* * *
На койке мотеля ни Хови, ни Джо-Бет не просыпались, хотя шумно дышали и постанывали. Им обоим снилась вода. Темное море, уносящее их к какому-то чудесному месту. Но потом что-то прервало их путь, грубо схватив их и швырнув на скалы. Вокруг кричали умирающие люди, висящие на извивающихся, словно змеи, веревках.
Там, в этой тьме, они услышали друг друга и стали звать, но, прежде чем им удалось соединиться, ледяной поток, хлынувший откуда-то снизу, подбросил их вверх. Эта река из недр земли, никогда не видевшая солнца, несла с собой их, трупы людей и еще что-то, что населяло этот кошмарный мир. Тут все расплылось, и они проснулись - одновременно.
* * *
Когда хлынула вода, Грилло с Хочкисом находились в четырех ярдах от расщелины. Неистовый поток сбил их с ног, как водопад. Это заставило Хочкиса очнуться от оцепенения. Он ухватился за руку Грилло, вопя:
- Смотрите! Смотрите!
В потоке было что-то живое. Грилло видел это один краткий момент - силуэт или силуэты, - кажущиеся человеческими, хотя он видел их, скорее, внутри, в воображении. Когда он посмотрел еще раз, все исчезло.
- Бежим! - услышал он крик Хочкиса. Земля продолжала дрожать. Они поднялись и побежали, не видя куда, сквозь сплошное облако воды и пыли, пока не споткнулись о веревки заграждения. Прямо перед ними лежал один из членов спасательной команды с оторванной рукой. Дальше, за деревьями, укрывались Спилмонт и полицейские. Дождь здесь был тише, но земля где-то вдали еще гудела.
* * *
Истекая потом, Томми-Рэй глядел в потолок и смеялся. Ему предстояло отправиться в дальний путь, как год назад в Топанге, где они с ребятами много шли, потом бежали, неизвестно куда.
- Я готов, - сказал он вслух, стирая пот со лба. - Готов. Только покажись мне, кто бы ты ни был.
* * *
Хови, лежащий на кровати, стиснув зубы и закрыв глаза, казался мертвым. Джо-Бет отшатнулась, зажав рот рукой, я ее первые слова "О, Господи, помилуй" превратились в сдавленный стон. Они не должны были даже лежать рядом в одной постели, это преступление против Бога видеть такие сны, как она (где они плыли рядом, обнаженные, по теплому морю, и их волосы соединялись, а она еще хотела, чтобы это были их тела), и что за этим? Кровь, скалы и этот страшный дождь, убивший его во сне.
"О, Господи, помилуй меня!"
Он открыл глаза так внезапно, что молитва замерла у нее в мозгу.
- Хови. Ты жив.
Он пошарил по кровати, разыскивая очки, надел их и лишь тогда заметил ее испуг.
- Тебе это тоже снилось, - сказал он.
- Это не сон. Это на самом деле, - она вся дрожала. - Что нам делать, Хови?
- Ничего, - сказал он, зевая. - Ничего не делать.
- Мама была права. Мне не надо было…
- Хватит, - прервал он, вставая с кровати. - Мы ничего такого не делали.
- А что это тогда?
- Просто плохой сон.
- У нас обоих?
- Может, это не одно и то же.
- Я плыла рядом с тобой. Потом оказалась под землей. Там кричали люди…
- Все верно, - мрачно сказал он.
- Ты видел то же самое.
- Да.
- Вот видишь! То, что у нас с тобой… это плохо. Может это правда работа дьявола.
- Ты же не веришь в это.
- Я уже сама не знаю, во что я верю, в отчаянии сказала она. Он потянулся к ней, но она жестом удержала его. - Не надо, Хови. Это нехорошо. Нам нельзя касаться друг друга, - она уже шла к двери. - Мне пора.
- Но это… это… абсурд, - пробормотал он, но эти отрывистые слова не могли остановить ее. Она уже открывала защелку, которую он закрыл после ее прихода.
- Я открою, - он поспешил к двери. Воцарившееся напряженное молчание прервали только ее слова:
- Всего хорошего.
- Ты даже не даешь нам все обдумать.
