– Новые люди, новая сеть? Опять как в войну? – Теперь слова детектива, а особенно содержавшееся в них скрытое издевательство достигли цели. Гант закричал от злобы и был готов ринуться на свою дичь, как раз в тот момент, когда Стедмен уже достиг углубления в стене, где горел зеленоватый огонь. Его рука сделала кругообразное движение, и горячая металлическая чаша полетела в лицо Ганта, как только он двинулся вперед. Бизнесмен закричал, на этот раз уже от боли, когда горячее, охваченное огнем масло покрыло его лицо и шею. Кинжал мгновенно опустился на руку детектива, и тот вскрикнул от неожиданной боли, но при этом он полностью был удовлетворен тем, что его противник пострадал гораздо больше. Гант выронил кинжал и схватился за лицо, пытаясь смахнуть горящее масло, которое обжигало его кожу. Несколько мелких огненных пятен оказались и на его одежде, но он не обращал на них внимания, занятый только горящим лицом. Стедмен видел, что брызги масла попали и на искусственный нос, и он расплавился как воск, стекая розовым потоком на искривленные гримасой губы. Детектив вздрогнул, когда на опаленном лице показались оголенные хрящи и кости, но он не чувствовал жалости к раненому человеку.
Даже в агнозирующем состоянии производитель оружия проявлял ужасающую ненависть к детективу, и сила, которую он символизировал, поднялась внутри него как пробудившийся вулкан. Ему уже приходилось однажды испытать гораздо большую боль, и он научился сохранять часть своего разума от разрушающего воздействия. Пользуясь только одним глазом, поскольку второй был поражен горящим маслом, он бросился на поиски своего оружия. Кинжал лежал совсем близко от него, рядом с левой ногой, и он быстро нагнулся, пронзительно вскрикивая от боли, которую вызывало горящее масло.
Стедмен увидел его движение и сделал шаг вперед, выбрасывая правую руку, пытаясь перехватить оружие.
Но Гант оказался проворней. Он схватил серебряный кинжал и начал поднимать его, целясь в склоненную грудь детектива. Стедмен ухватил его кисть, сжимающую клинок, и согнул ее, меняя направление движения лезвия, используя свою собственную силу, чтобы заставить его двигаться вверх, по более крутой дуге. Лезвие вошло по рукоятку в тело Ганта чуть ниже грудины. Он уставился на Стедмена удивленными глазами, все еще продолжая сжимать пальцами рукоятку, в то время как рука детектива продолжала сжимать кисть его руки, и это был момент, когда они некоторое мгновенье молча смотрели друг на друга. Лицо Ганта было обезображено до неузнаваемости. Но вот в какой-то миг оно дернулось судорогой, он закричал и начал падать вперед, подгибая колени и склоняя к ним грудь, из которой торчала рукоятка кинжала. Он стукнулся лбом о холодный каменный пол, как будто отдавая дань уважения победителю. Кровь хлынула из его горла, образуя неглубокую красную лужу вокруг головы. Он так и умер в этом положении, а его тело отказывалось падать и не выпускало воздух из легких и брюшной полости, создавая впечатление некоторой непристойности, сопровождавшей не только его жизнь, но, как оказалось, и саму смерть.
Стедмен отошел назад, обходя образовавшуюся красную лужу, и прислонился к стене, чтобы как-то унять слабость, вызванную неожиданным шоком. Он взглянул на застывшее тело и не испытал обычных ощущений, связанных со смертью человека. Он чувствовал только облегчение от того, что на этом месте лежит не он сам.
