Глава 24
Мир все-таки тесен
Я уткнул глаза в салат. Так бы и разглядывал всю оставшуюся жизнь зеленый горошек вперемежку с картошкой. Вот это совпадение! Мир, разумеется, тесен, кто спорит? Но не настолько же! Мир все-таки не сводится к моей кухне!
Я покосился на свою спутницу. Она тоже поникла, как ковыль после бури. Кажется, даже бриллианты слегка потускнели. Светлана уловила мой пугливый взгляд и прошептала:
– Ну теперь-то уж точно конец! Мерзавцы, вы с ним сговорились!
– Почему это я мерзавец? – отозвался я. – Ты еще можешь тихонько уйти, – но тут же понял, что "тихонько" уйти не удастся.
Со всех сторон на нас были устремлены глаза.
– Бедная Светочка, – наконец прорвало цыганку Изольду. – Да он тебя, никак, бросил!
Мадам Рыбкина промолчала. Изольда сочувственно покивала головой и, посмотрев на меня, сказала:
– Да ты не расстраивайся. Этот вроде тоже ничего. Деятель…
В тусклых зрачках Георга Георгиевича светилось доброжелательное любопытство. "Если жена Рыбкина здесь, то кто же тогда рядом с ним на сцене?" – казалось, спрашивали его выпученные глаза.
– Друзья! – тем временем гаркнул Виталька в микрофон. – Позвольте представить вам мою будущую невесту и бывшего секретаря Ларису Михайловну Пастернак!
В зале раздались жиденькие хлопки. Всем хотелось ясности.
– Что так неактивно? – пришел на помощь Витальке Тимирязьев. – У нашего уважаемого юбиляра… – тут Ленька замялся и, подыскав нужное слово, поправился: -…то есть жениха, ответственное событие! Прошу аплодисменты!
Но зал оказался не таким сговорчивым, как аудитория Большого театра после премьеры. Хлопков раздалось побольше, но все равно это было не то. Виталька беспокойно завертел головой. На лице его золотой спутницы застыла улыбка – посмертная маска фараона, да и только.
Я снова покосился на Светлану. Она нагнулась и нервно теребила застежку своей туфельки.
Наконец мадам Рыбкина выпрямилась и гордо окинула зал горящими глазами. Виталька увидел свою жену, и улыбка медленно съехала с его масляной физиономии. Почувствовав заминку, Тимирязьев взмахнул руками, и оркестр врезал какую-то залихватскую мелодию.
Рыбкин на полусогнутых спустился со сцены и побрел к своему столику. Его лакированная голова моталась из стороны в сторону, как у раненного на корриде быка. Я опустил веки, но все равно почувствовал, что Виталька увидел меня. Ну что за напасть!
В этот момент моего рукава коснулась чья-то рука.
– Там, кажется, к вам. Пришли… – проговорил надтреснутый голос рядом с моим ухом.
Я поднял глаза. Это был швейцар.
Вот он – подарок судьбы! Нужно скорее сматываться. Я приподнял зад и приготовился бежать.
– Это куда же ты собрался? – яростно осведомилась Светлана. – Завел меня в этот гадюшник и бежать?
– Я на секундочку, – проблеял я и, пригнувшись, засеменил к выходу.
Уф! Теперь есть пара минут, чтобы все обдумать. Только кто бы это мог вызвать меня? Я посмотрел вниз с лестницы.
Там стояла Мария Еписеева и слегка помахивала рукой в перчатке.
Я во второй раз за вечер едва не лишился сознания. На этот раз меня поддержали перила. Железной хваткой вцепившись в выскобленную деревяшку, я начал медленно съезжать в объятия матери хулигана.
– Привет! – бодро сказала она. – А я все-таки решила прийти. Ничего?
– Оч-чень хор-рошо, – выдавил я и потянул ее к гардеробу.
Что делать дальше, я не имел ни малейшего представления. Это уж слишком! Почему бы злодейке-судьбе не сменить наконец-то гнев на милость?
