- Может, она участвует в черной мессе или в чем-то подобном. Я вижу, как она лежит обнаженная на алтаре, а ее дядя в черном клобуке совершает обряд, перемещая священные дары по ее лону.
- Андре, твоя фантазия…
- И тот сумасшедший садовник, который от зари до зари бродит с охапками цветов. Боже мой, ты просто обязан написать об этом!
Его ладонь вновь легла на мои пятнадцать страниц.
- "В сиянии звезд купол оранжереи начинает вздыматься, словно человеческая грудь". Нет! Я не откажусь от этого ни за что на свете!
- Я такого не писал!
- Но я же прочел! Ты гораздо талантливее, чем думаешь. У тебя чудесный дар вызывать ощущение чего-то неуловимого. Возьми Марка за руку и постарайся объяснить ему все это. Скрытое лицо! Вот что он должен заснять. Скрытое лицо этой девушки. Старый чердак, призрачная лестница, коридоры, кишащие вампирами… Я хочу, чтобы все это было между строк. Мне нужен астральный элемент, понимаешь?
Я понимал. И прежде всего понимал, что снова увижу Терезу. "Завтра в это время я буду с тобой, с тобой, с тобой…" - эта мысль долго крутилась у меня в голове. Можно продумать дело до мелочей, оценить различные возможности, потом вдруг - стоп! - и нет ничего, кроме абсолютной Пустоты. "Так, может, это и есть любовь", - продолжал я свою околесицу, покидая издательскую контору. Во всяком случае, спорить с Берни было совершенно бессмысленно.
Глава 5
Мне нравилось, что Марк говорил, только когда его спрашивали. Он еще тут, а вы уже забыли о нем. Через плечо перекинуты две камеры: "Хассельблад" для цветной съемки, "Контафлекс" - для черно-белой. И всегда под рукой черная сумка с линзами. Марк часами протирал их носовым платком, дышал на них и смотрел на свет: не осталось ли отпечатков пальцев или пылинок - лишь затем, чтобы засунуть линзы обратно в сумку. Он всегда бродил где-то поблизости, и то тут, то там слышалось щелканье затвора. Можно было внезапно обнаружить его застывшим в какой-нибудь необычной позе, например, лежащим на спине прямо у твоих ног. Тонкие губы, длинный нос, очень выразительные серые глаза и длинные с проседью волосы делали Марка красивым и загадочным. То ли ему было все до лампочки, то ли, наоборот; он воспринимал все ужасно серьезно, и внешнее безразличие лишь скрывало огромную сосредоточенность - я никогда не мог понять.
После трех пересадок мы наконец добрались до места. Было девять утра.
В этом глухом городе станция была пустынна, как и все остальное, и от станции шла длинная липовая аллея. Кроны деревьев смыкались, образуя сплошной зеленый свод. Прекрасная картина.
- Значит, вы вернулись? - сказал хозяин гостиницы. - Надолго останетесь? У нас свадьба в конце недели. С пятницы все будет забито.
Я сказал, что мы останемся на два дня, и он дал нам двухместный номер. Едва мы очутились в комнате, Марк занял позицию у окна и начал снимать собор. Потом он спросил, не могли бы мы выйти и взглянуть на этот собор под другим углом.
- Мы приехали не для того, чтобы фотографировать собор, - сказал я.
- Он очень красив.
- Таких не меньше пятисот во Франции.
- Расскажи, в чем тут дело, Серджио. - Он всегда называл меня "Серджио". - Берни почти ничего не объяснил. Какая у тебя цель?
- Не знаю.
- Берни говорил что-то о девушке, которая живет одна в большом доме. И это вся история?
- Более-менее.
- И что в ней особенного, в этой девушке?
- Очень хорошенькая.
- Во Франции пять миллионов хорошеньких девушек.
- Идея Берни, не моя, в том, что девушка, город и… окружающая обстановка - все это связано воедино.
- Некая картина Франции, так?
- Не совсем. В здешних краях есть волшебные источники, колдуны, легенды…
- И ты хочешь, чтобы я снимал легенды?