Сильная пульсация в руке напомнила ему о ране. Он поднял руку и, согнув ее в локте, почувствовал, как возрастает боль. Но он мог двигать ей во всех направлениях, а это означало, что мышцы не были задеты, а значит сама рана была неопасной. Он еще раз взглянул на лежащий на полу труп. Конец ли это? Означает ли эта смерть конец нового Рейха, или их сеть была заброшена так широко и на такую глубину, что все будет продолжаться даже со смертью лидера? И что сейчас делается наверху? Может быть, именно сейчас солдаты Ганта бросились по следам Холли и мужчины, который был с ней? Возможно ли, что это был Барух? А может быть, они оба уже погибли? Это очень его беспокоило. Особенно Холли. Он так и не поверил ей, что она не имеет никакого отношения к происходящему, и был очень раздосадован этим обманом. Но сейчас им управляли те самые сильные чувства, с которыми, как он считал, давно покончил, еще со смерти Лиллы.
Он должен вернуться наверх и отыскать ее, даже если это будет уже безнадежно. Стедмен повернулся к занавесу, загораживающему проход. Ему больше нечего делать в этой комнате. Бизнесмен мертв, и на этом его обязательства по отношению к этому дому закончены.
Но неожиданная тишина, тонкий терпкий аромат, стоящий в воздухе, и резкое падение температуры и в без того холодной комнате сказали ему, что кончилось далеко не все. Еще не все.
Казалось, что во всем чувствуется чье-то присутствие, наполнявшее напряжением мрачное подземелье. Но теперь Стедмен знал происхождение подобных явлений. Уже испытанное им ощущение сильного давления, подсказывало, что нечто невидимое заявляет о себе. Детектив почти интуитивно повернулся вдоль стены, бросив короткий взгляд слева направо, осматривая комнату, пытаясь увидеть этот призрак, а не только лишь осознать присутствие его. Наконец глаза Стедмена остановились на фигуре в центре комнаты.
Гермафродит был напряжен. Ни расслабленных движений, ни протяжных стонов больше не было и в помине. Рот Кристины был широко открыт, как будто она издавала беззвучный крик, пребывая в затянувшейся агонии, а глаза были плотно закрыты. Она по-прежнему стояла на коленях перед стулом, рядом с которым на каменном полу лежал наконечник античного копья. Казалось, что легкая вибрация вновь охватила потертый металл, как будто ток начал циркулировать в его толще, и Стедмен почувствовал, скорее чем услышал, эту дрожь. Он знал, что должен забрать отсюда этот талисман, из этой мрачной комнаты, от этого существа, от всех этих сил, которые использовали его энергию... Он даже удивился самому себе, что смог поверить в подобные вещи.
Тем временем в круглой комнате начинался настоящий водоворот звуков. Сначала это были негромкие голоса, которые смеялись или звали кого-то, постепенно перестраиваясь в мощное крещендо, точно так же, как это уже было в верхнем зале. Над металлическими чашами поднимался черный дым, а ветер подхватывал его и черным вихрем нес по кругу, создавая в воображении Стедмена образы, вызванные духами, которые крутились и корчились в невидимых мучениях. Холодный воздух бил его в лицо, вздымал волосы, срывал одежду, и казалось, что он просто хотел вынудить его закрыть лицо поднятыми руками, защищая глаза, заставляя его пригнуться и лечь на пол около стены. Неожиданно все это кончилось, и тишина вновь вернулась в подземелье.
Осталось лишь приведение!
Детектив не без усилий оторвался от стены, но не устоял, а свалился с каменной платформы вниз, на уровень пола, и затих там на некоторое время. Его тошнило от нестерпимого зловония, от тяжелого запаха гниения, а тело наливалось свинцовой тяжестью. Слабость охватывала его, прижимая к полу, затуманивая сознание. Он попытался подняться, держась за одну из колонн, стоящих по окружности пола, и повернувшись к ней лицом, заметил вделанную в камень металлическую чашу, лишенную каких-либо надписей или геральдических знаков. Он был даже слегка удивлен легкостью, с которой понял причину, по которой здесь находятся двенадцать каменных пьедесталов, обращенных лицевой стороной к центру комнаты, и образующих круг: там будет храниться пепел двенадцати членов нового Тевтонского Ордена после их смерти. Как он догадался об этом, тоже не было загадкой для него: само приведение внушило ему осознание этого. Оно рассказало ему правду о легендарном Копье, о силе, которой обладала античная реликвия, о силе, которая могла порождать добро или зло. Оно издевалось над ним, мучило его, оскорбляло его. И оно пугало его.
Осознание того, что он может быть запуган, прибавило ему сил, и он поднялся с пола. Когда он, спотыкаясь, продвигался по каменному полу, он уже знал, что комната являет собой своеобразное кладбище, склеп. Чувствуя как иссякает его внутренняя сила, отбрасываемая от него потусторонними силами, он все равно заставлял себя идти вперед, чтобы добраться до Копья, пока полностью не обессилит, и сопротивлялся импульсивному желанию лечь и отдохнуть, хотя бы на одну секунду.
Он упал от слабости и теперь начал осторожно ползти, выдвигая вперед попеременно то руку, то колено, то колено, то руку...
Кристина поджидала его. Ее тело охватывала дрожь, которая нарастала, переходя в конвульсивные сотрясения, от которых даже размывались очертания ее фигуры. Ее рот был все еще широко открыт, и черный дым от слабого пламени в металлических тиглях попадал в ее горло, в легкие, наполняя все ее тело.
Стедмен был уже рядом с наконечником, его рука была вытянута, и он уже ощущал энергию, которая отбрасывала его пальцы назад. Он взглянул на Кристину. Ее глаза стали вылезать из орбит, когда она посмотрела на него, а зрачки остекленели, но тем не менее все еще были наполнены жизнью. Ее тело несколько раз дернулось, потом вновь стало неподвижным, спина согнулась, но ее взгляд был по-прежнему направлен на него. Еще одна, на этот раз самая яростная конвульсия охватила ее, искажая все ее черты, и с последним протяжным и громким выдохом, она упала на спину. Жизнь наконец покинула ее тело.
Стедмен на мгновенье прикрыл свои глаза и опустил голову на холодный пол, испытывая непреодолимое желание остаться здесь, уснуть и таким образом уберечь себя от злобных сил, сконцентрировавшихся в этой комнате. Но он сопротивлялся этому желанию, все еще осознавая, что отступление будет означать смерть. Превозмогая слабость, он снова открыл глаза и увидел лежащего гермафродита, с искаженным лицом, повернутым в противоположную от него сторону. Он повернул голову, не желая смотреть на лежащий перед ним труп, и в этот момент его глаза натолкнулись на нечто еще более отвратительное. Он оказался перед остатками человеческой оболочки, сидящей на стуле с высокой спинкой.
Разложившийся труп был одет в выгоревшую форму нацистского образца: коричневая рубашка, черный галстук, черный китель с серебряной отделкой в виде дубовых листьев на отворотах, повязка со знаком свастики на рукаве, парадная портупея с тремя аксельбантами, проходящая под серебряным погоном на правом плече, и бриджи, заправленные в высокие сапоги. На голове была фуражка с серебряным кантом и с серебряной же эмблемой Мертвой Головы над козырьком. Форма была покрыта слоем пыли и свободно болталась, как будто тело, когда-то находившееся под ней, полностью усохло.
Труп сидел прямо, как будто был навсегда закреплен в этом положении. Содрогающийся взгляд Стедмена перемежался вверх от сапог к сморщенной голове, которая бессмысленно застыла, слепо уставившись в тесное пространство комнаты. Кожа на лице трупа была плотно натянута, и серые кости проступали через многочисленные прогнившие трещины, заполненные белой копошащейся массой. Желтая кожа на воротнике рубашки образовала большую складку и напоминала лопнувший резиновый баллон. Нижняя губа была полностью отъедена, обнажая неровный ряд зубов, а пространство над верхней губой было занято хаотично налипшими к ней белыми тонкими волосами. Казалось, что на лице вообще отсутствует подбородок, поскольку нижняя челюсть была сильно вдавлена в горло. Одно ухо полностью отсутствовало, а второе напоминало ссохшийся гриб. Из-под фуражки спускались длинные пряди редких белых волос.
И совсем уж необычно выглядело пенсне, одно из стекол которого было плотно залеплено вывалившимся глазным яблоком. Большая часть носа была уже потеряна и прямо на глазах Стедмена что-то черное проскользнуло из остатков ноздрей и скрылось в расщелине на месте нижней губы.
Детектив больше был не в силах контролировать свое состояние. Тошнота подступала к горлу, и он, выбиваясь из последних сил и преодолевая собственную слабость, направился к выходу из этого подземелья, подальше от этого отвратительного зловредного созданья, которое они пытались держать набальзамированным в этом подземном склепе.
Он знал, без всяких сомнений, чей это был труп: нацистская форма, пенсне, остатки усов – это было все, что осталось от их рейхсфюрера Генриха Гиммлера. Сумасшедшие грязные ублюдки держали его тело здесь все эти годы!
Он содрогнулся от охватившего его ужаса. Они продолжали почитать и поклоняться не только его памяти, но и его физическим останкам, пряча их здесь, как вонючий ком ссохшейся мерзости, которую они превратили в идола, который должен был продолжать вести их за собой!
Он смотрел на руки скелета, которые когда-то подписывали приказы, обрекающие на смерть миллионы людей, на руки клерка, на руки грязного мясника, и вдруг увидел, что пальцы на руках трупа пришли в легкое движение.
– О, Боже мой, – почти простонал он в тот момент, когда и остатки головы разложившегося призрака начали медленно поворачиваться, будто на шарнире, чтобы взглянуть на непрошеного посетителя, лежащего внизу у его ног.
Глава 23
А диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков.
Откровение Иоанна Богослова, 20:10
– Быстро, объясни мне в каком месте... где стоит эта установка?
Барух сумел напрячь голос, чтобы его можно было слышать сквозь шум винта вертолета.
– Слишком поздно, Барух. Мы уже потеряли около двадцати секунд, – прокричала в ответ Холли.
Она сидела рядом с ним в тесной кабине, и отчаянно жестикулировала рукой, чтобы до него быстрее дошел смысл сказанного ею.
– Покажи мне это место, – продолжал командовать он, и ей пришлось оставить эмоции.
– Держи прямо на скалу... если будет луна, то ты отчетливо увидишь на склоне этот заросший кустарником пятачок!
Барух слегка дотронулся до ручек управления, и вертолет начал подниматься. Подъем происходил неустойчиво и сопровождался периодическими рывками. Поэтому он сосредоточил все внимание на приборной доске, стараясь думать только о полете и не вспоминать тот кошмар, который сопровождал его все эти дни. Наконец ощущение привычной обстановки вернулось к нему, и он уже без затруднений управлял работой винтов, выравнивая машину в воздухе и отслеживая направление, которое показывала девушка.
– Я потеряла скалу в этой темноте! – кричала Холли, склоняясь головой к прозрачной облицовке кабины и пытаясь что-то разглядеть внизу. – Я ничего не вижу там!
Барух почувствовал головокружение и понял, что его сил едва хватит на этот полет.
– Это... это должно быть где-то здесь... в этом районе... прямо под нами. Я старался точно выдерживать курс.
– Все равно, ничего хорошего не выйдет, Барух, если мы даже и найдем это место, что мы сможем сделать? Они хорошо укрыты в подземном бункере, и этим автоматом их не остановить.
Израильтянин замолчал, опустив голову, глядя вниз, и вертолет начал резко крениться, устремляясь к земле. Неожиданно из-за разорвавшихся облаков вновь появилась луна, и поросший травой склон четко проступил внизу, залитый ее серебристым светом.
Холли схватила израильтянина за плечо.
