Очищение огнем - Пол Андреотта 11 стр.


- Что ты будешь делать, дорогой? В холодильнике есть ветчина и немного пива. Мне надо лететь, я опаздываю.

Я впервые познал поцелуй неверной жены. Как будто черная муха села на подбородок. Потом Ким скользнула в лифт, словно в раскрытую постель.

Вернулась она в три часа ночи, слегка пьяная, сверкающая и ледяная одновременно.

- Ты спишь?

- Я не могу спать.

Ей потребовалось не меньше часа, чтобы раздеться и приготовиться ко сну. Все это время она напевала.

- Ты изменила мне? - спросил я, когда она наконец легла в постель.

- Я пыталась, дорогой, но мне не удалось…

- Что это значит?

- О, никаких анатомических подробностей. На самом деле мне это удалось. Спокойной ночи.

- Ты не могла подождать?

Уже засыпая, она издала невнятный звук, как будто спрашивая:

- Подождать чего?

Остаток ночи я провел, пытаясь убедить себя в том, что это не имеет для меня никакого значения. Все к лучшему, мой мальчик. Живи день за днем, как во время войны. Думай о чем-нибудь другом. Например о Терезе. Этот забор действительно хорош. 735 футов, нет - ярдов. Три фута на ярд. Это будет - трижды пять - пятнадцать, и один в уме.

Трижды три - девять, и один - десять, трижды семь - двадцать один, и один - двадцать два - 2250 футов. А сколько ее шагов?

Наутро я вновь привел мир в движение. Немного воздуха, немного воды. Немного физических упражнений. Немного виски. Кусок мяса - и вперед, с веселой песней. Улыбочку. Спасибо. Еще раз… Потом был ленч с Канавой.

- Это действительно крупное дело, Серж. Я хочу, чтобы ты знал.

- Весьма признателен.

- И мне бы хотелось включить тебя в игру… Секунду. Меня не интересуют твои личные проблемы. Послушай: Лакруа пустил в ход свои связи. И еще Дюсюрж. Понимаешь чем это пахнет?

Для наглядности он стал чертить вилкой скатерти. Девять пересекающихся треугольников, пять указывают вниз, четыре вверх. Внутри - четыре концентрических круга, в свою очередь содержащие квадрат с четырьмя замкнутыми устьями. Идеограмма. Мандала. Лабиринт, из которого Канава наконец нашел выход: путем разделения, выщепления, резкого изменения общественного мнения, молчаливых соглашений, умно построенных бесед и макиавеллиевых комбинаций - через два месяца появится на свет новая газета. И ему предложили стать редактором.

- А ты будешь редактором новостей. Нет, я не дам тебе говорить. Серж, послушай, это очень большие деньги. Видел бы ты, какие они подписали контракты на рекламу. - Он стал перечислять по пальцам. - Такой шанс бывает раз в жизни.

- Ты говорил об этом с Ким?

- Нет-нет, пока все полная тайна. Я боюсь говорить даже с самим собой.

- А может, вы вместе решили подцепить меня на такую удочку? - Ты идиот или только прикидываешься?

- И то и другое, - признался я.

В качестве подтверждения своих слов я достал их бумажника свое удостоверение журналиста, порвал его на четыре части и протянул обрывки Канаве. Это не произвело на него должного впечатления. Некоторое время он размышлял. Потом внезапно на меня обрушилась целая тирада:

- Почему ты считаешь себя лучше всех? Между прочим, есть и другие люди. С чего ты взял, что они глупее тебя?..

После этого оставалось только одно - напиться. Что мы и сделали.

Поздним вечером, когда я добрался до дома, у меня, должно быть, спьяну, возникла странная идея - заняться любовью с Ким.

