6 июня 1887 г.
Любезный Хури!
Выхожу завтра с Мурфилдом и его людьми. Сегодня ночью один из часовых застрелил русского солдата, и Мурфилд хочет удостовериться в присутствии здесь противника. Пойду с ним до Калибарского перевала.
Оставляю вам эту записку, ибо возможно, что буду сопровождать его дальше. Если так случится, то в равной степени возможно, что я уже никогда не вернусь. За те два года, что я прожил среди людей предгорий, я стал почти одним из них. Все это время я держал свое обещание и не пытался проникнуть за перевал в саму Каликшутру. Если найду в себе силы, то сдержу это обещание и сейчас, ибо не хочу предавать тех, кто проявил ко мне такие радушие и щедрость. Но то, чего боялись местные жители, уже началось: с перевала воистину спускается хаос. Хури, этот русский, которого убили сегодня ночью… Я провел вскрытие. Сомнений нет - все его белые клетки заражены.
Я очень боюсь, что болезнь станет распространяться и дальше. Еше слишком рано говорить об эпидемии, но присутствие русских солдат в Каликшутре отменяет запрет на проникновение за Калибарский перевал. Если мы засвидетельствуем другие случаи болезни, я сочту своим врачебным долгом более подробно исследовать сущность этого заболевания. Надеюсь, если я смогу найти лекарство, племена меня простят. Козья кровь и золото могут оказаться недостаточной защитой.
Не стану отрицать, меня охватило определенное возбуждение при мысли о том, что наконец-то мне удастся проникнуть в Каликшутру. Болезнь, что властвует там, очень и очень необычна. Если я смогу определить ее природу, то вся программа моих исследований может быть успешно завершена. И ваша теория, Хури, состоящая в том, что это заболевание объясняет миф о вампирах, также может получить подтверждение.
Будем надеяться, нам представится возможность обсудить все это.
Так что до встречи. С наилучшими пожеланиями,
Джек
Выдержки из "С винтовками в Радже" (продолжение)
В КАЛИКШУТРУ
Экспедиция в джунгли - первая кровь - странный сон - Дурга - кошмарная смерть солдата - Каликшутра - ужасный ритуал
Я знал, что мои люди без труда вынесут марш-бросок, и на следующее утро мы выступили в путь в хорошем расположении духа. Однако я не забыл позаботиться о прикрытии тыла. Самый быстроногий из моих солдат был послан назад с депешей Памперу и его полку, где им предписывалось продвигаться как можно быстрее. Еще двум людям я поручил охранять верхнюю часть дороги. Оставшиеся семь солдат сопровождали меня, и с ними был доктор Элиот. Он сказал, что нам понадобится проводник, ибо путь трудный, и что он доведет нас до Калибарского перевала, то есть до ворот в саму Каликшутру. Я выдал ему армейский револьвер, и он вначале отказался, сказав, что никогда им не воспользуется, но, в конце концов, внял моим настояниям. Я был рад его обществу, ибо он крепкий мужик, а тропа воистину оказалась очень коварной. Как я уже упоминал, я слыл довольно хорошим охотником, и в свое время мне довелось повидать джунгли, но ничто не могло сравниться с теми лесами, через которые нам пришлось прорубаться. Природа не могла создать более действенной преграды, и мной стало овладевать очень странное чувство, что обычному человеку просто не место здесь. Назовите это солдатским суеверием, назовите чем хотите, но у меня вдруг возникло дурное предчувствие касательно того, что лежит впереди. Естественно, я не показывал вида, но все равно что-то меня тревожило - опасность я нюхом чуял, поскольку немало поохотился на тигров и другую крупную дичь и научился доверять своим инстинктам. А сейчас мы вышли на самую опасную дичь - на человека! - поэтому в любое время удача могла отвернуться от нас, и мы из охотников превратились бы в добычу.
Весь день мы провели в трудном походе. И лишь к ночи джунгли стали реже. Наконец, когда я устало взобрался на очередной уступ, Элиот, стоявший рядом, указал вперед.
