Хэйзел Хелд
Кошмар в музее
Когда Стивен Джонс впервые переступил порог музея Роджерса, им двигало обыкновенное любопытство. Он от кого-то услышал про это подземелье на Саутворк-стрит, где выставлены восковые фигуры, еще ужаснее, чем в музее мадам Тюссо. И как-то апрельским днем он решил наведаться туда, намереваясь воочию разочароваться в увиденном. Как ни странно, этого не произошло. Зрелище оказалось необычным и непохожим на все, что ему приходилось видеть раньше. Разумеется, здесь так же присутствовали традиционные кровавые экспонаты - Ландрю, доктор Криппен, мадам Демерс, Риццио, леди Джейн Грей, бесчисленные и страшно изувеченные жертвы различных войн и революций, а также чудовища, вроде Жиля де Рея и маркиза де Сада. Однако попадались и такие экспонаты, при виде которых у него учащалось дыхание. Человек, собравший подобную коллекцию, никак не мог быть обычным кустарем, его выбор свидетельствовал о незаурядном воображении, даже о некоей болезненной гениальности.
Позднее Стивен кое-что узнал об этом самом Джордже Роджерсе. Раньше он работал у мадам Тюссо, но потом у них возникли какие-то трения, и ему пришлось уволиться. Распространялись и смахивавшие на клеветнические утверждения насчет его психической неполноценности, а также всевозможные истории о его безумном увлечении тайными культами. Спустя некоторое время, однако, успех подвального музея отчасти притупил остроту заявлений одних критиков, тогда как другие, напротив, набросились на него с удвоенной силой. Тератология и иконография всегда были его хобби, однако он нашел в себе достаточно благоразумия укрыть некоторые из своих наиболее омерзительных статуй в специальной нише, доступ в которую был разрешен только взрослым. Именно эта ниша и привлекла особое внимание Джонса. В ней располагались бесформенные восковые гибриды и творения, созданные дьявольской рукой мастера и расцвеченные донельзя натуралистическими тонами, породить которые могла лишь необыкновенная фантазия.
Одни из экспонатов представляли собой известные мифические персонажи - горгоны, химеры, драконы, циклопы; другие же явно были извлечены из мрачных тайн и лишь украдкой упоминаемых легенд - черный, бесформенный Цатогуа, Цтулху с его бесчисленными щупальцами, хоботообразный Чонар-Фон и подобные им богохульные образы из запретных книг вроде " Некрономикона " и " Книги Эйбона ". Но самое страшное впечатление производили собственные творения Роджерса, описать которые не взялся бы ни один из авторов произведений древней античности. Некоторые из них являли собой омерзительные пародии на известные людям формы органической жизни, другие казались олицетворением кошмарных сновидений, увиденных на других планетах и в иных галактиках. Некоторое представление об этом можно было получить, глядя на полотна Кларка Эштона Смита, но ничто не могло передать эффекта неистового, омерзительного ужаса, созданного в полный рост изощренной и жестокой рукой мастера и усиленного дьявольски хитрым и продуманным расположением светильников.
Самого Роджерса Стивен Джонс нашел в его мрачном кабинете-мастерской, который располагался позади сводчатого помещения, отданного под собственно музей. Это был зловещего вида склеп, освещаемый скудным дневным светом, который проникал через щелевидные оконца, прорубленные в кирпичной стене почти на одном уровне с булыжным покрытием внутреннего грязноватого дворика. Здесь реставрировали восковые фигуры, здесь же некоторые из них появились на свет. Повсюду, на всевозможных стеллажах в вычурных позах лежали восковые руки, ноги, головы и туловища. На верхних ярусах полок валялись спутанные парики, алчного вида челюсти и хаотично раскиданные стеклянные, изумленно глядящие глаза. С крюков свисали костюмы всевозможных фасонов, а в одном из закутков лежали груды воска телесного цвета, над которыми громоздились банки с краской и кисти разнообразных форм и размеров. В центре комнаты располагалась плавильная печь для воска, подвешенный над нею на шарнирах громадный железный чан сбоку имел желоб, позволявший воску при малейшем прикосновении пальца стекать вниз.
