Парнишка стремительно хмелел. Он снова потянулся к бутылке. Там уже плескалось на самом донышке.
– Слышь, – лейтенант обернулся к Андрею и хитро сощурился, – а чего вы с батей вообще здесь? Ты извини, брат, но я у полкана твой пропуск подглядел. Ты же из этих… люди в штатском. Шрамовник, да?
Андрей не смотрел на паренька. Стряхнув с колен крошки, он встал и пошел за палатку. Там гора скатывалась вниз двухсотметровым обрывом. Весь их лагерь примостился на неширокой полке между пропастью и скальной стеной, уходящей вверх и вверх, к седловине перевала. Долина под горой была погружена во тьму, лишь чуть серел серпантин ведущей к перевалу дороги. И там, внизу, в черноте, помаргивали светляки. Огни пехотного лагеря? Для чего загнали в эту щель между горой и Границей не сто, не двести человек – судя по ярким точкам, не меньше двух, а то и трех полков. Дай бог, чтобы не целая дивизия жалась в долине. Зачем?
Сзади зашелестели падающие с тропы камешки и послышались неровные шаги. Голос с легким восточным акцентом спросил:
– Ну что, Андрей Дмитрич, уже догадались? Или подсказать?
Андрей поддел носком ботинка скальный осколок, столкнул его в пропасть. По камням внизу застучало.
– Был один такой умный человек, – продолжил голос, – а, может, и не очень умный. Звали его то ли Иваном, то ли Йонаханом, то ли вообще Павлом, и написал он одну книжку. Эту книжку очень любят у вас на Моховой.
Недоброе предчувствие взвыло во весь голос. Андрей так резко крутанулся, что чуть не потерял равновесие. На секунду представилось, как, раскинув руки, его тело валится на острые камни внизу. Потом видение смыло волной ярости.
– Они собираются их всех угробить? Открыть Границу кровью? Они что, спятили?! Это же безумие!
– Ну почему же?
В темноте шрамовник не мог сказать наверняка, но, кажется, Печник улыбался.
– Это вовсе не безумие. Это просто одна из теорий. Наверное, вам не раз говорил ваш профессор… Георгий Петрович, кажется? Если на Границе пролить очень много человеческой крови, она разомкнется. Это пробовали проделать уже не раз. Но никто до сих пор не думал, что понадобится столько крови.
Он кивнул на долину. Андрей ошалело вглядывался в спокойное скуластое лицо.
– Кто вы такой, Печник? Кто вы, черт побери, такой?
Печник пожал плечами.
– Я простой мусорщик. Не забирайте в голову. Пойдемте лучше чай пить.
– Мне надо поговорить с полковником.
– Не надо.
Но Андрей уже шагал к лагерю.
На сей раз полковник орал так, что "летучая мышь" под потолком выплясывала дикую пляску, а часовой то и дело норовил заглянуть вовнутрь. Когда ушастая, наголо выбритая голова в очередной раз скрылась за пологом, полковник перевел дух и громко зашипел:
– Вы думаете, мне это нравится? Думаете, я тут чем-то распоряжаюсь? Да вы что, идиот? Я бы и сам всех по домам распустил, первый бы сбежал отсюда, только бы меня и видели. Не могу. Приказ. И у вас приказ. И, между прочим, у вас там все знают и все одобрили.
– Не может быть, – возразил Андрей, понимая, что так оно и есть.
Полковник пропустил это мимо ушей.
– Послушайте, нам бога надо молить, чтобы эта дрянь сюда не добралась. А вы мне тут панику разводите.
– А что же с ребятами в долине? Вы утром просто прикажете открыть огонь по лагерю, сбросите на них пару бомб…
– И прикажу! – снова взорвался полковник. – Прикажу! Мне же приказали, и я прикажу! И вы не будете совать свой нос, будете делать, что вам велено.
Он приблизил лицо к Андрею и снова зашептал:
– Вы что думаете, мне приятно по своим стрелять? Я радость получаю от этой бойни? Да вы знаете, что штаб делал запрос в ваш чертов СКАР. Просили дать нам приютских – все равно им подыхать, так хоть быстро помрут, не на каких-нибудь урановых рудниках. Нет, отказали! Ваша, говорят, операция, вы и расхлебывайте. А у нас этика-эстетика. А похоронки по всем этим мальчишкам кто будет рассылать, вы?!