- Видите вон тот утес? - прошептал он. - С него открывается отличный вид на Калибарский перевал.
Я взглянул в указанную им сторону и увидел дорогу, круто вьющуюся вверх по склону горы. Она была открыта, но именно по ней нам предстояло следовать, ибо с другой стороны перевала горы вздымались к небесам сплошной скалистой стеной высотой в сотни футов. А на самом верху этого скального образования, очевидно, находилось плато.
Элиот тоже смотрел туда.
- Каликшутра за вершиной, - сказал он.
- Господи, неужели? - проговорил я. - Тогда мы вляпались. Более подходящего места для засады я в жизни не видал.
И действительно, в тот же миг тишину джунглей разорвал выстрел. Я повернулся и нырнул в подлесок - впереди замаячили какие-то фигуры, словно духи среди деревьев. Мои люди открыли огонь, и фигуры стали падать. Наша стрельба была быстра и смертоносна. Вскоре русские исчезли из поля нашего зрения - были убиты или бежали. Джунгли замерли в своей тиши, как и раньше.
Мы продолжали продвигаться вперед, к дороге на Каликшутру, но не прошли и полумили, как на нас опять напали. Правда, мы снова успешно отбили налет и двинулись дальше. Вскоре мы добрались до плоской и открытой площадки, где горная дорога подходила К джунглям, и я понял, что если мы посмеем сделать хоть еще один шаг, то угодим прямо в западню. Я осмотрелся. По обочинам дороги высились обломки скал, и я приказал своим людям занять позицию за ними. Но не успели солдаты проделать это, как воздух прорезал нечеловеческий вопль.
- Боже мой, - пробормотал Элиот.
Из тьмы, словно из-под земли, возникла цепь людей - с бледными лицами, с глазами, как точки яркого, жгучего света. Я привел в готовность свое войско и рявкнул: "Огонь!". Раздалась смертельная трескотня, и семеро противников упади навзничь в пыль.
- Огонь! - повторил я, и вновь мы пробили брешь в их рядах.
Но они шли и шли. Было видно, как из темноты поднимаются все новые и новые фигуры: положение становилось весьма напряженным. Я бегло окинул взглядом противника и заметил, что позади всех стоит русский в чалме и принюхивается к воздуху. Он ничего не говорил, во солдаты безоговорочно подчинялись каждому его жесту, и я сразу понял, что это командир. Я склонился вперед и заговорил с рядовым Хаггардом, лучшим стрелком среди нас. Хаггард прицелился, среди скал эхом прокатился звук выстрела, и русский в чалме, зашатавшись, упал. Сразу же нападающими овладела неуверенность.
- Пальни в него еще разок, - приказал я Хаггарду, вскакивая на ноги. - Бей их, ребята!
С криками мы бросились в атаку. Противник дрогнул и моментально рассеялся. Вскоре остались лежать лишь трупы убитых. И снова воцарилась тишина. Дорога вновь оказалась в наших руках.
Я знал, что передышка будет лишь временной, а поэтому первой моей задачей было выставить часовых. Тем временем Элиот ходил среди убитых, убеждаясь, что среди них не осталось тех, кто мог бы нуждаться в его помощи. Вдруг он замер на месте и подозвал меня.
- Этот еще жив, - сказал он, - хотя и не знаю каким образом.
Я подошел к доктору. Тот стоял на коленях над стройным человеком в чалме, командиром. Русский был дважды ранен в живот, и кровь фонтанчиками хлестала из жутких ран. В руках Элиота тело офицера выглядело чрезвычайно хрупким, и я тоже сначала не поверил, что этот человек еще жив. Я наклонился ниже и заглянул раненому в лицо. И тут же присвистнул, вскричав:
- Боже мой!