- Три тысячи жителей, - прочитал я вслух, открыв путеводитель. - Средняя высота сто семьдесят четыре фута. Отдельные холмы достигают пятисот девяти футов. В ясную погоду можно видеть Пиренеи, которые находятся в сорока восьми милях отсюда. Главный источник дохода сельское хозяйство. Фруктовые сады. Сосновые леса. Незначительные остатки архитектуры римского владычества. Развалины средневековых укреплений. Нормандские вторжения в девятом и десятых веках. Испанское вторжение в шестнадцатом веке.
- И что дальше?
- Все.
- Но зачем конкретно ты приехал, Серджио? В чем твоя идея?
- Идея в том, что у здешних ящериц женские тела, а луна на самом деле из зеленого сыра.
- Нет, серьезно.
- Я знаю не больше твоего.
- С чего же мы начнем?
- С начала. Берни интересует девушка.
- А тебя?
- Меня тоже.
Мы нашли ее во фруктовом саду - в клетчатой рубашке, бежевой юбке, зеленом шифоновом шарфе. Птицы устроила вокруг нее адский шум. Тереза срывала листья латука.
Она выпрямилась. Ее фигура отбрасывала колеблющуюся косую тень. Марк начал снимать с выдержкой 1/28, но перешел на 1/135, когда мы подошли ближе.
- Что случилось? - спросила она, глядя на него. С Терезой - как я мог забыть? - все было не так, как со всеми. Она не проявила ни малейшего интереса к ответу на мой вопрос (Мой приятель хочет сделать несколько снимков для газеты, кое-какая дополнительная информация, если не возражаешь. Разве я не обещал, что мы скоро снова увидимся? Но ты, кажется, не очень рада? Я, конечно был…) и, указав на плодовое дерево, объявила:
- У нас будут вишни в сентябре. Только тут она впервые взглянула на меня и улыбнулась - Марк за моей спиной снимал уже при 1/250.
- Я ждала тебя, - сказала она. - Мне приснился сон прошлой ночью.
Она взяла меня под руку, и мы стали бродить по полянам.
"Этого не надо, - говорил мой взгляд Марку, - Вырежь сцену встречи трагических любовников во втором акте, когда они гуляют, не подозревая, что их ожидает скорая смерть".
Между тем Тереза рассказывала свой сон. В город прилетели птицы. Их вожак разыскал мэра и сообщил, что они намерены расположиться на ночлег в сквере; пусть каждый житель принесет веточку, щепку или кусок проволоки для постройки гнезда. Птицы очень устали после дневного перелета и не могут собирать все это сами в такой поздний час. И так далее.
- Тогда я выбрала самую лучшую ветку в саду и пошла к скверу. Но когда я проходила мимо большого магазина, у меня возникла идея. Я зашла и спросила, где у них игрушки для птиц.
Марк перестал снимать и шел рядом с нами. Я поймал его взгляд, словно говоривший: "То ли еще будет".
- И все игрушки для птиц появились на витрине, - продолжала Тереза, сорвав ветку с дерева. Я решил играть в ее игру.
- И на что были похожи эти игрушки для птиц?
- Всех форм и всех цветов, как их песни.
- Но причем тут мое возвращение?
- Подожди.
Она говорила серьезно, почти торжественно. Звуки ее голоса накатывались волнами - и такими же волнами колыхалась рожь, через которую мы теперь шли, стараясь не топтать колосьев.
- Когда я пришла к скверу, там уже было построено огромное гнездо - от собора до гостиницы. Все птицы сидели внутри, и вдруг одна из них подлетела ко мне. Она была такая большая, темная, очень красивая, и я дала ей игрушку.
- Как у тебя со стариком Фрейдом? - поинтересовался я.