Мария беззаботно скинула дубленку. Я механически передал ее швейцару. Мадам Еписеева была в давешней кофточке. Только сейчас на ее груди красовалась янтарная брошка в виде паука. Наша биологичка Сонечка непременно отметила бы, что у паука всего шесть ног, вместо положенных восьми.
– Как ты себя чувствуешь? – встревоженно спросила Маша и приложила руку к моему лбу. – Температуры нет?
Я молчал.
– Ты что, не рад, что я пришла?
– Что ты, очень рад… – пробормотал я.
– Может, поднимемся в зал?
– Да-да, – обреченно простучал я зубами, и Мария поволокла меня вверх по лестнице.
В дверях я попросил ее подождать и подозвал официанта.
– Слушай, друг, – взмолился я, – позови саксофониста!
Официант кивнул и скрылся за дверями кухни, хотя Тимирязьев все еще красовался на сцене.
– Ну где же наш столик? – нетерпеливо спросила мадам Еписеева. – Что же мы не идем?
Эх, будь что будет! Я подхватил Марию под руку, и мы продефилировали к центру зала. По пути я наткнулся на ошарашенный взгляд Изольды.
За моим столиком по-прежнему сидела Светлана. А рядом с ней – Виталька. Весь в пятнах.
– …чтобы завтра же… духу… – донеслось до меня. Я побледнел, но продолжал, как кролик, двигаться в пасть поджидавшему меня удаву.
Виталька увидел меня.
– А-а! – протянул он. – Вот и наш соблазнитель!
– Старик! – от страха я даже употребил не свойственное мне обращение.
– Никакой я теперь тебе не старик! – заорал Виталька.
– Старик, – продолжал я, – ты просто не понял. Здесь маленькое недоразумение…
– Значит, как только я за порог, ты с моей женой развлекаться! Да еще за мой счет! Что ж, развлекайтесь! Ты ее теперь и будешь обеспечивать! Потянешь такие вот побрякушки? – Виталька ткнул пальцем в позолоченную грудь своей жены.
– Как будто на твоих побрякушках свет клином сошелся! – неожиданно встала на мою защиту Светлана. – Проживем и без них! Тоже мне Рокфеллер! Да если бы не я, ты бы так и корпел над своим ватманом с замусоленным карандашом за ухом! Твоей вонючей горчицей любой дурак торговать сможет!
– О, вот как мы заговорили! – удивленно протянул Виталька. – Ну что же, посмотрим, посмотрим. А пока, – он сделал гостеприимный жест, – угощайтесь. Чувствуйте себя как дома…
Рыбкин поднялся, натянул на лицо улыбку и двинулся к своему столику. Там уже нервно озиралась родственница великого поэта.
– Дурак! – прошипел я в спину бывшему другу. – Ты же с ней все равно разводиться хотел…
С правой стороны меня ослепила вспышка. Светлана отвесила мне увесистую пощечину. Не успел я оправиться от удара, как слева от меня заскрежетал отодвигаемый стул.
– Сеня, – растерянно проговорила Мария, – что же это?
– Вы с ним лучше не связывайтесь, девушка, – зло посоветовала мадам Рыбкина.
Меня наградили пощечиной слева.
– А я ведь тебя любила! – трагически воскликнула мадам Еписеева и, залившись слезами, добавила: – Я на тебя жалобу напишу… В педсовет…
– Ты лучше сразу прокурору напиши! – пьяно посоветовали из-за соседнего столика.
Маша развернулась и двинулась к выходу. Даже в эту злосчастную минуту она помнила о походке.
Светлана насмешливо и выжидающе смотрела на меня. Я несколько раз качнулся на стуле. Потом несмело встал, залпом проглотил какую-то коричневую гадость из первого попавшегося стакана и кинулся вслед за Марией. Она стояла на противоположной стороне улицы, у троллейбусной остановки, укутавшись в пуховый платок, будто та самая старушка в старомодном, ветхом шушуне".
– Маша! – завопил я. – Ты все неправильно поняла!
Мадам Еписеева даже не посмотрела в мою сторону. Но я не сомневался, что она слышала каждое мое слово. Такие уж они, женщины.
