Вилл поймал себя на том, что беззвучно тявкает и поскуливает, словно обиженный щенок.
Пальцы Ведьмы медленно опускались, щупая цвета, взвешивая свет. Еще секунда, и указательный палец нацелится на решетку, давая понять: "Тут! Тут!"
"Папа! - подумал Вилл. - Сделай же что-нибудь!"
Человек с картинками, кроткий и терпеливый, теперь, когда возле него стояла слепая, но явно что-то учуявшая подруга-пылюга, любовно глядел на нее.
- Так… - Пальцы Ведьмы трепетали.
- Послушайте, - громко сказал отец Вилла.
Ведьма вздрогнула.
- Послушайте! - воскликнул отец Вилла, размашисто поворачиваясь к прилавку. - Отличнейшая сигара!
- Тихо… - произнес Человек с картинками.
Мальчики глядели вверх.
- Так… - Ведьма принюхивалась к ветру.
- Ну-ка я снова прикурю! - Мистер Хэлоуэй сунул кончик сигары в голубой вечный огонь.
- Тише вы… - настаивал мистер Мрак.
- Вы сами-то курите? - спросил отец Вилла.
Мощный залп его нарочито приветливых слов сбил Ведьму с настройки, она опустила ноющую от ушибов руку, стерла с нее пот, как вытирают антенну для лучшего приема, и снова подняла, вбирая ветер расширенными ноздрями.
- Х-ха! - Отец Вилла выдохнул густую струю сигарного дыма.
Дым окружил женщину красивым плотным облаком.
- Гха! - подавилась она.
- Балда! - рявкнул Человек с картинками, но мальчикам внизу было неясно, кому именно - мужчине или женщине - адресовано это слово.
- Эй, давайте и вам купим одну! - Продолжая дымить, мистер Хэлоуэй протянул мистеру Мраку сигару.
Ведьма оглушительно чихнула, отскочила и заковыляла прочь. Человек с картинками схватил было Чарлза Хэлоуэя за руку, понял, что переборщил, поспешно отпустил его и последовал за Цыганкой, признавая неожиданное, в чем-то нелепое поражение. Однако тут до него донеслись слова отца Вилла:
- Всего вам доброго, сэр!
"Зачем это, папа!" - подумал Вилл.
Человек с картинками вернулся.
- Как вас звать, сэр? - спросил он без околичностей.
"Не говори!" - подумал Вилл.
Чарлз Хэлоуэй поразмыслил, вынул изо рта сигару, стряхнул пепел и спокойно произнес:
- Хэлоуэй. Служу в библиотеке. Заходите как-нибудь.
- Зайду, мистер Хэлоуэй, непременно зайду.
Ведьма ждала его на углу.
Отец Вилла смочил слюной указательный палец, проверил направление ветра и послал в ту сторону облако дыма.
Ведьма отпрянула и скрылась за углом.
Человек с картинками посуровел, развернулся и зашагал прочь, яростно сжимая в кулаках чернильные портреты Джима и Вилла.
Молчание.
Под решеткой царила такая тишина, что мистер Хэлоуэй спросил себя: уж не умерли там мальчики от страха?
А Вилл внизу, с раскрытым ртом и увлажнившимися глазами, смотрел вверх, спрашивая себя: "Пресвятая дева, почему я не видел этого раньше?"
Папа высокий. Он даже очень высокого роста.
Однако Чарлз Хэлоуэй по-прежнему не глядел на решетку, его глаза были прикованы к веренице маленьких комет красной влаги, разбрызганной по тротуару кулаками исчезнувшего за углом мистера Мрака. В то же время теперь, после столь невероятного деяния, он удивленно созерцал самого себя, осваиваясь со своим новым, таким неожиданным состоянием, в котором чувство отчаяния сочеталось с полным спокойствием. Тщетно было бы спрашивать, почему он назвал свою подлинную фамилию; он сам не сумел бы разобраться и по достоинству оценить этот шаг. Сейчас он смог только поднять глаза на цифры на больших часах и говорить им, пока мальчики внизу слушали его голос.
