* * *
– Слава богу, он, кажется, приходит в себя, – сказала Катя.
– Да, вижу.
Они только что наложили жгут. Не очень умело, но достаточно плотно, чтобы кровотечение уменьшилось. Полностью остановить его не удалось, и Виктор полагал, что в таких условиях это вообще невозможно. Даже будь на их месте первоклассный хирург. Автомобильная аптечка не рассчитана на огнестрельные раны, разворотившие человека к чертям собачьим.
– Больно, – прошептал Сергей.
Он лежал на заднем сиденье "девятки". В ногах примостилась Катя с открытой аптечкой на коленях. С другой стороны Виктор поддерживал его голову, лихорадочно соображая, что теперь делать.
– Потерпи, Серега, потерпи немного… Катя, в бардачке анальгин. Дай сюда.
– Сколько?
– Понятия не имею… Давай всю упаковку. Надеюсь, этого хватит.
– Господи, как же мне больно!
– Сейчас, Серега, сейчас. Потерпи немного. Скоро станет полегче…
Кто-то тронул его за плечо. Виктор обернулся. Позади стоял старый учитель. Лицо изменилось до неузнаваемости, треснувшее стекло очков вывалилось из оправы и теперь в полумраке казалось, что старик носит диковинный монокль.
– Что вам надо? – устало спросил Виктор.
– Мы должны уезжать отсюда. Как можно быстрее. Нельзя тут оставаться, поймите вы, – старик говорил так, будто рот у него был набит горячей картошкой.
Слов было почти не разобрать, приходилось догадываться. И Виктор со смешанным чувством сострадания и злорадства подумал, что челюсть у старика болит здорово.
– Заткнитесь, а? – сказал он. – Просто заткнитесь и ждите. А еще лучше посмотрите сюда. Это ведь ваших рук дело.
– Я думал, что это Прохор… Правда, я не хотел попасть в вашего друга.
– Да пошел ты…
– Витя, вот таблетки, – Катя протянула упаковку анальгина.
Виктор выдавил пять белых кругляшков на ладонь.
– Воды бы нужно… Там в багажнике есть пиво. Катюша достань, а? – он немного подумал и добавил: – И виски тоже давай.
– Ему нельзя пить, – прогундосил старик.
– Виски для меня. А таблетки все равно нужно чем-то запивать. Пусть будет пиво.
Сергей застонал и попытался поднять голову.
– Витя… Витька… Это ты?
– Да, Серега, я. Сейчас дам тебе обезболивающее, подожди чуть-чуть.
– Что со мной, Витек?
– Тебя ранили.
– Боже мой! Как? Когда? Кто? Что же это такое?
Виктор взял протянутую Катей бутылку "Туборга" и сорвал крышку. Крышка весело свистнула, и теплое пиво, пенясь, вырвалось из бутылки, заливая руки. Смешавшись с кровью, оно закапало на резиновый коврик, и Виктору показалось, что он сейчас расплачется. Этот бодрый свист крышки, когда он дернул за пластиковое колечко, этот густой хлебный запах пива, теплая пена, стекающая с пальцев… Все настолько не вязалось с ситуацией, что либо одно, либо другое должно было оказаться сном. Ночным кошмаром, в котором, однако, никто по-настоящему не умирает. Но боль в затылке и ладонях, свинцовая усталость, тяжесть ружья за спиной – все было пугающе реальным. И умирающий на заднем сиденье автомобиля друг – тоже реальность, несмотря на жизнерадостный свист пивной крышки.
Виктор одну за другой положил таблетки Сергею в рот и поднес к губам бутылку. Хрипя и захлебываясь, тот проглотил обезболивающее и бессильно уронил голову Виктору на руки.
– Как ты думаешь, он… Он выживет? – спросила Катя, не сводя глаз с бледного лица Сергея.
– Не знаю. Ему нужно в больницу.
– Так чего же мы ждем?
– В самом деле? – подал голос старик. – Надо ехать!
– Надо, – сказал Виктор.
