- Это и был сон, - вступил в разговор еще один рыбак, работавший рядом с Кекметом. - Если твой отец и видел Самарканд, то только во сне. Или спьяну ему померещилось.
Сказав это, мужчина, которого звали Хасан, взял кувшин с местным, скверно пахнущим алкогольным напитком из кислого молока, к которому он регулярно прикладывался в течение дня. Он жадно отхлебнул, и струйки вонючей жидкости потекли по его засаленной бороде, а затем передал кувшин четвертому мужчине, которого звали Бару. По сравнению со своими костлявыми односельчанами Бару был чудовищно толст и вспыльчив. Он шумно отпил из кувшина и поставил его рядом с собой. Хасан не стал требовать свой кувшин обратно. Он знал, что с Бару лучше не связываться.
- Мой отец... - снова начал Зелим.
- Никогда не ездил в Самарканд, - перебил старик Кекмет, и его недовольный тон ясно давал понять, что он не желает возвращаться к пустому разговору.
Но Зелим был полон решимости защитить репутацию своего покойного отца. Он горячо любил Зелима Старшего, который утонул четыре весны назад, когда внезапный шквал опрокинул его лодку. Сын не сомневался в том, что все рассказы отца о бесчисленных красотах Самарканда были правдой.
- Когда-нибудь я брошу все и уйду отсюда, - заявил Зелим. - А вы останетесь гнить здесь.
- Ради Бога, катись, - проворчал жирный Бару. - А то у меня уже в ушах звенит от твоей болтовни. Как баба.
Не успел он закончить свою оскорбительную тираду, как Зелим уже подскочил к нему, потрясая кулаками перед круглой красной физиономией обидчика. Он готов был терпеть насмешки старших, но Бару перегнул палку.
- Я не баба! - крикнул юноша и ударил Бару в нос, кровь хлынула ручьем.
Два других рыбака невозмутимо наблюдали за потасовкой. В деревне было не принято вмешиваться в чужие споры. Люди вольны были осыпать друг друга оскорблениями и тумаками, а окружающие или отводили взор, или радовались незатейливому развлечению. Ну и что, что прольется кровь или изнасилуют какую-нибудь женщину. Такова жизнь.
Кроме того, толстяк Бару вполне мог сам за себя постоять. Злобы ему было не занимать, силы тоже; набросившись на Зелима, он с легкостью сбил его с ног, отбросил на несколько шагов и, переведя дух, вперевалку направился к юноше, явно собираясь как следует проучить его.
- Сейчас я тебе яйца оторву, хрен собачий! - прорычал он. - Мне уже осточертело слушать всякие небылицы про тебя и этого дохлого пса, твоего отца. Он дураком родился и дураком помер.
С этими словами он встал между ног Зелима, словно намереваясь привести свою угрозу в исполнение, но Зелим ухитрился заехать пяткой в расквашенный нос своего врага. Бару взвыл, но и не подумал отступить. Вцепившись мертвой хваткой в ногу Зелима, он принялся дергать ее из стороны в сторону. Он, несомненно, сломал бы своей жертве лодыжку и оставил бы юношу калекой на всю жизнь, если бы Зелим не сумел дотянуться до весла, лежавшего неподалеку от лодки. Бару, с упоением пытавшийся сломать ногу своего противника, не заметил его маневра. Желая полюбоваться гримасой боли на лице своей жертвы, он наконец поднял глаза, но увидел лишь весло, стремительно опускавшееся на его голову. Увернуться он не успел. Мощный удар лишил Бару полудюжины последних здоровых зубов. Он рухнул на песок, выпустив ногу Зелима, и остался лежать, закрывая изуродованное лицо руками; сквозь жирные пальцы сочилась кровь и доносились проклятия.
Но Зелим этим не удовольствовался. Юноша вскочил и вскрикнул, встав на поврежденную ногу, затем доковылял до распростертого на песке тела Бару и уселся прямо на его выпирающее горой брюхо. Оглушенный Бару уже не пытался защищаться. Зелим разорвал на нем рубашку, обнажив обвисшие складки плоти.
