Пользуясь утренним опытом, Дашутин схватил ботинок обеими руками и, повизгивая от боли в ноге, попытался стащить ботинок. Через несколько минут упорной борьбы стало понятно: освободиться невозможно.
Платон подполз к стене, оперся на нее спиной и неожиданно для самого себя захихикал. Все стало предельно ясно. Теперь уже без всяких "но". Его участь была предрешена с самого начала. Сумбурные попытки противостоять всесокрушающей демонической силе были заранее обречены на провал. Если бы Платон понял это раньше, можно было бы обойтись без лишних затрат энергии и увечий. Пила попадалась ему на глаза вовсе не как инструмент уничтожения ботинка. Духи избрали ее на роль столового прибора. Ножа для резки котлеты. Чик и готово!
Хихиканье перешло во всхлипывания. Дашутин поднял пилу, нажал кнопку и, подтянув ногу к животу, поднес к ней бешено вертящийся диск. Хрен с вами! Жрите и подавитесь! Только бы отстали…
Пила взвизгнула, наткнувшись на кость, и вновь мерно заурчала. Брызги ошметков собственной плоти залепили Платону глаза. Он с головой погрузился в бассейн с горячей и липкой жидкостью темно-красного цвета. Последний час был настолько пропитан муками, что новая порция боли, уже ставшей родной сестрой Платона, не привела к потере сознания. Он на время лишился зрения, зато прекрасно слышал все, что происходило вокруг. Шаги. Медленные шаги, которые доносились со стороны кабинета. В них было что-то особенное. Странное. С таким звуком мог передвигаться… Хромой! Платон протер глаза, смахнул с пальцев липкую кашицу. В трех метрах от него стоял Арсентий. В черном смокинге, ослепительно белой сорочке, с галстуком-бабочкой и лиловыми трупными пятнами на лице. Однако самым страшным было не лицо, а правая нога. Закатанные до колена брюки давали Платону возможность вдоволь налюбоваться распухшей, как колода конечностью. Судя по множеству черных, с зеленой окантовкой пятнышек, рассеянных по пергаментно-желтой коже, саркома Юинга была действительно страшной болезнью.
– Явился, жмурик? – простонал Платон. – Пришел полюбоваться местью?
– Скажем так: пришел забрать свою вещь, – мертвец наклонился и поднял отрезанную ногу своего убийцы. – Согласись, коллега, что странствовать по царству мертвых в одном ботинке крайне неудобно. А ведь это по твоей милости меня сунули в гроб обутым только наполовину.
– По моей, по моей, – кивнул головой Дашутин. – Теперь убирайся! Мы в расчете!
– Потерпи мое присутствие еще пару минут, – попросил Арсентий, отряхивая обрубок ноги от крови. – Я забираю свой ботинок и вовсе не собираюсь тащить с собой то, что в нем застряло. Оп-ля!
Поднатужившись, Арсентий вырвал обрубок и швырнул его лужу крови, стремительно разраставшуюся вокруг Платона. Затем сел на пол, обулся и завязал шнурок.
– Ты бледнеешь прямо на глазах, дружище… Совсем худо?
– Не хуже чем было тебе, – Дашутин постарался придать голосу максимальную язвительность. – Наверное, подыхая, ты достал всю больницу своими воплями.
– М-да. Больницу, – Арсентий встал и притопнул ногой. – Теперь хорошо. И насчет больницы: боюсь, в таком состоянии ты не сможешь даже наложить жгут. Вот, что, значит, заниматься самолечением! Скажу по секрету. То, чем мы с тобой делали – шарлатанство. Посуди сам, коллега. Когда сталкиваешься с механическим повреждением, как в твоем случае, никакие заговоры не помогают. Нужен старый, добрый хирург… Иначе – амба!
– Не говори обо мне в прошедшем времени! – закричал Платон. – Это ты сдох, а я хоть и с одной ногой, но буду жить! Так-то, мать твою!
– Живи, если сможешь. Только помни: ты рассчитался со мной, но не с другими кредиторами.
– Что?!