Андрей подумал, что если бы внизу были дети из приютов, ему пришлось бы пристрелить полковника. И почувствовал недостойное облегчение.
– Ну что, успокоились? – прогудел полковник. – Тогда идите, идите, не мешайте. Мне еще летучку проводить, а я не спал три дня. И никто из офицеров не спал. Идите хоть вы отоспитесь. Завтра нам силы понадобятся. Вдруг она, сука, и впрямь откроется?
Андрей шел от палатки, опустив голову и пиная мелкие камешки. Небо на востоке уже чуть светлело. Он шел и корил себя. Бормотал сквозь зубы: "Что, брат, сдулся? Спекся? А надо ведь было старого хрыча прибить". Можно было, конечно, нагнать сюда газетчиков. Так наверняка поступил бы Митька. Он ведь и сам был из их братии. Верил в силу произнесенного слова. Андрей вытащил мобильник и взглянул на табло. Без четверти пять. Не успеть. Даже если разбудить звонком Левку Первушкина, Митькиного оператора и закадычного друга – все равно не успеть. Пока тот глаза продерет, пока поймет, что к чему, пока дозвонится до редакции… Оставалось только ждать.
У костра Печник допивал чай. Лейтенант Суворов лежал, положив голову на согнутый локоть, и блаженно посапывал. Увидев Андрея, мусорщик выплеснул из второго стакана остатки водки, протер салфеткой и налил мутноватого кипятку.
– Вот, выпей, Андрей-багдасар.
Андрей устало опустился на плащ-палатку и сказал:
– Как вы мне надоели своими ужимками, Печник. Как вы все мне надоели.
Чай, однако, он взял и с отвращением выпил. Горло саднило от крика.
– Хотите, анекдот расскажу, Андрей Дмитрич? – невозмутимо предложил мусорщик.
– Валяйте, – вяло согласился Андрей.
– Приходит ангел смерти к молдованину, к японцу и к русскому. И спрашивает: "Чего бы вам такого из выпивки и закуски принести напоследок, чтоб умирать легче было?" Молдованин попросил вино и мамалыгу, японец сакэ и вареную рыбу, а русский – стакан живой воды и селедку. Ангел все это принес. Молдованин выпил вино, съел мамалыгу и умер. Японец выпил сакэ, съел рыбу и умер. А русский селедку в стакан с живой водой положил, пригорюнился и говорит: "Одни мы с тобой, золотая рыбка, остались!"
Шрамовник угрюмо посмотрел на Печника:
– А смысл в чем?
– А вам еще и смысл нужен?
– Тьфу!
Андрей сплюнул. Отпихнув разметавшегося во сне лейтенанта, он завернулся в плащ-палатку и закрыл глаза.
Интер. Церковь на болоте
…Заскрипев, распахнулась тяжелая дверь. Из-под церковного свода посыпалась труха и разлетелись голуби (откуда голуби на болоте, подумал Андрей), узкие лучи света ударили в щелястый пол (откуда свет?).
Ноги помнили, как пружинят ступеньки – не ступеньки, болотные кочки, выжимающие из себя соленую влагу. Андрей прищурился, вглядываясь в полумрак. За невысокой кафедрой, там, где должен был быть иконостас и алтарь, высился деревянный крест. У креста маячила фигура батюшки с кадилом. Батюшка, чернорясый, долгобородый, бормотал неразборчиво, кадило покачивалось в его руке. За крестом, в полушаге от батюшки, воздух начинал дрожать и плавиться – там уходил вверх темный купол Границы. На Границе стоял Митька и держал за руку…
– Камиль?
– Папа!
Только сейчас Андрей сообразил, что и в его руке зажата детская ладошка. Глянул вниз, на светлый хохолок на Димкиной макушке. Папа. Как Андрею хотелось, чтобы этот мальчик называл так его – но Димка тянулся к высокой фигуре за крестом.
– Приидет искупитель, – бормотал батюшка, поклакивали его зубные протезы, поблескивал высокий лоб с залысинами.
– Георгий Петрович?