- Так, значит, я баба? - прорычал Зелим. Бару в ответ лишь стонал. Зелим сгреб ладонью его жирную грудь. - Таких здоровенных сисек, как у тебя, я не видал ни у одной бабы. - И он наградил Бару шлепком. - Ты согласен с тем, что у тебя есть сиськи? - Бару опять застонал, но Зелиму этого было мало. - Согласен? - повторил он и оторвал руки Бару от лица, превратившегося в кровавое месиво. - Ты меня слышишь?
- Да, - просипел Бару.
- Тогда скажи. Скажи про свои сиськи.
- У меня... есть... сиськи.
Зелим плюнул в окровавленное лицо своего врага и поднялся на ноги. Внезапно он почувствовал приступ тошноты, но блевать на глазах у остальных рыбаков он не мог. Юноша презирал их.
Повернувшись, он наткнулся на невозмутимый взгляд Хасана.
- Хорошо ты его отделал, - одобрительно заметил рыбак. - Хочешь выпить?
Зелим презрительно оттолкнул протянутый кувшин и устремил взгляд вдаль, на побережье, тянувшееся за рядами лодок. Его нога горела, но юноша был полон решимости уйти, не показав своей слабости перед односельчанами.
- Мы не закончили с сетями, - крикнул Кекмет, когда Зелим захромал прочь.
Однако Зелим не обернулся. Его не заботили ни сети, ни лодки, ни предстоящая рыбная ловля. Ему было плевать на Бару, на старика Кекмета и пьяницу Хасана. В этот момент ему было плевать даже на себя самого. Он вовсе не гордился тем, что расправился с Бару, но и не стыдился этого. Дело было сделано, и теперь он хотел лишь поскорее забыть о случившемся. Вырыть себе глубокую нору в песке, прохладную, влажную нору, устроиться там и забыть обо всем. Уже более сотни ярдов отделяло юношу от рыбаков, когда до него донеслись крики Хасана, и, хотя слов он не разобрал, голос был полон такой тревоги, что Зелим невольно оглянулся. Хасан вскочил на ноги и пристально вглядывался в деревья, стоявшие в отдалении. Проследив за его взглядом, Зелим увидел, как целая туча птиц поднялась с ветвей и с криком кружила над кронами. Зрелище, бесспорно, было необычное, но оно вряд ли привлекло бы внимание Зелима, если бы в следующее мгновение он не услышал лай волков и не увидел, как из зарослей вышли две фигуры. От них и от рыбаков юношу отделяло примерно одинаковое расстояние, он замер, не желая искать защиты у старого Кекмета и прочих, и, остерегаясь, приблизился к незнакомцам. Те же вышли из леса так уверенно и спокойно, словно его заросли не таили никаких опасностей, и, улыбаясь, направились к искрящейся на солнце воде.
Глава II
Присмотревшись, Зелим решил, что путники не опасны. На них было приятно смотреть, внешность их выгодно отличалась от грубой наружности его товарищей-рыбаков. Легкость их поступи свидетельствовала о незаурядной силе, а также о том, что ноги их не знали переломов, болезней и разрушительного воздействия возраста. В представлении Зелима именно так должны были выглядеть царь и царица, только что оставившие свой прохладный дворец, где они купались в благовонных маслах. Их кожа, такая разная по цвету (никогда прежде Зелиму не доводилось встречать людей с такой темной кожей, как у женщины, и с такой светлой, как у мужчины), блестела в солнечных лучах. У обоих были длинные волосы, и некоторые пряди, заплетенные в косы, походили на змей, извивавшихся в пышных шевелюрах. Все это было достаточно необычно, но и это было не все. Зелима потрясла невероятная насыщенность красок их одежд. Никогда, даже во сне или в мечтах, он не видел заката столь багряного, как эти одеяния, не видел у птиц таких ярких зеленых перьев. Их одежды почти касались земли и были широки и просторны, но Зелиму казалось, что он различает под складками очертания восхитительных тел, ему нестерпимо захотелось увидеть путников обнаженными. И, осознав свое желание, он не почувствовал стыда, он рассматривал незнакомцев безбоязненно, не думая о том, что такое откровенное внимание может вызвать их гнев. Столь совершенная красота должна быть готова к поклонению и восторгу.