- Я боюсь, Хови. Ты прав. Я не верю ни в какого дьявола. Но если это не он, тогда кто? Ты можешь мне ответить?
Она уже не могла сдерживаться: глотнула воздух, будто задыхаясь, и расплакалась. Ему хотелось обнять ее, но он не осмеливался.
- Нет. У меня нет ответа.
Не ответив, она вышла. Он минут пять смотрел ей вслед, понимая, что происшедшее между ними - самое важное, что он пережил за все восемнадцать лет жизни на этой планете. Наконец он закрыл дверь.
Часть четвертая
Кошмар начинается
1
Грилло никогда не слышал в голосе Абернети большей радости. Он так и сиял, пока Грилло рассказывал ему, как поиски Бадди Вэнса превратились в катастрофу.
- Пиши! - воскликнул он. - Сними номер в этом городишке за мой счет и пиши. Даю тебе первую страницу.
Абернети заблуждался, думая, что Грилло обеспечит его материалом для следующего номера. Происшедшее у расщелины опустошило его полностью. Но предложение снять номер ему понравилось. Даже после посещения бара вместе с Хочкисом он чувствовал себя грязным и совершенно разбитым.
- А что это за Хочкис? Кто он такой?
- Не знаю.
- Раскопай. И что-нибудь насчет прошлого Вэнса. Ты еще не был у него дома?
- Дай время.
- Даю. Это твое дело. Только действуй.
Он слегка отомстил старому жулику, сняв самый дорогой номер в отеле "Паломо" в Стиллбруке, заказав в номер шампанское с гамбургерами и заплатив такие щедрые чаевые, что его даже спросили, не ошибся ли он. Алкоголь слегка освежил его, и он набрался сил позвонить Тесле. Ее не было. Он оставил сообщение о том, где он находится. Потом он нашел в справочнике телефон Хочкиса и позвонил ему, чтобы побеседовать о том, что случилось у расщелины. Но того или не было, или он просто не снимал трубку.
Потерпев неудачу с этим источником информации, он решил переключиться на дом Вэнса. Было уже почти девять, но он все же решил пройтись к жилищу покойной знаменитости. Можно было даже попробовать проникнуть внутрь, если шампанское не повлияет на его красноречие. Время в таких делах было важно. Еще утром родные Вэнса могли чувствовать себя в центре внимания - если хотели. Но с тех пор исчезновение Вэнса померкло перед новой, куда более страшной, трагедией. Поэтому Грилло мог легче разговорить обитателей дома.
Он пожалел о своем решении, когда обнаружил, что Холм круче, чем ему казалось, и плохо освещен. Но были и приятные стороны. Улицы опустели, и он мог идти прямо по мостовой, глядя на появляющиеся наверху звезды. Резиденцию Вэнса найти оказалось нетрудно. Дорога упиралась прямо в ее ворота.
Ворота оказались заперты, но он вошел в боковую калитку и двинулся по тропе, петляющей среди куп нестриженой зелени, которую освещали зеленые, желтые и красные огни на фасаде. Громадный дом как бы бросал вызов всей окружающей архитектуре. Здесь не было и следа популярных в городе стилей: средиземноморского, западного, испанского или колониального. Больше всего здание напоминало ярмарочный балаган, разрисованный и увешанный разноцветными лампочками. Грилло понял, что "Кроличий глаз" призван символизировать стихию карнавала, в которой Бадди провел всю жизнь. Дверь открыла женщина с восточной внешностью, скорее всего вьетнамка, сообщившая ему, что миссис Вэнс дома. Если он подождет, то хозяйку известят о его визите. Грилло поблагодарил и вошел в холл.
Внутри царила та же карнавальная пестрота. Каждый дюйм прихожей был увешан бесчисленными афишами всевозможных шоу, гала-концертов и аттракционов. Афиши в большинстве были аляповатыми - их художников явно заботила только коммерческая привлекательность. Эта выставка, рассчитанная, без сомнения, не на гостей, а на вкусы самого хозяина, при всей своей безвкусности вызвала у Грилло усмешку, исчезнувшую, когда наверху лестницы появилась миссис Рошель Вэнс.
