Глава 2
Пока Марта пыталась вспомнить, мистер Брезертон продолжил:
- Козия Ставро - скользкий тип. - Он произнес это медленно, осторожно и брезгливо. - В самом деле, скользкий. Как точней определить вам его совершенно особые свойства, я не знаю. Грязный, бесчестный, жестокий старик. Невежественный, но в то же время…
- Некоторым образом гений, - вмешался мистер Мак-Ивор.
- Низкий, порочный гений, - подхватил мистер Брезертон. - То, что многим людям дается медленно и с трудом, он схватывает мгновенно, инстинктом. И при этом - почти неграмотный. Но нюх на прекрасное у него поразительный.
- Особенно если прекрасное имеет материальную ценность, - снова вставил мистер Мак-Ивор.
- О, конечно, - согласился мистер Брезертон. - Не будучи уверен в стоимости сокровища, трудиться не станет. Но занявшись поисками, чует скрытую драгоценность словно магический прут, определяющий ток подземных вод и залежи металлов. Несколько раз, к примеру, известные археологи при раскопках следовали его рекомендациям, и почти всюду они сбывались.
- Вы хотите сказать, что он археолог?
- Нет, я же говорю, это необразованный, неразвитый тип, если не считать его потрясающей способности находить шедевры. Козия Ставро - международный делец от искусства. Он заключал сделки - и, думаю, весьма крупные - со всеми значительными собирателями мира. У него обширные знакомства в самых неожиданных сферах, порой очень высоких. Он, конечно, мошенник, но дьявольски умен. Его никогда не могли поймать. Я помню, ходили слухи, что он подкупил кого-то на раскопках, и его подручного почти схватили за руку, но самого Ставро не смогли упрекнуть ни в чем существенном. Это было в Египте, семь или восемь лет назад. Коварство и дьявольская удача - вот что такое Ставро.
- А кого он подкупил? - полюбопытствовала Марта. Ей была известна атмосфера шпионства и воровства, окружавшая почти каждую археологическую удачу, особенно когда расползаются слухи о важных находках.
- Я не знаю, - сказал мистер Брезертон слишком поспешно, или ей только показалось? - Никогда не интересовался подробностями, и вообще эту историю скоро замяли.
- Кто-то принял удар на себя, и можно быть уверенным, что не Ставро, включился мистер Мак-Ивор, - он слишком умен для этого.
- Короче, - резюмировал мистер Брезертон, - когда есть возможность наложить руки на артефакт, Ставро тут как тут. И не для того, чтобы потом продать. То, что он захватил, никогда больше не появляется на рынке. Он тонко чувствует и боготворит красоту. Я думаю, где-то - никто не знает, где, - у него баснословная сокровищница, которой он упивается в одиночку. Итак…
- Странно, что я никогда о нем не слышала, - вклинилась Марта в паузу.
- Было бы странно, если б слышали, - парировал мистер Брезертон. - Он бежит от известности, как от чумы. Это ночной хищник. Известность для Ставро - недоступная роскошь. Он предпочитает другие удовольствия - и безопасность.
- Он грек? - спросила Марта. - Имя похоже на греческое.
- Он киприот, причем самый непривлекательный из всех, кого я встречал. И теперь, мисс Хевенс, вы уже догадались, - мистер Брезертон уныло улыбнулся, - что именно со Ставро мы разговаривали до того, как нам посчастливилось узнать о вашем существовании.
- Плохо, - пробормотал мистер Мак-Ивор, - очень плохо, но в свое время это казалось блестящей идеей. У Ставро редкое чутье на загадки и огромный практический опыт. Чего у него нет совсем, так это какого бы то ни было представления об историческом прошлом.
- Он отдает себе в этом отчет, - подхватил мистер Брезертон, - и всегда спокойно признает свое невежество. Он предложил найти компетентного помощника, с которым мог бы поехать в Рейнольдс-Тюрм, тандемом.
- Громоздко, - пробормотал мистер Мак-Ивор.
- К тому же, - кивнул мистер Брезертон, - человек этот так ненадежен, что нежелательно иметь с ним дело. Нас ничто не связывает. Однако, - тревога снова промелькнула в его глазах, - мы сожалеем, что консультировались с ним, и считаем своим долгом вас предостеречь.
- Предостеречь? - изумилась Марта.
- Ну, если угодно, предупредить, - с поспешностью поправился мистер Брезертон. - Ибо если он узнает, что мы отказались от его услуг и наняли кого-то другого… боюсь, ему это не понравится. Предположим, он выяснит, кто вы…
- Каким образом? - резко спросила Марта.
- Знаете, - пожал плечами мистер Брезертон, - он, кажется, вылавливает сведения прямо из воздуха… Так вот, в этом случае он способен причинить неприятности.
- Неприятности? - Марта улыбнулась. - Он что, носит нож?
