Сколько времени она бродила по улице? Ведь не полтора же часа?
– Ты вроде озябла, – сказал он.
– Я… э-э-э… в доме было жарковато… отопление. Давай вытащим чемодан, я оставила машину как раз здесь.
Пошатываясь под тяжестью чемодана, они вошли в дом, и Алекс почувствовала, как тот стукнулся о стенку.
– Осторожно, – бросила она.
– Прости.
Они опустили чемодан на пол, и Дэвид закрыл двери; Алекс увидела на ковре лепешку засохшей грязи.
– Ради бога, Дэвид, сколько грязи ты натащил! – внезапно оживившись, закричала она.
Он покраснел, словно был в чужом доме, и, нагнувшись, развязал шнурки грубых башмаков.
– Прошу прощения, – покорно пробормотал он. – Сейчас уберу.
Она сразу же пожалела о своей вспышке и виновато посмотрела на Дэвида, который, согнувшись, стаскивал обувь. Она видела его обвисший свитер с высоким воротником, потертую твидовую куртку с неумелыми заплатками и бесформенные коричневые брюки. В бороде пробивалась седина, а загрубевшая кожа на лице покраснела. Трудно представить себе, подумала она, видя, как он стоит в грубошерстных носках, из которых высовываются большие пальцы, как взыскательно в свое время относился он к своей внешности – носил костюмы лишь от лучших портных, шелковые рубашки, мокасины от Гуччи, предпочитал ездить только в "феррари" и любил по утрам заскакивать к "Трампу", приветствуя Джонни Голда и называя по именам официантов.
– Ты права, – сказал он, – здесь и в самом деле жарко. Невероятно жарко. Ну, как ты себя чувствуешь? – Он потянулся поцеловать ее, споткнулся и чуть не упал. – Оп!
Она почувствовала колючее прикосновение его усов, уловила запах алкоголя; кончик его языка проник между ее губ. Она поежилась.
– Дэвид, – укоризненно сказала она.
– Я всего лишь поцеловал свою жену.
– Тебе обязательно надо было выпить, прежде чем ехать на встречу со мной?
Он смущенно переминался с ноги на ногу.
– Если бы тебя перехватили и заставили подышать в анализатор, с тобой было бы кончено. Хочешь кофе?
– Я бы предпочел немного виски.
– Думаю, тебе уже хватит.
Господи, ну чего ради она вытащила его, подумала Алекс, испытывая чувство вины; теперь ей хотелось, чтобы он исчез, – он был ей не нужен – ни он, ни кто-либо другой. Все это ошибка, игра ее воображения, или нет? Так или иначе, она должна во всем разобраться. Когда рядом с тобой живой человек, чувствуешь себя увереннее.
Она сварила для него кофе и принесла в гостиную. Разозлившись, вырвала у него из рук стакан с виски.
– Выпей вот это; я хочу, чтобы ты протрезвел: мне надо поговорить с тобой.
– Я могу остаться тут на ночь, – сказал он.
– Нет, не можешь.
– Это мой дом.
– Дэвид, мы же договорились.
Он уставился в чашку с кофе и сморщил нос. Господи, он и в самом деле смахивает на одного из буколических грубоватых фермеров из книжек, подумала она. Как только человек может столь быстро и решительно измениться? Ведь прошло всего два года. Или же он менялся уже давно, а она не замечала? Сейчас он был тут чужаком, и эта обстановка его явно тяготила; Алекс пришлось напрячь память, чтобы вспомнить: ведь именно он обставлял дом, тут все было сделано по его вкусу – и мебель, и расцветка. И как бы там ни было, в его присутствии она чувствовала себя в безопасности, словно бы рядом с ней был большой мохнатый добрый медведь. Она была напряжена, как рояльная струна, и, присев на ручку кресла рядом с Дэвидом, слушала громкие хлюпающие звуки, с которыми он тянул кофе, пытаясь разобраться в сумятице мыслей и путанице эмоций.
Смущенно повертев в руках стакан с виски, Алекс осторожно поставила его перед Дэвидом.
– Может, это прозвучит странно, Дэвид, но мне все время кажется, что Фабиан где-то рядом.
Нахмурившись, он поднял на нее глаза:
– Где-то рядом?
– Да.
– Ты хочешь сказать, что, по-твоему, он не погиб?
Алекс взяла сигарету и протянула ему пачку. Он покачал головой и извлек из кармана кисет с табаком.
– Я был в морге. Я провел во Франции шесть ужасных дней с телом моего сына… нашего сына.
– Но ты не видел его?
– Нет, слава богу, не пришлось; мне не дали… сказали, он в таком виде…
Алекс передернулась.
– Я знаю, что он мертв, Дэвид. Но у меня такое ощущение… сама не знаю, в чем дело… такое ощущение, что он рядом.
– Ты продолжаешь помнить его… мы оба, это естественно.
– Ты не думаешь, что тот сон, в то утро, когда он погиб, – тот сон, что приснился нам обоим, – ты не думаешь, что в этом есть какая-то странность?
Он вскрыл жестянку и вытащил из нее листик папиросной бумаги; она смотрела на его сильные грубоватые пальцы: желтые пятна никотина, черные ногти.
– Совпадение, а может, телепатия. У моей матери было нечто подобное во время войны, в тот день, когда погиб мой отец: она клялась, что видела его сидящим у живой изгороди в дальнем конце лужайки. Она обратилась к медиумам, они устроили в доме несколько сеансов, и потом она утверждала, что постоянно разговаривает с ним.
– И что он говорил?
– Ничего; разве что рассказывал, что там вокруг все синее. В этом-то и дело, мертвые никогда не замечают ничего интересного. – Он лизнул краешек бумажки и свернул самокрутку.
Дверь внезапно дернулась, приоткрывшись на несколько дюймов; Алекс подпрыгнула, сердце учащенно забилось; порыв холодного ветра коснулся затылка, и, повернувшись, она увидела, как пузырем вздулась портьера.
– Это ты открыл окно?
– Да, – признался Дэвид.
Она почувствовала облегчение, будто ее окатило потоком теплой воды.
– Ты очень вымоталась, – сказал он. – Тебе бы нужно отдохнуть, отправляйся куда-нибудь.
– В данный момент не могу: мне предстоит заключить две очень важные сделки.
– Отправляйся в "Замок Хайтауэр" – можешь занять свою комнату и заниматься чем захочешь. Там спокойно, а сделки можно заключать и по телефону. Приезжай в любое время, только дай знать, тебе будут очень рады.
– Спасибо. – Она улыбнулась. – Может быть. – Помедлив, она склонилась к столу, рассеянно водя пальцем по кромке стакана с виски. – Я хочу кое-что тебе показать.
Она провела его в фотолабораторию, но, взяв со стола отпечатки, в изумлении уставилась на них; на фотографиях не было ничего, кроме мешанины серых и белых пятен. Покачав головой, она поднесла негативы к стеклу фонаря. Ни на одном кадре ничего не осталось. В полном смысле слова – ничего. Словно их никогда не проявляли.
– Должно быть, ты не закрепила их как следует, – сказал он.
– Не смеши. Конечно, я все сделала как надо.
– А может, раствор хранился слишком долго и стал слабым… так бывает. А что на них было?
– В этом-то все и дело. Эти снимки прислал мне клиент… целую катушку; он несколько эксцентричен… там были кадры гениталий некоторых животных. – Она заметила недоверчивый взгляд Дэвида и покраснела. – Он знал, что я интересуюсь фотографией. Как бы там ни было, я проявила их и сделала отпечатки, получились они отлично; я повесила их сушиться, а когда спустилась проверить, то на каждом кадре увидела лицо Фабиана – оно появилось на них само собой.
Взглянув на нее, Дэвид пожал плечами:
– Двойная экспозиция.
Она покачала головой:
– Нет, не могло быть.
– Он знал Фабиана, этот твой клиент?
– Нет. Да и вообще у него не было никаких причин снимать Фабиана. И к тому же на негативе его не было.
– Ты хочешь сказать, что не заметила его.
– Нет. Просто его там не было.
– Ты уверена? Может, ты не обратила внимания?
Она покачала головой.
– Алекс, ты понимаешь, что в данный момент очень напряжена и…
– Да нет же, дело совершенно не в этом, – фыркнула она. – Господи, к чему ты клонишь? Хочешь засунуть меня в психушку?
– Может, тебе стоило бы повидаться с врачом?
– Дэвид, я в полном порядке! Я справляюсь со всеми делами; но тут происходит нечто странное. Я чувствую, что Фабиан где-то здесь, вот почему и появилось его лицо.
– И Фабиан стер пленки?
Она повела плечами:
– Может быть.
– Что еще?
– Да разные глупости. – Она встряхнулась. – Скорее всего, ничего особенного. Я просто думаю – может, и в самом деле имеет смысл обратиться к медиуму? Если я так и сделаю, ты придешь?
Он отрицательно покачал головой:
– Забудь, дорогая; тебе же будет хуже. Даже если ты обратишься к медиуму и установишь связь с Фабианом – что ты ему скажешь?
Она посмотрела на мужа и отвела глаза, залившись краской. "Я-то знаю, что я ему скажу", – подумала она.
– И что, как ты предполагаешь, он тебе скажет?
Она пожала плечами:
– Я, как и ты, всегда достаточно снисходительно относилась к такого рода вещам. Дэвид, это всего лишь… – Она помолчала. – Может, ты и прав, может, мне надо остановиться. Давай втащим чемодан наверх.
– А потом я угощу тебя обедом; мы отправимся в какое-нибудь симпатичное заведение, хорошо?
Она посмотрела на него и кивнула.
– Господи, до чего же здесь холодно, – сказал он, когда они внесли чемодан в комнату Фабиана. – Куда его поставить?
– На пол.
– Давай положим его на кровать, – предложил он. – Тебе будет легче его разбирать. И надо включить отопление, а то тут все отсыреет.
– Оно уже работает. И я думаю, что на полу было бы…
Но Дэвид уже направился к постели и под аккомпанемент звона пружин водрузил на нее чемодан.
Алекс заметила, как растерянно Дэвид озирался вокруг, словно посетитель музея, который пытался найти в нем свои вещи.
– Телескоп… Господи, я помню, как подарил его.
– Он обожал смотреть в него.
Дэвид перевел взгляд на портрет, и Алекс заметила, что ему стало неприятно. Он отвел глаза.
– И все тот же бруклинский плакат…
Старые гоночные машины уносились за обрез листа. Дэвид подошел поближе.
– Помню, как я вешал его Фабиану – ему было тогда лет семь или восемь. Я прямо измучился с ним – никак не мог найти нужное расстояние от пола, пришлось раз десять забивать эти чертовы гвозди. – Он снял плакат со стены. – Смотри, все следы остались! – Он показал на облупившуюся штукатурку и зияющие дыры.
– Смешно, какие мелочи застревают в памяти, – сказала Алекс, наблюдая, как бережно он вешает плакат на старое место. Для кого?
Она вышла в коридор, внезапно почувствовав, что хочет быть подальше от этой комнаты и от Дэвида тоже; его присутствие – то, как он ходил по дому, переставляя вещи, – раздражало ее. "Оставь их в покое – хотелось сказать ей, – да оставь же их в покое, идиот!"
Он тоже вышел из комнаты, бледный, с опущенной головой, и она мгновенно разозлилась на себя: как же она позволила таким чувствам овладеть собой, почему она не замечает его горя? Ведь ребенок так много значил для них обоих – после бесчисленных визитов к специалистам, после неудачных беременностей, когда она бесконечно лежала на сохранении, и наконец – последняя надежда. И ее тайна.
Медленно спускаясь вниз, они остановились на лестничной площадке. Дэвид обнял ее, прижал к себе, и Алекс прильнула к нему. Неожиданно ее снова окатила волна холода, захотелось спуститься и закрыть окно. Алекс не покидала печаль – холодная пустая комната, на кровати чемодан, который Фабиан никогда больше не откроет… От сильного тела мужа шло тепло, рука продолжала крепко сжимать ее плечи. Она потерлась о мягкую щетину скулы, поцеловала его в щеку и тут же почувствовала, как он напрягся; влажные губы скользнули по ее лицу, и он начал медленно, шаг за шагом, увлекать ее к спальне; его поцелуи становились все более страстными.
– Нет, Дэвид, нет.
Он поцеловал ее в подбородок и приник к губам. Она отвернулась:
– Нет, Дэвид.
– Да, – сказал он. – Да, мы должны.
То был голос Фабиана; она открыла глаза и увидела его лицо.
– Нет, – повторила она, отталкивая его. – Нет! Уходи!
Он снова приблизился к ней.
– Уходи! – закричала она. – Убирайся!
Застыв от изумления, Фабиан уставился на нее, затем он снова стал Дэвидом и опять Фабианом, пока она уже не могла разобрать, кто есть кто.
– Уходи, уходи!
– Алекс, дорогая, успокойся!
Она с силой ударила его между ног, увидела, как гримаса боли сменилась удивлением, и начала барабанить по его груди. Он перехватил ее руки.
– Успокойся, – услышала она. – Алекс, успокойся!
– Я спокойна! – заорала она в ответ. – Ради бога, я совершенно спокойна. Только убирайся!
– Прости, дорогая, я не имел в виду…
Она задыхалась от необъяснимой ненависти к нему, зрачки были расширены.
– Иди! – крикнула она, не узнавая свой собственный голос. – Иди же, иди, я не вынесу, если ты тут останешься. – Она снова отметила, что он ошарашен, скрестив руки он держался за промежность. – Прошу тебя, Дэвид, – сказала она. – Пожалуйста, оставь меня.
– А как насчет обеда? – растерянно спросил он.
– Я хочу побыть одна. Не могу это объяснить, но мне надо побыть одной. Прости, я сделала ошибку, не стоило просить тебя приезжать. – Она смотрела на него, чувствуя страх, опасаясь, что в любой момент Дэвид может преобразиться в Фабиана. – Просто я еще не готова, ни к чему не готова; мне нужно время, чтобы разобраться в себе.
Она спустилась вслед за ним по лестнице.
– Ты сможешь… доехать до дому?
Дэвид посмотрел на нее и пожал плечами.
– Сюда же я доехал.
– Мне очень жаль, – сказала она. – Очень жаль.
– Позвонить тебе, когда я доеду?
– Позвонить? – рассеянно переспросила она. – Конечно, если хочешь.
Алекс закрыла двери, вернулась в гостиную и рухнула в кресло. Она слышала, как завелся двигатель "лендровера" и раздался скрежет коробки передач.
И тут ее сразило чувство вины.
– Дэвид! – кинулась она к дверям. – Дэвид! Подожди!
Замок никак не поддавался, наконец она рванула дверь, выскочила наружу, сбежала по ступенькам и вылетела на мостовую. Хвостовые огни быстро удалялись. Она кинулась вслед за машиной.
– Дэвид! Дорогой! Остановись, прошу тебя, остановись! Пожалуйста, притормози, ох, остановись, пожалуйста.
Янтарный указатель поворота чуть приблизился, но тут Дэвид прибавил скорости и исчез за поворотом.
– Дэвид! – Алекс бежала за ним до Кингс-роуд. – Только не гаси огни; ради бога, не гаси огни!
Но он мигнул зеленым и исчез.
Рыдая, она прислонилась к фонарному столбу.
– Дэвид, дорогой мой, прости меня. Мне ужасно жаль.
Затем повернулась и медленно побрела к дому. Передняя дверь была открыта. Она заперла ее, прошла в гостиную и, совершенно вымотанная, не в силах остановить слезы, повалилась на диван и заснула.
Алекс так и не поняла, что разбудило ее – то ли холод в комнате, то ли запах готовящейся пищи, убийственные ароматы жареного.
Несмотря на холод, она чувствовала себя куда лучше и спокойнее. А действительно ли приезжал Дэвид, подумала она, или же он был частью какого-то ужасного сна? Она вдохнула аромат, доносившийся из кухни, и подумала о том, как любил яичницу Фабиан – и всегда с цельными желтками; в детстве бывали времена, когда он несколько дней подряд не ел ничего, кроме яичницы.
Необычный запах для субботнего вечера в Челси – страны кулинарного искусства; она бросила взгляд на часы. Десять. Запах становился все явственнее, и Алекс поняла, что проголодалась – за завтраком она съела всего лишь одно яблоко и сухарик. Интересно, кто из ее соседей кухарит, подумала Алекс и подошла к окну. К ее удивлению, оно было плотно закрыто. Она застыла на месте, пытаясь понять, откуда мог взяться такой сильный аромат, и тут услышала позвякивание тарелок и шипение чайника – совсем рядом, словно они доносились из ее кухни.
Она вышла в холл и увидела, что на кухне горит свет.
Звуки долетали именно оттуда.
Алекс рывком преодолела двадцать футов и остановилась в пустой кухне, заполненной запахом яичницы. Она открыла окно и перегнулась через подоконник, но уловила лишь знакомые ночные запахи окрестностей: мусора, сырой травы, дизельных выхлопов и слабый аромат карри. Она закрыла окно.
Запах не исчезал.
Алекс увидела, что дыхание опять вырывается облачком пара, а запах усиливается еще больше, и ее охватил страх. Она быстро вышла из кухни, закрыла за собой дверь и, оказавшись в гостиной, схватила телефонный справочник.
Менклитоу, Менли, Мейн. У нее дрожали пальцы. В списке было семнадцать Ф. Мейнов. Она знала, что человек живет на Чалкот-роуд, но абонента с таким адресом тут не было. Когда она набрала номер справочной и заговорила, голос был сдавленный и высокий. Оператор разговаривала весьма любезно и, как могла, старалась ей помочь.
– Простите, дорогая, – сказала она наконец, – он значится лишь в старом справочнике.
– Вы можете связаться с ним и попросить, чтобы он позвонил мне?
– Извините, не могу. Тут стоит пометка: "Никакой связи". У меня даже нет его номера.
Вернувшись в холл, Алекс со страхом посмотрела на дверь кухни, чувствуя, как из-под нее тянет ледяным воздухом. Она сорвала с вешалки пальто, накинула его, схватила со стола ключи и торопливо вышла, заперев за собой дверь.
10
Мимо Алекс прошли подвыпившие бизнесмены; должно быть, они здесь на какой-то конференции, решила она, взглянув на именную табличку, которую один из них забыл снять с лацкана.
– А тут есть аппетитные пышечки, Джимми, – произнес кто-то с шотландским акцентом.
Алекс вошла в офис и, закрывая за собой дверь, услышала взрыв хохота на улице. "Возможно, в мой адрес", – подумала она.
Внутри было тихо, неестественно тихо. И темно. Лишь беспорядочные полосы света, падавшие из витрины массажного салона по другую сторону улицы, отсвечивали на стенах и мебели, производя странный эффект.
Она вгляделась в темноту на лестнице, включила свет, темнота тут же рассеялась, и она оказалась в знакомой обстановке – стены и ковер мягкого серого цвета, пурпурные стеклянные абажуры.
Алекс прошла через тихую затемненную приемную и стала подниматься по лестнице. На потолке она увидела качающиеся тени, и на мгновение ей расхотелось подниматься – показалось вдруг, что тени ползут прямо к ней. И все же она решила добраться до площадки, там находится следующий выключатель. Алекс не сводила глаз с тени: тень шевельнулась, когда она двинулась; когда остановилась, замерла и тень.
Идиотка, подумала она про себя, наконец осознав, что это была ее собственная тень.