Никогда еще он не видел столь безупречной красоты. С каждой ступенькой он ожидал разочарования в этом своем выводе, но оно так и не наступило. Он решил, что в ее жилах течет карибская кровь - из-за смуглости. Волосы были туго стянуты сзади, обнажая чистый лоб и симметричность бровей. На ней было простое черное платье, без всяких драгоценностей.
- Мистер Грилло, я вдова Бадди, - несмотря на цвет платья, тон этих слов говорил, что эта женщина вряд ли только что оторвала голову от смоченной слезами подушки. - Чем я могу вам помочь?
- Я журналист…
- Эллен мне сказала.
- Я хотел узнать кое-что о вашем муже.
- Вообще-то уже поздно.
- Днем я был в лесу.
- А-а. Вы тот самый мистер Грилло.
- Простите?
- Тут был один полисмен, - она повернулась к Эллен. - Как его имя?
- Спилмонт.
- Спилмонт. Он был здесь и рассказал, что случилось. Он говорил про ваш героизм.
- Не такой уж это и героизм.
- Достаточный, чтобы заслужить вознаграждение. Так что входите.
Эллен раскрыла дверь слева от холла, и Рошель ввела туда Грилло.
- Я отвечу на Ваши вопросы, пока они будут касаться работы Бадди, - в ее речи отсутствовал всякий акцент. Училась в Европе? - Я ничего не желаю знать о его предыдущих женах и не хочу расписывать его слабости. Хотите кофе?
- С удовольствием, - Грилло, как всегда, пытался поймать тон разговора и в меру сил подражать ему.
- Эллен, кофе для мистера Грилло, - крикнула Рошель, приглашая гостя садиться. - А мне воды.
Комната, где они находились, занимала всю длину дома и была высотой в два этажа. По всем четырем ее стенам сверху были развешаны те же яркие афиши, что и в холле. В глаза так и лезли приглашения, обещания, предупреждения. "Зрелище на всю жизнь!" - скромно возвещало одно. "Смех до упаду, - грозило другое и добавляло, - и после!"
- Это только часть его коллекции, - пояснила Рошель. - В Нью-Йорке еще больше. Думаю, что это крупнейшее частное собрание.
- Я и не знал, что кто-то такое коллекционирует.
- Бадди говорил, что это единственное подлинно американское искусство. Может, и так… - она замялась, ясно показывая свое недовольство этим зубоскальным парадом. Чувства явно портили это совершенное лицо, как грубая ошибка скульптора.
- Вы, наверное, захотите от нее избавиться? - спросил Грилло.
- Это зависит от завещания.
- А у вас не связано с ней никаких сентиментальных воспоминаний?
- Это уже уходит в сферу частной жизни.
- Да, пожалуй, вы правы.
- У Бадди были увлечения и похлеще, - она встала и надавила открытую в панелях кнопку выключателя. На стеклянной стене в дальнем углу комнаты заплясали разноцветные огоньки.
- Сейчас я вам покажу, - она потянула его в глубь комнаты, где у стен притаились экспонаты, слишком крупные для любого другого помещения. Гигантское, футов двадцать в высоту, ухмыляющееся лицо, в пасти которого проделан проход. Светящийся плакат рядом обещал "Ворота смерти". Неподалеку - локомотив в натуральную величину, ведомый скелетами.
- Господи! - выдавил Грилло.
- Теперь вы понимаете, почему я оставила его?
- Не понимаю. Вы что, не живете здесь?
- Я пыталась, - последовал ответ. - Но поглядите на это место. Это сама душа Бадди. Он обожал ставить не всем свою метку. На всех. Здесь для меня не было места.
Она посмотрела в пасть великана.
- Мерзко. Вам не кажется?
- Я не специалист.
- Неужели это не вызывает у вас отвращения?
- Может быть, я привык к отвратительным вещам.
- Он любил говорить, что у меня нет чувства юмора потому, что я не находила эту… штуку забавной. На самом деле я и в нем не видела ничего особенно забавного. Как любовник, да… он был замечательным. Но забавным? Нет.
- В этом все дело?
- А что, если я скажу "да"? У меня в жизни было достаточно скандалов, я знаю, как вы, газетчики, умеете все извращать.
- Но вы же все равно говорите?
Она оторвалась от маски, чтобы посмотреть на него.
- Да. Говорю, - внезапно она быстро отошла от стены. - Мне холодно.
Тут Эллен внесла кофейник.
- Оставь. Я разолью.
Вьетнамка поставила поднос и перед тем, как выйти, задержалась у двери чуть дольше, чем позволяется дисциплинированной прислуге.
- Вот и вся история Бадди Вэнса, - сказала Рошель. - Жены, деньги и карнавал. Ничего нового я вам, к сожалению, не скажу.
- Как вы думаете, у него были какие-нибудь предчувствия?
- Смерти? Сомневаюсь. Он никогда не любил думать об этом. Сливки?
- Да, пожалуйста. И сахар.
- Берите сами. Какие новости ваши читатели хотят услышать? Что Бадди снилась его смерть?
- Иногда случаются и более странные вещи, - говоря это, Грилло думал о расщелине и своем спасении.
- Не думаю, - возразила Рошель. - Я видела в жизни не так много чудес. Когда я была ребенком, дедушка научил меня воздействовать на других детей.
- Как?
- Просто усилием воли. Он сам занимался этим. Я могла заставить их уронить мороженое или смеяться без причины. Были и еще разные чудеса. Но я разучилась. Мы все разучились. Мир изменился к худшему.
- Может, все не так уж плохо. Я понимаю вашу печаль…
- Да черт с ней, с печалью, - сказала она неожиданно. - Он умер, а я вот тут жду, какой окажется его последняя шутка.
- Завещание?
- Завещание. И жены. И ублюдки, которых он везде наплодил. Он все же втянул меня в свою дурацкую карусель, - при всей горечи этих реплик голос ее был спокоен. - Можете ехать и накатать про все это великую статью.
- Я пока останусь. Пока не найдут тело вашего мужа.
- Долго прождете. Они прекратили поиски.
- Что?
- Спилмонт за этим и приходил. Уже пять человек погибло, а шансы найти его не увеличились. Незачем рисковать.
- Вас это огорчило?
- Не получить тело для похорон? Да нет, не очень. Лучше я запомню его улыбающимся. Так что, сами видите, ваша история здесь кончается. В Голливуде, наверное, устроят поминание. А остальное, как они говорят, дело телевидения, - она встала, обозначая тем самым окончание интервью.
У Грилло оставалось немало вопросов, в первую очередь о том, что она пообещала осветить: о его работе. Здесь были пробелы, которые Тесла с ее картотекой не смогла заполнить. Но он решил не испытывать терпение вдовы. Она и так рассказала больше, чем он ожидал услышать.
- Спасибо за беседу, - сказал он, пожимая ей руку. Пальцы ее были тонкими, как веточки. - Вы были очень любезны.
- Эллен вас проводит.
- Спасибо.
Служанка ждала в холле. Открывая дверь, она дотронулась до руки Грилло. Он взглянул на нее. С непроницаемым лицом она сунула ему в руку клочок бумаги. Он, не задавая вопросов, вышел, и дверь за его спиной лязгнула замком.
Он подождал, пока не вышел из поля зрения, и только тогда развернул бумажку. Там было имя женщины - Эллен Нгуен - и адрес в Дирделле. Бадди Вэнс остался в недрах земли, но его история упорно пробивалась наружу. Грилло знал, что у историй есть такое свойство. Он верил в то, что ничего, буквально ничего нельзя удержать в тайне, какие бы могущественные силы за это ни боролись. Можно жечь документы и убивать свидетелей, но правда - или ее подобие - рано или поздно покажется, пусть даже в самых невероятных формах. Тайная жизнь редко раскрывала себя в ясных и непреложных фактах. Ее знаками были слухи, надписи на стенах, карикатуры и лирические песенки. То, о чем люди болтают за рюмкой или в постели, или читают на грязной стенке сортира.
Скрытое искусство, подобно фигурам, которые он видел я потоке воды, набирающее силу, чтобы снова и снова менять мир.
2
Джо-Бет лежала в своей постели и наблюдала, как ночной ветерок то надувает занавески, то втягивает их в темноту за окном. Вернувшись домой, она хотела поговорить с мамой и пообещать ей, что не будет встречаться с Хови. Но она увидела, что мать вряд ли ее услышит - она, стиснув руки, бродила по комнате из угла в угол и бормотала молитвы. Эти молитвы напомнили Джо-Бет, что она так и не позвонила пастору. Ругая себя на чем свет стоит, она сошла вниз и набрала номер. Но пастора Джона на месте не оказалось. Он отправился утешать Анжелину Дэтлоу, чей муж Брюс погиб в ходе работ по извлечению тела Бадди Вэнса. Это было первым, что Джо-Бет узнала о трагедии. Она положила трубку и так и осталась сидеть у телефона, вся дрожа. Ей не нужно было детально описывать случившееся. Она видела его вместе с Хови. Их сон прервался репортажем из трещины, где в ту самую минуту гибли Дэтлоу и его коллеги.
Она сидела на кухне, слушая гудение холодильника и щебет птиц за окном, и пыталась собраться с мыслями. Может, она слишком хорошо думала о мире, но ей всегда казалось, что, если она сама с чем-то и не справится, то ей помогут близкие. Теперь ей уже так не казалось. Если она расскажет кому-нибудь в церкви о том, что с ней случилось, о ее снах в мотеле, то они скажут то же, что мама: это козни дьявола. Когда она сказала это Хови, он возразил, что она сама не верит в дьявола, и это правда. Она не верила. Но что же тогда оставалось?
Не в силах разобраться во всем этом, она поняла, что зверски устала, и решила пойти прилечь. Спать ей не хотелось, но усталость одолевала. Перед ней, как в калейдоскопе, мелькали события последних дней: Хови у Батрика, Хови у Центра, лицом к лицу с Томми-Рэем, его лицо на подушке, когда она решила, что он мертв. Потом калейдоскоп рассыпался. Она погрузилась в сон.
Когда она проснулась, на часах было восемь тридцать пять. Дом затих. Она встала, стараясь не шуметь, пошла на кухню, сжевала сэндвич и теперь лежала у себя в комнате, глядя на колышущиеся занавески.
Закат, окрасивший небо в цвет абрикосового варенья, уже почти исчез. Спускалась темнота. Она чувствовала ее наступление, и это угнетало как никогда прежде. В домах недалеко от них оплакивают мертвых. Вдовы и сироты встречают свою первую ночь печали. У нее тоже было свое горе, позволявшее чувствовать себя соучастницей этой печали. И ночь, которая так много забирала у мира, давая так мало взамен, теперь казалась ей не похожей на другие ночи.
* * *
Томми-Рэй проснулся от скрипа окна. Он сел в постели. Весь день прошел в каком-то оцепенении. С утра он только и делал, что лежал, потел и ждал неведомого знака.
Не его ли он слышал сейчас: этот скрип, будто скрежетал зубами умирающий человек? Он откинул покрывало. Потянувшись за одеждой, увидел себя в зеркале, стройного, блестящего, как молодая змея, и замер от восхищения. Тут он заметил, что все пропорции комнаты как-то странно изменились. Пол изогнулся под небывалым углом, шкаф съежился до размеров тумбочки; или это он вдруг так вырос? Растерявшись, он стал искать какой-нибудь ориентир. Потом потянулся к двери, но то ли его рука, то ли комната изменили направление, и он схватился за ручку окна. Дерево чуть заметно дрожало, и эта дрожь охватила его целиком, до мозга костей, отдаваясь в голове. Потом дрожь снова превратилась в звук: скрип и скрежет, несущий весть для него.
Он не заставил себя ждать. Оставив окно в покое, он повернулся к двери и выбросил из шкафа на кровать ворох одежды. Натянул рубашку с коротким рукавом и джинсы, подумал было взять еще какую-нибудь одежду, но решил не медлить и выбежал из дома через заднюю дверь прямо в ночь.
Большой двор много лет оставался заброшенным. Забор давно сгнил; его заменили буйно разросшиеся кусты. По этим джунглям он и пробирался теперь, ведомый счетчиком Гейгера, тикающим у него в мозгу все громче и громче.