С той минуты, как взгляд его упал на чудесную пару, Зелим словно прирос к земле, а путники, шествуя к воде, постепенно приближались к нему, и по мере того, как сокращалось разделяющее их расстояние, взгляду юноши открывались все новые удивительные подробности. Он заметил, например, что шея, лодыжки и запястья женщины украшены многочисленными ожерельями и браслетами из камней не менее темных, чем ее кожа, но переливающихся всеми цветами радуги. У мужчины были свои украшения: сквозь разрезы в одежде были видны его могучие бедра, покрытые нарисованными или вытатуированными изысканными узорами.
Но самую удивительную деталь Зелим различил лишь тогда, когда всего несколько шагов отделяло странников от кромки воды. Улыбнувшись своему спутнику, женщина с величайшей нежностью извлекла из складок одеяния крошечного младенца. Ребенок, оторванный от материнской груди, тут же заплакал, и отец и мать, склонившись над ним, принялись ласково уговаривать его, и вскоре малыш затих. Видел ли свет более счастливого младенца, подумал Зелим. Его баюкают прекрасные руки, над ним склоняются прекрасные лица, и душа его, несомненно, уже знает о своем благородном происхождении. Зелим не мог представить себе большего счастья.
Успокоив ребенка, родители о чем-то заговорили между собой. Беседа была не из приятных. Судя по яростным взглядам, которыми они обменивались, по их нахмуренным лицам и недовольным жестам, у них произошла размолвка.
Они уже не замечали ребенка, на которого только что изливали потоки любви и ласки, ссора разгоралась. Пожалуй, лучше здесь не задерживаться, подумал Зелим в первый раз с тех пор, как увидел диковинных путников. Если кто-то из этой парочки - или, не дай бог, оба - выйдет из себя, страшно подумать, к чему это может привести. Но несмотря на свой страх, Зелим не мог отвести глаз от сцены, которая разыгрывалась перед ним. Он сознавал, что, как бы ни было опасно оставаться и наблюдать за их ссорой, это ничто по сравнению с горечью, которую ему придется испытать, если он покинет место действия. Вряд ли мир еще раз будет столь благосклонен и снова откроет ему подобное зрелище. То, что он смог полюбоваться этими людьми, - счастье, дарованное ему не по заслугам. Если он, гонимый страхом, поспешит прочь, значит, он ничтожный глупец, и ему нечего трястись за свою жалкую жизнь. Значит, он заслуживает смерти, и подарок судьбы, достойный лишь храбреца, был напрасным. Нет, Зелим покажет судьбе, на что он способен, и не упустит своего случая. Какая, бы опасность ему ни грозила, он не двинется с места и будет смотреть во все глаза, об увиденном он расскажет детям, а те, когда придет пора, расскажут детям своих детей.
Но не успели все эти мысли пронестись у него в голове, как ссора улеглась так же внезапно, как и началась. И тут Зелим пожалел, что вовремя не унес ноги. Женщина вновь занялась ребенком, а ее супруг, во время ссоры стоявший к юноше спиной, бросил взгляд через плечо, увидел Зелима и поманил его.
Зелим не двинулся. Ноги отказывались служить ему, а все его внутренности трепетали, он прилагал героические усилия, чтобы не намочить штаны. Он вдруг перестал думать о том, что расскажет своим детям. Все, что он хотел, - чтобы песок под ногами расступился и скрыл его в прохладной темноте, там, где его не отыщет взгляд этого человека. Тем временем женщина усугубила положение, обнажив грудь и дав ее ребенку. Ее грудь была роскошной, пышной, восхитительной. Зелим понимал, что пожирать похотливым взглядом женщину на глазах мужа, по меньшей мере, неразумно, но ничего не мог с собой поделать.
