Поставив фонарь на полку, чтобы освободить руки, Марта приоткрыла было книгу, как вдруг замерла. Страх, какого она в жизни своей не испытывала, пригвоздил ее к месту, осыпал ледяной дрожью, ослепил. Причиной тому был легкий шорох внизу, за открытой дверью. В секунду ее воображение нарисовало страшную картину: каменная дверь с оставленным в ней ключом, чья-то рука украдкой поворачивает ключ в замке, и вот Марта заперта в этом каменном, вознесенном к небу гробу - Бог весть когда вспомнят о ней туго соображающие, неповоротливые местные жители… Мгновенный паралич сменился столь же внезапной лихорадкой: не выпуская книги из рук, она молнией ринулась через камеру, буквально слетела по лестнице и на пороге столкнулась с пустотой. Дверь была открыта, мир вокруг тих и зелен, горяч от солнца, безмятежен. Марта, вся в холодном поту, недоверчиво высунула голову наружу, огляделась. Никого. Но если совсем недавно ее угораздило "потерять" машину, то почему бы теперь не вообразить себе зыбкую тень или целую армию теней-преследователей?
- И все-таки я что-то слышала, - пробормотала она. - Я слышала что-то.
Но шли минуты, и ее уверенность постепенно таяла. Сначала она пыталась определить, что это был за звук, раздавшийся в тишине, никак не могла этого сделать и мало-помалу засомневалась, был ли он вообще. Вокруг стеной стояла блистающая в солнечных лучах чаща, живая, но неподвижная.
Голова шла кругом. Марта обессиленно прислонилась к дверному проему. Ноги подкашивались. Присев на теплую землю и тупо глядя перед собой, она стала ждать, когда вернутся силы, и тут только обнаружила, что все еще сжимает в руках книгу. Что ж, в любом случае лучше работать при свете дня, решила она и принялась разглядывать пергаментный переплет и дату, выгравированную на медной табличке: 1743. Осторожно раскрыла том. Страницы по краям потемнели и стали ломкими, но в остальном книга была почти как новенькая. Сюда, видимо, заносили расходы на содержание конюшен. Страницы были разбиты на аккуратные колонки, заполненные датами и цифрами. Учитывалось все до мелочей: корма, подковы для верховых, ездовых и рабочих лошадей, ремонт упряжи и так далее - на удивление ясно и подробно.
Так Марта сидела на солнцепеке и наслаждалась бы прикосновением к заботам стародавних времен, не мучь ее при этом угрызения совести. Наконец она решительно встала: надо вернуть книгу на полку и взять фонарь. Подумав, вынула ключи из скважины и подсунула связку под дверь. Теперь ее нельзя будет захлопнуть быстро и без шума, а тем временем она как раз обернется. Сбегала наверх и обратно. Ключи лежали, как она их оставила. Пусть! Уж лучше быть трусихой, чем замурованной заживо. Закрыв, не без усилия, дверь и заперев ее, Марта снова направилась к дворцу. Необходимо, не тратя времени зря, найти церковь и гробницу принцессы.
Взойдя на террасу и с сомнением оглядевшись, она заключила, что есть только один метод найти искомое: осматривать, одну за другой, каждую тропку или дорожку, которая попадется ей на пути. Церковь не может отстоять слишком далеко от дворца. Во всяком случае, она на это очень надеется.
В конце концов Марта нашла ее, внезапно и без особых хлопот. Третья лее из обследованных дорожек вывела на кладбищенского вида аллею, обсаженную древними плакучими ивами. По обеим сторонам церкви стояли мраморные обелиски. Здание было овальным, мрачным, унылым, новее, чем она ожидала, примерно двадцатых годов восемнадцатого века. Всерьез этим озадаченная, Марта даже подумала, что, возможно, где-то в другом месте стоит еще один, более ранний храм, там и покоится принцесса. Но, обойдя церковь, облегченно вздохнула. Постройка оказалась все-таки очень старой. Видимо, вскоре после смерти принцессы кто-то разрушил оригинальный фасад и соорудил другой, по образцу венской церкви Капуцинок, с такими же овальными окнами в резных каменных рамах: тот же стиль, но совершенно безжизненный. Да, эта церковь вполне может быть последним пристанищем Шарлотты. Потемневшая от времени двустворчатая дверь, заключенная в двойную арку, выглядела массивной и несдвигаемой. Марта снова стала перебирать ключи в своей связке. Нужный отыскался легко, по головке, выполненной в виде оленьей морды с крестом между рогами. В замочную скважину он вошел довольно легко, повернулся же неохотно, но все-таки повернулся. Марта толкнула дверь. Безуспешно. Тогда она всем весом налегла на правую створку, и та неожиданно подалась. Дверь распахнулась. Марта буквально влетела внутрь. И прежде всего, прежде даже, чем отметить острый холод запустения, она вынула из двери ключи. Никто не сможет запереть ее в церкви, по крайней мере, пока она цепляется за это проволочное кольцо. Только потом она огляделась.
Она стояла в квадратном парадном площадью примерно в шесть футов, перед красивой, двустворчатой дверью, наглухо закрашенной черным, без замочной скважины, ручки или задвижки. Надавила рукой на створку, и та, осевшая в петлях, тяжело двинулась, скребя по полу. Не торопясь переступать порог, Марта подождала, пока погаснут в глазах яркие острия слепоты, вызванные переходом из света в тьму, но сразу, даже еще не привыкнув к сумраку, поняла, что в этой распахнувшейся перед ней ледяной высоте что-то не так.
Когда она наконец вошла внутрь, это первое впечатление подтвердилось: с церковью произошло нечто чрезвычайно странное. Где характерные особенности стиля, пусть даже поврежденные временем? Где цветное стекло витражей, позолота и роскошные украшения? Где геральдика, бархат и бахрома, где орнаменты и резьба на передних скамьях? Просторное овальное помещение все, включая своды, было выкрашено в землистый цвет, унылый до невозможности; казалось, ты находишься в каком-то гигантском склепе. Здесь должен быть расписной потолок и позолоченные трубы органа. Но где орган и где сам алтарь? И где же крест? Пристальный взгляд не находил ни единого символа христианства. Церковь была ободрана донага, ее росписи замазаны, и не недавно, а века назад. Кто же так постарался уничтожить всю прелесть и привнести угрюмость взамен?
Перед Мартой простирались два ряда простых скамей в мохнатом покрове пыли, разделенные каменным проходом. В глубине, по обеим сторонам алтарного места высились два простых надгробия, увенчанных скульптурными группами меньше, чем в человеческий рост. В более ранние времена усопших; как правило, ваяли в лежачем положении, эти же стояли. Наугад она прошла к одной из гробниц и оказалась перед сиятельной парой: мужчиной ростом около пяти футов, с левой рукой на эфесе шпаги, и женщиной. Скульптура была из бронзы, а не из мрамора, с любопытством отметила Марта, и в чудесной сохранности. В ногах каждой статуи располагалась небольшая колонна с эпитафией, выбитой по мрамору. И хотя Марту интересовала в первую очередь принцесса, лицо мужчины было таким поразительно отталкивающим, что не отпускало ее. Он был хорошо сложен, строен, одет в панцирь с орденской лентой и поясом, но в целом его облик производил очень суровое впечатление, усугублявшееся широким отложным, по пуританской моде, воротником. Жестокое, сухое лицо с острыми скулами, впалыми щеками и выпяченным подбородком; поджатые узкие губы, небольшие, близко поставленные к тонкому хрящеватому носу глаза. Волосы длиной всего лишь по уши, прямая челка. Марта хорошо знала, что в условия заказа на изготовление надгробных статуй обязательно входил пункт, согласно которому известный живописец должен был удостоверить сходство скульптуры с оригиналом, прежде чем семья примет законченное надгробие. Поэтому вряд ли стоило сомневаться в том, что живший двести лет назад герцог был очень похож на свое изваяние - то самое, перед которым сейчас стояла Марта, исполненное такой свирепой жестокости, такого фанатизма, что мурашки по коже. С этим человеком, несомненно, было опасно ссориться, и не дай Бог было его обидеть. Она взглянула на эпитафию и прочла то, что уже ожидала прочесть:
Виктор Карл-Эммануил Отто Луи Вилльям
1670–1732
Герцог Восточной Франконии
Итак, это был тот самый принц Виктор, пожилой муж юной принцессы, уже после ее смерти унаследовавший трон отца. Вид его объяснял многое в трагедии, которую была призвана проследить Марта. Человек холодный, не способный прощать, он не остановился бы ни перед чем, лишь бы отомстить за уязвленную гордость.
Марта принялась разбирать эпитафию и сразу же поразилась неуклюжей латыни. В те дни любой мало-мальски образованный человек мог накропать вполне сносную надгробную надпись себе или своему приятелю; можно было также попросить об этом священника или пастора. Но кто бы ни оказался автором этого опуса, он исковеркал звонкий язык так, что только руками развести.
Читатель! Ты стоишь перед прахом человека, прославившегося на века по причине своего достойного поведения как на войне, так и в миру.
Сей принц, служивший религии не меньше, чем войне, вдохновленный неустанным изучением Священного Писания, спас свой народ от римского рабства, законом запретив идолопоклоннические службы. Он очистил церковь от скверны пустого украшательства, создав условия для преклонения грешной души человеческой пред ее оскорбленным Создателем. Ты, читающий это, почти сей прах почетом и уважением, ибо тот, кто содеял дела эти, и тот, кто писал слова эти, есть одно и то же. Следуй его стопами, если сможешь, и унаследуешь жизнь вечную.
Дочитав до конца, Марта с изумлением услышала свой собственный смех. Виктор, внешне такой демонстративно смиренный, выдал себя с головой! Так вот кто тот фанатичный вандал, который погубил интерьер церкви, измазал ее грязной краской и возвестил о "содеянном" оскорбительно косноязычной латынью! Он, конечно же, никому не показал свою эпитафию прежде, чем ее выбили в мраморе. С этой мыслью она перевела взгляд на спутницу герцога, несчастную женщину, и на мгновение застыла от удивления. Незначительное маленькое лицо со срезанным подбородком и буклями на висках, смесь воспитанности и покорности в позе, которую придал ей скульптор… Неужели это и есть сильная духом принцесса? Но прежде чем прочитать под маленькой туфелькой незнакомое имя, Марта поняла: эту тихую девочку Виктор выбрал своей второй женой. Первая, в силу трагических обстоятельств, вряд ли могла удостоиться чести стоять рядом с супругом, в его эпитафии она даже не упоминалась. Где же в таком случае Шарлотта? Марта перешла к другому надгробию и увидела еще одну чету в платье много более раннего периода, чем 1732 год.
Значит, Шарлотта захоронена не в церкви, по пустынному пространству которой глаз скользил беспрепятственно. Но едва заметная надпись на рисунке Карса была конкретна: "ее прекрасное надгробие в Рейнолъдс-Тюрме"… Может быть, она в склепе. Если так, то где вход в склеп? А вдруг Марта стоит на нем, и эта широкая мраморная плита перед алтарем скрывает его: при необходимости ее поднимали, затем опускали на место? Говоря по чести, Марта не рассчитывала на то, что придется вскрывать мраморные полы, и сердце ее упало. Или же гробница где-то здесь, поблизости, в специально для нее построенном приделе? Нужно продолжать поиски, без этого не обойтись, а пока следует еще раз обойти церковь, просто любопытства ради…
Она прошлась вдоль одной вытянутой стороны овального помещения, потом поперек, потом вдоль другой и там, в стене, сразу за алтарным местом, неожиданно обнаружился арочный проем, ведущий, видимо, в какую-то пристройку. Вход в нее закрывался не дверью, а металлической кованой решеткой с искусным густым узором из корон, на которых еще сохранились следы позолоты. А по центру решетки был прикреплен, как ни странно, большой крест. Да, металлический, похоже, свинцовый крест, все четыре конца которого украшались декоративными розетками. Но почему же, убрав из церкви все символы веры, оставили этот единственный?
Ей тотчас подумалось, что этот крест исполнен особого смысла. Марта прижалась лицом к решетке, пытаясь хоть что-нибудь высмотреть в полутьме, которая слегка отсвечивала серебром, словно исходившим от невидимого источника света. Сразу от решетки начинались каменные ступени, ведущие вниз. Мощенный камнем пол был примерно на пять футов ниже того, на котором стояла Марта. Больше ничего видно не было. Март; взялась за решетку, потом нерешительно отпустила ее, физически ощущая что-то зловещее, спрятанное от глаз навечно. Даже крест на решетке, и тот, казалось, не пускал, распростертыми руками загораживал путь: "Не заглядывай дальше!"
- Я должна попытаться, - нервно пробормотала Марта и нетерпеливо тряхнула решетку. Та даже не шелохнулась. Тут Марта заметила, что на ней нет ни петель, ни задвижки, ни ручки, ни скважины. И все-таки она должна открываться: Марта видела стык створки. Она еще раз налегла на решетку, сердито потрясла ее, потом, нахмурившись, призадумалась. Подлезть снизу нечего и пытаться: тонкие пики решетки начинались всего в трех дюймах от пола. Где-то должен быть потайной замок, к таким уловкам часто прибегали в старые времена. Поскольку на преграде не было решительно никакой выступающей части, кроме креста, она занялась им. Вертикаль переходила в орнамент кверху и книзу безо всяких швов и соединений, так же и левая сторона горизонтали. Но там, где правая сторона креста присоединялась к розетке, была тончайшая трещина. Марта взялась за розетку и сразу почувствовала некоторую податливость, означавшую, что деталь подвижна. Марта нажала посильней, поворачивая по часовой стрелке. И вот та чуть-чуть стронулась, и где-то внутри механизма раздался ответный металлический скрежет.
Пятью минутами позже, раня руки, которым сегодня уже и без того досталось, она все еще продолжала двигать розетку, медленно и упорно. И все это время можно было слышать - и вверху, и внизу, и в центре - движение невидимых болтов между двойными коронами. Механизм замка, мало пострадавший и от времени, и от ржавчины, был шедевром безымянного кузнеца.