- Подожди… После этого был какой-то провал. А потом я осталась в сквере одна. Рассвело. Птицы уже улетели. И мне хотелось только попасть в гнездо. Я знала, что это запрещено и даже приведет к несчастью, но не могла устоять. И когда я оказалась в самой глубине гнезда, оно стало медленно-медленно закрываться надо мной. Тогда я позвала на помощь ту птицу…
- Ту, которой вы дали игрушку? - вежливо осведомился Марк.
- Да.
- И он пришел, этот тип? - спросил я.
- Да. Ты пришел.
- У нее не все дома, - сказал Марк вечером за обедом. Как мы провели день? Я ни о чем не думал… Огромные клочья чистого неба плыли над нашими головами, когда мы гуляли под палящим солнцем. От ее тела исходил запах теплого нетерпеливого животного. Мы остановились в прохладной тени у ручья. Глубокая зелень листвы отражалась в глазах Терезы. Она присела на корень дерева, в ней чувствовалась какая-то скрытая, бесцельно накопленная сила. Когда мы пересекали небольшой перелесок, ее голая рука защищала меня от веток, и я ловил эту руку, целовал кончики пальцев и задавал себе абсурдный вопрос: виноват ли я в том, что мне так хорошо?
Когда я вернулся в сад в дремотной тишине полудня, ленча в программе не было, - судя по всему, собиралась гроза. Марк с довольным видом начищал свои фильтры, надеясь пополнить коллекцию живописных картин неба. Потом - Бог знает, говорили мы о чем-то или нет - солнце опять вернулось на небо, а я не заметил, как это произошло, и в саду засмеялись птицы. Позднее, когда последний луч солнца медленно покинул лужайку, небо внезапно стало темно-синим. Я уловил едва ощутимый запах оранжереи, - перегной, торф, черви, копошившиеся среди гниющих листьев, - невдалеке прошел садовник Фу, прижимая к груди целую охапку горшков с дрожавшими цветами. И лето словно превратилось в зиму.
- Теперь я кое-что понял, - сказал Марк.
- Что именно?
- Почему ты вернулся, и почему я здесь. Я - алиби, не так ли?
- Я вернулся не по своей воле, Марк.
- Эта девочка хочет тебя. Она похожа на кошку во время течки. Знаешь, что я собираюсь сделать завтра, Серджио? Пойду повидаюсь с этим целителем - и прекрасно управлюсь сам. Чем плоха программа?
- А что предлагается мне?
- Тебе предлагается переспать с ней. И поскольку, я лишь молча водил вилкой по тарелке, он спросил:
- Что-нибудь не так?
- Да.
- В чем дело, Серджио? Скажи мне. Это из-за Ким? Послушай, не мое дело давать тебе советы, но… сколько тебе лет, Серджио? Тридцать три? Тридцать шесть? Ладно. Во всяком случае, я старше тебя. Послушай опытного человека: в жизни тебе будут нужны только воспоминания. В конце концов, это единственное-, что…
- Марк, - сказал я, подняв глаза, - она слишком много для меня значит.
- Что ты имеешь в виду?
- Не знаю.
- Ты как будто боишься…
- Оставь меня в покое.
Я бросил салфетку и отправился спать. Марк пришел много позже. Он был пьян.
- Ты оказался прав, Серджио. Можно мне включить свет? Ты не спишь? Ты оказался прав, здесь происходят странные вещи. Во-первых, послушай…
Он споткнулся о кровать и сел мне на ноги.
- Это местное песочное вино - настоящее чудо. У меня и правда все горло как в песке. - Он почесал свое горло. - Послушай, детка, я обошел всю местную знать и выпил и ними со всеми, но это только для того, чтобы помочь тебе. Вот так. Погоди-ка минутку, мне надо выпить стакан воды, чтобы промыть этот песок.
Он опять споткнулся об угол кровати, ухватился за раковину и стал пить прямо из крана.