- О Джим, Вилл, что-то происходит. Вы можете спрятаться где-нибудь, только не здесь, до конца дня? Нам надо выиграть время. Как следует поступать в подобных случаях? Никакие законы не нарушены - во всяком случае, писаные законы. Но у меня такое чувство, словно я уже месяц как умер и погребен. Вся кожа в мурашках. Прячьтесь, Джим, Вилл, прячьтесь. Я скажу мамашам, что вам нашлась работа в Луна-Парке, оттого вы не приходите домой. Прячьтесь, пока не стемнеет, а в семь часов приходите в библиотеку. Тем временем я просмотрю полицейские отчеты о луна-парках, наши газетные подшивки, книги, старинные фолианты - все, что может пригодиться. Даст бог, когда вы явитесь с приходом темноты, у меня будет готов какой-нибудь план. До тех пор будьте осторожны. И да хранит тебя бог, Джим. Да хранит тебя бог, Вилл.
Маленький папа, который стал очень высоким, медленно удалился.
Рука его выронила забытую сигару, и она провалилась сквозь решетку, рассыпая искры.
Лежа в квадратной яме, она таращила свой единственный, горящий, розовый глаз на Джима и Вилла. Они смотрели в ответ, пока не поспешили потушить, ослепить ее.
Глава тридцать шестая
Карлик с отливающими безумным блеском глазами брел на юг по Главной улице.
Внезапно он остановился, проявил в голове кусочек пленки, пробежал ее взглядом, заблеял, развернулся кругом и стал пробираться сквозь чащу ног, чтобы догнать Человека с картинками и увести его в такое место, где шепот был бы слышен не хуже громкого крика. Мистер Мрак выслушал его, потом побежал, оставив Карлика далеко позади.
Добежав до индейца у табачной лавки, Человек с картинками упал на колени. Сжимая пальцами стальные кружева решетки, заглянул в яму.
Внизу лежали пожелтевшие газеты, смятые фантики, окурки, жевательная резинка.
У мистера Мрака вырвался крик приглушенной ярости.
- Что-нибудь потеряли?
Мистер Тетли смотрел на него из-за прилавка.
Человек с картинками кивнул, продолжая сжимать прутья решетки.
- Раз в месяц я навожу там чистоту, подбираю монеты, - пояснил мистер Тетли. - Сколько вы уронили? Десять центов? Двадцать пять? Полдоллара?
Динь!
Человек с картинками поднял свирепый взгляд. В окошке кассового аппарата загорелись маленькие огненно-красные буквы: ПРОДАЖИ НЕТ.
Глава тридцать седьмая
Городские часы пробили семь.
Эхо гулкого звона прокатилось по темным помещениям библиотеки.
Где-то во мраке сорвался с ветки шуршащий осенний листок.
Но это всего-навсего перевернулась книжная страница.
Где-то в катакомбах, наклонясь над столом под лампой с зеленым абажуром, губы поджаты, глаза прищурены, сидел Чарлз Хэлоуэй; его руки теребили страницы, поднимали, переставляли книги. То и дело он срывался с места, чтобы прощупать взглядом окутанные осенним сумраком вечерние улицы. Потом опять принимался скреплять бумаги, добавлять новые листы, выписывать цитаты, шепча себе под нос. Библиотечные своды отзывались чутким эхом на его голос.
- Смотри-ка!
"…ика!.." - катилось по ночным коридорам.
- Этот рисунок!..
"…сунок!.." - повторяли залы.
- И эта!
"…эта…" - оседала пыль.
Такого долгого дня он не помнил за всю свою жизнь. Он смешивался с чуждыми ему и не такими уж чуждыми толпами, в кильватере рассыпавшегося шествия разыскивал искателей. Он рассказал матери Джима, матери Вилла не больше того, что им следовало знать, чтобы не портить воскресное настроение, а кроме того встречался и расходился с Карликом, обменивался кивками с Булавочной головой и Глотателем огня, избегал тенистых аллей и всякий раз, возвращаясь по собственным следам, старался не давать воли страху, когда видел, что яма под решеткой у табачной лавки пуста, и понимал, что мальчики прячутся где-то поблизости или, даст бог, где-то очень далеко.