Поток машин все не останавливался. Я снова крикнул:
– Эта баба – просто дура! Слышишь? Это жена одного моего друга!
Что бы еще такое соврать правдоподобное?
– Она просто влюблена в меня по уши, вот и говорит всякие глупости! Напилась, понимаешь?
В этот момент я был готов очернить хоть самого Господа Бога. Вдалеке заблестели рога подъезжающего троллейбуса. Машины остановились. Прижав рукой полы пиджака, я курицей метнулся через дорогу.
– Ты слышишь? – я заглянул в Машино лицо. Оно было непроницаемо. – Ну хочешь, вернемся, и я все улажу? – предложил я, зная, что не вернется ни за какие коврижки.
Ее печально-красивое лицо слегка дрогнуло.
– Я ведь люблю тебя! – продолжал наседать я. – А это… Это – полная чепуха!
Шурша шинами, подкатил троллейбус. Мадам Еписеева уцепилась за поручень. Что же придумать?! Я попытался задержать ее, но Маша решительно поднялась в салон. Двери троллейбуса захлопнулись, прищемив мне кончики пальцев.
– Давай поженимся! – проорал я в полном отчаянии. – Завтра же…
Мои слова заглушил ветер. Он яростным зверем вцепился в Виталькин галстук, болтавшийся на моей шее. Я сорвал ненавистную тряпку, швырнул в слякотную жижу и принялся ожесточенно топтать галстук ногами. Потом, опомнившись, подобрал дорогую вещь, встряхнул и сунул в карман пиджака.
Глава 25
Как завоевать мужчину
"Да почему ж я такой нелепый?" – пульсировала в моей голове одна-единственная мысль. Я петлял вокруг "Гаваны", завершая уже второй круг. Внутрь заходить не хотелось. Из раскрытого окна на втором этаже неслись уютные звуки. Вот и отпраздновали…
Но в конце концов, я свободный человек! Почему бы мне не зайти в ресторан? Ну хотя бы пальто свое забрать я имею право?
– Старик, – донеслось до меня из раскрытых дверей, – тебе что, плохо? Проветриться вышел?
Ленька ни о чем не подозревал.
– Еще как плохо! – выкрикнул я. – Ты бы мне хоть фамилию своего заказчика назвал, прежде чем приглашать!
Тимирязьев продолжал недоумевать. Пришлось пересказать все обстоятельства торжественного вечера.
– Ну ты даешь! – изумился Ленька. – Это только тебе так повезти могло… Так какая твоя баба-то? Первая или вторая?
Теперь я уж и сам не знал какая.
– А та, с которой я пришел, все еще сидит? – осторожно спросил я.
– Ага. С какой-то усатой теткой разговаривает. Изольда.
Мороз пробирался все выше и выше.
– Может, зайдешь все-таки? А то ведь совсем окоченеешь.
Я вошел в теплый холл ресторана и присел на скамеечку. Может, теперь есть смысл приударить за Светланой, коль уж все так получилось?
– А как она, – поинтересовался я у Тимирязьева, – не грустит?
– Да вроде нет.
– Вызови ее. На пару минут…
Ленька согласился и полез наверх. Вскоре на лестнице появилась мадам Рыбкина, из зала донеслись буйные взвизги Ленькиного саксофона.
– Ну у тебя и рожа, – сказала Светлана, присев рядом со мной. – Здорово я тебя. Недаром все говорят, что у меня рука тяжелая.
– Что там такое? – встревожился я.
– Да ладно, сойдет за естественный алкогольный румянец. Куда теперь повезете, кавалер? – иронически спросила она. – В номера?
Я посмотрел на ее загорелую шею и почувствовал себя немного лучше.
– Давай посидим еще… – неуверенно предложил я.
Светлана округлила глаза.
– Ты совсем дурак или как? Можешь, конечно, оставаться, а я поехала…
Она подошла к гардеробу и накинула на плечи свою роскошную шубу. У дверей мадам Рыбкина еще раз посмотрела на меня и покрутила пальцем у виска:
– Ну пока, соблазнитель! До скорого…
Я, как небольшая гора, тупо сидел на скамеечке. И просидел бы еще тысячу лет, если бы не шум в зале.