Наконец справа наметился узенький просвет, беспрепятственно бегущий сверху донизу. Марта толкнула дверцу вперед - безрезультатно. Тогда она потянула ее на себя, и та двинулась. Тяжело, но покорно, хоть и неприятно визжа петлями.
Последний рывок, и препятствие преодолено.
Глава 10
Марта помедлила, прежде чем войти, и осмотрелась. Сквозь арку у входа виднелась часть стены в потеках и каменный пол, покрытый пылью и осыпавшейся с потолка штукатуркой. Она вытянула шею, чтобы его рассмотреть: потолок был в плачевном состоянии, весь в следах губительного воздействия непогоды. Теперь стало ясно, откуда проникал свет: из маленького круглого окна высоко в стене, полуслепого от грязи. Здесь не было ничего, что внушало бы страх, ничего, кроме холода и тишины. Но чувство томительной неловкости, какое бывает, когда придешь незваной, охватило Марту. Никакого сомнения, что именно здесь находится то, что она ищет. И раз так, то сейчас она нарушит долгое затворничество женщины, которую сочли недостойной спать последним сном подле супруга в лоне церкви и приговорили к вечному одиночному заключению в каменной темнице. Даже если бы Марта не знала истории Шарлотты, она все равно бы почувствовала, что это место проклято, почувствовала тем подспудным инстинктом, с которым бессмысленно спорить.
Это ощущение усилилось, когда Марта спустилась по лестнице и оказалась в узком овальном помещении, в дальнем конце которого, в центре огромного мраморного надгробия, возвышалась ОНА. Марта медленно подходила к ней, очарованная, почти загипнотизированная бронзовой фигурой в натуральную величину. Принцесса была изображена возлежащей среди цветов: голова, легонько опирающаяся на локоть, повернута к выходу, словно красавицу разбудил какой-то нежданный гость. В позе было столько естественной грации и нервного нетерпения, столько высокомерия, гордости и просто дурного характера, что Марта, как и в случае с Виктором, поняла: сходство схвачено с поразительным мастерством. Жадно вглядываясь в детали, Марта отметила нежные черты лица, редкую красоту запястий и точеных пальчиков, подобающее случаю платье с крошечной талией и низким вырезом, открывающим, по тогдашней моде, половину груди. Это, несомненно, была та же девочка, что на рисунке Карса, но несколько лет, разделяющие их, не лучшим образом сказались на норове повзрослевшей принцессы.
О причинах появления столь пышного надгробия можно было только догадываться. Да, принцесса была неверной женой, да, смерть ее была таинственной, позорной, может быть, даже насильственной, но ее происхождение и положение в обществе требовали подобающего захоронения. И принц, надо признать, не поскупился.
Юная дама, чья вздорная, болезненная фамильная спесь оскорбляла даже знающих в этом толк современников, лежала теперь в прямоугольном саркофаге из черного мрамора, примерно семь футов на четыре, высотой же в три фута; наверху расположилась фигура, а боковые стороны саркофага инкрустированы многоцветными гербами древней родословной принцессы - десять вдоль длинной стороны, по три вдоль коротких, всего шестнадцать. Лишь поверхностно зная геральдику, Марта различила розы Англии, гранат Испании, лилии Франции среди других, не знакомых ей символов. Массивный мраморный саркофаг другой своей длинной стороной почти вплотную примыкал, к стене, отступая от нее лишь на несколько дюймов. В саму стену была встроена огромная серая мраморная плита, фланкированная тройными колоннами, увенчанная тяжелым картушем и во всю длину исписанная эпитафией. Но надгробие, помещенное прямо перед плитой, скрывало половину ее поверхности, и маленькие завитые буковки эпитафии затрудняли прочтение даже того, что можно было увидеть. Да и дождевые потеки с крыши сделали свое дело, набросив на часть текста темный покров: от этого буквы, не слишком глубоко вырезанные, стали и вовсе неразличимыми. Марта принялась читать, с первых строк узнав руку принца в неуклюжих латинских построениях.
Здесь покоятся останки достопамятной
Шарлотты Людовики Фердинанды Каецилы,
супруги Виктора, наследного принца
Восточной Франконии,
рожденной в 1698 году и умершей в 1720 году,
оставив неутешными мужа и двух прелестнейших отроков.
Сия принцесса,
примерная жена и обожаемая мать,
грациозная и элегантная,
остроумная и дружелюбная,
высокоискусная в танцах и музыке,
безупречная в манерах и разговоре,
была отмечена любезной снисходительностью и добротой к подчиненным и низшему сословию.
Она обладала всеми достоинствами своего пола и ни одним из его недостатков.
Непостижимо. Трагикомедия какая-то. Марта только руками развела от этой циничной похвалы. Спору нет, грациозной и элегантной Шарлотта была, этому поверить легко. Но то, что было сказано дальше, не совпадало с образом принцессы до такой степени, что переходило границы допустимого лицемерия.