Вместе с толпой он дошел до Луна-Парка, но не входил в шатры, не садился на качели, только наблюдал. Смотрел, как заходит солнце, уже на грани сумерек обозрел холодные стеклянные воды Зеркального лабиринта, и увиденного с берега было довольно, чтобы он вовремя отпрянул, боясь утонуть. Не дожидаясь, когда его застигнет тьма, весь мокрый, продрогший до костей, он дал толпе оградить, согреть и увлечь его с собой в город, к библиотеке, к чрезвычайно важным книгам, которые разложил на столе в виде большого литературного циферблата, как если бы задумал научиться определять неведомое прежде, иное время. И он принялся кружить около этих огромных часов, поглядывая искоса на пожелтевшие страницы, словно на крылья ночных бабочек, пришпиленных к дереву булавками.
Тут был портрет Князя Тьмы. Рядом - фантастические рисунки на тему "Искушений Святого Антония". Дальше - несколько гравюр из "Бизария" Джиованбатисты Бракелли, изображающих причудливые игрушки, человекоподобных роботов, занятых какими-то алхимическими действами. Место без пяти двенадцать занимал "Доктор Фауст", двух часов - "Оккультная Иконография", на месте шестерки, где сейчас скользили пальцы мистера Хэлоуэя, - история цирков, луна-парков, теневых и кукольных театров, населенная фиглярами, менестрелями, чародеями на ходулях и марионетками. Дальше: "Путеводитель по Воздушным Королевствам (Что Летит Через Вихри Истории)". Ровно на девяти - "Одержимый Бесами", под этой книгой - "Египетские Приворотные Зелья", под ней - "Муки Обреченных", которая в свою очередь придавила "Чары Зеркал". Ближе к ночи на литературных часах - "Паровозы и Поезда", "Тайны Сновидений", "От Полуночи до Рассвета", "Шабаш Ведьм" и "Сделки с Демонами". Все книги лежали названиями вверх. Но стрелок не было на этом циферблате.
Чарлз Хэлоуэй не мог сказать, который час вечера жизни наступил для него самого, для мальчиков, для ничего не подозревающего города.
Ибо чем он располагал в конечном счете?
Прибытие Луна-Парка в три часа ночи, гротескного вида стеклянный лабиринт, воскресное шествие, высокий мужчина с бесконечным роем синеватых картинок на потной коже, несколько капель крови, упавших в щели железной решетки, два мальчугана, испуганно глядящих вверх из подземелья, - и сам он, один в мавзолейной тишине, складывающий свою мозаику.
Что было в этих мальчиках такого, что он поверил каждому их слову, произнесенному шепотом из-под решетки? Страх сам по себе служил тут убедительным доказательством, а Чарлз Хэлоуэй насмотрелся в жизни довольно страха, чтобы распознать его, как сразу отличаешь запах лавки мясника летним вечером.
Что было такого в умолчаниях татуированного владельца Луна-Парка, что говорило тысячами слов о насилии, порче и увечьях?
Что было такого в старике, которого он видел за пологом шатра под вечер, в кресле под доской с крупной надписью "МИСТЕР ЭЛЕКТРИКО", с ползающими по его коже, плетущими паутину зелеными ящерицами электрического тока?
Немало всего набирается… Теперь еще эти книги. Вот эта. Он коснулся ее пальцем: "Физиогномика. Искусство определения характера человека по его лицу".
Можно ли было по лицам Джима и Вилла, глядящих из-под тротуара на шагающий мимо ужас, сделать вывод об их невиновности, чуть ли не ангельской чистоте? Воплощают ли эти мальчики идеал Женщины, Мужчины, Детей Образцового Поведения, Вида, Нрава и Светлого Настроения?
И можно ли напротив утверждать… - Чарлз Хэлоуэй перевернул страницу… - что у этих снующих уродцев, этого Иллюстрированного Дива лоб созданий Вспыльчивых, Жестоких, Алчных, рот Похотливых и Лживых? Зубы Коварных, Изменчивых, Наглых, Тщеславных и жаждущих вашей смерти Чудовищ?
Нет. Книга закрылась. Если судить по лицам, эти уродцы не хуже многих людей, что за долгие годы его службы выходили поздно вечером из библиотеки.
Одно было совершенно очевидно.