- Во-первых, дядюшка Бонафу был замешан в другом деле, более серьезном, чем это, шесть лет назад. Я точно не понял, что там случилось. Два человека погибли - расплата за старые долги, в чикагском стиле, понимаешь? Там было какое-то наследство и так далее. "Убийство на расстоянии". Тебе это неинтересно? Или интересно? Теперь девушка. - Он подошел к кровати и, сделав мне козу, продолжал. - Ее родители погибли в автомобильной катастрофе. Это официальная версия. Люди говорят - но чего они только не говорят, Серджио? Есть две другие версии. Несчастный случай произошел, когда они ехали в деревню… Серизоль. Смотри, как я точен. Машина налетела на платан и разбилась в лепешку. И дедушка - ей тогда было восемнадцать находилась в машине. Но осталась цела и невредима. Теперь слушай внимательно. Только после седьмой бутылки они мне все это выложили. Ее мать страдала от неизлечимой болезни… По одной версии, - ты следишь за мной? - ее отец, двоюродный брат Бонафу, убил жену и представил ее смерть как…
- Марк, - сказал я, - ради Бога, заткнись и иди спать.
- Но это еще не все! Эти люди там, в долине, - все совершенно ненормальные. Здесь как раз вплетается история садовника. Имею честь сообщить тебе, что садовник мертв. По непроверенным данным. Стал призраком в тысяча девятьсот сорок третьем, когда был совершен обряд освящения. Ты не хочешь послушать историю о святилище? Одна из величайших страниц в истории Сопротивления. Ты знаешь, сто такое святилище? Я не знал. Один старик объяснил мне за стаканом вина. Святилище - это святые места. Посвящаются обычно Богу. Любому богу. Но могут быть посвящены и дьяволу!
- Продолжим завтра утром, - объявил я, выключая свет.
Я слышал, как он раздевается в темноте и невнятно бормочет:
- Это очень удобно: посвящаешь святилище дьяволу, и, когда кто-то другой входит туда без твоего разрешения, он падает замертво. Так и попались три немца, лейтенант и двое рядовых. Значит, ты приехал за легендами, Серджио? Отлично, мы попали куда надо. Это уж точно.
На следующий день жара стала невыносимой. В три часа разразилась гроза, и мы укрылись в хижине. На этот раз Тереза не стала разжигать огонь. Она только молча прижалась ко мне, и ее кристально ясные глаза стали темно-зелеными. До этого были всякие расспросы: ее жизнь, детство, планы на будущее, взгляды. Я рассказал о себе (служил в армии, в том числе восемь месяцев в Алжире, женился и так далее). Мы говорили обо всем, что когда-то чувствовали, любили, ненавидели, желали, или только думали, будто говорим, потому что на самом деле не придавали значения словам - они лишь отвлекали наши мысли от того, что неизбежно должно было произойти. И оно произошло. Именно там, в хижине, когда первые капли дождя упали на крышу и листья деревьев, мы поцеловались во второй раз. Первым был тот едва ощутимый трепет ее губ. Потом моя рука осторожно скользнула за ворот ее зеленой блузки - в то время, как она гладила мое лицо: два легких нежных пальца коснулись моего лба, потом носа и губ. С усердием слепого я в мельчайших подробностях изучил ее груди, прежде чем увидел их - жемчуг, сияющий в раковине - после того, как внезапным движением она отвела назад плечи и, изогнув спину, помогла мне сбросить ее блузку. Когда она разделась до пояса, я взял обе ее руки и поднял над головой. Мои губы зарылись в волнующий клочок волос подмышкой, затем, поднимаясь к шее, подобрали по пути каплю пота, пока вновь не слились с ее губами. В эту минуту я понял - я почувствовал это впервые в жизни, - что каждая частица наших тел предназначена и уже давно подготовилась к этой церемонии.
Все время во Вселенной принадлежало нам. Бесконечное время простиралось вокруг и струилось внутри нас. Внезапно резкий запах поднялся от ее лобка, тотчас смешавшись с запахом гниющего сена. Когда моя рука быстро опустилась к ее бедрам, я был приятно удивлен, обнаружив, что она уже расстегнула юбку. Я спустил ее юбку вместе с трусиками. Это движение, которое часто представляло для меня большие затруднения и неудобства, стало andante amoroso второй части симфонии. Оставалось одно препятствие - как избавиться от моей одежды? Но охвативший меня жар расплавил ее, и она слетала сама, словно пыль. Когда наши обнаженные тела соприкоснулись и пришел конец нашей невыносимой разделенности, я спросил ее глаза в последний раз, и они ответили мне спокойно, прежде чем закрыться. Потом ее губы шевельнулись:
- Уже так поздно, - произнесла она, и эти три слова превратились в едва заметную зыбь в застывшем воздухе.