Передо мной лежал не мужчина, а женщина, и к тому же хорошенькая. Лицо ее было бледным, оно казалось почти прозрачным, и до меня вдруг дошло, что я никогда не видел женщины и наполовину столь прекрасной. Даже Элиот, которого я считал довольно хладнокровным типом, похоже, был восхищен этой женщиной, но все же в ней присутствовало что-то отталкивающее, что-то неописуемое, отвратительное. Красота и ужас смешались, так что сквозь ее привлекательность проглядывало нечто адское. Прочитав этo, вы решите, что я просто перегрелся на солнце… Что ж, было действительно очень жарко, но думаю, что моим инстинктам, проверенным в боях, все же можно доверять. Я сдвинул чалму женщины, и длинные черные волосы рассыпались по моей руке. Увидев блеск разных побрякушек, я отшатнулся, потому что сразу узнал их - они были точь-в-точь похожи на украшения на шее идола. Я нагнулся пониже и вгляделся, но тут наша пленница открыла глаза, глубокие и большие, - такие глаза считаются эталоном красоты на Востоке. Однако взгляд их обжигал как огонь, и, заглянув в них, я почувствовал, что меня бросило в дрожь, столь полны они были ненавистью и дьявольской силой.
Я вскочил на ноги.
- Спросите, кто она, - приказал я.
Элиот что-то прошептал, но глаза ее вновь закрылись, и женщина ничего не ответила.
Я взглянул на рваные раны у нее в боку.
- Вы можете спасти ее?
Элиот покачал головой:
- Повторяю, я не могу ничего сделать. Эта женщина должна была умереть на месте.
- Так почему ж она не умерла? Может, что-нибудь связанное с вашими белыми кровяными клетками?
Он пожал плечами:
- Возможно. Однако, заметьте, на ее лице нет признаков слабоумия, которые я бы обязательно увидел, будь у нее эта болезнь, и которые, кстати, явственно проступают на лицах других солдат… Не знаю, как и поступить. Дам ей опиума, но что еще можно сделать?.. Чувствую себя довольно беспомощным, должен вам признаться.
Я оставил его за врачебными хлопотами и, всматриваясь в лица мертвецов, задумчиво побрел среди тел убитых, обеспокоенный словами Элиота. Не в пример своему командиру, солдаты были явно русские, но чересчур рыхлого сложения, с кожей белой, как воск. Я вспомнил человека, который схватил меня за ногу позапрошлой ночью - его лицо было такое же бледное, до того как я разнес его череп вдребезги. О, сколь мертвен был взгляд его глаз! Элиот прав - у русских были лица слабоумных, у всех до единого, кроме, конечно, проклятой бабы с прожигающим насквозь взглядом. Я начал размышлять об этой болезни, о том, сколь заразной она может оказаться на деле. Но я не мог позволить себе погружаться в раздумья и сел в круг своих солдат, разделить с ними шутки и кружку с чаем. Они заслужили передышку - день был жестокий, и один лишь Господь ведает, что ждет завтра. Я заглянул на вьющуюся впереди дорогу. Чем больше я изучал ее, тем меньше она мне нравилась. Двинувшись дальше, я проявлю глупую, никому не нужную браваду. Я подумал, может быть, нам стоит подождать Толстяка Пампера и его людей, однако мне не терпелось разведать лежащие впереди земли и еще раз как следует потрепать засевших там русских. Вспомнил я и о нашей пленнице. Кем бы или чем бы она ни была, женщина может оказаться полезной заложницей… Я поднялся и, пожелав своим людям доброй ночи, вернулся к Элиоту, который все еще сидел у необычной пациентки.
- Ну так что? - спросил я. - Жить будет?
По его лицу, казалось, пробежала тень.
- Взгляните, - ответил он и откинул одеяло.
Глаза пленницы были по-прежнему закрыты, но на губах ее играла слабая улыбка, а щеки налились румянцем. Элиот поправил одеяло и, встав, перешел на другую сторону от костра, где, как я заметил, неподвижно лежало второе тело.
- Кто это? - поинтересовался я.
Элиот нагнулся, отбросил одеяло, и я узнал рядового Комптона, хорошего парня, который всегда мог служить олицетворением крепкого здоровья. Но сейчас кожа его невероятно побелела, прямо как у русских, а взгляд открытых глаз казался остекленевшим и мертвым.
- Взгляните-ка, - предложил Элиот и начал расстегивать рубашку пациента.