– Не надо так пугаться, мон шер, – Арсентий улыбнулся черными, как деготь губами. – Есть надежда, что духи удовольствуются одним куском мяса. Я слышу шорохи. Они уже здесь. Желаю вам договориться полюбовно. Прощай, коллега.
Фантом растворился в воздухе. Дашутин посмотрел на изуродованную ногу. Кровь, поначалу вырывавшаяся из перерезанных артерий мощными толчками, теперь сочилась тонким ручейком. Платон решил ползти в спальню, чтобы соорудить жгут из простыни, но стремительно усиливающееся головокружение заставило его оставить эту затею. Он занялся единственным, на что был способен: молил всех богов ниспослать духам плохой аппетит.
Девяносто восемь имен Аллаха
– Более странного текста мне встречать не доводилось, – профессор Амиров посмотрел на Рашида с нескрываемым интересом. – Откуда, если не секрет, вы его переписали?
Рашид замялся. То, откуда он переписал текст, было не просто секретом, а самой большой тайной в его жизни.
– Никакого секрета, Бахтиор-ака, – Рашид пренебрежительно махнул рукой. – Нашел обрывок бумажки в документах отца. – Само собой захотелось узнать, что означают эти письмена, а тут как раз приехали в Самарканд вы. Вот и воспользовался моментом.
– Просто бумага? Не пергамент?
– Какой там пергамент! Обычный лист, вырванный из школьной тетради.
– Жаль. Очень жаль, – профессор вскочил из-за стола и начал нервно расхаживать по комнате. – Жаль молодой человек, что нельзя расспросить вашего отца о том, где он переписал этот текст. Видите ли, стиль и манера написания соответствуют эпохе тимуридов.
– Да? – Рашид изо всех сил старался сохранить безразличный вид, но пальцы предательски подрагивали. Ему хотелось схватить старенького профессора за его жидкую бородку и вытрясти все сведения. – И о чем же идет речь?
– О девяноста девяти именах Аллаха.
– Вот как? И что же в этих именах такого интересного? Почему именно девяносто девять, а не сто? Более круглая цифра…
– У Аллаха – девяносто девять имен: сто без одного, – писал великий мудрец Аль-Бухари. – Он – один и любит нечетное. Тот, кто перечислит их, войдет в рай.
– Неужели девяносто девять имен такая великая тайна? – терпение Рашида иссякало.
– Даже известные своей святостью правоверные мусульмане знают самое большое – тридцать-сорок имен Аллаха. Самые распространенные из них – аль-Кадир – всемогущий, ар-Рахман – милостивый, ар-Рахим – милосердный, аль-Барр – благотворитель, аль-Карим – великодушный, аль-Гаффар – всепрощающий и так далее.
– Войти в рай, – прошептал Рашид. – Это интересно… А причем здесь тимуриды?
– Согласно легенде, Тимур Тамер-Ленг, великий Железный Хромец знал все девяносто девять имен Аллаха. Именно поэтому ему всегда и во всем сопутствовала удача. Документ, который вы принесли мне для перевода – первая часть древнего текста. Если верить ей, то во второй части перечислены все имена Аллаха, а автором рукописи является сам Тимур.
– Значит, если бы…
– Вы отыскали список имен, стали бы таким же сильным, могущественным, богатым и удачливым, как Тамерлан! – торжественно закончил профессор. – В конце переведенного мною текста пишется, что пергамент помещен в шкатулку сандалового дерева и надежно спрятан до тех пор, пока потомки Тамерлана не станут настолько совершенными, что будут достойны великого знания.
– Боюсь, что эти времена наступят не скоро, – Рашид грустно улыбнулся, что стоило ему большого труда. – И все же огромное спасибо, Бахтиор-ака!
Шагая по улицам родного Самарканда, Рашид так задумался, что не заметил, как оказался у Гур-Эмир. Он долго смотрел на купол гробницы Тамерлана с таким чувством, словно был не коренным жителем города, видевшим Гур-Эмир тысячу раз, а туристом, впервые посетившим Самарканд. Домой вернулся поздним вечером и первым делом чмокнул Гульнару в щеку.
– С чего это ты такой нежный? – с улыбкой поинтересовалась жена.