Да, конечно, срочно в больницу… Там добрые умелые врачи в голубых халатах, аппараты искусственного дыхания, хирургические нити и прочие блага современной медицины. Только вот загвоздка – даже если он сейчас вдавит педаль газа в пол, и будет гнать, как сумасшедший всю дорогу, в городе они окажутся часа через полтора. С таким кровотечением Сергей вряд ли столько протянет. А если уж быть совсем честным, то по размытой в кашу дороге трястись два часа только до шоссе. И то, если чертовски повезет, и они не застрянут. Или не повстречают на пути психа в дождевике… Два часа по ухабам, со скоростью беременной улитки. Они привезут в больницу труп.
"Но в любом случае надо отсюда уезжать, разве не так? – подумал Виктор. – Да, нужно уезжать и увозить Катю. Андрей погиб, Вика тоже, в этом нет сомнений. Следующий Серега. За одну ночь… Пусть хоть Катя спасется…"
– Витя, так мы едем?
Виктор кивнул. Он принял решение. Все будут довольны. Только бы не застрять по дороге. Если этого не случится, то все будут просто очуметь как счастливы. Он довезет Катю с Сергеем до шоссе и выйдет из машины. Катя справится. Вдвоем со старым сморчком они доставят Сергея в больницу. Живого или мертвого – это уж как повезет. Да, это просто отличное решение. Они уедут, а он вернется сюда. Придется основательно прогуляться, но это только пойдет ему на пользу. В последнее время было слишком много сидячей работы.
– Да, Катенька, едем… Тебе придется сесть назад, поддерживать Сереге голову. Тряска будет нехилая… Сережа, Сережа, ты меня слышишь? Продержись еще немного, мы едем в больницу.
Сергей облизал сухие губы и едва покачал головой:
– …на нет… – из горла вырывался свистящий шепот, и слов было не разобрать.
– Не валяй дурака, тебе срочно нужно в больницу… Катя, придержи его.
Сергей что-то прошептал, но Виктор уже вылез из машины и ничего не слышал. К нему тут же метнулся старик, простоявший все это время, положив обе руки на крышку капота, будто собирался остановить машину, если попытаются уехать без него.
– Вы возьмете меня? – захныкал он, хватая Виктора за рукав. – Не бросайте меня, пожалуйста. Я не переживу, если вы меня здесь оставите…
Виктор вырвал руку из цепких пальцев учителя.
– Вот кто не переживет эту ночь, так это мой друг, – резко сказал он. – Благодаря тебе… Черт с тобой, садись вперед. Но упаси тебя господь вякнуть хоть слово, пока мы едем.
Старик буквально влетел на переднее сиденье. Виктор сел за руль, пристроив двустволку между ног. Ружье немного мешало, но доверять его старику было бы глупо. Повернув ключ, Виктор с облегчением услышал ровное урчание двигателя. За последние несколько часов это был самый замечательный звук, который доносился до его слуха.
– Ну что, – сказал он. – Все готовы? Тогда поехали.
"Девятка" послушно покатилась вперед. И этой послушности хватило метров на пятьдесят. Потом мотор вдруг несколько раз чихнул, машина сделала пару судорожных рывков и встала. В салоне стало очень тихо. Смертельно тихо.
– Что же это с тобой, родная? – пробормотал Виктор, без всякого толку вертя ключ в замке зажигания. – Ничего не понимаю…
Но все было более чем понятно. Он убедился в этом, когда взгляд упал на датчик топлива.
– Витя, что случилось? Мы сломались?
– Бензин кончился… Ничего не понимаю, было ведь полбака, – растерянно сказал Виктор.
И тут его осенило.
"…на нет", – бензина нет, вот что пытался сказать Сергей. Бензина, черт его дери, нет! Само собой, чем-то ведь нужно было облить стены домов.
– А в канистре? В канистре есть?
– Я, конечно, посмотрю, но думаю, что там тоже пусто. Весь бензин, похоже, ушел на растопку.
Катя на секунду замолчала, а потом неожиданно расхохоталась.
– Господи, ну конечно! Чтобы нас так запросто отпустили отсюда! Как бы не так! Какая же я дура! Поверила, что все кончилось. Господи, ну умора-Бензин пошел на растопку! Бензин на растопку!
Постепенно хохот перешел в рыдания.
Виктор толкнул дверцу машины и вышел. Нужно проверить канистру в багажнике. По дороге он заглянул под днище – так и есть, бензопровод оказался перебит, и весь бензин просто вытек на землю.
