах, превратила его в глубокого старика, словно надеясь, что мужчина тоже скоро присоединится к молчаливому бдению теней. Он поманил их внутрь. Эдгару пришлось завернуть в себя плечи, чтобы протиснуться через дверь, а их недавний провожатый отступил к одной из стен, жеманно придерживая себя за локти, как будто опасаясь, что сейчас развалится.
Первым делом Ева огляделась в поисках важного старика в короне, окружённого слугами и бойцовскими петухами, но в зале кроме них не было больше никого. Это была длинная и узкая комната с просторным камином, в котором, как глаза полчищ кошек во тьме, светились угли. Слегка успокоившись (никому не придётся демонстрировать хорошие манеры, о существовании которых Ева, разве что, наслышана), девочка тут же вытянула ладошки, чтобы ощутить этого трескучего красного кота, и двинулась вперёд. Взгляд скользнул по деревянной мебели, на мгновение прилёг на подушках, набитых пухом. Замер возле гобеленов на стенах, таких старых, что в их ворсе, кажется, можно заблудиться, как в дремучем лесу. Всё, на чём останавливался взгляд, рассказывало истории о лучших временах, от которых сейчас осталась разве что пыль. Хотя девочке достаточно было настоящего, живого камина, чтобы почувствовать себя в земном раю.
- Это мой господин, - сказал человек, и девочка, глядя на камин и продолжая двигаться, врезалась в ногу застывшего Эдгара. - Барон фон Кониг.
Вместо того, чтобы ответить, Эдгар прежде всего икнул, вызвав на себя быстро тяжелеющий взгляд господина Валдо.
- Что здесь творится? - послышался деревянный голос Эдгара. - Какой-то ритуал?
Рука его поднялась, чтобы осенить крёстным знамением - сначала себя, потом Валдо, который, поморщившись, неохотно перекрестился следом, и, наконец, принялась бесконтрольно крестить всё вокруг, так, будто зала на глазах Эдгара быстро заполнялась бесами.
- Никакого ритуала, - сдержанно ответил провожатый. - Он перед тобой целиком. Точнее, всё, что от него осталось.
Сначала Ева заметила только вазу с печеньем на столе, и рядом ещё одну - с орехами. Высокие спинки стульев свет из камина превращал в руки, тянущиеся за яствами. Внизу валялись обглоданные дочиста кости - кажется, на время пиршества сюда запускали собак. Ева бы не отказалась побыть собакой у богатеев. Только, чур, какой-нибудь чистокровной, чтобы брали с собой охотиться на кроликов и фазанов, чтобы быстро бегать и уметь дышать, вываливая язык.
По другую сторону стола, словно одинокая сосна посреди луга, высился стул, отличающийся от соседей немалым ростом, узким сиденьем с подлокотниками и даже подставкой для ног. "Стул для детей", - подумала Ева, попутно жалея, что у неё никогда не было такого стула. Хотя, в хибарке её родителей такой предмет мебели был бы сочтен лишним: появись он вдруг, скажем, от какого проезжего маленького лорда, который задумал бы подарить его понравившейся девочке, отец тут же пустил бы его на дрова.
Но не это главное. А то, что на детском стульчике, в облаке пышной седой шевелюры, которая, как будто бы, сама являлась источником рассеянного света в зале, восседала голова. Ева, осознав, наконец, всё неправдоподобие открывшейся ей картины, хотела вскрикнуть, как любая порядочная девчонка, но язык провалился в глотку.
Валдо наклонился к голове, сказал:
- Господин барон, ваша светлость! Это есть цирюльник, который недавно прибыл в город. Возможно, он сможет помочь в вашем положении.
Ева растерянно улыбалась - она уловила знакомые нотки. Нет, при ней ещё никто никогда не разговаривал с отрубленной головой, но таким голосом могут разговаривать, например, с детьми, когда хотят внушить им что-то важное. Так мамы разговаривают с детьми, а бабушки - с внуками, которые слишком уж много шалят и заслуживают, чтобы задницу их пересекла пара-тройка алых полос.