– Искупитель приидет, и кровью своею нас всех причастит, и живых и умерших. И распахнутся врата…
Андрей знал, что спит, и сон этот ему не нравился. Он попытался проснуться, но воздух стал горяч и вязок, как расплавленное стекло. Сон не отпускал.
– Прошу.
Батюшка сделал рукой приглашающий жест, и Андрей почувствовал, как ноги сами несут его к алтарю и кресту.
– И молоточек-то, молоточек не забудьте.
– Папа?
Маленький Димка недоуменно смотрел, как его отец подхватывает под мышки второго мальчишку. Бледное личико Камиля было состредоточенным. Он и не подумал вырываться, когда Митька приложил его левую, сухую ручку к кресту и нанес первый удар. На пол закапало.
– Кровью своей… А что же вы, Андрей Дмитриевыч, что же вы? Ваша очередь.
Непонятно как в руке у Андрея оказался молоток – возможно, его успел втиснуть в ладонь назойливый батюшка. Димка смотрел снизу недоуменно и обиженно.
– Что же вы. Раньше сядем – раньше слезем, как говорили латиняне. Один гвоздик в одну ручку, другой гвоздик в другую. Потом за поперечину возьметесь с братцем вашим, он с той стороны, вы с этой, поднатужитесь – оно и завертится. А так никак. Присохло. Без смазки-то, без кровушки, не раскрутите. Монетка, монетка…
Кровь маленького ыырка стекала к подножию креста темной струйкой. Митька выжидающе смотрел единственным взглядом, и суетился священник, и тянулся к отцу Димка. Андрей поднял молоток. Размахнулся и что было силы опустил его на поперечину креста, там, где она сходилась с основанием. Взметнулась вековая пыль. От грохота заложило уши. Стены церквушки дрогнули, зарябили, и по болоту прокатилось…
…задохнувшись, Андрей откинул с лица плащ-палатку. Вокруг ревело так, что, казалось, рушатся горы – но это всего лишь началась бомбардировка.
8
Долина кипела. Андрей отобрал полевой бинокль у лейтенанта, блюющего за грудой мешков с песком. Зачем нужны мешки, Андрей не понимал, пока одна из бомб не разорвалась в скалах внизу, и НП не окатило каменным крошевом.
– Могли бы зэков каких-нибудь нагнать, – прохрипел рядом немолодой майор.
И выматерился. Из-под его фуражки, с седоватых волос ручейками стекал пот.
– Зэки давно бы уже разбежались. Выковыривай их потом отсюда.
Голос у полковника был спокойный, но странным образом перекрывал царящий в долине ад. Андрей мельком взглянул на него и понял, что Разинцев уже все для себя решил. Откроется Граница, не откроется – вернется к себе домой, нальет коньяку и застрелится. Шрамовник навел бинокль на бывший пехотный лагерь. На месте палаток и вчерашних костров висело облако пыли. Что-то горело, хотя, казалось, гореть было уже нечему. Обильно сдобренный кровью камень потрескался, обуглились невысокие деревца, и несло оттуда гарью и пороховым дымом. Запаха сгоревшей плоти пока не было, но он будет. К вечеру потянет мертвечиной…
– Ну вот, кажется, и все, – так же ровно сказал полковник. – Ждем.
– Чего ждем? – истерически взвизгнул майор. – Ты что, не видишь? Этих перебили, сейчас за нас возьмутся. Думаешь, им нужны свидетели?
Словно в подтверждение, неподалеку грохнуло. С обрыва посыпались камешки. Майор вскочил и кинулся было бежать, но полковник ухватил его за шиворот и швырнул обратно на землю.
– Сиди.
Майор тихонько заныл. Полковник повел головой, будто воротник натирал ему шею, и повторил:
– Всем сидеть. Ждем, наблюдаем за Границей.
Долго ждать не пришлось. Андрей увидел в бинокль, как над медленно оседающей пылью зарябил воздух. Это напоминало мираж, висящий над шоссейными дорогами в особо жаркие дни. То же мельтешение на грани видимости, и черный асфальт превращается в озерную гладь. Казалось, по предгорьям разливается прорвавшая плотину вода. Не темными кляксами, как на снимках со спутника – живой волной текла по земле чернота.