Канистры в багажнике не было. Виктор не сомневался ни секунды, что она, пустая, валяется где-нибудь в кустах, рядом с одним из пылающих домов. Он открыл Катину дверь и сказал:
– Мы никуда не едем, Катя. Пересядь пока на водительское место. Мне нужно поговорить с Серегой. Ты бутылку виски достала? Где она?
– Как это не едем?! – взвизгнул старик. – Мы не можем…
– Я вас предупредил насчет болтовни, – отрезал Виктор. – Еще одно слово, и отправитесь гулять в лес.
Старик осекся. Он с ненавистью посмотрел на Виктора, потом, видя, что это не действует, отвернулся к окну и нахохлился. Виктора это больше чем устраивало. То, что предстояло ему сейчас сделать, требовало сосредоточенности, а соответственно – тишины и относительного покоя.
Виктор сел рядом с Сергеем, осторожно положил его голову себе на колени и открыл бутылку "Джонни Уокера". Виски обжигающей струйкой пробежало по пищеводу и плюхнулось в желудок.
– Ты успокоилась, Катюша? – спросил Виктор. – Хочешь глотнуть?
– Да, хочу, – ответила девушка. – Напиться сейчас не помешает… Только вряд ли получится.
– Дай потом учителю бутылку. Слышите, Макаренко? Выпейте, станет полегче. Но сделайте одолжение, хлебайте молча.
Виктор посмотрел на Сергея. Волосы налипли на мокрый от пота лоб, полуприкрытые веки мелко подрагивали, дыхание было частым и прерывистым. Без всякого медицинского образования было ясно, что дела идут не очень хорошо. Кровь продолжала сочиться сквозь бинт. Виктор понял, что для Сергея, похоже, так все и закончится – посреди горящей деревни, на заднем сиденье старенькой "девятки". Вовсе не тот конец, которого можно желать.
Но острая жалость, которую он почувствовал в этот момент к другу, не должна была помешать ему сделать то, что нужно.
– Сергей, – тихо позвал он. – Сережа… Ты слышишь меня?
Сергей слабо пошевелился и открыл помутневшие от боли и действия таблеток глаза.
– Сережа, это ты поджег деревню?
– Не… знаю… Не помню… – прошелестел Сергей. – Ни… Ничего не помню… Больно.
– Дайте сюда виски, – Виктор протянул руку к учителю.
Тот безропотно отдал бутылку и снова уставился в окно.
Виктор поднес горлышко к губам Сергея.
– Выпей, Серега. Сделай глоточек…
– А ему не вредно? – обернулась Катя.
– Уже нет.
Она все поняла. Отвернулась, не проронив ни слова, только чуть дрогнули губы.
Спиртное сотворило маленькое чудо. Взгляд у Сергея стал более осмысленным, дыхание выровнялось, даже смертельная бледность, покрывавшая лицо, сдала ненадолго позиции, уступив место робкому румянцу.
– Ну, полегче? – Виктор вытер ладонью мокрый лоб друга.
– Да… Немного. Спасибо. Что со мной? Я умираю? Рана серьезная?
– Все с тобой будет в порядке. Рана пустячная, просто болезненная… Сереж, деревню ты поджег?
– Я не знаю, честно… Ничего не помню, Витек… Я ждал вас дома. Мы поссорились с Викой. Я уехал… Вы опаздывали, и я волновался… Поехал посмотреть, не случилось ли чего. По дороге выпил. Все, больше ничего не помню. Правда. Темнота.
Было видно, что каждое слово дается ему с трудом, и Виктор почувствовал себя палачом. Но тот парень, который недавно проснулся в нем, отлично знал, что сентиментальность – верный путь в могилу.
– Постарайся вспомнить, Сережа. Это очень важно, понимаешь. Откуда ты знал, что в машине нет бензина? Бензопровод… Это ты? Ну, напрягись, прошу тебя.
– Витя, мне больно! Я ничего не помню, как ты не понимаешь? Я сначала тебя не мог узнать… Не знаю, что со мной.
– Ты никого не встречал по дороге? Ты ведь проезжал мимо поворота на базу, так?
Сергей утвердительно прикрыл глаза.