Это было долгое и мучительное поражение. Только никаких сравнений, - говорил я себе и шарил во тьме в поисках волшебной страны. Вот как будто проблеск света… я устремился к нему и снова рухнул в пустоту… Потом попробовал еще… Думай - о той - стране - которая - не принадлежит - никому - которая - принадлежит - только нам - двоим - где ты - никогда - не был - прежде - и куда ты - никогда - не сможешь - вернуться - без Нее - думай - о той - божественной - прогулке - думай - лучше не думай…

Я считал, - хотя каждая вторая клетка моего измученного тела знала, сколь недостойно такое мнение, - что любовь с Ким - это всего лишь блестящий спектакль. Игра потных тел, игра поз и движений, взглядов, запахов, слов. У каждого из нас был свой острый клинок. Лезвие сверкало, звенело, наносило укол в нужном месте и тут же пряталось. Из нашего поединка, напоминавшего борьбу двух львят на солнечной лужайке, мы выходили изнуренные, иногда пораненные, но здоровые и счастливые - никто не может отрицать этого. И смеющиеся.

Но не сегодня. Ким не знала о моей неудаче - или, скорее, сделала вид, будто не знает. Она была серьезна и спокойна. И сегодня мы не смеялись. Две фигуры, распростертые на простыне. Вдруг она сказала:

- Серж… что если бы у нас был ребенок… Я ждал этого… На самом деле Ким однажды была беременной - через четыре месяца после нашего знакомства. Она спросила: "Что будем делать, Серж?" И я ответил: "Как хочешь, дорогая?" - "О, у нас еще много времени…" И мы больше не упоминали об этом. Я обнял ее.

- Дорогая, от этого ничего не изменилось бы. Мне кажется, мы… Мне кажется, нами движут<силы, которые нам не подвластны… Все, что происходит, где-то запрограммировано, а может, и нет, просто происходит - и все…

- Но если бы у нас был кто-то еще, если… Это не спасло бы нас. Я встал, чтобы зажечь сигарету, надеясь подрезать крылья ее безумию. Но не тут-то было.

Ким взяла зажигалку с ночного столика.

- Иди сюда… Послушай, Серж, давай подумаем вместе… Мы так часто говорили, что состаримся вместе. Ты помнишь? Мы всегда говорили:

- что бы не случилось…. Помнишь? Мы говорили, что у нас будет большой дом на юго-западе, двое или трое детей, старая кухарка…

- Зачем ты об этом?

- Но я не понимаю, что с нами случилось, просто не понимаю.

- С тобой тоже могло такое случиться.

- Не знаю, может быть… Но… Наверное, нет, дорогой. Правда, я думаю - нет.

- Что ты хочешь сказать? Что я один виноват? Я это знаю.

- Ты можешь вообразить, что будет со мной?

- Мир полон Ланзеров…

- Ублюдок!

- Не надо, Ким.

- Ублюдок, ты первый начинаешь, а потом говоришь: не надо.

- Ким, довольно.

На следующий день мы договорились пойти к адвокату. Я чувствовал себя не очень уверенно. Но Ким держалась превосходно, безукоризненно исполняя тщательно продуманную роль обманутой, но гордой супруги. Нам нечего было делить - никаких денег. Ответчиком считался я, и это она подавала на развод.

- Получается то же самое.

- Что? То, что вся вина лежит на мне?

- То, что я должна просить развода.

- Ну не мне же его просить.

- А что если я не стану?

- Ведь мы обо всем договорились!

- Итак! - сказал мэтр Селье, принимаясь за дело. Это был молодой человек с твердым как сталь взглядом, с золоченой оправой очков, короткой стрижкой и тонкими губами, постоянно кривившимися в явном пренебрежении. - Ваш супруг написал эти три письма. В них он выражает свое желание прекратить вашу совместную жизнь. Вам нужно лишь облечь это желание в форму ходатайства - и мы получим быстрое решение без лишних осложнений и взаимных обвинений; развод двух честных, благонамеренных людей, двух личностей, которые - м-м - уважают друг друга и которые - э-э…

В этот момент Ким взглянула на меня. В ее взгляде, полном неизмеримой боли, промелькнул оттенок иронии. Внезапно я увидел нас троих, ее, себя и этого адвоката, словно в объективе телекамеры, установленной на потолке. Звуки еще можно было как-то переносить, но зрелище оказалось слишком гнусным.

- Хватит, - я взял Ким за руку. - Пойдем отсюда… Мэтр Селье застыл с открытым ртом, вопросительные знаки так и сыпались из его близоруких глаз. Мы были на улице, прежде чем он успел что-либо произнести.