На груди Комптона виднелись царапины, причем раны набухли и вздулись, как жилы. Я взглянул в глаза Элиота.
- Что это с ним? - спросил я. - Что?
- Не знаю.
- А это оцепенение… взгляд его глаз? Черт побери, Элиот, это же ваша зараза!
Он поглядел на меня и медленно кивнул головой.
- Где он ее подцепил?
- Я уже говорил вам - не знаю.
Признание в собственном невежестве, похоже, причиняло ему боль. Он посмотрел через пламя костра на тело пленницы.
- Я полагаю, она, возможно, тоже заражена, - сказал он, махнув рукой в сторону женщины. - Кожа ее очень холодная, с некоторым бледным оттенком, но все первичные признаки болезни отсутствуют. Может быть, она - носитель, передает болезнь, но сама остается незараженной. Хотя проблема в том, что я даже не знаю, как распространяется заболевание.
Он вздохнул и взглянул на раны на груди бедняги Комптона. Казалось, он вот-вот скажет что-то, но, передумав, Элиот вновь уставился на пленницу.
- Буду следить за ней, - произнес он, - за ней и за Комптоном. Не беспокойтесь, капитан. Оставьте меня с пациентами, а если что-нибудь случится, я сразу поставлю вас в известность.
- Но, ради Бога, прошу, - проговорил я, - не дайте ей умереть. Если бы мы только смогли заставить ее заговорить… Она может знать другой путь на этот чертов утес.
Элиот кивнул. Снова он, вроде бы, хотел что-то сказать, но слова и во второй раз словно застряли у него в горле. Я пожелал доктору доброй ночи и оставил его за осмотром лица Комптона и вытиранием испарины со лба бедняги-солдата.
Нам обоим было о чем подумать. Я почувствовал, что мне надо выкурить добрую трубочку, сел и закурил. Но, видимо, я устал больше, чем думал, ибо даже с трубкой из верескового корня в зубах почувствовал, что мои веки опускаются. Не успел я осознать этого, как сознание мое погасло, словно свет.
Мне снился очень странный сон. Это было необычно для меня - я снов не вижу, но этот сон весьма смахивал на явь. Мне приснилось, что женщина, наша пленница, находится рядом со мной. Я стоял словно в трансе, пригвожденный к месту, и сжимал в руке револьвер, но в то же время, глядя ей в лицо, чувствовал, как мои пальцы на рукоятке револьвера медленно разжимаются. Револьвер упал на землю, и это брякание вывело меня из транса. Я огляделся и понял, что я на бруствере и противник волнами прорывается сквозь наш огонь. Мои люди падали один за другим, и выло ясно, что скоро их окончательно растопчут. Я должен им помочь, расставить их у стен, иначе нас сметут и уничтожат весь полк! Но я не мог пошевелиться, и это было ужаснее всего - меня буквально заморозил взгляд женщины, поймал, как муху в паутину. Она засмеялась. Я снова огляделся и увидел, что все мертвы… мои люди… противник… все, кроме меня. Даже женщина рядом со мной была мертва, и все же она двигалась, обходя меня, как голодная пантера. Со всех сторон ко мне тянулись мертвецы. Глаза их были идиотски вытаращены, и тела… белые, холодные, как могила. Я почувствовал, как меня тащат вниз мягкие, холодные руки. Я увидел Комптона. Его лицо прижалось к моему. Он открыл рот, и чудовищная жадность вдруг вспыхнула в его глазах. Его губы задвигались в сосущих движениях, как пара голодных улиток. Я знал, что он собирается насытиться мною. Губы коснулись моей щеки, и… я проснулся от того, что Элиот тряс меня.
- Мурфилд, - в отчаянии вскричал он, - вставайте. Они ушли!
- Кто? - вскочил я. - Женщина?
- Да, - сказал Элиот, странно поглядев на меня. - Вам она приснилась?
Я в изумлении уставился на него:
- Что за черт, откуда вы знаете?
- Потому что мне она тоже приснилась. Но это не самое худшее, - добавил он. - Комптон тоже ушел.