- Нет-нет, - ответили старики хором, и мистер Мак-Ивор прибавил: - Речь совсем не об этом, моя дорогая юная леди! - Его смех был столь же неискренним, как ее улыбка.
- Дело в том, - мрачно произнес мистер Брезертон, - что Ставро умеет быть назойливым и мерзким. Он загорелся идеей найти "Глаз Кали" и рвется немедленно приступить к поискам. Ну, а когда он поймет, что выброшен из игры…
- Он может сам по себе поехать в Рейнольдс-Тюрм, - сказала Марта. - Вы не думали об этом?
- Дорогая моя мисс Хевенс! - по-настоящему возмутился мистер Мак-Ивор.
- Мы не сказали Ставро, где нужно искать! - загремел мистер Брезертон. - Мы не так глупы, как кажется! Мы сказали ему, что нужно найти рубин. Какой и где - он не знает. У него нет ни одного конкретного факта, который указывал бы на Рейнольдс-Тюрм.
- Как бы там ни было, это больной человек, - задумчиво проговорил мистер Мак-Ивор. - Я сомневаюсь, что он что-то предпримет. Он почти такой же калека, как я.
- Сердце, я полагаю, - заметил мистер Брезертон.
- Только жадность держит его на ногах, - продолжил мистер Мак-Ивор. Итак, мы скажем ему, что я отказался от намерений искать камень. - В его лишенном интонаций голосе неожиданно прозвучала властность.
- Поверит ли он? - усомнился мистер Брезертон.
- Это не имеет значения, - отозвался Мак-Ивор. - Я не подотчетен Ставро. Мисс Хевенс, - повернулся он к Марте, - вы сказали, ваш отпуск начинается в понедельник?
Она кивнула.
- Тогда закажите билет на этот день. Уезжайте как можно раньше. Летите самолетом. Нельзя терять два дня, добираясь в Германию пароходом и поездом. Я позвоню вам завтра - и не беспокойтесь о Ставро.
- Не представляю, - пробормотал мистер Брезертон, словно стараясь убедить самого себя, - не представляю, как он может узнать о нашем соглашении с мисс Хевенс.
- От меня - не узнает, - браво заявила Марта.
- И от нас тоже! - решительно подтвердил мистер Мак-Ивор. - Ни пуха ни пера, дорогая моя. Я бы хотел пожать вам руку, но… - он поднял две жалкие, старые, забинтованные руки. - Я всегда говорил, что шотландский недуг меланхолия, а английский - артрит…
Марта вышла из музея, постояла, раздумывая, на лестнице, потом поежилась и застегнула верхнюю пуговицу летнего пальто. Июль в Лондоне! Был всего лишь час дня, но тучи и влажный воздух одели тихий сквер в мерцающую полутьму. Над дорожками сплелись тяжелые ветви, мокрая листва отражала скудный свет. Между тем дождя не было, но воздух был пропитан туманом. Такими сумрачными днями Марта с наслаждением бродила по улицам, находя печаль и прелесть в этом особом лондонском настроении.
Она медленно пошла сквером. Каждую вторую пятницу после полудня она была свободна и теперь могла вволю подумать о новом повороте в своей судьбе. Испытывая легкое недоверие и некоторый задор, она с огорчением призналась себе, что растерянна. С чего начать поиски? Возможно, следует пойти в Британский музей и познакомиться с основными героями старой трагедии. Там ее усилиями их тени обретут плоть и кровь. Она вспомнила совет своего любимого учителя, с успехом сочиняющего исторические романы: "Постарайся влезть в их шкуру!"
Безрассудная принцесса. Муж. Любовник. Эти люди, как ни яростно прожили они свою жизнь, с точки зрения истории значили очень мало и вполне могли не оставить в ней никаких следов. Тем не менее начинать где-то надо. Сейчас Британский музей - ее главная надежда.
Ускорив шаг, она свернула со сквера к Оксфорд-стрит, как вдруг совершенно внезапно - замерла. Кто-то прошел мимо, как бы мелькнул в тумане, оставив за собой непередаваемое чувство страха. Но почему? Ни черт, ни облика… Лишь ощущение чего-то отталкивающего, нечистого. Ей даже показалось, что она узнает его, если встретит снова. Его или ее? Непонятно. Марта осторожно обернулась, но странное существо исчезло за углом, который она только что обогнула.
Она встряхнулась и быстрее пошла вперед. Поработать в Британском музее стоило не только ради "Глаза Кали", но и чтобы отдалить неизбежное возвращение к снедающей ее душевной тревоге. Эта не дающая покоя тяжесть на сердце, это мучительное чувство вины и обмана были следствием того, что, обручившись в Америке с одним, в Англии она полюбила другого. Полюбила несчастливо, но сильно, болезненно и прямодушно.