– Ты никого там не видел? Высокого тощего мужика в длинном плаще? Светло-серый такой плащ, с капюшоном…
– Капюшон… нет, не помню… Ничего не помню… – прохныкал Сергей.
Но Виктору показалось, что на миг в глазах друга мелькнуло что-то похожее на узнавание.
– С какого момента ты ничего не помнишь?
– Я выпил, когда доехал до шоссе… Кажется, мне стало плохо. Дотянул до поворота на базу… Вроде бы. Потом все, как отрезало… Вить, у тебя больше нет таблеток? Рука горит… Меня в руку ранили, да?
– В плечо, Сережа, в плечо… Таблетки кончились. Но есть еще виски. Глотнешь?
Сергей кивнул.
– Господи, как же больно, – оторвавшись от бутылки, простонал он. – Почему мы не едем в больницу? Надо же перевязать рану…
– Я уже перевязал. И наложил жгут. Не думай об этом, все будет хорошо… Постарайся все-таки вспомнить, что с тобой произошло. Это очень важно, Сережа.
Сергей наморщил лоб, но Виктор понимал, что это бесполезно. В таком состоянии человек не может думать ни о чем, кроме боли и возможной смерти. Оставалось последнее средство. Не самое гуманное в данном случае. Он отдал бы все на свете, чтобы не прибегать к нему, но других вариантов не оставалось. Сергей уже одной ногой в могиле. Помочь ему ничем нельзя. Будь хоть один шанс из тысячи, что он выкарабкается, Виктор скорее отгрыз бы себе руку, чем прибегнул к этому способу пробуждения памяти. Но шансов нет. Зато есть Катя, о которой он обещал заботиться. На одной чаше весов умирающий друг, на другой – девушка, которой при удачном раскладе светит еще лет шестьдесят счастливой жизни. Кошмарный выбор, но очевидный. В конце концов, это привилегия мужчин – умирать молодыми.
Виктор положил ладони на виски Сергея и произнес ровным спокойным тоном:
– Сережа, слушай мой голос, слушай только мой голос. Сейчас я начну считать до десяти. При слове "десять" ты уснешь. Уснешь глубоко…
Виктор продолжал говорить. Монотонно, размеренно, бесцветным, лишенным интонаций тоном. Говорил, отгоняя назойливо вертящуюся в голове мысль, что сейчас он погружает в глубокий гипнотический сон друга, которому и так очень скоро предстоит заснуть навеки. Что он самым чудовищным образом отнимает у того последние минуты сознательной жизни, лишая возможности проститься с этим миром, как положено. Но… пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Разве не так? Да, конечно…
Дыхание Сергея выровнялось, стало глубоким и спокойным. Наступала так называемая парадоксальная фаза торможения. Виктор знал, что теперь Сергей почти не чувствует боли, зато каждое услышанное им слово превращается в сильнейший раздражитель. В таком состоянии ему можно внушить, что угодно. Но самое главное – можно добраться до потаенных уголков памяти. Все барьеры, выстроенные сознанием, сломаны.
– Сергей, ты слышишь мой голос?
– Да.
– Ты сейчас в своей машине. Остановился на дороге, потому что плохо себя почувствовал. Ночь, вокруг темный лес. Ты рядом с поворотом на базу отдыха. Что ты видишь?
– Ничего. Очень темно. У меня пробито колесо. Надо его заменить.
– Ты выходишь из машины…
Ноги Сергея несколько раз дернулись, здоровая рука отворила невидимую дверь.
– Холодно. Мне холодно.
– Рядом с машиной никого нет? Ты один?
– Да, я один. Страшно. Вокруг так темно. Мне страшно…
– Чего ты боишься?
– Не знаю… Он идет. Идет сюда.
– Кто? Кто идет?
– Не знаю. Он уже близко. Совсем близко. Домкрат… Вика взяла доску. Дура. Николай Чудотворец, помоги мне!
Выражение невыносимого ужаса на лице Сергея вдруг сменилось блаженной улыбкой.
– Что ты видишь, Сергей? – Виктор наклонился к другу. – Кого ты видишь?
– Дед. Он хочет мне помочь. Да, деда, мне нужна помощь… Проклятое колесо…
– Какой дед? Кто он, Сергей?