- Комптон? - переспросил я.
Не веря, я пристально смотрел на Элиота. Шок от сообщенных им новостей оказался столь велик, что я наорал на беднягу доктора. Он же, выслушивая мои гневные тирады, молча изучал меня внимательным взглядом, склонив голову набок, отчего стал еще больше похож на ястреба.
- Вы закончили орать? - уточнил он, когда мой гнев в конце концов иссяк.
Я ответил не сразу, сначала взглянул на горные вершины и дорогу, ведущую к ним сквозь гималайскую ночь.
- Пропал британский солдат, - медленно проговорил я, сжимая кулаки, - один из моих солдат, Элиот. Черт побери, теперь я точно не отступлюсь. Они не заставят меня поджать лапки.
Элиот воззрился на меня и долгое время ничего не отвечал.
- Вы понимаете, - сказал он наконец, - что если мы продолжим движение по этой дороге, то нас просто-напросто сметут?
- А у нас есть какой-то иной выбор?
Элиот без слов повернулся и пошел к утесу. Я последовал за ним. Он выглядел как человек, борющийся со своей совестью, и я был не так уж расстроен, чтобы не заметить этого. Вскоре он остановился и повернулся лицом ко мне.
- Мне не следовало говорить вам этого, капитан…
- Но вы собираетесь?
- Да. Потому что иначе вы точно погибнете.
- Я не боюсь смерти.
Элиот слабо улыбнулся:
- Не беспокойтесь, вы, скорее всего, все равно погибнете.
Затем его улыбка пропала, и он указал на стену гор за перевалом. Горы вздымались так высоко, что я едва мог разглядеть их вершины.
- Вон там лежит еще один путь наверх, - пояснил он.
Этот путь был, по-видимому, тропой паломников.
- Тропу называют Дурга. Это одно из имен богини Кали, и переводится оно как "трудный подступ". Очень верное название. Брамины очень ценят эту тропу и говорят, что человек, который сможет преодолеть ее, достоин взглянуть на саму Кали. Только величайшие из аскетов взбираются здесь, только те, кто очистился за десятилетия покаяния и медитации. Когда они достигают совершенства, то восходят на утес. Многим это не удается, и они возвращаются - именно от них я узнал о трудности этого пути. Но немногим, очень немногим, это удается. И когда они достигают вершины… - Он помедлил. Им открывается Истина.
- Истина? А это что за чертовщина?
- Мы не знаем.
- Что ж, если браминам удается добыть Истину, то почему бы и нам не попробовать?
Элиот еле уловимо улыбнулся:
- Потому что, капитан, они никогда не возвращаются.
- Что? Никогда?
- Никогда. - Улыбка Элиота погасла, и он снова обратился к вздыбившимся горам. - Так что, вы все еще хотите идти туда?
Воистину напрасный вопрос! Естественно, я сразу же принялся готовиться к походу. Я выбрал самого опытного из своих людей, рядового Хаггарда, и самого крепкого силача, старшего сержанта Каффа; остальных оставил следить за проходом и дожидаться старины Пампера, который, как я надеялся, должен был довольно скоро появиться здесь со своим войском. За несколько часов до рассвета я и мой маленький отряд выступили из лагеря. Мы пробирались к дальней стороне перевала - сначала по скалам, а потом, когда утес стал круче, по ступенькам, вырубленным в голом камне.
- Брамины говорят, - сказал Элиот, - что эти ступеньки длятся примерно четверть пути. Дальше будет проще.
С трудом мы полезли вверх. Ступеньки были вырублены грубо и зачастую представляли собой всего-навсего зацепки в скале, иногда совершенно исчезая. Икры мои начало сводить судорогами, и после пары часов такого пути мне подумалось, что из браминов, наверное, вышли бы отличные солдаты, ибо таких тренировок не пожелаешь никому! Я остановился перевести дух, и Элиот указал на лежащий впереди уступ, по которому вились ступеньки.
- Последний рубеж, - крикнул он. - Считайте, худшее позади. Дальше к плато пологий подъем.