Эдгар, открывая и закрывая рот, как рыба, провёл последние секунды, пытаясь вспомнить, в каком порядке нужно складывать слова. Наконец, он сказал, заикаясь и хрипя:
- Спрашиваю я, не результат ли это некоего ритуала? А может, богомерзкого фокуса? Я видел, как один фокусник распиливал мальчика, бывшего у него в услужении, пополам, а потом ещё заставлял ухо вырасти у него на пятке.
- Ты говоришь о какой-то чёрной магии, цирюльник, - поморщился господин Валдо, - не хочу ничего об этом слышать. Нет, ему просто отрубили голову. За слишком истовую веру в Господа, представьте себе.
Мужчины одновременно осенили себя крестным знамением.
Голова выглядела не настолько пугающей, как могла бы. Страха, который нагнала бы себе Ева, скажи ей кто, что несколько минут спустя она предстанет перед отрубленной головой, оказалось бы куда больше, чем девочка обнаружила в себе сейчас. Ну, голова. Ну и что? Крови нет, под обрубок шеи подложена пурпурная подушка. Тонкий обруч прихватывает волосы, прижимает их к вискам. Разве что это выражение… распахнутый рот, глаза, похожие на два чёрных озера. Вздёрнутые, как будто на ниточках, брови. Впалые щёки. Когда кто-то кричит - от всей души, исторгая из себя крик всем существом, как младенец, который не умеет ничего, кроме как кричать, - на лице появляется такое выражение. Ева повидала в своей жизни достаточно младенцев - у соседей постоянно кто-то рождался, - но первый раз она находила между лицом взрослого и маленького ребёнка столько сходств.
Чего здесь не хватало, так это самого крика. Не удивительно, голова была мертва.
- Он как будто бы кричит, - прочистив горло, сказал Эдгар.
- Именно, - сказал Валдо. Выдающийся его нос опустился, будто клюв коршуна, нацелившегося на добычу. Казалось, мужчина избегает бросать прямые взгляды на своего господина. - Всё время, с того момента, как буйную голову моего барона отделили от тела.
- Так зачем ты с ней разговариваешь, богохульник? Душа этого человека, его, если угодно, светлости, принадлежит теперь Господу, и никому больше. Так же и слух, и речь его, и разум.
Голос Эдгара тоже стал похож на крик, и Ева шарахнулась от цирюльника, как от милой лохматой собаки, обнажившей вдруг зубы. Всё вокруг как будто ждало этого крика, пусть даже исторгнутого из совершенно других уст: столовое серебро звякнуло на столе, где-то среди мебели беспокойно завозилась крыса. Огонь, казалось, добавил в трескотню толику насмешки, и Ева не рискнула бы предположить, к кому та была обращена.
Господин Валдо скорчил мину. Нарочито медленно, будто насмехаясь над речами Эдгара, уничтожая их, стирая факт их произнесения с полотна бытия, он повернулся к голове, склонился в полупоклоне и сказал:
- Если вы не возражаете, господин барон, мы с лекарем отойдём и обсудим подробности вашего выздоровления. Впрочем, вы не можете возразить. Поэтому просто доверьтесь мне, как своему старейшему и единственному не выжившему из ума, как Бернард, слуге. Я пекусь о вашей седой голове… и о вашей душе, до которой, как утверждает этот неразумный, никак нельзя докричаться. Скоро он поймёт, что ошибается.
Словно клещами взяв Эдгара за локоть, Валдо отвёл его в противоположный конец зала, где усадил на один из обитых чем-то мягким, резных стульев. На Еву никто не обращал внимания, поэтому она спряталась в тени стола, сосредоточив внимание на лишённой тела голове. Казалось, что с ней что-то не так: каждую секунду ожидаешь, что чёрные зрачки шевельнутся, и пляска огня в них изменит своё положение.
- Слушай, господин лекарь…
Валдо, при всей его внешней выдержке, явно был немного не в себе. Находясь там, среди теней, он казался Еве огромным комаром с крыльями, сквозь которые, как сквозь густую паутину, проглядывают стены, с ногами, тонкими, как прутики, с длинным хоботком, по которому вот-вот потечёт густая кровь из самого сердца великана.