Глава 3
Двумя часами позже Марта распрямила затекшую Спину, вздохнула и мрачно поглядела на груду книг, лежащих перед ней на столе. Оправдывались ее худшие предчувствия: принцесса Шарлотта оставалась такой же таинственной, а де Маньи словно и не жил вовсе, если не считать одного-единственного упоминания у старого Д'Озьера, где под фамильным гербом стояло его имя с двумя датами. Он был последний в роду и не женат. Поскольку это главные действующие лица, можно спокойно сдаться. Если уж Британский музей не имеет о них никакой информации, значит, ее нет вообще или же она погребена в каком-нибудь забытом уголке Германии. О муже, принце Викторе, можно было еще кое-что прочитать: он участвовал в нескольких военных кампаниях и состоял на разных службах. Вояка, по-видимому, он был удачливый, но теперь этот факт ровно ничего не значил.
Марта снова вздохнула, закрыла усталые глаза и ненадолго позволила себе отключиться. Потом взглянула на свой блокнот, где на одной страничке уместились все сведения о принцессе, собранные в результате усердного просмотра сотен страниц - как совсем ветхих, так и прекрасного качества, заполненных где отчетливыми, а где и едва различаемыми письменами.
Шарлотта Людовика Фердинанда Каецила (1698–1720), старшая дочь принца Фредерика и принцессы Ильзе-Марии фон Кассель-Ансбах из младшей ветви герцогского дома Ансбахов. С восьми до пятнадцати лет воспитывалась при дворе Людовика XIV, в девять лет обручена с принцем Виктором, старшим сыном и наследником Людвига-Эммануила, герцога Восточной Франконии, с которым (по доверенности) была обвенчана в двенадцать лет. Пятнадцатилетней впервые увидела своего супруга в Германии. Умерла в 1720 г. в Рейнольдс-Тюрме в Восточной Франконии при невыясненных обстоятельствах. Ее сын Луи-Виктор унаследовал престол в одиннадцать лет и оказался последним герцогом Восточной Франконии, пока титул не был восстановлен в 1837 г.
Это все. Марта замедленным движением поднялась с места и вдруг, засовывая руку в рукав пальто, насторожилась. Легкая догадка мелькнула в усталой голове, может статься, пустяк, но при таком мизере информации грех пренебрегать и пустяком. Следуя неясной мысли, она из читального зала побрела долгими коридорами в зал рисунков. Ей подумалось, что могло сохраниться какое-нибудь изображение Шарлотты. Она справилась у служительницы, и - какая удача! - та ушла и вернулась с большим черным портфолио, опытной рукой пролистала страницы и подала одну Марте. Та тихо уселась перед листом плотной бумаги, заинтригованная и странно взволнованная.
Это был эскиз, подписанный Я.Ф.Карсом, набросок, по всей видимости, незаконченный. И хотя фигура в длинном платье - угадывающемся, не нарисованном - производила впечатление изысканной утонченности, лицо было совсем юным, с детским овалом и полным отсутствием опытности в глазах. Ей тут не больше четырнадцати, подумала Марта. Каре нарисовал ее в полуоборот. Большие глаза на нежно очерченном лице открыто и смело смотрели на мир, сообщая почти пугающий импульс жизни, полной страстей и наслаждений. Более того, художник поймал характерную грацию движения, нетерпеливую порывистость: еще момент, и - как бы застигнутая врасплох - она отвернет голову.
Какая она миниатюрная, подумала Марта без всяких на то причин, формулируя так свое впечатление от чего-то хрупкого и глубоко совершенного. Чистая линия рук и шеи не разрывалась ни орнаментом, ни украшением. Чуть позже в самом верху листа Марта заметила бледно-коричневые штрихи несколько строк по-французски, начертанных чьей-то рукой так, как писали в восемнадцатом веке, почерком прихотливым, но ясным и элегантным:
"Изображение принцессы Шарлотты фон Кассель-Ансбах, - гласила надпись. - Я часто встречал эту даму, что умерла в столь юном возрасте, при дворе Его величества покойного короля. Рисунок поразительно схож с оригиналом и, по мнению моего отца, не уступает в сходстве скульптуре, установленной на прекрасном надгробии принцессы в Рейнольдс-Тюрме, Восточная Франкония, которое он посетил в 1722 году, когда оно только что было завершено. А.Л. де Р."
Надгробие! Марта горестно покачала головой на вечную драму бытия. Девочка, изображенная на рисунке, смотрела на нее с такой жаждой жизни, что трудно было вообразить ее мертвой.
Уж месяц, как она ушла…
Но силы нет, чтобы могла
Заставить думать, что легла
Она в могилу…
- вспомнилось скорбное недоумение Элиа. Марта грустно вздохнула и склонилась повнимательней рассмотреть изображение прелестной девочки.