– С того, что скоро все изменится! – воскликнул Рашид, подхватывая Гульнару на руки. – Мы наконец-то выберемся из нищеты. Я брошу свою дурацкую автозаправку, а тебе больше не придется дни напролет сидеть в душной бухгалтерии. Мы будем богаты, сказочно богаты, любимая!
– Эх, мечтатель!
Глубокой ночью, бесшумно выбравшись из-под одеяла, Рашид вышел во двор. Полная луна освещала обнесенный каменной стеной участок старого Самарканда, на котором в течение многих веков жили предки… Рашида? Нет, черт возьми! Самого Тамерлана, великого завоевателя, знавшего девяносто девять имен Аллаха! Рашид кривил душой, сомневаясь в том, что время тех, кто достоин великого знания, придет не скоро. Оно уже пришло! Наступило в тот момент, когда он взял в руки лопату и начал рыть яму для погреба. Аллах руководил им, а старинная шкатулка, веками хранившаяся в земле, была наградой за долгие годы лишений и прозябания в безвестности!
Рашид вошел в сарай, вытащил из-под груды рухляди свое сокровище и направился в рощицу, находившуюся по соседству с домом. Лучшего места, для того чтобы вступить в прямой контакт с небом и придумать было невозможно. Под сенью раскидистых деревьев здесь журчал прозрачный ручей, на берегу которого и устроился Рашид. Он бережно открыл шкатулку и с трепетом развернул пергамент – вторую часть документа, где были перечислены все имена Аллаха.
Перед тем, как приступить к их перечислению, Рашид решил лишний раз убедиться в том, что список полон и пересчитать имена. После третьей попытки он нахмурился. Ошибки быть не могло. Только девяносто восемь! Пальцы коснулись нижней части пергамента. Она сохранилась хуже всего. Время сделало свое черное дело. Различить последнее, девяносто девятое имя было невозможно.
– Не паниковать, – тихо произнес Рашид. – Не отчаиваться. Профессор говорил, что самые святые из святых знают не больше сорока имен. А у меня их – девяносто восемь! Ключи от рая стоят того, чтобы рискнуть!
Рашид разложил пергамент на коленях, набрал полную грудь воздуха.
– Аль-Раззак, аль-Карим, аль-Гаффар…
Находясь в середине списка, Рашид поднял глаза к усыпанному звездами небу. Ему показалось, что луна начала светить ярче. Возможно, это было всего лишь игрой воображения, а скорее всего… Уверенность в том, что Аллах на его стороне, придала Рашиду новые силы.
– Аль-Кадир, аль-Барр…
Последнее, девяносто восьмое имя Рашид прокричал. Сначала не произошло ровным счетом ничего. Однако уже через минуту в кронах деревьев прошуршал ветерок, журчание ручья сделалось более громким. Рашид попытался встать, но тело отказывалось повиноваться. Надписи на пергаменте полыхнули ослепительным оранжевым светом и Рашид почувствовал, что падает в бездонную пропасть.
Очнуться помогла боль. Пальцы ног ныли так, словно их зажали в тиски. Рашид открыл глаза и сел. Он по-прежнему находился на берегу ручья, но перестал быть прежним прежним Рашидом. Морщась от боли, снял туфли, стащил носки. В свете наступающего утра было видно, что пальцы посинели. Пришлось их помассировать. Рашид встал. Сделав несколько шагов вдоль берега ручья, он понял, что хромает. На этом сюрпризы не закончились. Сорочка, как оказалось, порвалась на спине, а брюки стали такими короткими, что едва доходили до колена. И еще деревья… Раньше он, при всем желании, не мог бы дотянуться до нижних ветвей, а теперь делал это совершенно свободно. Несколько минут напряженных размышлений позволили понять то, что было абсолютно очевидно. Не брюки стали короткими, не деревья маленькими. Изменился он сам! Трансформация коснулась не только тела. В голову лезли странные мысли. О стрелах, не знающих промаха и конях, бешено мчащихся по бескрайним, опаленным солнцем степям.
Рашид покинул рощу и побрел к центру города. Он чувствовал острую необходимость с кем-нибудь поговорить. Поделиться своими ощущениями с живым человеком, получить совет… Однако редкие прохожие, завидев босоногого великана шарахались в сторону.