– Пустите меня! – кричал пьяный Виталькин голос. – Пустите!
Но какие-то молодчики крепко держали обманутого мной друга. Наконец Рыбкин вырвался из цепких объятий и кубарем скатился с лестницы. Он пошарил мутными глазами по вестибюлю и, видимо не найдя Светланы, направился ко мне.
Я сжался в комок, на всякий случай приготовившись дать отпор. Нельзя же быть такой тряпкой.
Виталька несколько мгновений покачался передо мной на каблуках, а потом рухнул на меня, раскинув руки. Его мокрые губы всосались в мою припухшую щеку.
– Аррсюш-шка! – раздавалось где-то у самого моего уха. – Прсссти, старик… Бабы, они, знаешь… А ты – м-молоток… Я бы на твоем месссте…
От неожиданности я даже не пытался сопротивляться.
– Я ить всссе видел, – продолжал Виталька. – И бабу твою… А моя… Она ить сама увязалась… Да, старик?
– Да, – нехотя ответил я.
Зачем ему эта убежденность, будто его жена увязалась за мной сама? И почему он не спрашивает, как я, собственно, здесь оказался?
– У-у, гадина! Чуть мне всю обедню не расстроила. Выгоню ее из дому! – Рыбкин слегка протрезвел. – Хорошо еще, Л-ларисса ничего не поняла… – Внезапно он оживился. – Пойдем наверх, а? Выпьем, раз такая радость!
Я не посмел отказаться. Следовало как-то загладить свою вину. Обнявшись, словно сиамские близнецы, мы поползли вверх по лестнице.
– А теперь, – загремел в динамике бодрый Ленькин голос, – по просьбе королевы и хозяйки нашего импровизированного бала, несравненной Ларисы, песня "Расскажи" с компакт-диска "Не говори". Исполняет Татьяна Мягкотелова!
Тимирязьев приготовился дунуть в трубу, а из-за кулис высунулось было чье-то бледное личико, но Виталька заорал:
– Тихо! Никаких "Расскажи"! Это мой друг Васильев Арсений Кириллович! Прошу любить и жаловать!
По столикам пронесся шепот, Рыбкин подтолкнул меня вперед, к своему месту. Там уже надувала губы Лариса. Перед ней лежал глянцевый номер "Космополитена". Он был открыт на странице с заголовком "Как завоевать богатого мужчину". Лариса заглянула в журнал и жеманно проговорила:
– Дорогой, как мило, что ты привел… Арсения…
Похоже, "Космополитен" рекомендовал читательницам радушно встречать друзей намеченной жертвы. Виталька просиял, поддавшись на незамысловатую уловку. Он наклонился ко мне и пробормотал:
– Вот это женщина, а? Разве Светка догадалась бы такое сказать?
– А теперь все-таки песня "Не говори", – раздался голос Тимирязьева. – Вернее, "Расскажи"…
Оркестр грянул примитивный мотивчик.
– Дорогой, – проворковала Лариса, – что же ты не угощаешь своего друга?
Ну вот, опять… Виталька послушно принялся наваливать мне на тарелку провиант. Я попытался подлить Ларисе шампанского. Может, хоть алкоголь отобьет у нее тягу к пошлостям?
– Ну что вы, – притворно изумилась она, – я бы и сама… Я считаю, что этикет – выдумка уродин.
Наверняка эту глубокую мысль она вычитала в том же журнале.
– Это еще поч-чему? – удивился торговец кетчупом.
– А потому, дорогой, что по-настоящему красивая женщина не требует внимания к себе. Его ей и так оказывают.
Лариса повела золотистым плечиком и вздохнула. Виталька дернул шевелюрой и присосался к пухлым губам своей возлюбленной.
– Дорогой, – мяукнула Лариса, когда Виталькины губы занялись оливками и салатом, – я тут видела в одном магазине премилую вещицу. Небольшой браслетик…
Так, вот и плата за поцелуй.