Но удивительно! На этот раз она не нашла ее такой уж прелестной. Каре, должно быть, был хорошим художником, и лицо на портрете не выдавало своих секретов с первого взгляда; чем дольше вы смотрели, тем больше вам открывалось. Сейчас Марту поразило, как посажена безупречная маленькая головка на точеной шее, светское, хладнокровное выражение девичьего лица - и что-то еще, не совсем приятное. Не чрезмерна ли эта сдержанность? А под сдержанностью что? Хитрость? Насмешливость? Но вот лицо снова изменилось: оно стало холодным, загадочным, маленький рот плотно сжался, храня свои секреты. Теперь принцесса казалась Марте не только странно, преждевременно повзрослевшей, но и опасной. И от пристальности разглядывания это впечатление лишь усиливалось. Большие глаза отвечали Марте высокомерным вызовом, будто из пугающего далека доносились слова детской дразнилки: "Не поймаешь!"
- Да уж, - пробормотала Марта почти вслух, - ты довольно таки далеко…
Этот диалог прервала служительница музея, которая все это время безуспешно пыталась найти изображение де Маньи.
Марта поблагодарила ее, неохотно отдала портфолио с рисунком принцессы, но с места не встала. Ей хотелось еще чуть-чуть подумать. В результате, она отправилась в картинную галерею музея. Здесь ее изыскания тоже ни к чему не привели.
- Нет никаких сомнений, что его кто-то писал, - сказал хранитель, к которому она обратилась. - Молодой аристократ - определенно. Но если портрет в свое время не был гравирован, репродукций не существует.
Марта и сама это знала. Она мрачно кивнула и ушла. И только у ворот музея у нее мелькнула мысль… так, мыслишка. Но теперь, увидев, какой въяве была принцесса, она сгорала от желания посмотреть на того, кто стал ее возлюбленным, соучастником жизни и смерти. Если этот ход не удастся, что делать дальше, неясно. Сейчас только четыре, еще не поздно. На улице сумрачно, но не более, чем три часа назад, когда она только входила в Британский музей.
Пять минут быстрой ходьбы по окрестностям Блумсбери, и она оказалась у небольшого особняка в стиле регентства, где помещалось Королевское общество миниатюры, и музей, к великому ее облегчению, еще работал.
Как ни удивительно, ей повезло. Секретарь общества - маленькая блондинка, которую звали миссис Дэне, - церемонно провела ее в комнату на втором этаже, где оставила, возбужденную, подождать.
Вскоре миссис Дэне вернулась, бережно, как драгоценность, неся что-то в руках, и торжественно положила свою ношу перед Мартой.
- Это один из моих любимцев, - заметила она. - Я неравнодушна к нему уже много лет. - И остановилась на пороге, чтобы добавить: - Знаете, на чем написана эта миниатюра? На игральной карте. Не правда ли, как прозорливо? Ведь именно карты привели его к гибели. - Видимо, миссис Дэне была хорошо знакома с историей шевалье де Маньи. - Портрет поступил к нам от покойной принцессы Беатрисы, младшей дочери королевы Виктории, знаете, она умерла в 1944-м. Я думаю, к ней он попал от мужа, он был немец. Миниатюра в прекрасной сохранности, даже рама подлинная. Если вам что-нибудь понадобится, я внизу.
Она ушла, а Марта смотрела на застекленную, неглубокую, квадратную по форме коробку, обитую черным бархатом, с эбеновыми краями. В ней помещалась овальная миниатюра, обрамленная светло-коричневым, слегка потрескавшимся от времени лаком. Внутри лакированного овала поблескивал узкий золотой ободок, и из него на Марту смотрел изображенный в три четверти молодец, красивей которого она в жизни своей не видела. Ему было лет двадцать пять - двадцать восемь. Красота его ничуть не отдавала женственностью. В восхищении рассматривала Марта высокий чистый лоб, безупречный изгиб бровей над выразительными карими глазами, прямой нос и прекрасно вылепленные губы. Он носил не парик, а свои волосы, просто завязанные едва видневшейся сзади черной шелковой лентой. По блеску зеленого бархата, расшитого золотом, можно было судить, что он в мундире, но не в военном, а, скорее, в придворном. Костюм очень шел ему; все ему шло, даже надменность. Как и принцесса, он холодно взирал на Марту, вскинув голову и, кажется, прекрасно сознавая свою привлекательность. Ничего удивительного, что принцесса влюбилась в него так безрассудно. Он, должно быть, покорял многих и мог с полной в себе уверенностью выбирать наиболее выгодные связи. В его взгляде, заметила Марта, сквозила расчетливость.
Что ж, теперь она знала, что они были за люди, эти молодые аристократы, баловни судьбы, странно связанные загадочной смертью. И та же тьма, что поглотила их, хранит тайну исчезнувшего рубина.