На противоположной стороне улицы Рашид увидел чайхану и седобородого старика, с пиалой в руке. Он перешел дорогу. При виде раннего посетителя старик привстал.
– Эй, парень, чего тебе?
– Правды, старик, – неожиданно для себя произнес Рашид. – Разве ты не знаешь, что главными достоинствами настоящего мужчины считается умение метко стрелять из лука и говорить правду?
– Кто ты, бродяга? – старик поставил пиалу. – Я никогда не видел тебя раньше. Уходи или я позову сыновей. Эй, Сафар, Карим!
Два рослых молодца выросли словно из-под земли. Смерили Рашида оценивающими взглядами.
– Разве ты не слышал, здоровяк, что сказал отец?
– Проваливай, пока мы не намяли тебе бока!
Рашид остался стоять на месте и тогда один из молодцев попытался его толкнуть. Это было большой ошибкой. Рашид легко оторвал его от земли и швырнул о стену с такой силой, что доски с треском проломились. Аналогичная участь постигла второго сына чайханщика. Уложив обоих противников, Рашид с победным видом посмотрел на толпу, которая успела собраться у чайханы.
– Клянусь Аллахом, паршивые псы, так будет с каждым, кто посмеет поднять…
Последние слова заглушил вой сирены примчавшегося милицейского УАЗа. Рашид дрался как лев, но на этот раз на стороне противников был большой численный перевес. Дебошира избили, заковали в наручники и затолкали в машину.
– Сейчас же освободите меня! – вопил Рашид, с силой ударяясь головой о прутья решетки. – Я великий Тимур-Ленг! Оплот мира и повелитель правоверных!
– А ведь похож! – с улыбкой констатировал один из милиционеров. – И рост подходящий, и хромает…
– Ничего, – ответил второй страж порядка, потирая фиолетовый кровоподтек, расплывшийся на всю скулу. – Приедем в отделение, я ему такого Тимур-Ленга покажу, век не забудет!
– Только постарайся рассчитаться с ним побыстрее, – посоветовал третий милиционер. – Клиент явно не наш. По нему психушка плачет.
Белая гарпия
1
Свет в бункере отдыха охраны зажегся после того, как шеренговый Михаил Власюк закрыл массивную стальную дверь. При этом ее изъеденные ржавчиной, несмазанные петли жалобно взвизгнули. Михаил поморщился. Чертова экономия. Петли давно пора было смазать. То, что противный визг действует на нервы – еще полбеды. Когда-нибудь дверь заклинит и ему придется отдыхать после дежурства прямо на ступенях бетонной лестницы, не снимая противогаза. А в его возрасте такие кульбиты противопоказаны. Здоровье уже не то.
Власюк вздохнул, обвел недовольным взглядом помещение, в котором прожил без малого двадцать лет. Выложенные пожелтевшей кафельной плиткой стены. Бетонный, покрытый ромбовидной насечкой пол. Два ряда двухъярусных деревянных нар. Длинный, сбитый из наспех оструганных досок стол, весь изрезанный ножами. Имена, философские мысли и матерные выражения. Развлечений у Миши и его сослуживцев было немного и царапать стол, пожалуй, относилось к числу основных способов убить свободное от дежурств время.
Меблировку бункера дополняла пара деревянных лавок, да стальная вешалка с крюками для защитных костюмов и противогазов. Та еще обстановочка. Образец бережливости и аскетизма, мать их так.
Михаил уселся на свои нары. Расшнуровал поношенные, на два размера большие, чем следовало берцы. Стянул прорезиненный костюм, швырнул его на пол. Звякнули нашитые на ткань свинцовые пластины. Под костюмом оказалась черная футболка с вылинявшими от стирок белыми буквами "С.Н.С." и серые кальсоны.
Возраст Власюка определить было трудно. На бледном лице его не было ни единой морщинки, но абсолютно лысая голова, отсутствие бровей и блеклые, неопределенного цвета глаза свидетельствовали в пользу того, что ему не меньше пятидесяти. На самом деле Власюку было сорок два. Ниже среднего роста, кряжистый и мускулистый, но уже с наметившимся брюшком, Михаил ничем не отличался от других охранников, чьей почетной обязанностью была охрана Великой Белорусской Стены.