В тот вечер, укладывая в чемодан пижаму и туалетные принадлежности, я сказал Марку:
- Помоги мне, придумай что-нибудь.
- Не беспокойся, Серджио. Можешь на меня положиться.
Марк также был удовлетворен проведенным днем. Он подружился с Бонафу, который почему-то хотел сфотографироваться во всех мыслимых ракурсах.
- Он такой же комедиант, как и все остальные, - сказал Марк, - я даже видел, как он пытался загипнотизировать паралитика. Но самое удивительное - вот, смотри!
Он вытянул свою левую руку.
- Она у меня никогда полностью не распрямлялась что-то там в суставе, какое-то затвердение связок. Он сразу заметил и предложил вправить. Взял мою руку, тряхнул ее несколько раз и поставил какую-то припарку на локоть. Потом положил обе руки мне на крестец… Крестец и локоть - вроде никакой связи, но я сразу почувствовал во всем теле чудесное тепло. Как будто кровь закипает. Очень приятно.
Марк упаковал свой небольшой чемоданчик и легко поднял его левой рукой.
- Видишь, раньше я так не мог. - Потом он осторожно уложил в черную сумку свои фотопринадлежности. - Переезжаешь к ней?
- Да.
- Надолго собираешься остаться?
- На несколько дней. До конца недели.
- Но теоретически ты еще в отеле? Я имею в виду, если они захотят тебе позвонить.
"Они". Мне понравилось множественное число. "Ими" могли быть только Берни или Ким.
- Скажи "им", что они могут позвонить мне во время ленча. Я здесь буду питаться. По крайней мере днем.
- Почему бы тебе не позвонить самому? Это гораздо проще.
- Не хватает смелости, Марк.
- И ты действительно считаешь, что таким образом получишь суперисторию?
- Это весьма обширная тема, - уклончиво ответил я. Ощущение радостной легкости и свободы от какой-то ответственности не покидало меня с тех пор, как я решил остаться (с тех пор, как она решила за меня).
- Но завтра - последний срок, Серджио. У меня как раз осталось время проявить пленку.
- У них есть моя первая статья. Другая пойдет в следующий номер.
- Значит, это история в несколько серий?
- Кто знает. Мы заключили кровавый договор.
- Что?
- Мы смешали нашу кровь. Это значит, что теперь ничто не сможет нас разлучить.
- Ты не шутишь?
- Нет. Посмотри.
Я показал ему след от укола, который был виден на кончике моего мизинца, и рассказал, как Тереза взяла булавку, проколола сначала мой, а потом свой палец, затем, бормоча какое-то заклинание, приложила их друг к другу и немного повращала, чтобы кровь смешалась. Похоже, Марку не очень понравилась эта затея, но он постарался не подать вида.
- Попрощайся за меня. Мне уже некогда ее навестить. Он закинул на плечо свою сумку и взял чемоданчик.
- Чао, Серджио. Ты все-таки остерегайся.
- Остерегаться чего?
Он не ответил и стал спускаться по лестнице. Мы оплатили счет в холле. Я сообщил Ларагэ, что мой друг уезжает, а я нашел комнату в городе. Если на мое имя придут какие-то письма, пусть оставит их для меня, если же кто-нибудь позвонит, пусть скажет, чтобы перезвонили в любой день во время ленча. Это было в пятницу.
- Я буду в Париже в понедельник рано утром, - сказал я Марку, когда, выйдя из гостиницы, мы пожали друг другу руку.
- Надеюсь, картинки получатся.
- Я тоже надеюсь.