Мы шли по авеню Виктора Гюго. Я еще держал ее за руку, почти тащил за собой.

- Что с тобой? Куда мы идем?

Мы почти бежали, пересекая дорогу.

- Серж, остановись. Мне больно. Я отпустил ее руку, когда мы оказались возле церкви Сент-Оноре-д'Эйло.

- Встретимся дома, - сказал я и вошел в церковь. Конечно не для того, чтобы излить душу Богу. Я сел и стал просто ждать, когда это пройдет. Но что должно пройти? Обстановка в церкви была лишена какой-либо мистики. Люди разгуливали при приделам и довольно громко разговаривали. Не было даже полумрака, который мог бы принести мне немного покоя. В поперечном нефе появилась большая группа детей. Они толкались и кричали. Кстати, кто говорил, что помолится за меня? Ах да, старина Бонафу. Я попытался сосредоточится на Терезе. Статуя тезки немного напоминала ее. Мимо прошел пожилой каноник, волоча ноги. Каноник, дай мне отпущение грехов. Только вряд ли отпущение грехов может остановить мысли.

Когда я вышел из церкви, уже смеркалось. Я побрел по набережной Сены. И тут со мной случился приступ. Сияли церковные свечи, взмывали в небо яркие ракеты, катились огромные огненные колеса, летучие мыши испуганно метались под сводами подземелья. Мой двойник трижды прыгал в воду за какими-то огнями, когда мы проходили по Понт-де-Гренель. Прах еси и во прах отыдеши.

Я вернулся около полуночи, совершенно разбитый. Ким в халате бродила из комнаты в комнату с чашкой чая в руке.

- Пожалуй я перееду отсюда, - заявила она.

- Зачем?

- Хочу снять комнату. Это будет для меня дешевле. И где-нибудь поближе к работе. Хотя, наверное, я куплю машину, какой-нибудь подержанный "фиат-500". Ты помнишь те деньги, которые мы вложили в государственные облигации? Я ими воспользуюсь. В конце концов, от тебя мне ничего не нужно. Знаешь, у меня будет комната в индийском стиле: драпировки на стенах, толстые ковры и большой диван.

Ну-ну, давай, позли меня, раз не удалось разжалобить. Я прямо-таки видел, как этот придурок Давид Ланзер восседает на индийских подушках и его рука под музыку Рави Шанкара небрежно скользит за корсаж Ким.

Я опустился в кресло:

- Давай сегодня не ссориться.

На следующее утро я полчаса занимался физическими упражнениями. Стойка на руках, стойка на голове, ножницы, велосипед и так далее. Потом бодрящий холодный душ. За завтраком я завел разговор о Канаве и его новой ежедневной газете. Мы проговорили полчаса, прежде чем поняли, что опоздали. Она опоздала. Мне весь день нечего было делать. Мы уговорились встретиться за ленчем.

Но она не пришла.

- Ой, прости пожалуйста, - сказала она, когда я позвонил ей на работу в три часа. - Я совсем забыла, у меня назначена встреча. Мы расставались на всю жизнь, а у нее было встреча. Я бросил трубку вне себя от ярости.

Вечер я провел в кино.

Чего ты еще ждешь? Надо просто взять и уехать. Собери чемоданы. Сядь в машину. Здесь тебе больше нечего делать.

В семь часов я встретил ее с работы, как обычно.

- Это очень мило с твоей стороны, - заметила она. Тот же столик в "Санжене", за которым мы сидели каждый вечер в течение двух лет. И те же напитки. Виски для меня и джин с тоником для Ким.

- Ну? - Спросила она внезапно.

- Ну… Я не ухожу.

- Ты не… что?

- Я… Я думаю, нам лучше забыть про это.

- Ты смеешься надо мной?

- Я говорю совершенно серьезно.

- Боюсь, что так. - Она одним махом осушила свой стакан.

Из глаз ее сыпались искры жгучего фосфора, каждая из которых прожигала дыру в моем черепе. - Объяснись.

- Тут нечего объяснять.

Что я мог ей объяснить? Что она - единственная на свете?