Рядом охнул лейтенант. Откашлялся, но голос его все равно пустил петуха:
– Скалы… это удержат?
Андрей пожал плечами. Камень держал Границу лучше, чем земля. У плеча завозился Печник. Привстал, вытянул тощую шею и уставился на сжирающее долину черное озеро.
– Не удержат. Надо уходить.
– Без паники. Никто никуда не уйдет.
В глазах полковника бегали сумасшедшие огоньки. Печник поднялся, и, отряхнув колени, полез на груду мешков.
– Назад!
Андрей перехватил руку полковника и вырвал пистолет.
– Ах ты су…
– А-а!
Лейтенант что было силы боднул Разинцева головой в живот. Тот выдохнул и тяжело осел. Майор, не переставая скулить, поднялся на четвереньки.
– Тикать надо. Тика-ать.
Андрей понял, что у него в руке зажат пистолет полковника, и что все смотрят на него.
– Испытание прошло неудачно.
Он откашлялся, чувствуя, что еще немного – и заголосит, как мальчишка-лейтенант.
– Надо эвакуировать лагерь. И быстро. Майор, распорядитесь.
Седоватый вскочил и рванул вверх по склону, крича на бегу. Андрей продолжил:
– Лейтенант, ведите командующего. Грузитесь в вертолет.
Суворов попробовал поднять полковника. Тот мешком осел на землю. Лейтенант беспомощно оглянулся.
– Он не идет.
– Печник, помогайте.
Андрей, крякнув, вздернул Разинцева на ноги и потащил к лагерю. Голова у полковника моталась, как у дохлой птицы. Он что-то бормотал, но у шрамовника не было желания прислушиваться. С другого боку пристроился Печник, и стало полегче.
Едва они дошли до первого ряда палаток, их чуть не сшибли с ног. Метались солдаты. Гудя, в небо ушел переполненный вертолет. У второго стояла давка – летчика выкинули из кабины, и он кричал пронзительно и жалобно, извиваясь под ногами дерущихся. Печник, осевший под грузным Разинцевым, прохрипел:
– Бросьте его, Андрей Дмитрич. Бросьте.
– Помолчите. Давайте к скалам. Если заберемся достаточно высоко…
Когда они пробились к скальной стене, стало ясно, что полковника не утащить. Грузное тело обвисло у них на руках. Разинцев и не пытался двигаться.
– Черт! Че-ерт!
На гору гроздьями карабкались солдаты в пятнистой форме. Это напоминало турнир по дикому скалолазанью – разве что то один, то другой участник турнира с криком срывался вниз. Других звуков на плато не было. Только сейчас Андрей заметил, что гул в долине стих, и замолчал лагерь.
– Лезьте!
Наконец и Печник не выдержал.
– Что вы смотрите, лезьте быстрее.
Андрей осторожно опустил полковника на землю и полез. Рыхлая порода крошилась под пальцами, ноги в скользких ботинках срывались. Впереди споро карабкался Печник. Даже и сейчас он не бросил мешка, и тот болтался у него за плечами. Андрей толкал себя вверх. Скоро дыхания стало не хватать, губы посолонели от пота. Пот стекал в глаза, мешая разглядеть неровности скалы. Пальцы обшаривали склон в поисках мельчайших выемок.
– Лезьте, у вас хорошо получается.
– Заткнитесь, – прохрипел Андрей, распластываясь по скале.
Мимоходом глянув вниз, он увидел, что там уже все почернело. Граница накрыла сбитые отступлением палатки и посадочную площадку, и сейчас медленно поднималась вверх, как вода, наполняющая шлюз. С удивлением Андрей понял, что забрался уже высоко. Солдаты остались внизу, и одно за другим зеленые пятна тонули в черноте. Шрамовнику даже показалось, что он видит расходящиеся круги – и тут рука сорвалась. Одно ужасное мгновение он провисел над пропастью, цепляясь одной рукой, но потом все же сумел ухватиться и подтянуться. Ноги нашли опору. Андрей прижался к камню и понял, что весь дрожит. Ободранная ладонь кровоточила.
– Все, не могу. Лезьте без меня.
Печник остановился – и стал спускаться.
– Куда?!
Не говоря ни слова, мусорщик ухватил Андрея за ворот и с неожиданной силой потянул вверх.
– Лезьте! Давайте, впереди меня, ну!
И, подчинившись этой силе, Андрей снова пополз вверх. И тут подъем неожиданно кончился. Он перевалился через край и распластался на камнях, вжавшись лицом в острое крошево. Но рука снова затеребила, не давая покоя.
– Лезьте!
– Куда?!
– Ко мне на плечи! Ну!
Андрей, уже ничего не соображая, ухватил Печника за плечо и наступил ботинком на согнутую спину.
– Держите!
Шрамовник не сразу понял, что Печник сует ему сигнальный факел.
– Давайте, зажигайте. Вертолет за вами спустится. Меня вытащит Камиль, но двоих он не удержит.
Задыхаясь, Андрей смотрел, как черная волна захлестывает скалу и растекается под ногами.
– Ну же!
Когда Граница коснулась ног Печника, тот напрягся и задрожал.
– Зажигайте!
Андрею передалась дрожь. Он сумел отломить верхушку факела только с третьей попытки, и в небо ударил сноп красных искр. Кругом уже царила ночь, и в этой ночи вдруг засветился проем. Бледная детская ручка вцепилась в ладонь Печника и потянула. Тот закричал:
– Подожди, Камиль, подожди! – но рука уже утягивала его туда, в свет.
Андрей почувствовал, что опора под ногами исчезла, и он падает. Со странным спокойствием он подумал – когда эта штука сомкнется над головой, что будет? Сразу ли остановится сердце, или еще придется помучиться, как солдатикам там, внизу? Неожиданно подошвы наткнулись на твердое, и Андрей понял, что снова стоит на чьих-то плечах. Чьи-то руки крепко сжимали его лодыжки, и пальцы этих рук были холодны. Андрей опустил глаза. Митька смотрел в лицо брату, и оба его глаза были на месте, а губы кривились и дрожали от усилия.
Сверху загудело. Канат, упавший из вертолетной двери, ударил Андрея по щеке. Поднятая винтами буря на мгновение разогнала черноту. Уже проваливаясь в свет, Андрей успел увидеть, как Митька машет ему снизу рукой и кричит что-то – но что? – и за митькиными плечами стоят сотни, тысячи… А потом вертолет ушел в натруженное, самим Господом распаханное небо.
Пост. Церковь на болоте
Топь в очередной раз чавкнула, и сапоги Малышева погрузились по колено. Андрей выругался и протянул профессору слегу, но тот только беззаботно махнул рукой:
– Ничего-ничего, не беспокойтесь, сейчас сам выберусь. Как там в анекдоте? Пользы никакой, зато к земле привыкаю.
Андрей пожал плечами и зашагал вперед, пробуя неверную почву слегой и обходя заросли рогоза. Все было похоже и не похоже на сон. Так же чавкало под ногами, так же несло распаренной топью, так же гудело комариное облако. Не было лишь огоньков.
Церкви тоже не было. Вместо нее высилась посреди болотища одинокая стена, и за дверным проемом ее, проемом без двери, дрожало зыбкое марево. Андрей смахнул со лба пот и облизнул соленые губы.
– Это и есть она?
Благоговение в голосе профессора его позабавило. Он даже хмыкнул.
– Не смейтесь, Андрей Дмитриевич. Вам-то не в новинку, а я столько думал о ней, столько писал – а вижу впервые.
– Я не смеюсь. А вы не расслабляйтесь пока. Видите, где осока густо растет? Нам к тому ручью. Не стойте только на месте, засосет.
Они пробирались по болоту еще четверть часа, и профессор совсем выдохся, хотя и старался держаться бодро. Наконец они добрались до ручья. Малышев уронил слегу в грязь и тяжело опустился на вросшее в землю бревно. Андрей присел у воды. Подобрав гибкий прутик, он принялся ворошить прибившиеся к берегу листья.
– Вам, наверное, интересно, зачем я за вами увязался. А вы так и не спросили.
Андрей не отвечал. Он смотрел на приближавшегося с той стороны человека. У ног человека крутился небольшой пес, даже, кажется, щенок.