Остальные предметы, находившиеся в мрачном склепе, описать гораздо сложнее, поскольку это были отдельные части загадочных существ, которые в собранном виде могли стать самыми невообразимыми фантомами бредового воображения. В дальнем конце комнаты располагалась тяжелая дощатая дверь, запертая на необычно большой замок; поверх двери был нарисован странный знак. Джонс, которому однажды удалось познакомиться с жутким "Некрономиконом", при виде его невольно вздрогнул. Он узнал этот знак. Теперь ему было ясно, что хозяин музея действительно обладает глубокими знаниями в области тайных и весьма сомнительных дел.
Не разочаровала его и беседа с самим Роджерсом. Это был высокий, сухощавый, неряшливого вида мужчина с большими черными глазами, горящими на мертвенно-бледном, заросшем щетиной лице. Визит Джонса отнюдь не раздосадовал его, напротив, он, казалось, был рад излить душу перед проявившим к нему интерес человеком. Голос его, необычайной глубины и тембра, временами выдавал весьма сильные, подчас находящиеся на грани срыва эмоции. Джонсу не показалось удивительным, что многие считают хозяина музея сумасшедшим.
При каждой новой встрече - а они становились едва ли не еженедельными - Роджерс делался все более разговорчивым и откровенным. Поначалу он ограничивался лишь смутными намеками на какие-то верования, с которыми ему приходилось сталкиваться, но позднее они перерастали в целые рассказы, истинность которых подтверждалась весьма странными фотоснимками - вычурными и, как казалось Джонсу, почти комичными.
Однажды июньским вечером Джонс прихватил с собой бутылку хорошего виски и щедро потчевал им хозяина музея, после чего того потянуло на вовсе безумные повествования. Он и до этого рассказывал ему довольно дикие истории про таинственные путешествия на Тибет, в глубины Африки, арабские пустыни, долину Амазонки, на Аляску и малоизвестные острова юга Тихого океана, а также ссылался на казавшиеся Джонсу невероятными и ужасными книги о доисторических чудовищах и явлениях. Но ни одна из этих историй не звучала столь сумасбродно как та, что прозвучала июньским вечером под воздействием выпитого виски.
По сути дела, Роджерс стал хвастливо и не вполне определенно заявлять, будто ему удалось обнаружить некие творения природы, которые до него не были известны абсолютно никому, и что в качестве подтверждений своих открытий он даже привез с собой реальные свидетельства этих находок. Если поверить его хмельной болтовне, то получалось, что ему, как никому другому, удалось продвинуться в толковании некоторых старинных книг, над изучением которых он провел немало времени и которые указали ему направление дальнейших поисков. Руководствуясь этими книгами, он отправлялся в заброшенные уголки планеты, чтобы отыскать там странные существа, являвшиеся якобы современниками доисторических эпох, а в некоторых случаях происходившие и вовсе из других миров и измерений, связь с которыми в древние, предшествующие появлению человека времена была довольно обычным явлением. Игнорируя насмешки, Роджерс явно давал понять собеседнику, что отнюдь не все из его демонических экспонатов искусственные.
Получилось, однако, так, что именно откровенный скептицизм Джонса и его недоверие к подобным безответственным заявлениям разрушили зарождавшуюся сердечность их отношений: Роджерс относился к своим повествованиям серьезно и потому сидел с мрачным, обиженным видом, соглашаясь терпеть общество Джонса лишь из угрюмого стремления прервать поток его язвительных замечаний. Он продолжал излагать свои дикие истории про древние обряды и жертвоприношения безымянным богам и время от времени намекал гостю на скрытые за перегородкой уродливые творения богохульной мысли, обрисовывая при этом такие их детали, сотворить которые не смог бы даже самый искусный мастер человеческой породы.