- Ты так считаешь?

- Тебе хочется объяснений типа: я понимаю, что был глуп?

- Нет, - она, наконец, рассмеялась. - Конечно, нет. Придумай что-нибудь другое.

- Дорогая, будь милосердной.

- А ты милосерден?

- Неужели мы не можем поговорить и пяти минут, не разрывая друг друга на части?

- А ты, значит, не рвешь людей на части?

- Послушай… остановись… мы вылечимся… Мы вернемся назад и начнем все сначала.

- Кого ты жалеешь? Меня или себя?

- Обоих.

- Налей мне еще джина.

Алкоголь пробудил в ней все злое и язвительное. Ее взгляд стал острым как бритва.

- Послушай, мужчина моей жизни. Ты причинил мне достаточно боли. Теперь посмотри на меня хорошенько: я посторонняя.

Она встала и положила сигареты в сумочку.

- И для начала, будь добр, ночуй в отеле. Она снова смягчилась:

- Пожалуйста, Серж, - быстро вышла.

Глава 13

Эту ночь и последующие я спал у Феррера в его студии. Мне приходилось вставать рано, чтобы привести в порядок комнату, прежде чем придет его ассистент или модель. (Феррер иногда занимался художественной фотографией.) Мы вместе завтракали и обсуждали тактику. Я надеялся на Марка. Во-первых, потому что Ким его любила, а во-вторых, потому, что он знал Терезу, и, таким образом, мог оценить всю ситуацию.

- Ты написал ей? - спрашивал он каждый вечер.

Я пытался.

Но никогда не переписывал свои черновики. Я не знал, что сказать Терезе. На третий день Марк подал идею: нужно написать Бонафу. Конечно, это было бы великолепное письмо. Жених, приятный молодой человек из Парижа, через третье лицо уведомляет о разрыве помолвки - прелестная галиматья. Но я пытался объяснить Марку, что мое прошлое значило здесь больше, чем мое будущее. Тут речь шла, скорее, о письме человека, который завершил свой испытательный срок в монастыре и после должного размышления сообщает настоятелю, что не имеет призвания к монашеской жизни. Слишком силен зов мира… И еще я спрашивал тоном моралиста: имеем ли мы право строить свое счастье на несчастье других? Ким была путеводной нитью во всех моих рассуждениях. Я думал, что Марк поймет. И Тереза тоже. Написав адрес на конверте, я спросил себя: "Как ты мог так легко смириться с мыслью о том, что никогда не увидишь ее?" И я не мог ответить.

- Серджио, ты слишком много думаешь.

- Я даже не несчастен.

- Не волнуйся, это придет!

- Я даже не знаю точно, когда я передумал.

- Скоро узнаешь.

- Что ты имеешь в виду?

- Ты встал на правильный путь, - сказал он. - Чего тебе еще нужно?

- По-твоему, я был болен?

- Да, ты был болен, но теперь выздоравливаешь. И достаточно быстро.

Так же думала и Ким. Она не хотела, чтобы я возвращался сразу.

Ей нужен был нормальный, совершенно здоровый муж. "Будем надеяться, это послужит какой-нибудь цели", - сказала она. В отличие от Терезы, она хотела, чтобы все вещи служили цели. Кроме того, она, похоже, пыталась пробудить во мне ревность. Это была неглупая идея. По вечерам, когда я снова видел Марка, у меня преобладала одна мысль: он видел ее, говорил с ней.

…Любой человек мог прикасаться к моей Ким, вдыхать ее аромат - любой, кроме меня. Я оставался в карантине, готовый обрить голову, посыпать ее пеплом и на коленях ползти обратно домой. Но это был бессмысленно.

- Ты должен понять, Серджио, у нее еще не прошел шок. Она боится, как бы ты не передумал, - сказал Марк, наливая мне виски, но я отказался: это был мой Рамадан, великий пост, период воздержания и покаяния.

Я позвонил Канаве и сообщил, что принимаю его предложение.

- Хорошо, - сказал он, - положись на меня. Буду держать тебя в курсе.

Но я почувствовал, что в его голосе нет прежнего энтузиазма.