Ему сказали об этом две строки из Шекспира. Он впишет их посередине книжного циферблата, чтобы зафиксировать суть своих дурных предчувствий:
Кровь застыла, пальцы - лед,
Что-то страшное грядет.
Такая смутная угроза, и вместе с тем такая безмерная.
Притерпеться к этой угрозе он не желал.
Однако знал: если в эту ночь не проявит должного терпения, придется, быть может, терпеть ее всю свою жизнь.
Глядя в окно, он безмолвно спрашивал: "Джим, Вилл, вы идете? Вы доберетесь сюда?"
От тревожного ожидания кожа его бледнела.
Глава тридцать восьмая
Итак, библиотека, воскресный вечер - четверть восьмого, половина восьмого, без пятнадцати восемь. Библиотека - великие сугробы тишины и застывшая на полках лавина книг, этих клиновидных кирпичей вечности, балансирующих на высотах, где круглый год не прекращается незримый снегопад времени.
За окнами город вдыхал и выдыхал диковины Луна-Парка, сотни людей проходили мимо того места возле библиотеки, где Джим и Вилл лежали плашмя в кустах, то привставая, то вновь утыкаясь носом в сырую землю.
- Замри!
Оба слились с травой. По ту сторону улицы двигалось нечто - то ли мальчик, то ли карлик, то ли мальчик с разумом карлика, а может, всего лишь нечто влекомое ветром, подобно сухим листьям, которые скользили, точно крабы-привидения, по слюдяному инею тротуара.
Но вот это нечто скрылось; Джим сел, Вилл по-прежнему лежал, зарывшись лицом в траву-охранительницу.
- Пошли, что с тобой?
- Библиотека, - сказал Вилл. - Теперь я и ее боюсь.
"Все эти книги, - подумал он, - старые-престарые, шелушащиеся, подпирающие друг друга на своих насестах, словно десять миллионов стервятников. Идешь вдоль темных полок, а на тебя таращатся светящиеся глаза золотых буковок на корешках. Между старым Луна-Парком, старой библиотекой и его собственным отцом, тоже старым… в общем…"
- Я знаю, что отец там, но мой ли это отец? Я хочу сказать - вдруг они проникли туда, изменили его, сделали дурным человеком, пообещали что-нибудь, чего не могут дать, а он думает, что могут, и мы войдем, и в один прекрасный день лет через пятьдесят кто-нибудь откроет книгу, а оттуда, Джим, выпадем на пол мы с тобой, точно высушенные мотыльки, чьи-то руки спрессовали нас и спрятали между страницами, и никто не смог догадаться, куда мы подевались…
Джим не выдержал, ему необходимо было что-то предпринять, чтобы взбодриться. Вилл не успел и глазом моргнуть, как он принялся барабанить в дверь библиотеки. И вот уже барабанят в четыре руки, спеша нырнуть из этого вечера в наполненный теплым дыханием фолиантов вечер внутри. Очутившись перед выбором сумерек, они предпочли те, которые овеяли их печным запахом книг, когда отворилась дверь и показался отец Вилла с его пепельной шевелюрой. Вместе они пошли на цыпочках по пустынным коридорам, и на Вилла вдруг накатило безумное желание громко свистеть, как он это часто делал, проходя на закате мимо кладбища; тем временем отец расспрашивал, почему они опоздали, и оба пытались вспомнить те места, где прятались в этот день.
Они прятались в старых гаражах, прятались в старых амбарах, прятались на самых высоких деревьях, на какие только могли залезть, но прятаться было скучно, а скука была хуже страха, так что они слезли вниз и пошли к начальнику полиции и отлично побеседовали с ним, двадцать минут чувствовали себя в полной безопасности в участке, и Виллу пришло в голову совершить обход городских церквей, и они взбирались на все колокольни, пугая голубей, и, возможно, в церквах, особенно на колокольнях, они тоже были в безопасности, а может быть и нет - во всяком случае, им казалось, что там они защищены. Но затем их вновь одолела скука и надоело однообразие, и они были уже готовы сами отправиться в Луна-Парк, лишь бы чем-нибудь заняться, когда, на их счастье, солнце зашло. С той минуты и до самой этой поры они отлично провели время, подкрадываясь к библиотеке, как если бы речь шла о крепости, возможно, захваченной арабами.