Джонс продолжал наносить свои визиты в музей, хотя и чувствовал, что потерял былое расположение хозяина. Временами он в шутливой форме выражал согласие с некоторыми безумными утверждениями Роджерса, однако костлявого мастера, похоже, подобная тактика обмануть не могла.
Напряженность в их взаимоотношениях достигла своей высшей точки в сентябре. Как-то раз, днем, Джонс заглянул в музей и стал прогуливаться по его мрачным коридорам, уставленным столь хорошо знакомыми ему ужасными, фигурами, когда услышал странный звук, доносившийся со стороны мастерской Роджерса. Другие посетители тоже услышали его и затихли, прислушиваясь к колыхавшемуся под сводчатыми потолками подвала эху. Трое служителей музея обменялись странными взглядами, а один из них, смуглый, молчаливый, похожий на иностранца, который обычно занимался реставрационными работами и часто помогал Роджерсу, изобразил на лице улыбку, озадачившую, его коллег и буквально полоснувшую по нервам чувствительную натуру Джонса. Это был визг или вопль какого-то животного, скорее всего собаки, в состоянии крайнего ужаса и предсмертной агонии. Леденящий душу, преисполненный боли крик был особенно жутким именно здесь, в окружении всех этих чудовищ и уродов. Между тем Джонс вспомнил, что вход в музей с собаками запрещен.
Он направился к двери, ведущей в мастерскую, но смуглый служитель жестом остановил его. Мягким, с чуть заметным акцентом голосом, в котором звучали одновременно и извинение, и язвительная насмешка, он сказал, что мистера Роджерса сейчас нет, а вход в мастерскую в его отсутствие запрещен. Он пояснил, что крик скорее всего донесся из небольшого дворика позади музея. В округе было полно бездомных дворняг, и драки их оказывались подчас весьма шумными. В самом музее никаких собак не держали.
По стертым каменным ступеням Джонс выбрался на улицу и с интересом обследовал убогий район, окружающий музей. Покосившиеся здания, некогда жилые, а теперь занятые в основном под магазины и склады, выглядели ветхими и древними. Над всем районом плавала отвратительная вонь. Мрачное здание, подвал которого служил музеем, имело сводчатый проход, выложенный тёмным булыжником, по которому и двинулся Джонс. Его обуревало смутное желание отыскать внутренний дворик и разобраться с загадочным собачьим воплем.
Даже в свете послеполуденного солнца двор казался мрачным и выглядел еще более уродливо и зловеще, чем разрушающиеся фасады ветхих построек. Никаких собак Джонс, однако, не обнаружил и про себя удивился, что если они и были, то как же стремительно смогли улетучиться все следы столь отчаянной и свирепой драки?
Джонс постарался заглянуть в окна подвальной мастерской - узкие прямоугольники с грязными стеклами, расположенные почти на одном уровне с тротуаром, которые своим безликим, отталкивающим видом напоминали глаза мертвой рыбы. Слева он разглядел старую, потертую от времени лестницу, которая вела к темной двери, запертой на массивный замок. Подчиняясь какому-то импульсу, он как можно ниже наклонился к влажному, побитому булыжнику мостовой и заглянул внутрь помещения в надежде на то, что тяжелые Зеленые портьеры, которые, как он заметил во время посещения мастерской Роджерса, окажутся не задернутыми. Снаружи на стеклах лежал толстый слой грязи, но Джонс протер одно из окон платком и с радостью обнаружил, что портьеры действительно не задернуты.