Прошло еще два дня. Порой я ощущал огромную и как будто живую пустоту. Обычно это случалось вечером, возвращалась тихая тоска по Терезе, и пульс начинал биться быстрее.

Но за ночь машина исправилась, и утром я опять был хорошим солдатом, готовым к исполнению своего долга. Я видел вещи достаточно ясно. Тлетворная обитель сумрака, дыма и серного пламени медленно отодвигалась от меня, и с каждым днем ее пары понемногу рассеивались. Наконец Ким позвонила мне:

- Не поужинать ли нам сегодня вместе?

Это был пароль, закодированное сообщение, которое означало, что моя мука подошла к концу. Возможно.

- Послушай, - сказала она, - об этом мы больше не говорим, идет?

Она накрыла примирительный ужин со свечами. Кушанья были самыми изысканными: цыпленок с грибами, суфле, бутылка моего любимого вина. Но все же это немного напоминало ужин на сцене, где актеры делают вид, будто наслаждаются картонным цыпленком. Впервые паузы в нашем разговоре казались напряженными и мучительными. Они вырастали между нами и не давали нам приблизиться друг к другу. Тогда мы стали строить планы. Мы снимем дом за городом. Или купим, если новая работа окажется доходной. А что будем делать в Рождество? Отпуск на Канарских островах! Когда мы встали из-за стола, она сказала:

- Ты знаешь, я действительно решила родить ребенка. Но я хочу, чтобы ты тоже этого захотел. Только закажи, кого ты хочешь.

С этими словами она протянула мне руки. В колеблющемся свете свечей очертания ее тела сладостно округлились. У меня на глазах появились слезы. Я обнял ее.

- Моя любимая, моя единственная…

- Не надо больше говорить, - мягко попросила она.

- Пожалуйста, прости меня.

- Я тоже не всегда была права.

- Ты всегда была чудесной.

Некоторое время мы молчали. Потом она взглянула на меня, и легкая тень скользнула по ее лицу.

- Скажи, мы правда покончили с этим?

- Да, - твердо сказал я.

- Потому что второго раза я не перенесу.

- Мы самая неразлучная пара на свете.

- Я так всегда и думала.

- Ты была права.

- Я люблю тебя, Серж.

- Я тоже люблю тебя.

- Мне нужно убрать со стола.

- Ты можешь сделать это позже.

Я поддерживал ее гибкое тело, медленно склонявшееся на подушку. На следующее утро в 8.30 зазвонил телефон. Я узнал голос Каваны.

- С чего ты вздумал будить людей на рассвете? Ты что, еще не ложился?

- Я лег и сразу встал. Слушай, Серж, есть серьезные затруднения.

Он говорил долго и без перерыва. Лакруа передумал, у Дюгюржа удар или наоборот. В дело было вовлечено правительство, оппозиция оказала сопротивление. Короче говоря…

- Короче говоря, все кончено?

- Не совсем, но, похоже, идет к тому.

- Забудь об этом.

- Мне очень жаль.

- О, не беспокойся. Это не имеет значения.

- Хорошо, что я не бросил Берни, - сказал он. - Можешь себе представить, в каком бы я оказался положении!

Когда я повесил трубку, мне больше было жаль его, чем себя.

- Кто это? - спросила Ким спросонок, когда я вернулся в постель.

- Хорошие новости - остаюсь в газете.

Я растянул свой отпуск еще на три дня и во вторник появился в издательстве. Возвращение блудного сына. В офисе было новое лицо; высокий, худощавый человек с бородой. Мне он совсем не понравился. Пожав всем руки, я хотел увидеться с Берни, но он передал мне через секретаршу, что занят по горло и, вероятно, поговорит со мной позже, часов в 12. Тогда я решил пока поговорить с Фернаном о плане следующего номера. Все были очень любезны, но как будто немного встревожены.

Наконец Берни принял меня.

- Ну как, лучше себя чувствуешь?

- Да, все в порядке. Кризис прошел.

- Рад слышать.

Он сидел в кресле, сложив руки на животе.

- Какие же у тебя планы?

- Возвращаюсь в стойло.

Назад Дальше