Как и остальные мечтал сделать военную карьеру, но не дослужился даже до капрала Службы Национальной Стабильности. И это при том, что трижды участвовал в ежегодных работах по ликвидации последствий взрыва на атомной электростанции, где под завязку хватанул радиации, воевал с Польшей, пытавшейся насильно посеять в Беларуси зерна демократии, не раз ходил на операции по очистке Минска от мутантов.
Кроме нашивок о ранениях и памятных значков добился лишь звания шеренгового и не самой престижной должности охранника Стены.
Имелись здесь, конечно и свои плюсы. Только солдаты Службы Национальной Стабильности получали в Беларуси твердый паек, имели возможность пить очищенную воду и жить в подземных бункерах. Да и работа у них была не самой тяжелой: следить за тем, чтобы на территорию страны не провозились контрабандные западные товары, отстреливать предателей-оппозиционеров, которые пытались перелезть через Стену. Одни для того, чтобы сбежать, другие – чтобы пронести в страну вражескую литературу и аппаратуру связи.
На счетчике гравитационной винтовки Власюка было зафиксировано восемьсот двадцать два попадания в цель, что напрямую связывалось с размером его будущей пенсии.
Не слишком мало, но и не очень-то много. Например, у самого известного снайпера СНС, полковника Павлючкова на личном счету имелось более трех тысяч подонков, пытавшихся дестабилизировать ситуацию в Беларуси.
Полковник имел все шансы получить отдельный бункер в центре Подземного Мегаполиса и провести остаток дней ни в чем не нуждаясь. Шеренговый Власюк мог рассчитывать лишь на комнатушку в общежитии отставников – бесконечные внутренние кризисы и происки внешних врагов не позволяли Родине дать всем своим защитникам то, что они заслужили.
Правда, завидовать снайперу Павлючкову теперь уже не стоило. Герой всегда пер на рожон и все-таки попал в лапы мутантов, которыми кишели леса у Великой Белорусской Стены. По слухам, его сожрали живьем…
Куда не кинь – всюду клин. Власюк улегся на плоский, как блин тюфяк и, заложив руки за голову, уставился на одинокую лампочку-грушу, болтавшуюся под потолком подобно висельнику, который, наконец, нашел в себе силы свести счеты с опостылевшей жизнью.
Усталость брала свое. Михаил уже собирался закрыть глаза, но тут яростно загудела сирена и замигала красным лампочка над дверью, ведущей в бункер высшего командного состава. Власюк вскочил с нар, словно подброшенный пружиной.
Эта дверь открывалась только снаружи. За все двадцать лет это случалось три или четыре раза. И всегда это связывалось с каким-нибудь очень значимым событием, выходившим за рамки повседневной охранной рутины.
Михаил натягивал защитный костюм, но в спешке сунул ноги в одну штанину и, когда дверь с лязгом распахнулась, предстал перед визитерами не в самом лучшем виде.
В бункер вошел адъютант командующего – капрал Лисицын. В новенькой эсэнэсовской форме и начищенных до зеркального блеска берцах, он выглядел настоящим щеголем. Лицо его носило особый налет аристократизма, и дело касалось не только правильных черт. Бледная, почти мраморная кожа, через которую просвечивали голубые прожилки вен, говорила о принадлежности Лисицына к везунчикам, белорусской элите, которая если и покидала свои подземные убежища, то лишь на специальных, надежно защищенных от радиоактивного излучения бронетранспортерах.
За спиной адъютанта стояли два дюжих парня с одинаковыми, бульдожьего вида лицами, широченными плечами и такими огромными руками, что тяжелые гравиавтоматы казались в них игрушечными.
Михаил искренне завидовал обладателям таких лиц. Если бы у него была такая же квадратная харя, то прозябать простым охранником не пришлось бы.
Он, наконец, справился со штанинами, с треском застегнул "молнию" защитного костюма и вытянулся в струнку.