- Первому встречному я бы не стал такое рассказывать… но ты - особенный, костоправ. Ты многому в мире был свидетелем. Слушай же очередную безумную историю. Может, воды? Вина?
Костоправ покачал головой, и Валдо, расхаживая вокруг гостя и, видно, пребывая в некотором волнении, спросил:
- Слышал что-нибудь о первом походе против неверных, имевшем место девять лет назад? Подозреваю, что ввиду оторванности от больших городов и странного образа жизни (что вижу по твоей одежде), эти новости, облетев три раза в своё время весь христианский мир из конца в конец, могли не встретить на пути твоего уха. Так что? Не слышал?
- Правое моё ухо открыто для всяких вестей, а левое открыто для того, чтобы освободить место для новых, - с видимым затруднением сказал Эдгар. - Может, и слышал.
- Раз так, слушай ещё раз. Мой барон участвовал в первом походе против неверных, который, как тебе прекрасно известно, организовал Клемент второй, да поют ему ангелы на небесах осанну… Мой господин дошёл до самого Иерусалима, разбил головы немалому количеству мусульман, и Бернард был с ним, и с ним почти семь десятков верных людей. Они были в сердце земель, где солнце никогда не заходит, а пустыни могут слизать с твоих пяток кожу в мгновение ока. Где пища есть только верблюдам…. Там, в битве при Солермо, он и лишился своей головы. Точнее, - Валдо скупо жестикулировал, - правильнее будет сказать, лишился тела, а голова осталась. В момент смерти господин мой вопил во всю глотку, и с тех пор этот крик клокочет в его горле. Иногда его можно даже услышать. Если ты потрогаешь щёку или висок, то найдёшь их тёплыми и вроде бы живыми… хотя если ты это сделаешь, мне придётся отрубить тебе руку, как безродному, проявившему неуважение к особе, состоящей в родстве с королевской фамилией. Мышцы лица ты найдёшь напряжёнными, и это отнюдь не мертвенное напряжение. Смахивает на ересь века, верно?
- Слышит ли нас твой господин? - спросил Эдгар.
Недоверие и даже ужас в его взгляде постепенно уступали место неподдельному, живому интересу. Великан сидел, свесив руки между ног, похожий на огромную белую лягушку.
- Я не знаю, - буркнул Валдо. - Но при всём остальном, думаю, не стоит исключать такой возможности.
- А разве… твой лорд, - Эдгар отвесил заискивающий кивок в сторону стола и только потом продолжил: - не гниёт и не разлагается? У любой божьей твари есть жизненные процессы - воистину загадочная штука… но они требовательны, так сказать, к организму целиком. Разве что голова вдруг отрастила себе сердце, и печень, и всё остальное…
- Как видишь. В таком состоянии он уже седьмой год. Только немного усох без пищи.
Девочка подумала, что сейчас этому седоволосому старику в тиаре просто проблематично дотянуться до еды. Ему бы, возможно, не помешал длинный язык, как у лягушки.
У Эдгара в голове было что-то большое и загадочное. Но уж точно не щёчки господина барона. Он смотрел на Валдо свиным взглядом, тем самым, который его маленькой спутнице никак не удавалось разгадать.
- Тогда что я могу совершить для его светлости? - спросил цирюльник.
- Ты сможешь пришить эту голову к другому телу?
Девочка всё ещё пряталась за спинкой стула - для двух человек в зале (трёх, если считать голову) она, кажется, была так же незначительна, как испорченный воздух, и нельзя сказать, чтобы она спешила обратить на себя внимание. Эдгар с минуту задумчиво разглядывал его светлость, потом спросил:
- Почему именно я?
- Почему?
Валдо приподнял бровь. Ева готова была стоя аплодировать театральности, небрежной отточенности этого движения. Если бы, скажем, Валдо был беден - он мог бы работать в уличном театре поднимателем брови, а потом и поднимателем брови на бис.
- Мы долго следили за тобой, - провозгласил он. - Твоё имя на слуху, костоправ, твои умения известны… Я знаю, что вы проезжали Хефен, и…
- Какое?
- Что?
- Какое имя?