Мужчина вновь поманил пальцем Зелима и на этот раз окликнул его.
- Подойди, рыбак, - произнес он негромко, но Зелиму показалось, будто этот приказ прозвучал над самым его ухом. - Не бойся, - ободрил мужчина.
- Не могу, - пролепетал Зелим, так как ноги его по-прежнему не желали подчиняться.
Но прежде чем слова эти сорвались с губ юноши, его тело откликнулось на призыв незнакомца. Мускулы, несколько мгновений назад непокорные и непослушные, сами понесли его, не дожидаясь, пока сознание Зелима отдаст им распоряжение. Мужчина удовлетворенно улыбнулся, наблюдая за этим доказательством могущества своей воли, и, несмотря на весь свой трепет, Зелим улыбнулся в ответ. Должно быть, прочие рыбаки, если они до сих пор наблюдают за ним, восхищаются его смелостью, подумал юноша.
Женщина, устроив ребенка у груди, тоже не сводила глаз с Зелима, хотя в отличие от мужчины взгляд ее был далеко не приветливым. Зелим мог лишь догадываться о том, какое сияние исходит от ее лица, когда она пребывает в хорошем настроении. Даже сейчас, когда что-то тревожило ее, сияние это казалось ослепительным.
Примерно в шести шагах от супругов Зелим остановился, хотя мужчина не приказывал ему поступить так.
- Как тебя зовут, рыбак? - осведомился незнакомец.
Прежде чем Зелим успел ответить, вмешалась женщина.
- Я не собираюсь называть его именем, пригодным лишь для рыбака, - заявила она.
- Лучше носить имя рыбака, чем вовсе не иметь имени, - возразил ее муж.
- Нет, - отрезала женщина. - Ему нужно имя воина. А другое ему не подходит.
- Но возможно, он не станет воином.
- Рыбаком он точно не станет, - упорствовала женщина.
Мужчина пожал плечами. Во время этой перепалки улыбка, игравшая на его лице, погасла, женщина явно выводила его из терпения.
- Назови же свое имя, - обратилась она к Зелиму.
- Зелим.
- Теперь ты понял? - Она перевела взгляд на мужа. - Зелим! Неужели мы назовем наше дитя Зелимом?
Мужчина посмотрел вниз, на ребенка, с упоением сосущего материнскую грудь.
- Пока что мы не можем сказать, какой удел его ожидает, - изрек он и вновь обратился к Зелиму. - Твое имя приносит тебе счастье?
- Счастье? - переспросил недоумевающий Зелим.
- Он хочет знать, пользуешься ли ты успехом у женщин, - пояснила женщина.
- Это очень важное обстоятельство, - кивнул головой мужчина. - Если имя приносит удачу и успех у женщин, мальчик будет нам за него благодарен. - Он пристально посмотрел на Зелима.
- Ты удачливый человек?
- Я бы так не сказал, - пробормотал юноша.
- А как насчет женщин?
- Я был женат на своей двоюродной сестре. Она недавно умерла.
- В таком браке нет ничего позорного. Мой брат женился на своей сводной сестре, и я не знаю более счастливой пары.
Сказав это, мужчина бросил беглый взгляд на жену, однако она массировала грудь, чтобы усилить приток молока, и была всецело поглощена этим занятием.
- Но, насколько я понимаю, моя жена желает большего. Не сочти это за обиду, дружище. Зелим - замечательное имя. Тебе нечего его стыдиться.
- Значит, я могу идти?
Мужчина пожал плечами.
- Наверное, тебе пора ловить рыбу, не так ли?
- По правде говоря, я ненавижу ловить рыбу, - заявил Зелим, сам себе удивляясь, он никому не решался признаться в этом, а тут вдруг открыл душу двум незнакомцам. - Все люди в Атве говорят только об этой проклятой рыбе и ни о чем другом.
Женщина, до сих пор нежно глядевшая на свое безымянное дитя, вскинула глаза.
- В Атве? - переспросила она.
- Да. Атва - так называется...