– Вон там! Видишь маленький флигель?! Это как раз рядом с ним! Да, да. Я даже различаю окружающий это место подлесок.
Барух вздернул голову и посмотрел в направлении, куда показывала девушка. Вертолет сделал крутой вираж и теперь летел прямо к указанной точке. Они достигли шахты за несколько секунд, и Барух "повесил" вертолет прямо перед ней.
Не поворачивая головы, он крикнул:
– Прыгай!
Холли посмотрела на него с удивлением.
– Что ты собираешься?..
– Прыгай!
Его голос перешел на пронзительный крик, и он подтолкнул ее к двери кабины. Наконец она догадалась о его намерениях и поняла, что это был единственный возможный путь.
– Быстро выходи! Прямо сейчас!
Он подтолкнул ее еще, и на этот раз Холли без раздумья взялась за ручку и открыла узкую дверь. Она упала на мягкую землю практически без повреждений с высоты около восьми футов и некоторое время лежала, приходя в себя и пережидая воздушные вихри, поднятые винтом, и прижимавшие ее к земле. Она лишь на мгновенье подняла голову, чтобы увидеть, как вертолет взмыл вверх, на некоторое время завис над землей, а потом рванулся к заросшему кустарником входу в искусственную пещеру на покрытом травой склоне.
Майор Брениган терпеливо ждал, когда секундная стрелка подойдет к точке отсчета. Все его существо было наполнено обостренным чувством предвкушения военной операции, которая может изменить ход истории. Он вместе со своим небольшим штабом был укрыт в маленьком бункере, расположенном сбоку от основного ствола шахты, вход в который был прикрыт тонким металлическим экраном, который должен был защитить людей от огня и газовых потоков при пуске ракеты. Звуки разбивающихся под напором ветра о скалистый берег волн наполняли глубокий тоннель, и запах моря приятно щекотал ноздри майора.
Он еще раз взглянул поверх металлического экрана в сторону ракеты, желая убедиться визуально, что там все в порядке, и на ступенях винтовой лестницы уже нет никого из обслуживающего персонала. Ракета, окутанная слабым красноватым светом сигнальных фонарей, ожидала момента, когда ей разрешат сделать рывок в небо. Она была небольшая, всего около десяти футов длиной, и напоминала советскую ракету класса земля-воздух, но была изготовлена на предприятиях Ганта по принятой там технологии.
– Бортовая противорадарная система готова? – спросил он через плечо у находившегося здесь же оператора. Сидящий к нему спиной офицер поднял большой палец.
– Все в порядке, сэр, – быстро ответил он. – Ни одна из ближайших к нам станций слежения за воздушным пространством над всем северо-западным побережьем Англии не сможет обнаружить траекторию ее полета.
– На экране уже есть цель?
– Да, сэр. Цель уже на экране, и наши средства наведения все время следят за ней.
Брениган с удовлетворением улыбнулся. Их ракета помчится к самолету американского госсекретаря как иголка к магниту. Они знали время и точный маршрут его полета благодаря стараниям генерала Катбуша. Майор еще раз взглянул приглядывающе через выходное отверстие шахты ночное небо с серебряными отблесками лунного света и прислушался. Ему показалось, что совсем недалеко был слышен звук летящего вертолета, но шум прибоя, резонирующий в пространстве достаточно длинного подземного сооружения, не давал ему полной уверенности в этом. Он взглянул на часы. До пуска оставалось около пяти секунд, и время на размышления уже не оставалось.
– Хорошо, – наконец ответил он, опускаясь на стул.
Оператор имел свой собственный секундомер и наблюдал за ним, готовый нажать пусковую кнопку не дожидаясь приказаний майора. Двое людей из личной охраны Ганта сидели за его спиной. Им не нравилось времяпровождение в этом неуютном тесном помещении, рядом с ракетной установкой, хотя их и уверили в том, что никакой опасности для них это место не представляет.