– Мой дедушка. Он пришел помочь… Я тоже рад тебя видеть, деда, – последние слова Сергей произнес тоненьким писклявым голосом, как если бы взрослый мужчина пытался имитировать голос мальчика.
"Господи ты боже мой, что же он там увидел? – холодея подумал Виктор. – Кого он принял за деда?"
– Что он говорит? Что говорит тебе дед? – ему приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы не сорваться на крик.
– Очищение огнем. Очищение огнем. Это шутка. Я должен пошутить.
– Господи… Над кем ты должен пошутить?
– Все сжечь, все очистить. Очистить от мух. От м-мух… Дед заикается. Это будет весело, дедушка, – снова писклявый мальчишеский голос. И тут же, почти без паузы, хриплый, грубый: – Очч-чистить от м-мух, х-х-итрых м-мух.
– Что еще он говорит тебе? – Виктор чувствовал, как шевелятся волосы на затылке. Сколько раз они с Сергеем проделывали подобные штуки, но никогда, никогда, у него не менялся голос и никогда он не заикался. Но даже не это самое страшное. Конечно, бред, но… Не узнать манеру говорить, принадлежащую психу в дождевике, было невозможно. – Что он еще говорит?
– Все сжечь, а потом идти к ней. Она ждет меня. Ждет очень давно, целую вечность. Она откроет мне глаза.
– Кто "она"? Кто это, Сергей? Не уходи никуда, будь здесь. Ты рядом с машиной на дороге. Кто "она"?
– Кто это "она", деда?
– У-узнаешь, когда п-придешь к ней. Она с-са-ма р-ра-раскажет.
– Где ты должен ее искать? – Виктору казалось, что он сойдет с ума от этих голосов.
– Я вижу ее. Я вижу ее. Мы видим ее… Господи, нет, нет, нет! – Сергей вдруг выгнулся дугой, глаза широко распахнулись, рот открылся в беззвучном крике, и он забился в жестоких судорогах.
– Боже мой, Витя, что с ним? – вскрикнула Катя.
– Сергей! Сергей! Слушай мой голос! Я сосчитаю до пяти, и ты проснешься! Ты окажешься рядом со мной, в моей машине, в полной безопасности. Раз!
На бескровных губах Сергея выступила пена, голова дергалась на коленях Виктора так, что он с трудом удерживал ее обеими руками. Жгут немного сместился, но этого оказалось достаточно, чтобы кровь буквально хлынула через бинты.
– Два!
Из горла Сергея вырвалось захлебывающееся низкое рычание. Виктор никогда бы не поверил, что подобный звук может издать человек.
– Три!
Рычание резко оборвалось. Глаза почти вылезли из орбит, словно Сергей и в самом деле увидел нечто ужасное. Он с хрипом втянул в себя воздух и закричал тонким голосом насмерть перепуганного мальчишки:
– Он шевелится! Мох, мох на могиле шевелится! Что б я сдох, он живой, вы видели? Он шевелится! – А через секунду раздался другой голос, но тоже принадлежавший мальчику: – Н-нет, это не мох. Это шевелится земля.
– Четыре! Пять!
Тело Сергея напряглось так, что Виктору показалось – сейчас жилы не выдержат и порвутся, как гнилые веревки. Но в следующий миг Сергей издал последний тонкий вопль и обмяк. Лицо было мокрым от пота, в уголках рта пузырилась розоватая пена.
– Витя, что с ним было? Что это? Он умер? – губы Кати дрожали.
Виктор прислушался. Сергей дышал едва слышно, но все же дышал.
– Нет. Еще нет. Он в глубоком обмороке.
– О чем он говорил? Я ничего не поняла… Но эти голоса… Господи, я так никогда не пугалась.
Учитель что-то промычал, но никто не понял ни слова.
– Что вы там бубните? – раздраженно спросила Катя.
Старик бросил на Катю злобный взгляд, и стараясь говорить как можно внятнее, повторил:
– Прохор заикался всю жизнь. Ваш друг… Он говорил его голосом.
– Без вас знаем. Уж этот голос я никогда не забуду. Что еще скажете?
– Он говорил, что встретил деда. А тот умер три года назад…
– Это тоже знаем.