- И вот мы здесь, - прошептал Джим и остановился. - Почему я шепчу? Читатели ведь все ушли. Черт возьми!
Он рассмеялся, но тут же оборвал смех.
Ему показалось, что кто-то крадется в подземных склепах вдали.
Но это всего лишь его собственный смех удалялся на кошачьих лапах между стеллажами.
Тем не менее они так и продолжали разговаривать шепотом. Будь то глухие леса, или темные пещеры, или сумрачные церкви, или слабо освещенные библиотеки - они все умеряют ваш пыл, приглушают чувства, так что вы переходите на шепот и тихие возгласы, опасаясь вызвать к жизни призрачных двойников вашего голоса, которые долго после вашего ухода будут обитать в коридорах.
Достигнув маленького кабинета, они обошли вокруг стола, где были разложены книги, которые Чарлз Хэлоуэй читал много часов подряд, и в первый раз поглядели друг на друга, и увидели на лицах такую жуткую бледность, что не стали делиться своими ощущениями.
- Валяйте все сначала. - Отец Вилла подвинул им стулья. - Прошу.
И мальчики поочередно, не перебивая друг друга, поведали о странствующем продавце громоотводов с его предсказаниями грозы, о полуночном поезде, о молниеносно заселенном луге, надутых луной шатрах, о безутешно рыдающей без чьего-либо участия каллиопе, рассказали также про залитую полуденным солнцем обыкновенную дорожку, по которой бродили сотни христиан, но никто не натравливал на них львов, только подстерегал лабиринт, где время путалось в каскадах зеркал, да стояла "неработающая" карусель, рассказали про вечерний час, когда все разошлись, про мистера Кугера и про мальчика, чьи глаза повидали воспаленно поблескивающие внутренности мира - воплощение томящихся в ожидании кары самых мерзостных грехов и пороков, - этого мальчика с глазами мужчины, живущего вечно, видевшего слишком много, желающего умереть, но не знающего - как…
Мальчики остановились, чтобы перевести дух.
Мисс Фоули, снова Луна-Парк, обезумевшая карусель, древняя мумия Кугер, глотающая лунный свет, выдыхающая серебряную пыль, мертвая, потом воскрешенная в кресле, где зеленая молния воспламенила его кости и весь он превратился в сухую грозу без раскатов грома, парадное шествие, яма перед табачной лавкой, прятки, и вот наконец они здесь, и весь сказ.
Долго отец Вилла смотрел незрячими глазами на середину стола. Потом губы его зашевелились.
- Джим, Вилл, - сказал он. - Я верю.
Мальчики опустились на стулья.
- Всему-всему?
- Всему.
Вилл вытер глаза.
- Господи, - глухо произнес он, - я сейчас разревусь.
- Сейчас не время! - сказал Джим.
- Не время.
И отец Вилла поднялся, набил табаком свою трубку, поискал в карманах спички, вытащил помятую губную гармонику, перочинный нож, неисправную зажигалку, блокнот, которым обзавелся, чтобы записывать великие мысли, да так ничего и не записал, - все эти предметы он разложил как оружие в войне пигмеев, которая могла быть проиграна, даже не начавшись. Оценивая взглядом этот хлам, покачивая головой, он отыскал наконец помятый спичечный коробок, раскурил трубку и принялся размышлять, прохаживаясь по кабинету.
- Похоже, нам предстоит обстоятельный разговор об одном конкретном Луна-Парке. Откуда он явился, куда направляется, что замышляет? Мы думали, он никогда еще не добирался до нашего города. Однако вот - посмотрите, клянусь богом…
Он постучал пальцем по пожелтевшей газете, датированной 12 октября 1888 года, отчеркнул ногтем слова:
ДЖ. Ч. КУГЕР И ДЖ. М. МРАК ПРЕДСТАВЛЯЮТ МЕЖДУНАРОДНУЮ КОМПАНИЮ "ДЕМОНИЧЕСКИЙ ТЕАТР", ВСЕВОЗМОЖНЫЕ АТТРАКЦИОНЫ И ДИКОВИННЫЕ МУЗЕИ!