В подвале, однако, царил такой мрак, что практически невозможно было что-либо разглядеть. Передвигаясь от окна к окну, Джонс смог разобрать лишь необычные рабочие инструменты, которые причудливо вырисовывались то там, то здесь. Было ясно, что в помещении никого нет, но, когда Джонс наклонился над окном, располагавшимся ближе всех к сводчатому проходу, он заметил в дальнем конце подвала слабый свет. Он почувствовал некоторое замешательство. Откуда там мог быть свет? Это была внутренняя сторона комнаты, и сейчас он не припоминал, чтобы видел там раньше газовый рожок или электрическую лампочку. Снова заглянув внутрь, он определил, что источник света имеет форму вертикального прямоугольника довольно солидных размеров, и вновь задумался. Именно в этом месте находилась тяжелая деревянная дверь с необычно массивным навесным замком; та самая дверь, которую никогда не открывали и над которой располагалось грубо намалеванное изображение некоего таинственного символа, явно позаимствованного из старинных магических культов или верований. Получалось, что сейчас эта дверь была приоткрыта и где-то за ней горел свет.
Джонс принялся бесцельно бродить по мрачным улицам, убивая время и надеясь позже застать Роджерса в музее. Едва ли он мог четко ответить на вопрос, зачем именно ему понадобилось видеть хозяина музея. Видимо, его беспокоили какие-то смутные предчувствия, связанные с тем диким собачьим воплем и источником света за загадочной дверью с тяжелым навесным замком. Служители музея как раз собирались уходить и ему показалось, что Орабона - тот самый смуглый иностранец - посмотрел на него с лукавым, сдержанным любопытством. Джонсу не понравился этот взгляд, хотя он прежде не раз замечал, что служитель подобным образом смотрит и на своего хозяина.
Опустевший демонстрационный зал казался в этот вечер особенно мрачным, однако Джонс быстрым шагом пересек его и постучал в дверь рабочего кабинета Роджерса. Ответ послышался лишь после некоторой паузы, хотя он отчетливо слышал за дверью шарканье шагов. Наконец, после повторного стука загремел засов и старинная шестипанельная дверь с ворчливым скрежетом приоткрылась, представив взору гостя согбенную фигуру Роджерса с пылающими глазами. С первого взгляда можно было определить, что хозяин музея находится в необычном состоянии. В его приветствии прозвучали оттенки явного злорадства и даже отвращения, а речь сразу же сбилась на вычурные бормотания самого невероятного и зловещего свойства.
Служение древним богам, безымянные жертвоприношения, естественное происхождение некоторых из его потаённых экспонатов - опять та же хвастливая болтовня, которую он высказывал сейчас со все усиливающимся самодовольством в голосе. Джонсу стало ясно, что безумие с новой силой охватывает несчастного мастера. Временами Роджерс бросал мимолетные взгляды в сторону запертой на висячий замок внутренней двери в дальнем конце комнаты, а также на кусок грубой мешковины, валявшийся на полу неподалеку от нее, - под тряпкой явно угадывался какой-то небольшой предмет. С каждой минутой Джонс чувствовал себя все более неуютно и теперь отгонял мысль обсудить с хозяином музея события минувшего дня с таким же упорством, с каким несколькими часами раньше намеревался поговорить с ним.
Замогильный бас Роджерса хрипел от еле сдерживаемого возбуждения, временами сбиваясь на напряженное бормотание.
- Помните, - воскликнул он, - что я рассказывал вам о разрушенном городе в одном из городов Индокитая, где когда-то жило Чо-Чо? Вы не могли не признать тот факт, что я действительно был там - я же показывал вам фотографии, хотя вы и высказали предположение, что фигуру того пловца я вылепил из воска. Если бы вы, как и я, видели его, извивающегося в подземных водоемах…
Ну так вот, я расскажу вам еще кое-что. Я не касался раньше этой темы, потому что хотел сначала довести дело до конца, а уж потом выступать с какими-то заявлениями. Вы увидите снимки и поймете, что географию подделать невозможно, а кроме того у меня есть другие способы доказать вам, что Оно представляет собой отнюдь не продукт моего воскового творения. Вы никогда не видели Его, потому что проводимые эксперименты исключали возможность организации каких-либо выставок или экспозиций.