- Ваша деревня, - перебила она. - Да, я поняла. - И она несколько раз повторила это слово, будто пробуя его на вкус. - Ат. Ва. Ат. Ва.
Потом она заметила, обращаясь к своему супругу:
- Это имя звучит просто и красиво. Ты не сможешь его испортить. Не сможешь использовать его в своих играх. Теперь настал черед мужчины удивляться.
- Ты хочешь назвать нашего сына в честь какой-то рыбачьей деревушки? - недоуменно спросил он.
- Никто никогда не узнает, откуда взялось это имя, - возразила женщина. - Мне нравится, как оно звучит, и это важнее всего. Посмотри, мальчику тоже нравится. Он улыбается.
- Он улыбается, потому что сосет твою грудь, - пробурчал мужчина. - На его месте я бы тоже улыбался.
Зелим не смог удержаться от смеха. Ему казалось чрезвычайно забавным, что эти двое, создания во всех отношениях поразительные, препираются друг с другом, словно самые обыкновенные муж и жена.
- Но если тебе так уж захотелось назвать его Атва, я не буду противиться твоему желанию, жена, - заявил мужчина. - Поступай по-своему.
- Ты сам знаешь, мне лучше не перечить, - кивнула женщина.
- Видишь, как она со мной обращается? - спросил мужчина, поворачиваясь к Зелиму. - Я выполняю все ее желания, а она даже не дает себе труда поблагодарить меня.
Легкая улыбка тронула его губы, когда он произносил эти слова, он явно был рад, что споры насчет имени окончены.
- Ну, Зелим, благодарю тебя за помощь.
- Мы все благодарны тебе, - подала голос женщина. - И особенно Атва. Мы желаем тебе счастливой жизни, богатства и удачи.
- Спасибо, - пробормотал Зелим.
- А теперь извини, нам придется расстаться, - произнес мужчина. - Мы должны окрестить ребенка.
Глава III
После того как необычайное семейство побывало на побережье поблизости от Атвы, жизнь Зелима изменилась.
Юноша оказался в центре внимания, расспросам не было конца. Сначала старый Кекмет выпытал у него все о разговоре с путниками, потом настал черед жителей деревни. И на все вопросы Зелим отвечал лишь правду, простодушно и без утайки. И все же в глубине души он чувствовал, что правда заключается отнюдь не в нескольких фразах, которыми он обменялся с удивительными супругами во время достопамятной встречи на берегу. В присутствии этой пары он ощущал нечто чудесное, невыразимое словами, запас которых у него был весьма скуден. Да, по правде говоря, он и не стремился облечь свои ощущения в слова. Пережитое принадлежало только ему, и он вовсе не горел желанием поделиться с любопытными. Единственным человеком, от которого он не утаил бы ничего, был его покойный отец. Конечно, старый Зелим сумел бы его понять, он подсказал бы сыну нужные слова, а если слов этих оказалось бы недостаточно, кивнул бы головой и произнес: "То же самое случилось со мной в Самарканде". Так он обычно отвечал на все рассказы о диковинных и невероятных событиях. "То же самое случилось со мной в Самарканде..."
Возможно, жители деревни догадались, что Зелим что-то скрывает от них, ибо он заметил несомненную перемену в отношении к себе односельчан. Люди, которые всегда были с ним добры и приветливы, теперь отвечали на его улыбку растерянными взглядами, а то и вовсе отворачивались, делая вид, что не заметили юношу. Другие, в особенности женщины, выражали свою неприязнь еще более откровенно. Нередко он слышал, как односельчане упоминают его имя в разговорах, а за этим непременно следует смачный плевок, словно даже звуки его имени имеют мерзкий вкус.
Наконец старый Кекмет открыл ему, какие слухи ходят о нем в деревне.
- Люди говорят, ты наводишь на нас порчу, - сообщил он.
Это предположение показалось Зелиму настолько несуразным, что он не удержался от смеха. Но Кекмет и не думал шутить.
- Этот слух пустил Бару. После того как ты расквасил его жирную рожу, он тебя ненавидит. И теперь мстит.
- Но какой слух? Что он выдумал?