– Считай, что он твой, – прочавкал Рыбкин.
Тем временем на эстраду просеменила худосочная девица в коротеньком кружевном платье – Татьяна Мягкотелова – и загундосила какую-то околесицу.
Расскажи, когда в ночи,
Мы с тобою помолчим,
У оплавленной свечи,
Расскажи мне, расскажи,
Мне приснились миражи…
Лариса прикрыла веки, щедро усеянные золотыми блестками, и прошептала:
– Спасибо, дорогой, это моя любимая песня… О боже!
– Эта безголосая запросила с меня целое состояние, – пожаловался, а может, и похвастался Виталька, пока Лариса внимала абсурдистскому тексту. – Вот это размах по мне! – Он с обожанием посмотрел на коленки мадам Пастернак.
– Ты что же, всерьез собрался жениться? – в ужасе спросил я. – А как же Светка?
– А никак! – ответил Рыбкин и отпил из бокала. – Пусть убирается к себе в Черусти! Или, может, ты ее подберешь?
Я энергично затряс головой.
Глава 26
Шантаж
По-настоящему очнулся я только утром в троллейбусе, который вез меня на работу.
"Лебединая песня" моего больничного обошлась мне не только физическими страданиями. Гораздо мучительнее были страдания нравственные. Я потерял почти все. Поссорился с Марией и Светланой, и даже Катьки, которой я мог бы излить душу, у меня теперь не было.
Я уныло посмотрел на свои тускло поблескивавшие ботинки. Неужели отныне и до скончания века я обречен на одиночество? Нет, нужно продержаться этот день и немедленно идти на перемирие. Со всеми. Сразу.
Из угла учительской на меня недобро блеснули глаза Сонечки. Господи, я ведь что-то наплел ей насчет того, будто хочу взять биологию!
Мухрыгин был тут как тут. Он тупо колотил мячом об стену. На мгновение физкультурник прекратил это занятие, понимающе глянул на мою помятую физиономию и панибратски сказал:
– Приветик, Василич! Похоже, ты еще не выздоровел…
Нет, я решительно не желаю якшаться с этим мерзавцем!
– Да что-то в этом роде, – пробормотал я, поглядывая на завуча Римму Игнатьевну. – Больничный такой короткий…
– Арсений Кириллович, – строго спросила меня историчка, – это правда, что вы хотите взять биологию?
– Может, ты еще и физру возьмешь? – нагло ухмыльнулся Мухрыгин. – У нас бы с тобой здорово получилось…
– Да нет, – стал оправдываться я. – Я уже передумал.
Я схватил журнал и поспешно ретировался. В коридоре я наткнулся на недобрый взгляд хулигана Еписеева. Хулиган посмотрел на меня исподлобья и буркнул:
– Здрасьте!
– Здравствуй, Володя, – льстиво пробормотал я и, заговорщицки подмигнув, спросил: – Мать-то дома сегодня?
– В ночную, – бросил Елисеев. – А вам-то что? Опять шмон устроите?
– Нет, ну что ты… – отступил я и побрел на урок.
На большой перемене в буфете ко мне подошел Мухрыгин. Похоже, он решил, что после нашей схватки мы с ним стали закадычными дружками.
– Василич, может, пивка? Я угощаю…
Я посмотрел в бычьи глаза физкультурника, и на мгновение мне стало страшно. Ссориться с ним все-таки не очень хотелось. Тем не менее я переспросил:
– Угощаешь? На те деньги, что ты взял у меня, так?
– Господи! – изумился адидасовец. – Ты еще не забыл? Да подавись ты своими грошами. Я на стоянке в сто раз больше зарабатываю…
– Нет уж, – разошелся я. – Ты мне эти деньги через суд вернешь!
Мухрыгин налился краской и прошипел:
– Вот ты, значит, как?
– Именно так, – продолжал я гнуть свое, хотя ни в какой суд обращаться, разумеется, у меня и в мыслях не было.
– Ну смотри. Как бы тебе не пожалеть. А то ведь я так пугануть могу…