Хозяин музея бросил странный взгляд в сторону запертой двери:
- Все уходит корнями в тот долгий ритуал, связанный с восьмым фрагментом Пуахота. Когда я наконец разобрался, то понял, что он может иметь лишь одно-единственное значение. Там, на севере, еще до земли Ломара и до того как появился первый человек, жили некие существа, и Оно было одним из них. Поэтому наша экспедиция двинулась в сторону Аляски, из Форт-Мортона начала восхождение на Нутак, причем я все время был убежден, что обязательно найдем Его там. Перед нами предстали громадные, исполинские развалины, целые гектары руин. Мы рассчитывали на большее, но чего можно ожидать по прошествии трех миллионов лет? И не об этом ли рассказывают эскимосские легенды? Нам не удалось найти ни одного проводника, даже самого нищего, так что пришлось самим добираться на санях до Нома, к американцам. Хуже всех в том климате пришлось Орабоне - он всю дорогу был хмурый, постоянно злился.
Чуть позже я расскажу, как мы нашли Его. Когда мы взрывчаткой разрушили лед, скрывавший опоры в самом центре развалин, то обнаружили лестничный марш - он оказался точно таким, каким я его себе и представлял, даже резьба сохранилась. Для нас не составило особого труда избавиться от американцев, да они и сами не горели желанием сопровождать нас дальше. Орабона дрожал как осиновый лист - никогда не подумаешь, когда видишь, с какой надменностью и важностью он ходит сейчас.
Стемнело, но у нас с собой были фонари. Мы обнаружили кости тех, кто приходил туда до нас - много эпох назад, когда климат там был еще довольно умеренный. Некоторые из этих костей принадлежали существам, которых даже трудно себе представить, вообразить. А ниже, на третьем уровне, мы обнаружили трон из слоновой кости, о котором повествовали многие фрагменты. И представьте себе, он не пустовал.
Сидевшее на нем создание даже не шевелилось, и мы поняли, что ему требуется жертвенное подношение. Тогда мы еще не хотели будить Его, сначала надо было организовать доставку в Лондон. Мы с Орабоной отправились наверх, чтобы раздобыть большой ящик. Закончив упаковку, мы обнаружили, что одним нам не под силу преодолеть три лестничных пролета - слишком велики были ступени. Да и груз тоже оказался дьявольски тяжелым. Пришлось позвать американцев, чтобы помогли поднять Его на поверхность. Войти туда они не побоялись, но ведь самое-то главное находилось в ящике. Мы сказали им, что там лежит коллекция резных украшений из слоновой кости, в общем, археологические находки. Увидев краешек резного трона, они, похоже, поверили. До сих пор удивляюсь, как они не догадались, что там находилось сокровище, и не потребовали свою долю.
Роджерс сделал паузу, покопался у себя на столе и извлек внушительных размеров конверт с фотоснимками. Один из них он положил на стол перед собой - изображением вниз, а остальные протянул Джонсу. На фотографиях были поистине странные предметы: покрытые льдом вершины гор, собачьи упряжки с санями, люди в меховых шубах, и на фоне снега - нагромождения руин, причудливые очертания которых и размеры каменных блоков не поддавались никакому описанию.
Один из снимков, сделанных с фотовспышкой, запечатлел поразительный интерьер какой-то палаты, стены которой украшала фантастическая резьба по камню, а в центре стоял трон, по своим пропорциям никак не подходивший для человека. И снова резьба - на гигантской каменной кладке высоких стен и причудливых потолков, - которая скорее всего была наполнена неким символическим смыслом и состояла из совершенно непонятных рисунков и отдельных иероглифических знаков, некоторые из которых упоминались в древних легендах. Над троном был изображен тот самый жутковатый символ, который сейчас красовался в мастерской над запертой на замок деревянной дверью.
И все же Джонс не мог до конца исключать, что весь этот интерьер был не чем иным, как ловкой подделкой, умело созданной декорацией, а потому был не склонен проявлять излишнюю доверчивость.
Роджерс тем временем продолжал: